Собирая по крупицам ад

– Отправляйся в свой собачий ад, и пусть с тобой там делают то, что ты сделал с этой светлой девочкой!

Его глаза горели адским пламенем и выжигали во мне все живое.

– Стой! Сан, стой! Отставить! – вдруг где-то издали раздался голос бегущего лейтенанта.

Через мгновение Янг появился в камере и, поняв, что успел, выдохнул и сказал:

– Это не он.

У сержанта спала пелена аффекта и он потихоньку опустил пистолет.

– А кто? – спросил здоровяк.

– Кто-то из наших, – тихо сказал Янг.

Лейтенант прошептал что-то на ухо Сану. Глаза здоровяка округлились. Он подозвал, стоящего у двери Перископа и пристально всмотрелся ему в глаза. Тот был ошарашен происходящим не меньше и испуганно произнес:

– Нет, дядя, ты чего! Ты же меня знаешь. Ладно я еду ей не доносил иногда, мне вечно хочется есть. Но такое – нет! Боже упаси!

Сан небрежно поднял его ладони и, осмотрев их, отпустил.

– Кто с ней контактировал, кроме тебя, за последние два дня? – спросил Янг.

– Да много кто. Их тут четверо было до этого, потом этот мертвый псих еще.

– А из солдат?

– Не знаю, я же менялся. И эти из штаба к себе вызывали, и к вам водили, и в «джакузи».

– Всех, кроме постовых, сюда, быстро! – приказал Сан и Перископ выбежал из холодильника.

Здоровяк подошел ко мне, присел на корточки и неожиданно произнес:

– Извини, братишка. Вскипел, не разобравшись. Прости дурака.

Он смотрел в мои глаза, речь его казалась искренней и доброй, а сам он будто стыдился своего поступка.

– Она умерла? – тихо спросил я.

Сержант посмотрел на лейтенанта, тот пожал плечами и ответил.

– Состояние критическое.

– Отпустите ее, – попросил я.

– Не можем, – так же тихо, чтобы никто не услышал, ответил сержант и потупил голову в пол, – пока не можем.

– Зачем тогда вы спасали ее? Ровно для того, чтобы повторить муки, – не выдержал я и расплакался.

Сан не нашел ответа. В коридоре застучали десятки ноги и нарастал гул голосов.

– Господин сержант, все в сборе, кроме троих постовых, двое в городе, Лекарь наверху, – отчитался Перископ.

Командиры вышли из холодильника, а я подполз ближе к двери, чтобы узреть, что происходит.

– В шеренгу! – приказал лейтенант.

Солдаты выстроились в ряд, и я понял, что ошибался в их количестве. Их было всего одиннадцать. Видимо это была не военная база, а лишь объект с охраной.

– Кто это сделал? – громко спросил здоровяк.

Все молчали, и он добавил:

– Мне повторить вопрос?

– Вы про что, сержант? – спросил один из солдат.

– Вы видели кровь на ногах девочки, вот про что я!

Многие из них пожали плечами и закрутили головами.

– Чистосердечное признание, извинение и покаяние смягчит наказание, – произнес Янг, но никто ничего на это не ответил.

Минуту стояла напряженная тишина.

– Это музыкант, по-любому, – наконец крикнул тот самый Грач и указал на меня.

Сан не стал это комментировать и продолжил громким басом:

– Я знаю, что вы нормальные ребята, на которых можно рассчитывать в трудную минуту, но среди вас затесался ублюдок, для которого чужды мораль и честь. Чтобы почувствовать себя мужчиной, именно почувствовать, а не быть им, он надругался над ребенком. Он посмел ослушаться моего приказа. И это был не столько приказ меня как сержанта, а просьба меня как человека. Все мы знаем, что на войне еще и не такое происходит, но, если кому-то из вас это нравится, милости прошу на выход!

– Я не понял, сержант, почему ты нас обвиняешь? – завелся Грач и снова указал на меня. – Он с ней два дня сидел, у него и башню сорвало. Когда у него последний раз было? Захотел перед смертью насладиться. Мы то тут причем? Имей уважение! Тебе звание на дает право так с нами разговаривать! Ты думаешь кому-то из нас было бы приятно с ней это делать?

Во время этой тирады рядового в помещение спустился еще один солдат. У него не было автомата, вместо него в руках у него был стетоскоп. Скорее всего, это был тот самый Лекарь. Он подозвал Янга к выходу, и они перекинулись парой фраз. Лейтенант недовольный вернулся на свое место, и я подумал о самом плохом.

