Про это, про поэтов и планету. Стихи

Через тернии к терпению

 
Рюкзак сползает с правого плеча,
а значит, вправо повернёт дорога.
По «ящику» унылая печаль,
в онлайне депресняк и безнадёга.
 
 
Душевно посидели мы на днях
и тусклую тоску прогнали в шею.
Но батальоны требуют огня,
и всё вокруг становится мишенью.
 
 
Ищу я новых тем и новых рифм
сплетение, прищурив оба глаза.
Поговори со мной, поговори,
ведь у меня к тебе – вопросов масса.
 
 
Хочу в глубинку. Город надоел.
Хочу простора, простоты, проснуться —
а рядом тишина, сосна и ель,
июль и никакого шума улиц.
 
 
Со сна вглядевшись в облачную синь,
потягиваться. В утре – гулком, летнем —
всё так, что у кого ты ни спроси,
услышишь шелест новостей и сплетен.
 
 
А солнце на поляне припечёт —
так горячо, что бесконечно вкусным
гороха свежевыросший стручок
покажется внезапно и капусты
зелёный свежесрезанный кочан
у сена свежесобранного стога…
Сниму рюкзак с уставшего плеча —
и станет чуть осмысленней дорога.
 
 
Но в целом здесь мне тоже хорошо,
когда никто не действует на нервы.
Я этот недвусмысленный грешок
на исповеди вспоминаю первым.
 
 
Возвысились над миром этажи.
Мир – опустился, скукою убитый.
Сквозь тернии к терпению лежит
тропинка, проторённая молитвой.
 

Русская загадка

 
Хоть, признаюсь, не люблю
в тонкости вдаваться —
точно знаю, что Кремлю
столько ситуаций
довелось перевидать
за тысячелетье:
каждый век – своя беда.
Взрослые – как дети:
всё бы им играть в войну,
всё бы корчить рожи.
Только вот признать вину
ни один не может.
Как-то в споре сгоряча
у меня спросили:
«Как пустили Ильича
управлять Россией?!»
Отвечая на вопрос,
я сказал украдкой:
«Наш народ совсем не прост,
наш народ – загадка».
 

…и вообще

 
Ритм сбит, план стар, но карты, к счастью, целы.
Маршрут всё тот же. Мы на полпути.
И линией становится пунктир.
Но ставки выше, и безумней цены.
 
 
Лояльность вместо гордости прости
себе, любви, родне, друзьям, партнёрам.
Сподручней петь не одному, но хором,
в поэму за стихом слагая стих.
 
 
Будь мудр и стоек как предприниматель.
Будь терпелив, как дикая пчела.
Борись, не хмуря гладкого чела,
с апатией лежащих на кровати.
 
 
Покуда ты профессор кислых щей —
мотай на ус, приобретая опыт.
Но не ведись на хитрости Европы,
уловки Азии и вообще.
 

Не торопись

 
Ах, если б знать, где упадёшь —
солому подстелил бы тут же!
Но выбор для того и нужен,
чтоб размышляла молодёжь,
включив хоть часть своих извилин:
что истинно, а что есть ложь,
плох человек или хорош,
которому мы нагрубили.
Возможно, я нетерпелив —
и оттого всю жизнь страдаю.
Когда наполнен день трудами,
он гарантирует прилив
сил, вдохновения, отваги,
решительности и добра.
И эта мысль, как мир, стара
и предана немой бумаге.
Бумага терпит и молчит.
И только избранные могут
легко найти свою дорогу
и от спасения ключи.
О, человек, не торопись
прожить впустую век короткий,
ведь ты подобен утлой лодке,
что ищет свой конечный пирс.
 

«Темнеет рано в нашей стороне…»

 
Темнеет рано в нашей стороне
в сопливое, как «мыло», время года.
На кухне в час ночной теплей вдвойне.
Там стол стоит безропотно, но гордо
с плитой, которой отроду лет …дцать.
Мурлычет холодильник по-кошачьи.
Комфорт мешает музу созерцать.
А с музой даже на морозе жарче,
чем в самой лютой бане в выходной.
Когда Морфей не выдаёт свой морфий,
под утро сладко выпить по одной
классической до боли чашке кофе.
Уютное мерцанье фонаря —
причина встать с кровати и умыться,
чтоб укатить в далёкие края
в общественной электроколеснице.
 

