Вы, г. Писарев, воображали, что мы не имеем ничего сказать против «Нерешенного вопроса»; слушайте же: приведенные слова о несогласии с Добролюбовым составляют первую капитальную нелепость «Нерешенного вопроса». Вы скажете, что это нелепость неважная и безобидная, что на нее и внимания обращать не следует; пусть себе люди самоуслаждаются и любуются своими несуществующими достоинствами, пусть воображают себя последним словом и плодом русского прогресса, ускакавшими на недостижимое почти расстояние от Добролюбова; зачем напрасно огорчать их и выводить из приятного очарования и самообольщения, ведь они же этим никому вреда не делают? Так и мы сами рассуждали до сих пор, но оказывается теперь, что мы сильно ошибались. Приведенные хвастливые выходки не безобидны и не безвредны, особенно для того несчастного юношества, которое не может возвыситься над «Русским Словом» и всем словам его верит слепо, как изречениям оракула. Услыхавши от г. Писарева, будто бы «Луч света в темном царстве» есть ошибка и неверный взгляд, это юношество уж и не желает читать этой статьи Добролюбова и относится к ней с пренебрежением; а прочитавши приведенные нелепые фразы автора «Нерешенного вопроса» о полном несогласии его с Добролюбовым, оно уже и всего Добролюбова не хочет знать и читать на том основании, что он уже чрезвычайно отстал и устарел; вот, дескать, посмотрите, автор «Нерешенного вопроса» не сходится с ним ни в одном пункте, т. е. не находит в нем почти ни одного истинно прогрессивного взгляда, а в таком случае, вместо Добролюбова, гораздо же лучше читать Тургенева, которого единодушно превозносят и г. Писарев и автор «Нерешенного вопроса», того Тургенева, который создал для нас идеал реалиста и молодого поколения и дал нам в Базарове высокий образец, какого мы не найдем в ошибочных и неверных статьях Добролюбова. Это юношество до того ослеплено фразами заносчивых критиков, что ему и в голову не приходит спросить: в чем же именно отстал Добролюбов и в чем именно они расходятся с ним, так как до сих пор известен только один и единственный пункт несогласия, именно Катерина, да и тот еще очень сомнительный? и почему же это критики не укажут хоть нескольких примеров отсталости Добролюбова и хоть нескольких причин, почему они не сходятся с Добролюбовым почти ни в одном пункте?
Но юношеству, вскормленному фразами «Русского Слова», не представляются эти вопросы; оно верит фразам безусловно; сказано, что Добролюбов отстал почти во всех пунктах, ну, значит и отстал, и рассуждать больше нечего. Следствием этого и бывает то, что эти люди считают своими учителями г. Тургенева, его последователей и комментаторов, т. е. Писарева и автора «Нерешенного вопроса», с присовокуплением к ним гг. Зайцева и Благосветлова.
Наконец заносчивость «Русского Слова» дошла до того, что оно уже не терпит никаких возражений; всякое опровержение и возражение, направленное против него, оно считает личным оскорблением для себя. Оно само без всяких оснований забросает вас самыми забористыми фразами и хлесткими остротами, если вы осмелитесь противоречить ему, хотя бы ваше противоречие было совершенно основательно. А если вы уличите «Русское Слово» в ошибке и при этом не погладите его по головке и наговорите ему комплиментов за эту ошибку, а прямо укажете на его нелепости, то оно сейчас же вломится в амбицию, обидится и начнет выставлять на вид свои литературные подвиги и заслуги и корить вас неблагодарностью за его благодеяния, точно в самом деле подвиги его такого сорта, что даже об ошибках его и нелепостях нужно говорить не иначе, как с почтением и комплиментами. Пример подобной претензии мы видели у г. Зайцева.
