Ксюша словно застыла. Смотрит куда-то сквозь меня и молчит. Судорожно перебираю в голове варианты, как объяснить всё, но ни один не подходит. В панике хватаюсь за телефон, чтобы написать ей хотя бы что-то.

– Не утруждайся, – отстранённо произносит Ксюша и переводит взгляд на меня. – Я тоже тебе кое-чего не сказала.

Снова отводит взгляд, и я замечаю в нём блеснувшую слезинку. Беру её холодную руку, но она безжизненно повисает в моей ладони.

– В тот день, когда я ездила за твоими вещами, – начинает Ксюша, и я внутренне замираю, – пришла твоя хозяйка и сказала освободить квартиру в недельный срок. Я решила тебя не расстраивать, сама сняла тебе новое жильё и перевезла все твои вещи. Но, видимо, надо было просто сообщить твоей девушке. Ведь ты же к ней собрался переезжать после выписки.

Мотаю головой и хватаю её за плечи. Она вырывается из моих рук и подскакивает.

– Я две ночи не спала, собирая твоих чёртовых плюшевых медведей и рамочки с признаниями в любви от сотен других девушек! – кричит Ксюша, взмахивая руками.

Слёзы вырываются из её глаз ручьями, и она яростно вытирает их пальцами. Шмыгает носом и срывает с плеч рюкзак. Шумно дышит, пытаясь успокоиться, и что-то в нём ищет.

Мотаю головой и пытаюсь встать, но у меня ничего не получается. Костыль падает на пол и я, мысленно чертыхаясь, пытаюсь встать без него. Ксюша кладёт на тумбочку ключи и говорит, даже не глядя на меня:

– Адрес напишу позже. Я ещё не успела разобрать вещи, ей будет проще.

Разворачивается и идёт к двери.

– Ксюша! – кричу я, но слышится только какое-то хрипение.

– Ксюша! – получается лучше, но она всё равно не слышит и закрывает за собой дверь.

– Стоой! – кричу я, напрягая все силы. Горло тут же пронзает адской болью, и я падаю на кровать, хватаясь за него рукой. Дышать очень больно. В панике стучу кулаком по кровати, но больше ничего не могу сделать.

– Ну ты и мудак, парень! – раздается громкий голос соседа, и я замираю.

Ксюша, девочка моя, вернись… Я умру без тебя… Прости…

– Повторный надрыв связок, – констатирует доктор, глядя на небольшой планшет в своих руках, а медсестра осторожно поворачивает в моем горле трубку. – Что же вы, Егор, так неаккуратно? В рецидивисты решили заделаться?

Сосед всё же заметил, что со мной что-то неладно, и позвал врача. А я просто лежал, мечтая умереть от этой дикой боли.

– Разрыв небольшой, скорее микротрещина. Срастётся самостоятельно, если не мешать. Придется вам молчать ещё пару недель, не меньше. Кричать нельзя было ни в коем случае! Говорить тихо и медленно, не напрягая связки. Учтите на будущее. Домой мы вас отправим послезавтра, как и планировалось. Тут контроль не требуется. Придёте через две недели на ларингоскопию, а потом решим, нужны ли вам будут физиопроцедуры для восстановления голоса. Тамарочка, вколите ему обезболивающее сейчас и потом на ночь. Сегодня не есть, пить по минимуму. А завтра опять начнёте с тёплого бульона.

Доктор, мне всё равно…

Закрываю глаза и кажется засыпаю. Когда открываю, в комнате уже темно, только тусклая лампа над дверью. Сосед мирно похрапывает, а у меня зияющая рана в груди. Шевелиться не хочу. Ничего не хочу.

Лежу и смотрю в потолок. Часами. Кажется, что лечу в пропасть. Бесконечно падаю в чёрную бездну, а её угольные стены проносятся мимо меня. Вдруг меня словно подбрасывает: я должен что-то сделать, как-то объяснить ей всё.

Но сначала нужно узнать, что она услышала. Втыкаю наушники и нахожу в интернете последние ролики про себя. Включаю один из них. Вот же чёрт! Наврали с три короба! Обработали видео. На этих кадрах мы с Тасей действительно выглядим безумно влюблёнными, но я ведь помню наши натянутые улыбки!