«Когда в полях разлит туман…»

 
Когда в полях разлит туман,
когда стволы и ветви наги,
покрыты инеем дома —
то признаки и знаки:
не за горами холода,
чудесный день, мороз и солнце…
 
 
Уходит человек туда,
откуда не вернётся.
«Земля к земле, и к праху прах…» —
кряхтит старик, ворчит старуха.
Трещат дрова, горя в кострах.
Всё тленно, кроме духа.
 
 
Добавив мёда в молоко,
забывшись в суете столичной,
по осени грустить легко
и даже символично.
Спешит толпа, у всех дела.
Сверкают голые лодыжки.
Несут холёные тела
девчонки и мальчишки.
И вот что странно: в суете,
держа в зубах успеха знамя,
мы думаем: опять не те
сегодня рядом с нами.
А между прочим, каждый наш
попутчик – друг нам и учитель.
 
 
Когда сенсация в тираж
выходит – не молчите.
Не надо делать вид как буд-
то ваша хата с краю. Глупо,
имея семь пядей во лбу,
хотеть в страну Колумба.
Кому-то клумбы во дворе,
кому-то грядки в огороде.
Сдавая разум свой в арен-
ду, сердца храм не троньте.
 
 
Терзает головная боль:
что ни изделие, то липа.
Ограничения на поль-
зу большинству пошли бы.
Напоминает Инженер
тех мест, что выше преисподней:
аскет безмерно ближе к не-
бу, чем чревоугодник.
 
 
Кто дара речи не терял,
познав влюблённости науку?
Мы тщетно ищем идеал
и бегаем по кругу.
Мы в личном выборе вольны,
и совесть – наш советчик лучший.
При бегстве от большой волны
желанней нету суши.
 
 
Мы вырастаем из семей,
увещеваний и инструкций.
И с каждым годом лишь сильней
желание вернуться
к родителям без седины,
к наивным сказкам и легендам.
Но правила соблюдены,
придуманные кем-то,
и повторяется, как встарь,
без лишних слов, легко и просто:
к зиме худеет календарь,
чтоб в Новый год стать толстым.
 

«Пришла зима, и снег растаял…»

 
Пришла зима, и снег растаял.
Проснуться трудно поутру.
Деревья с ветками-перстами
устало машут на ветру.
В грязи кусты стоят, местами
окружены сырой листвой.
Сквозь стены, двери, окна, ставни,
забор, как вор, крадётся хворь.
Мосты – конструкции из стали —
устали. И асфальт остыл.
От мыслей голова пустая.
Но силу придают кресты
церквей. Безлюдно на вокзале.
Народ как ветром унесён.
Не сдан ещё один экзамен
по дисциплине «сладкий сон».
На стыке дней совсем не спится.
Тревожит новых суток суть.
Покой растрачен по крупицам…
Пора варить к обеду суп.
У ночи с днём размыты грани.
Подъём был ранним. Толку ноль.
Я сам себе всё больше странен:
сок расплескал, рассыпал соль.
Газ разожжён последней спичкой.
Я думаю: вот только б мне
не опоздать на электричку.
Скажу медлительности: нет.
Хлеб, но не весь, покрыла плесень.
Устрою праздник воробьям.
Наслушался французских песен.
Спроси: ça va?⁸ Отвечу: bien!
Укрою шею шарфом деда.
Спасибо, дедушка, за шарф!
Я помолюсь, и в небе где-то
помянет нас твоя душа.
 

Будничное

 
Промзона серая дымится.
По рельсам катится трамвай.
Игриво подмигнёт столица:
не унывай, не унывай!
Повсюду чудится подстава.
Куда ни плюнь – сплошная ложь.
Фемида, кажется, устала.
А без неё не разберёшь,
кому разумнее доверить
труд и плоды сего труда.
Печален ты в какой-то мере,
но и спокоен, как удав.
Деревня тихо приуныла.
В ответ и город приуныл.
Не манит ароматом мыло,
и вообще весь свет не мил.
Оттенки серого темнеют,
но, благо, бдит ночной дозор.
Коль есть луна, искать под нею
легко добро средь сотен зол.
Земля – тюрьма, а тело – карцер,
сдаваемый душе внаём.
В толпе несложно затеряться —
непросто выйти из неё.
Запомни правило простое:
права бывает и молва —
на зеркало пенять не стоит,
коль рожа у тебя крива.
Когда фортуна вызов бросит
(бывает всяко на Руси),
кто виноват – не важно вовсе,
что делать – у Небес спроси.