Про это, про поэтов и планету. Стихи

Читай мне ещё!

 
Молчал я, прислонясь к стене,
и взглядом гладил твои волосы.
А ты стихи читала мне
своим наивным, нежным голосом.
 
 
И остывал зелёный чай,
и «за полночь» дисплей высвечивал,
и ревновал я сгоряча,
но в целом был доволен вечером.
 
 
Прошу, читай! Читай ещё!
Готов я слушать вечность, милая!
Еще б разок румяных щёк
твоих коснуться. Но не в силах я…
 
 
Не в силах я преодолеть
твоё земное притяжение.
У отношений наших нет
логического завершения.
 

«Повсюду ты, твой образ милый…»

 
Повсюду ты, твой образ милый:
в верхушках сосен и берёз,
осенним солнцем озарённых;
и в ярких отблесках оконного стекла;
и в нежно-голубой небесной выси;
и в томной темноте закрытых глаз.
Ты даже в лицах окружающих меня
простых попутчиков, прохожих;
в случайных взглядах, и улыбках, и движеньях.
И девушки, и женщины – лишь на тебя похожи.
Ты – моя радость, боль и головокруженье.
И я скучаю по тебе ежесекундно.
Прикрою веки – предо мной твоя душа.
Иду – прислушиваюсь: слышится как будто
твоё лишь имя. И тебе мой каждый шаг.
Повсюду милый образ твой…
Да, образ твой повсюду.
 

Спокойной ночи!

 
Словно из металла соткан,
воздух чёрен и трескуч.
До утра холодных окон
не коснётся света луч.
 
 
Свитер шерстяной надену,
заварю покрепче чай,
вспоминая первым делом
бархат твоего плеча.
 
 
Засыпай, моя родная.
Сном спокойным, сладким спи.
За тебя свой чай до дна я
выпью, будто чистый спирт.
 
 
И лобзанием воздушным
сквозь пространство прикоснусь
к роднику твоих послушных,
неизменно нежных уст.
 

Несравненная

 
Я растаял в тебе, ты – в стихах моих нежно растаяла.
Ах, моя ты Марина Цветаева.
Я в разлуке с тобой – молодой старик.
Будь ко мне благосклонней, моя Лиля Брик.
Без тебя я – как полупустой стакан.
Ты моя Айседора Дункан.
А глаза мои меркнут матово.
Ах, моя ты Анна Ахматова.
 

Зачем не часы?

 
Зачем мне часы, если вечность
времени неподвластна?
Время – абстрактное нечто,
спящее мирно в терраске,
словно домашний котёнок —
этот клубочек счастья,
ставший из светлого тёмным
почти в одночасье.
 
 
Зачем мне часы, если их
счастливые не наблюдают?
Дорогая,
что нам с тобой до других,
если чуть ли не каждую ночь, не мигая,
нам улыбаются звёзды, вестники Бога?
Что же ты смотришь в глаза мне серьёзно и строго?
 
 
Но молчи!
Я догадался. Почти.
А вправе ли мы друг друга учить?
В зрачках твоих ясно написано: молча прочти —
и точка.
Прочь,
безумные мысли!
Прочь, тоска,
что разъела немерено душ!
Прочь, ложь, что сгубила Христа
в Гефсиманском саду,
шуршащая в темени ночи змеиною кожей!
 
 
Так что же?
Зачем мне часы?
Я думаю, это один из насущных,
но неразрешимых вопросов.
 
 
Однако, всё просто:
негоже гулять по ночам в квартале,
в котором горит совсем не небесный фонарик.
 
 
Мы либо с тобою за белых, либо – пропали.
 

Я давно за тебя не в ответе

 
Я расстёгиваю тесный ворот.
Как шальной, пульс стучится в висок.
Душно. Выпить поэтому впору
свежевыжатый яблочный сок.
 
 
Я не вёл тебя вкруг аналоя,
ты детишек мне не родила.
Так зачем же я вспомнил былое:
дней ушедших, счастливых дела?
 
 
Наш союз, невесомый и хрупкий,
под конец стал совсем однобок.
Ты, мне помнится, бросила трубку,
не дослушала мой монолог:
 
 
«Дорогая, не нужно скандалов.
Нам с тобой не помогут они.
Ты, наверное, просто устала.
Успокойся, приляг, отдохни…»
 
 
Отчего нас не стало с тобою?
Отчего наше время прошло?
Каждый день я готовился к бою,
но в итоге разбит эшелон.
 