Пытаюсь представить, что могла чувствовать Ксюша, когда смотрела этот ролик. Наверняка, ощутила себя преданной и даже использованной.

Нет же, милая, всё не так! Ты же видишь, это неправда!

Кусаю губы и мотаю головой. Я действительно мудак. Так легко было согласиться на эту ложь, и я не подумал даже, насколько сильно она обидит единственного важного для меня человека.

На часах два ночи, но я всё-таки пишу Ксюше:

«Мне заплатили за эту ложь. Те триста тысяч. Нечем было платить за квартиру. И не было другого способа найти деньги. Прости, что не сказал тебе»

Ответ приходит почти сразу:

«Херсонская 7, кв. 22»

Закрываю глаза и чувствую, как в душе разливается отчаянье. И так больно! Очень больно где-то внутри, ведь я снова её теряю…

Уже утро. Я лежу, всё так же глядя в потолок. Иногда порываюсь и хватаю телефон, стремительно набираю сообщение Ксюше – и тут же отбрасываю. Потом снова хватаю и всё стираю. Пишу и бросаю, стираю и пишу…

Сосед расхаживается по комнате. Иногда смотрит на меня и вздыхает, но ничего не говорит.

Сходил в процедурную, чтобы сняли швы. Вернулся в палату и снова лег на спину.

– А знаешь, парень, я ведь тоже любил когда-то… – вдруг заговорил сосед. – Лидия… её звали Лидия, но все называли её Лидок. Она одевалась как пацанка и носила короткую стрижку. Детдомовская была. Дерзкая, заводная… Увидел её, когда щёлкала семечки, сидя на перилах Кузнецкого моста. Влюбился сразу. Мне тогда почти тридцать было. В форме ходил, все девчонки заглядывались. А она – нет. Издевалась надо мной. Водил её в кино, гуляли по парку. А она – то, вроде, со мной, то опять с пацанами в подворотне курит. Не сдержался однажды, взял её… Ей пятнадцать всего было, совсем девочка. Корил потом себя… но хотел её как бешеный. Подписал контракт на срочную на три года. Чтоб подальше быть. Думал, вернусь потом, с погонами, с деньгами, и сразу женюсь на ней. Подрастет как раз, жизнь посмотрит, – вздыхает тяжело. – А она забеременела тогда. И умерла при родах, организм не справился. Мальчонку в дом малютки отдали сразу. Она ж детдомовская была, и никто за ним не пришёл. Я только через три года узнал, когда со срочной вернулся и искать её начал…

Я не хочу его слушать, у меня своё горе, в котором я медленно тону. Но в палате тихо и он продолжает:

– Я к чему тебе всё это говорю, парень? Да к тому, чтобы ты не терял надежду и пытался. Я двадцать лет искал своего сына, и я не прекращаю этого делать. У меня есть список всех мальчиков, рожденных в тот день и выросших в детских домах области. Я отыскиваю их одного за другим… и прихожу к ним. Я надеюсь, что моё сердце подскажет мне, когда я встречу сына. Я надеюсь, что он будет похож на свою мать, и я сразу узнаю его. Она была такой красивой! Моя первая и единственная любовь, которую я так глупо потерял… Не теряй свою любовь, парень! Ни за что не теряй!

Закрываю глаза и снова проваливаюсь в сон.

Я не знаю, что мне ещё сделать, Ксюша. Прости меня…

– Здравствуйте! – в палату вошел невысокий мужчина с кучерявыми волосами по плечи.

Я почему-то сразу понял, что это Ксюшин папа, и сел на постели.

– Николай Афанасьевич… Михеев, – протягивает мне руку он. Я киваю и отвечаю на пожатие, а он поворачивается к соседу.

– Петр Александрович Невзоров, – представляется тот и тоже пожимает ему руку. – Вы к немому?

– Да, я… Ксюшин папа.

