Избранное 13/23. Стихи

Ревизоры и зайцы

 
При оплате проезда в поезде
огромная душит жаба.
Перебегая в соседний вагон
со скоростью дирижабля,
делаю ручкой красиво
улыбчивым ревизорам.
А если была бы ксива,
я избежал бы позора.
По-крысиному потчует запад
Россию осиным жалом.
Становясь перманентным вокзалом,
мучается держава.
Когда ненароком стоя заснёшь,
толпа на конечной вынесет.
Если «заяц» не будет колючим, как ёж,
РЖД непременно выйдет из минуса.
Пока в стране царят условности,
стать проще не мешало б.
При оплате проезда в поезде
огромная душит жаба.
 

Поговорим

 
Кажется, Истину знают немногие.
Наши дороги – долгие и дорогие.
Не стой на пороге,
не приумножай долги.
Дают – бери, бьют – беги,
при этом при всём береги свои руки и ноги.
В окнах городских пещер
видя пейзаж убогий,
мало кто думает вообще
и, в частности, о Боге.
Я вовсе не мудрец,
а Питер – не Венеция.
Москва – не первый, не второй, но третий Рим.
Я здесь на пару чашек чая.
Для начала
дай отдышаться и согреться.
А там – поговорим.
 

2015

Пасха

 
Смотрите: снег растаял,
вернулись птичьи стаи,
добрее люди стали.
Грядёт конец поста.
 
 
Великий праздник Пасха —
реальность, а не сказка.
Горит лампады масло
внутри Афонских скал.
 
 
Любовь есть символ веры.
По мне, Христова эра —
как радуга над серым,
антоним полумер.
 
 
Не знаете – не спорьте.
Идти вперёд не бойтесь —
но не кидайтесь в пропасть.
Учитесь быть собой.
 

Через тернии к терпению

 
Рюкзак сползает с правого плеча,
и значит, вправо повернёт дорога.
По «ящику» унылая печаль,
в онлайне депресняк и безнадёга.
Душевно посидели мы на днях
и тусклую тоску прогнали в шею.
Но батальоны требуют огня,
и всё вокруг становится мишенью.
Ищу я новых тем и новых рифм
сплетение, прищурив оба глаза.
Поговори со мной, поговори,
ведь у меня к тебе – вопросов масса.
Хочу в глубинку. Город надоел.
Хочу простора, простоты, проснуться —
а рядом тишина, сосна и ель,
июль и никакого шума улиц.
Со сна вглядевшись в облачную синь,
потягиваться. В утре – гулком, летнем —
всё так, что у кого ты ни спроси,
услышишь шелест новостей и сплетен.
А солнце на поляне припечёт —
так горячо, что бесконечно вкусным
гороха свежевыросший стручок
покажется внезапно и капусты
зелёный свежесрезанный кочан
у сена свежесобранного стога…
Сниму рюкзак с уставшего плеча —
и станет чуть осмысленней дорога.
Но в целом здесь мне тоже хорошо,
когда никто не действует на нервы.
Я этот недвусмысленный грешок
на исповеди вспоминаю первым.
Возвысились над миром этажи.
Мир – опустился, скукою убитый.
Сквозь тернии к терпению лежит
тропинка, проторённая молитвой.
 

Привычка Окуджавы

 
В людском потоке, в суете вокзала,
в лесу, где звуки плавны и тихи —
везде, где б муза мне ни подсказала,
рождаются стихи.
 
 
И в свете этих радостных событий,
я чётко понимаю, что стихам
из мыслей, как из комнаты, не выйти,
чего таить греха.
 
 
Когда фигуры ставлю я на клетки,
то объявляю чаще шах, чем мат.
Победы по расслабленности редки.
О, горе от ума!
 
 
Выглядывает рифма отовсюду,
буквально из-за каждого угла.
Привычка Окуджавы мыть посуду
не раз мне помогла.
 
 
Я жив, я молод. Слава в вышних Богу!
И, не вступив в клуб двадцати семи,
я, кажется, способен понемногу
сложить в стихи весь мир.
 

…И вообще

Есть время никого не жалить

и не жалеть. И вообще.