Соображая все вредные последствия неразумной заносчивости «Русского Слова», мы думаем, что настоит необходимость для блага литературы убавить спесь его, разоблачить его фразерство, доводящее его до важных ошибок и нелепых суждений; мы оставим деликатные намеки, которых оно не понимает, а будем прямо и строго судить его, не будем снисходительно и сквозь пальцы смотреть на его задорные выходки и на его комическое хроманье, а станем подробно анализировать и обличать их, одним словом, и впредь будем делать то, что сделали с г. Зайцевым и что делаем сию минуту с г. Писаревым и автором «Нерешенного вопроса». Такое дело мы считаем необходимым и полезным. Г. Писарев в своей статье о г. Щедрине сделал такое заявление:
«Мне кажется, что влияние г. Щедрина на молодежь может быть только вредно, и на этом основании я стараюсь разрушить пьедестальчик этого маленького кумира, и произвожу эту отрицательную работу с особенным усердием, именно потому, что тут дело идет о симпатиях молодежи. Я хочу уничтожить эти симпатии, и если они действительно приносят молодым людям только вред, то уничтожение их, и, следовательно, попытка в отрицательном роде, будет полезнее для нашего поколения, чем самая горячая похвала Базарову и Лопухову и самая едкая полемика против г. Каткова. Таким образом, рассмотревши отношения журналистики к молодежи, я показал на этом примере, каким образом дельное отрицание приносит обществу гораздо больше пользы, чем справедливая похвала, воздаваемая существующим фактам»
(«Русское Слово», 1864, февраль).
Мы очень рады, что можем нашу мысль выразить вашими словами. Как вы относитесь к деятельности г. Щедрина, так точно мы относимся к деятельности самого г. Писарева и вообще всего «Русского Слова»; нам тоже кажется, что для пользы литературы необходимо разрушить пьедестальчик, который из фраз соорудило себе «Русское Слово», и думаем, что наша деятельность гораздо полезнее для нашего поколения, «чем самая горячая похвала Базарову», какая постоянно рассыпается в ваших статьях, «и самая едкая полемика против г. Каткова», Аверкиева, Стебницкого и им подобных. Конечно, есть в «Русском Слове» и светлые явления в тех местах, где оно оставляет заносчивость и искусительную мысль – забегать вперед по пути прогресса дальше всех, а просто излагает понятые им и неперетолкованные верные мысли других. Но мы не будем говорить об этих светлых явлениях, вполне соглашаясь с мыслью г. Писарева, что отрицание приносит обществу гораздо больше пользы, чем справедливая похвала светлым явлениям.
Но, разрушая пьедестальчик кумирчика или «Русского Слова», мы будем действовать, однако, очень деликатно, хотя и не будем церемониться с ним, как бывало до сих пор. Вследствие разных совершенно случайных соображений нам не хотелось полемизировать с «Русским Словом» лично, или, точнее говоря, поименно; мы предполагали, что у него достанет деликатности настолько, чтобы понять наше желание и сообразоваться с ним; однако случилось не так. «Русское Слово» действует поименно; значит, оно имеет возможность так действовать, потому что и по логике ab esse ad posse valet consequentia. А если же оно имеет возможность действовать поименно, то, значит, и мы имеем право отложить в сторону всякие щекотливые соображения и действовать против него тоже поименно, хотя, к сожалению, и к большой нашей невыгоде в полемике, мы не имеем возможности действовать вполне поименно, т. е. всеми именами. – Затем мы церемонились с беллетристикой «Русского Слова», т. е. не обращали на нее никакого внимания и не делали с нею тех экспериментов, каким «Русское Слово» подвергало беллетристику «Современника». Возьмет, бывало, оно какую-нибудь случайную повесть или роман в «Современнике» и разбирает их по ниточкам с самыми высокими требованиями и, придравшись к нескольким фразам или эпизодам, строит на них самые важные упреки редакции за невыдержанность направления, за напечатание произведений, в которых нет реалистических идей, а есть даже лица, зараженные предрассудками и рассуждающие не так, как рассуждают, например, гг. Зайцев или Писарев. Говоря все это, «Русское Слово», конечно, воображало, что у него самого нет таких неудовлетворительных беллетристических произведений, что каждая его повесть или роман непременно представляют какую-нибудь реалистическую идею, что все лица в рассказах г. Решетникова рассуждают, как г. Зайцев, а в романе г. Благовещенского – как г. Писарев. Для устранения такого самообольщения нам придется встряхнуть беллетристику «Русского Слова», в числе которой есть вещи, уже бывшие и потерпевшие поражение в редакции «Современника»; и мы посмотрим, насколько реалистична эта беллетристика, и будем мерятъ ее не узким масштабом Базарова, а требованиями здравого смысла, даже не будем делать тех уморительных придирок, какие, например, г. Писарев делает к «Воеводе» г. Островского.