– Отец нашей красавицы? Приветствую, приветствую! – ещё раз пожимает ему руку мой сосед. – Поздравляю с такой дочкой, приятель! Умница, красавица, хозяюшка! С ней к нам будто солнышко в палату заглядывало.

Ксюшин папа смущается, но видно, что рад похвале и тоже гордится дочерью.

– Как там Ксюшенька? – снова спрашивает сосед, а я удивлённо смотрю на него. – Молодые в прошлый раз сильно повздорили, – объясняет он гостю. – Переживает вон за неё, извиняться пытается, да она, видно, не хочет ничего знать. Обиделась.

– Крепко обиделась, – качает головой Ксюшин папа и подставляет себе стул. – Приехала ко мне, плачет. Можно, говорит, я у тебя пару дней побуду, а потом домой улечу. Она в Красноярске у меня учится, в институте. Я спрашиваю, что у тебя, доченька, случилось, с парнем что ли чего-то не поделили? А она кивает и ещё больше плачет. Так весь вечер и проплакала с телефоном в руках. А утром просыпаюсь, сидит на диване, глаза стеклянные и в одну точку смотрит. Я уж и не трогал её, любое горе пережить нужно. А потом приносит мне бумаги и говорит, отвези Егору в больницу, пожалуйста, я не могу. Ну я и повёз.

Тут он вспоминает про меня, поворачивается и протягивает папку. Я беру её и сразу открываю. Договор аренды квартиры. Уплачено за три месяца. В графе «Кто будет проживать» указаны я и она. Сжимаю зубы и яростно тру глаза. В папке ещё конверт с оставшимися деньгами. Убираю всё в тумбочку. Мужчины продолжают разговаривать, а я встаю и выхожу из комнаты. Ковыляю на балкон. Мне нужно побыть в одиночестве.

Жадно вдыхаю влажный после дождя воздух.

Девочка моя, прости меня…

«Я люблю тебя» – пишу ей в сотый раз и в этот раз решаюсь отправить.

Когда возвращаюсь в палату, мужчины уже обсуждают рыбалку. Усмехаюсь, удивляясь тому, как быстро они спелись. Снова заваливаюсь на кровать и смотрю в потолок. Каждую минуту проверяю телефон, но ответа нет.

Наконец, Николай Афанасьевич поднимается и начинает прощаться. Я сажусь и пожимаю протянутую мне руку.

– Не обижай мою девочку, сынок, она и так настрадалась.

Сжимаю губы и киваю, серьёзно глядя ему прямо в глаза.

Я обещаю… Ксюша, дай мне ещё шанс…

Глава 14. Дом – там, где ты

Сегодня меня выписали, как и обещали. Собрал вещи, кивнул на прощание соседу и поковылял к лифту.

Ксюша мне так и не ответила. Я долго ждал, считая трещинки на потолке, а потом уснул. С утра сдавал анализы и ходил на последний рентген. Всё в порядке, я почти здоров, только вот безмолвный период продлился. Да и не важно, я привык уже. Меньше лезут с разговорами. Вот и сосед больше со мной не заговаривал, видимо, исчерпал свой лимит вчера с Николаем Афанасьевичем.

Возле лифта ко мне подбежала Ирочка и ни с того ни с сего обняла. Только скривился от этой нежности.

– До свиданья, Егорушка! Поправляйся! – сунула мне в карман свой номер телефона.

Кивнул ей и зашёл в лифт. Достал из кармана клочок бумаги и затолкал его в щель под кнопками.

Мне не нужно всё это, как же вы не понимаете!

Не знаю, что буду делать сейчас. Наверное, вызову такси и подожду в больничном скверике.

Выхожу из больницы и сразу вижу Ксюшу. Стоит возле старенькой тойоты и теребит концы завязанной узлом рубашки. Моё сердце радостно подпрыгивает и пускается в пляс. Осторожно спускаюсь по ступенькам и, ускорив ход, спешу к своей девочке. Вдруг замечаю неладное и останавливаюсь. Ксюша не улыбается и не бросается ко мне навстречу. Она такая же холодная и чужая. «Ну, а чего ты ждал?» – горько спрашиваю сам себя. Ксюша подходит, не глядя на меня, и берёт из моих рук пакеты.