 
Непрочна была наша Антанта.
Нас нет. Есть только Бог, я и ты.
Странно мне, потому что когда-то
чист был фронт, был надёжен твой тыл.
 
 
Я теперь не любитель трагедий:
в них страданье – типичный изъян.
Я давно за тебя не в ответе
и сегодня отправлюсь к друзьям.
 

Влюблённый, как мальчишка

 
Я недоверчивым стал слишком,
забыл, что значит трепет чувств.
И вдруг, влюблённый, как мальчишка,
с тобой на встречу я лечу.
 
 
Как дар Небес, как Божья милость,
как неземная благодать,
ты мне видением явилась…
Нет слов, чтоб точно передать.
 
 
Виденье воплотилось в тело
земного ангела с душой
открытой, чистой, с сердцем смелым.
С тобою рядом хорошо!
 
 
Избрав меня своей мишенью,
как в кадрах из боевика,
амур стрелял на пораженье,
так, чтоб уже наверняка.
 
 
Под сенью зрелого каштана,
в покое Воробьевых гор
свершилось чудо так нежданно
и логике наперекор.
 
 
Проехав мимо Павелецкой,
вагон вот-вот откроет дверь.
Покой нарушен… Наконец-то!
Покою грош цена теперь.
 

По умолчанию

 
Наверно, дело в том, что я не стою
ни дум твоих, ни взглядов, ни речей.
Моя влюблённость дремлет на постое,
как ты дремала на моём плече.
 
 
Прости за то, что вышло всё иначе,
чем в тех мечтах, что стали нам горьки.
Но если плачешь ты, я тоже плачу,
как вспомнившие юность старики.
 
 
Прости, что я теперь влюблён в другую.
Я знаю, у тебя всё хорошо.
А то, что было с нами, сберегу я
и буду помнить, где бы я ни шёл.
 
 
Земная жизнь – не жизнь без нареканий.
А памяти поток неумолим.
Где б ни был я, ты будешь, дорогая,
непревзойдённым ангелом моим.
 
 
Порою говорить совсем нет мочи,
а тишина надёжней сургуча.
Прочти премудрым сердцем между строчек
всё то, о чём в стихах я умолчал.
 

Ответ

 
Вот и буквы заплясали
с новой красочной строки.
Вы мне, помнится, писали —
я от радости погиб.
 
 
А когда я оклемался —
стал придумывать ответ.
И задумался: на Марсе
всё же есть жизнь или нет?
 
 
Мне б порасторопней быть и
вовремя сообразить —
сразу в череде событий
всё бы было «на мази».
 
 
Краски стали много гуще
в этой сумрачной ночи.
И теперь момент упущен,
и метаться нет причин.
 
 
Я сижу на табурете.
Рвёт пространство самолёт.
Дорогая, пожалейте
сердце бедное моё.
 

«Порой заносит нас на повороте…»

 
Порой заносит нас на повороте,
мы падаем, и тянет нас назад
вернуться. Разум однозначно «против»,
а сердце вроде «за».
 
 
Хозяина всегда найдёт награда,
и гимн героя зрители споют
тому, кто с непреклонностью домкрата
гнёт линию свою.
 
 
Но есть одна старинная загвоздка:
на выбор (где бы ни был я и с кем) —
четыре направленья перекрёстка,
древнейшая из схем.
 
 
Когда снега переплавлялись в лужи,
сбежала ты, и я не стал держать.
Возможно, это было даже хуже
пожара, грабежа.
 
 
Всё то, о чём украдкой ты просила,
тебе казалось, сбудется само.
Понять тебя мне было не по силам
мужским моим умом.
 
 
Капризы женской логики невинны,
причуды безболезненно просты:
предпочитают больше половины
женатых холостым.
 
 
К свободе рабской так тебя тянуло,
к свободному ли рабству – мне ли знать?
Нацелило на нас большое дуло
пустая новизна.
 
 
Мне отличиться захотелось тоже:
не истина, а выгода нужна
была. Но вышла в сотни раз дороже
духовная нужда.
 
 
Теперь живём мы превосходно в целом.
Устроен быт: семья, работа, дом.
И это потому для нас бесценно,
что создано с трудом.