(Л. C. Рубинштейн)

 
Ритм сбит, план стар, но карты, к счастью, целы.
Маршрут всё тот же. Мы на полпути.
И линией становится пунктир.
Но ставки выше, и безумней цены.
 
 
Лояльность вместо гордости прости
себе, любви, родне, друзьям, партнёрам.
Сподручней петь не одному, но хором,
в поэму за стихом слагая стих.
 
 
Будь мудр и стоек как предприниматель.
Будь терпелив, как дикая пчела.
Борись, не хмуря гладкого чела,
с апатией лежащих на кровати.
 
 
Покуда ты профессор кислых щей —
мотай на ус, приобретая опыт.
Но не ведись на хитрости Европы,
уловки Азии и вообще.
 

Не торопись

 
Ах, если б знать, где упадёшь —
солому подстелил бы тут же!
Но выбор для того и нужен,
чтоб размышляла молодёжь,
включив хоть часть своих извилин:
что истинно, а что есть ложь,
плох человек или хорош,
которому мы нагрубили.
Возможно, я нетерпелив —
и оттого всю жизнь страдаю.
Когда наполнен день трудами,
он гарантирует прилив
сил, вдохновения, отваги,
решительности и добра.
И эта мысль, как мир, стара
и предана немой бумаге.
Бумага терпит и молчит.
И только избранные могут
легко найти свою дорогу
и от спасения ключи.
О, человек, не торопись
прожить впустую век короткий,
ведь ты подобен утлой лодке,
что ищет свой конечный пирс.
 

«Не зная толком, для чего ты пишешь…»

 
Не зная толком, для чего ты пишешь,
слагаешь вирши ночи напролёт.
Чем слово чётче, тем пространство тише,
и скорость ниже, если гололёд.
 
 
Прекрасно спится в загородном доме,
где сельский воздух чист, приятен, свеж,
где ничего не беспокоит, кроме
того, что в планах маленькая брешь.
 
 
Ввязавшийся в рисковую аферу,
полдня тупишь и думаешь о том,
как пусто тем, кто отвергает веру,
и как бы попросторней сделать дом.
 
 
Ты не один такой на белом свете —
искатель правды, сбившийся с пути,
вас много – размышляющих о смерти
и жаждущих ответ на всё найти.
 
 
Смеясь одной приподнятою бровью,
взираешь с «высоты» прожитых лет,
как возится с мучительной любовью
очередной поэт.
 

Как Босх от литературы

 
Скрип пола, ветхость окон, старость ванны,
не чиненный по лености замок
окутывают молодость туманом.
Я б так прожил до смерти. Если б смог.
 
 
Но лень – извечный двигатель прогресса,
и мой прогресс, бесспорно, налицо.
Мир – сцена, на которой ставят пьесу
с невнятным, интригующим концом.
 
 
Мой путь – тропа, что вьётся у подножья
огромной исторической горы.
Дай сил идти вперёд, Великий Боже!
Дай сил, чтоб не закончился порыв!
 
 
Из комнаты я без опаски выйду,
без видимой причины, без прикрас,
с достоинством, не подавая виду,
что выхожу уже не в первый раз.
 
 
Кривой диван давно уже на свалке.
Да ну вас, бросьте: пошлости здесь нет.
Учусь ходить – как морячки, вразвалку.
Беру ключи, смартфон и портмоне.
 
 
Себя и вас обманывать не стану:
таким усталым быть мне не впервой.
Вот стол, свеча горит. И, как ни странно,
я вижу бури мглу и слышу вой.
 
 
Штаны – на месте, облако – на небе.
Фонарь, аптека, улица. Блокнот.
Ах, сколько здесь цветов… И каждый стебель
нырнул бы одуванчиком в вино.
 
 
«Князь Мышкин, не бросайтесь под колёса,
не стойте у трамвая на пути», —
ответит вместо ясеня берёза.
И чайка в сад вишнёвый прилетит.
 
 
Глаза закрыты, недвижимы пальцы,
беззвучны непослушные уста…
Я мог бы бесконечно улыбаться,
да только вот ризориус устал.