– Просто помогу тебе, – тихо говорит она. – Папа нас отвезёт.

Из машины выходит Николай Афанасьевич и, пожав мне руку, открывает заднюю дверь. С трудом забираюсь внутрь и жду, что Ксюша сядет рядом. Но она садится вперёд и включает музыку. Барбер – как же в тему. Делает громче – и, наверное, самая тоскливая и депрессивная музыка в мире заполняет салон.

Отклоняюсь на сиденье и прикрываю глаза. В машине пахнет Ксюшиными духами, и я жадно втягиваю в себя воздух. Хочется протянуть руку и дотронуться, но я крепко сцепляю пальцы в замок.

Едем почти час, куда-то на окраину Москвы. Мне всё равно. Она сидит неподвижно и только изредка наклоняется, чтобы переключить песню. Николай Афанасьевич поглядывает иногда то на меня, то на неё и качает головой.

Осознанно или нет, но Ксюша будто избегает радостных и энергичных мелодий, предпочитая тоску и меланхолию. А мне дышать тяжело. Эта музыка точно передаёт то, что у меня внутри. И нагнетает ещё больше. Ловлю Ксюшин взгляд в зеркале и вижу в нём такую же боль. Я не выдерживаю и отворачиваюсь, до боли впиваясь пальцами в плечи.

Приезжаем, и я выбираюсь из машины в приятный зелёный двор. Ксюша вылезает следом и достает из багажника пакеты с моими вещами и продуктами.

– Доченька, тебя подождать?

– Нет, пап, поезжай. Я Егора устрою и прогуляюсь по парку, – тихо отвечает девушка и целует его в щеку. – Пойдём? – обращается ко мне и быстро шагает к подъезду.

Ждет, пока я приложу чип, а потом придерживает дверь. Я радуюсь, что дом сравнительно новый и в нём наверняка есть лифт. Подъём даже на четвёртый этаж я не осилю. Зря опасался: всего семь ступенек – и вот она, наша вторая дверь.

Захожу в квартиру. Кажется, это двушка, и довольно просторная. Только вот сейчас она вся завалена коробками и пакетами. Мои вещи. Даже не думал, что их у меня так много.

Ксюша закрывает дверь и проходит на кухню, начинает разгружать продукты из пакетов. Ковыляю за ней и останавливаюсь в дверях. Наблюдаю, как она заполняет холодильник, и вдруг понимаю, как много эта маленькая хрупкая девушка сделала для меня. Бросила свою налаженную жизнь и прилетела к безмолвному калеке. Поддерживала меня в больнице и терпела моих фанаток. В конце концов, сама провернула всё это дело с переездом и ни разу не пожаловалась, что ей трудно.

И я должен что-то сделать для неё.

– Прости, – шепчу я, наплевав на рекомендации врача.

Ксюша удивленно поворачивается и смотрит на меня.

– Прости меня, – чуть громче говорю я.

Мне больно, но оно того стоило. Смотрим друг другу в глаза, и мне невыносимо хочется прижать её к себе. Вдруг костыль падает, и я слегка пошатываюсь. Ксюша тут же подскакивает ко мне и удерживает за плечи. От её прикосновений меня словно бьёт током, и я резко вдыхаю. Вижу её испуганный взгляд и приоткрытые в шоке губы и больше не могу сдерживаться – впиваюсь своими губами в её рот и крепко прижимаю к себе. Она обхватывает руками мою голову и так же жадно целует в ответ.

Отклоняюсь назад и прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Целую мою любимую девочку и чувствую, как невыносимая боль уходит из моего сердца и мне становится так легко…

Нехотя выпускаю Ксюшу из своих рук и показываю взглядом на костыль. Она тут же понимает меня и поднимает его.

– Пойдём, приляжешь, а я тут закончу.

Киваю и иду за ней.

Заходим в спальню, и Ксюша расстилает на пустой кровати покрывало и кладёт подушки. Пока она с этим возится, у меня появляется шальная мысль. Подхожу ближе к кровати и отбрасываю костыль. Он с грохотом падает, и девушка стремительно поворачивается и подхватывает меня. Вообще‑то, я уже могу недолго стоять без костыля, опираясь на здоровую ногу. Но ей необязательно об этом знать. Притворно пошатываюсь и хватаюсь за её талию, чуть-чуть разворачиваю нас – и падаю на кровать, увлекая Ксюшу за собой. Чёрт, узел её рубашки ударяет прямо по шву на животе, и я морщусь от боли. Девушка тут же замечает это и пытается подняться, но я сильнее сжимаю руки на её талии.

Ну уж нет, милая, больше я тебя никуда не отпущу.

Она стискивает зубы и молча борется со мной, пытаясь вырваться. Но я крепко держу её. Понимает, наконец, что я сильнее, и резко вскидывает голову, глядя мне в глаза. Мотаю головой и улыбаюсь. Она тяжело дышит, а глаза сердито сверкают. Просто любуюсь своей девочкой. Какая же она сейчас красивая! Переводит взгляд на мои губы, и я приоткрываю рот. Ну же, давай…

Ксюша сдаётся и приникает к моим губам. Облегчённо выдыхаю и расслабляю руки. Наш поцелуй набирает обороты, и мои руки блуждают по её спине, пытаясь пролезть под туго затянутую рубашку или в узкие джинсы. Одежда жутко мешает и, кажется, девушка со мной согласна. Выпрямляется на мне и расстёгивает свои пуговки, ужасно спеша. Скидывает рубашку и бюстгальтер, и я могу теперь сжать ладонями её маленькие упругие грудки. Вновь впивается в губы и задирает вверх мою футболку. Помогаю ей стянуть её с меня и снова жадно целую. Исступленно ласкаем друг друга, и я уже не могу отдавать себе отчет в том, что делаю… Замечаю вдруг, что мы уже совсем без одежды и Ксюша осторожно опускается на меня… Словно в тумане вижу, как она бешено скачет и её кудряшки подпрыгивают на обнажённых плечах… Вдруг словно ядерный взрыв и я вижу звёзды на фоне бескрайнего космоса. Не думал, что так бывает. Меня всё ещё сладко сжимает, и я слышу тихие всхлипывания. Медленно прихожу в себя и чувствую Ксюшу, вздрагивающую на моей груди. На мою кожу падают горячие капли, но она улыбается. Я всё ещё в ней, там хорошо и тепло, и я понимаю вдруг, что я дома…

***

Я простила его. Простила ещё в тот день, когда сидела у папы на диване и просто глядела в стену. Я поняла, что ему нужны были деньги и он должен был согласиться на это предложение. Наверное, это был единственный способ найти их, лежа в больнице. Но он ведь мог рассказать мне сразу… Мог, но не хотел расстраивать. Так же как и я не сказала ему о квартире. Мы квиты. Я простила его, но не могла перешагнуть стену, которую построила между нами. Мои мышцы словно сковало льдом, и я едва могла передвигаться.

Прекрасно понимала, что Егора никто не встретит из больницы. И попросила папу поехать туда. Я просто должна была ему помочь. Хотела разложить продукты и сразу уйти, но почему-то тянула время. А когда услышала его шёпот и посмотрела в глаза, моя стена начала рушиться. Кирпичик за кирпичиком. Они все осыпались, и их смыло моими слезами, когда я плакала от счастья, лёжа у него на груди.

Мне неловко вспоминать, что я там делала, охваченная страстью. Так бесстыдно я себя ещё никогда не вела. А когда всё закончилось, но я ещё продолжала сжимать его внутри себя, поняла вдруг, что вот оно, моё место и моё предназначение. Рядом с ним и вокруг него. Поддерживать его и окружать своей любовью. Заботиться о нём и во всем помогать. Удивительное чувство.

В папину квартиру я так и не вернулась. В тот же вечер Егор написал мне:

«Ты останешься со мной? Навсегда?»

– Да, – просто ответила я, глядя ему в глаза.

И он так крепко сжал меня в объятиях, что даже дыхание перехватило.

Два дня мы не выходили из дома. Дурачились, разбирая его вещи, и беспрестанно целовались.

Егор решил отказаться от всех подарков своих фанаток. Может быть из-за меня, а может, и сам не хотел оставлять себе напоминаний о прежней жизни. Все игрушки мы сложили в красивые пакеты и отвезли в подарок детишкам из детского дома, где Егор вырос. Все более-менее полезные вещи собрали и отнесли в церковь. А рамочки с фотографиями полуобнажённых девиц и открытки просто сожгли на городском пустыре.

Из одежды он оставил себе только то, что подходило для повседневной жизни и помещалось в его половине нашего шкафа. Остальное также отнесли в церковь.

Микрофон продали, а вся остальная аппаратура и компьютеры поместились на большом рабочем столе в нашей гостиной. Егор написал, что собирается теперь сочинять музыку, и я поддержала его в этом, вспоминая «Песню дождя». Он во многом талантлив, и я не перестаю им восхищаться.

Мы сходили в парк и посидели там, наверное, на всех скамеечках. Егор быстро уставал, но отдохнув, мы снова продолжали прогулку. А когда вернулись домой, в нашу просторную и светлую квартиру, он признался мне, что лучшего места для жизни и вообразить не мог. Не знаю, правда ли он так думает, но мне приятно, что мои старания оценили.

Неделя счастья пролетела незаметно. Но не могу же я вечно ходить в одних джинсах и двух футболках. Дома мне хватало рубашек Егора, и ему нравилось, когда я их надевала, но я соскучилась уже по своим вещам.

Пришло время возвращаться в Красноярск, и меня ждали там дела. Заканчивались дополнительные недели моего отпуска в клубе, и нужно было решать вопрос с работой. Написать заявление в институте о переводе в столичный ВУЗ. Место мне там уже выделили, спасибо папе и его связям. Собрать вещи и выселиться из общаги. Попрощаться с подругами, в конце концов.

Очень не хотелось оставлять Егора одного. Попросила папу присматривать за ним.

В аэропорт они провожали меня вместе и долго махали, пока я поднималась по эскалатору. Сердце было не на месте, но я убеждала себя, что так надо. Ещё несколько дней и я вернусь к нему, чтобы никогда больше не расставаться.

Уже в самолёте прочитала последнее сообщение от Егора, и почему-то в груди болезненно сжалось.

«Удачного полета, девочка моя! Я люблю тебя!»

***

Анжела сидела на своём диване, широко раскинув ноги. А её любимая персидская кошка слизывала взбитые сливки у неё между ног.

– Только ты, Лори, меня и понимаешь, – грустно вздохнула Анжела, внимательно следя за маленьким язычком.

Кошка быстро посмотрела на хозяйку. Ей показалось, что та сейчас встанет и уйдёт, и она быстрее заработала язычком. Анжела откинулась на спинку дивана и тяжело задышала.

Лори просто обожала взбитые сливки. Особенно она любила слизывать их с хозяйки. Иногда они приобретали какой-то чуть кисловатый привкус, и это было самое вкусное лакомство на свете.

Кошка спешила съесть как можно больше и иногда задевала зубками нежную кожу, и тогда хозяйка вздрагивала. Лори тоже вздрагивала, опасаясь быть придавленной мощным телом, но всё равно возвращалась к своему занятию.

Шершавый язык слизывал последние капли, когда хозяйка глухо застонала и обмякла. Кошка продолжала сидеть на том же месте и довольно умывалась.

– Пошла вон, – прошипела Анжела, отшвырнула любимицу к стене и запахнула шёлковый пеньюар.

Анжеле было грустно. А ещё её всё раздражало. Две недели назад она получила от Ашотика последний и самый дорогой подарок.

В чёрной бархатной коробке с ярко-алой лентой были фотографии парня, которого когда-то можно было назвать симпатичным. Сейчас же он лежал, скрючившись, на земле, вся его одежда была перепачкана в крови, а на разбитом лице застыло выражение нечеловеческой муки. Анжела улыбнулась тогда. Ашотик прошёл последнее испытание и отомстил за неё.

Но замуж за него Анжела всё равно не хотела. Он не нравился ей, как мужчина. Он был гораздо ниже её, с заострёнными чертами лица и орлиным носом. Он мягко стелил перед ней ковры своими речами, но в его глазах она видела опасный блеск. Такой не потерпит вольности от жены и не простит измены. А Анжела любила разнообразие и не любила, когда её в чем-либо ограничивали.

Ей нравились мягкие и податливые смазливые мальчики. Она перепробовала их уже несколько десятков. Обычно они с радостью падали в объятия к королеве города, стоило ей только поманить пальцем. Но с гораздо большей радостью они потом от неё убегали и куда-то пропадали, опасаясь снова попасться ей на глаза. Ведь Анжела любила разнообразие и не любила, когда её в чем-либо ограничивали.

Егор Бро был первым, кто сбежал от неё ещё до начала постельных игрищ. Строптивая зверушка. Но какая же красивая и сладкая! Его волшебный голос приводил в дрожь, ей казалось, что поёт он именно для неё, поёт о своей любви и страсти. Её телефон был заполнен фотографиями и песнями Егора. Иногда ей даже казалось, что она совсем помешалась на нём.

Она думала, что ясно дала ему понять, что с ней шутки плохи. Адвокаты отца потребовали с него огромную компенсацию, уточнив перед этим состояние его счетов. Он был разорён и даже влез в долги, но всё равно отказал ей во второй раз. И Анжела обиделась. Да так сильно, что готова была собственноручно разорвать его на кусочки. Но тут как нельзя кстати появился Ашотик. Дочка Кокорина нужна была ему для развития бизнеса, и он был готов на всё, лишь бы она дала согласие стать его женой.

Её месть Егору была кровава и прекрасна. Он лишился голоса, который она так любила. И чуть не умер в больнице. Но остался жить бесполезным калекой. Без денег. Без карьеры. Без всего. Анжела была удовлетворена. Но всё же ей было грустно. И она не знала, чем себя занять.

Анжела взяла с журнального столика глянцевый журнал, раскрыла его наугад и замерла. На фотографии был Егор. Такой же красивый, как и раньше. Он держал за руку какую-то чернявую шавку и смотрел на неё щеняче влюблёнными глазами. У Анжелы затряслись губы и руки. Глаза выхватили из статьи слова: «на поправку», «она – мой лучик света», «вместе дни и ночи» – и Анжела бешено заорала.

Она уже ничего не соображала, просто орала и громила все вокруг. Прислуга толпилась за закрытыми дверями. Казалось, в комнате бушевал какой-то дикий зверь, билось стекло, что-то с грохотом падало или ударялось о стены. Люди испуганно переглядывались и боялись даже заглянуть в щёлочку.

Когда Анжела очнулась, вокруг неё валялись осколки и разорванные на части журналы. Она поправила свой пеньюар, слегка пригладила растрёпанные волосы и вышла из комнаты, не глядя на побледневшую прислугу.

Вошла на кухню, где два лучших повара города готовили ей обед.

– Будет стейк? Прекрасно. Я хочу много мяса, – спокойно сказала Анжела Эдуардовна.

Подошла к столу и взяла с разделочной доски кусок сочной говядины. Подняла его к лицу и вдохнула аромат. Потом чуть сжала кулак и смотрела, как по её руке стекает струйка крови. Удовлетворённо кивнула и вышла из кухни, с куском мяса в руках. Повара испуганно переглянулись и синхронно сглотнули. Им всё меньше хотелось работать в этом страшном доме, но они знали, что отсюда так просто не уходят.

Анжела вернулась в комнату и нашла среди осколков все пять страниц той статьи с красочными фотографиями Егора и какой-то тощей девки. Завернула в них кусок мяса. Затем написала на листке бумаги: «Твой последний шанс», положила его сверху и позвала экономку.

– Срочно отправьте это с курьером Ашоту Ахметовичу. Да, и заверните как-нибудь, чтобы не пугать человека.

Экономка дрожащими руками взяла посылку и поспешно выбежала.

– Ты же разгадаешь мой милый ребус, Ашотик? – спросила в пустоту Анжела Эдуардовна и усмехнулась.