– Ребята, кто-то из вас хотел бы эту грязную шлюху? – продолжал Грач.

Остальные решили не встревать в этот монолог и молча наблюдали за происходящим.

– Что вы языки спрятали? Вас обвиняют в том, чего вы не делали, а вы спокойно стоите, будто так и надо. А этот скрипач сидит и радуется, что нас распинают. Дайте я сам его пристрелю за то, что он с ней сделал!

– Все согласные с ним – шаг вперед! – приказал Янг.

Никто не сдвинулся с места, кроме самого Грача.

– Кто согласен с тем, что она грязная шлюха? – добавил лейтенант.

Грач посмотрел на стоящих сослуживцев со злобой и выпалил:

– Да идите вы! С кем я служу, с тряпками, о которые можно вот так вытирать ноги! С меня хватит! – он махнул рукой и направился к выходу.

– На месте стой! – крикнул на него лейтенант и вытащил пистолет.

Тот остановился и обернулся.

– Сдать оружие!

– За что, лейтенант? – возмутился рядовой.

– За бунт на корабле, – ответил Янг.

Грач нервно снял все оружие с бронежилетом и показательно бросил их на пол.

– Что теперь? В карцер? – скалясь спросил Грач.

– Это я предоставлю решать господину сержанту, – ответил лейтенант, и продолжил – сейчас проведем следственный эксперимент. Перископ, напомни мне, может я что-то перепутал. Утром ты привел Анну к нам, так?

– Так точно, – испуганно ответил солдат в очках.

– Затем я попросил привести музыканта, так?

– Так точно.

– Ты забрал Анну из моего кабинета?

– Да.

– И сразу отвел в холодильник?

– Да, – вспоминая, закатил глаза Перископ, – вернее нет, не сразу. Вы еще приказали сводить ее в «джакузи».

– Я помню, что ты привел музыканта очень быстро после того, как забрал девочку. То есть, получается, ты отвел Анну, оставил в холодильнике, взял музыканта, привел его к нам и потом пошел отводить девочку из холодильника в туалет?

– Нет. Не совсем так. Чтобы вы долго не ждали, мне вызвались помочь и я, зная, что она всегда долго находится в уборной, согласился на помощь. Передал Анну, а сам сходил за музыкантом и привел вам.

– И кто ее повел в туалет? Он? – спросил лейтенант, указывая на Грача.

– Нет, не он, – к удивлению всех собравшихся и самого Янга, ответил толстенький солдат.

– Вечер перестает быть томным, – сказал лейтенант. – Кто повел?

– Милко, – тихо ответил Перископ и махнул на стоявшего рядом невысокого светловолосого солдата в красной повязке на лбу. На шее у него был набит ровный широкий крест. Тот исподлобья смотрел на Янга.

– Выкусил, – язвительно прокомментировал Грач, но Янг не стал обращать на это внимания.

– Милко, выйти из строя, – сказал тот и указал на место, рядом с Грачом.

Солдат выполнил приказ.

– Теперь твоя очередь рассказывать.

– Я отвел ее в «джакузи», – сказал солдат хриплым голосом, – подождал ее пару минут, она вышла, и мы вернулись к Перископу.

– Кто-то еще был в туалете?

– Вроде нет, она одна.

– Перископ, это так? – вмешался ничего не понимающий Сан.

– Я привел вам музыканта, потом пошел к холодильникам и ждал девочку там. Через минут десять – пятнадцать они вернулись, и я ее закрыл.

– Десять – пятнадцать значит, а у тебя Милко было пару минут.

– Я просто так выразился. Прошло минут десять, не меньше, – сказал солдат в красной повязке.

– Снять перчатки, – приказал обоим Янг.

– Зачем? – спросил Милко.

Янг выстрелил чуть в сторону от солдат. Все в помещении, кроме Сана, вздрогнули. Некоторые солдаты инстинктивно потянулись за оружием, но сержант грозно сказал им «отставить!» и те опустили руки. Милко стоял полусогнутым и ошеломленно смотрел на лейтенанта. Грач уже не был таким решительным, он быстро снял перчатки и бросил на пол. Янг осмотрел ладони и перевел внимание на Милко. Тот нехотя снял перчатки. На его левой руке были перебинтованы два пальца.

– Порезался? – спросил лейтенант.

– Собака укусила.

– Лекарь, ты его осмотрел? – обратился Янг к солдату со стетоскопом.

– Не надо, – перебил Милко, – там царапины, ничего страшного.

– И все же, давай посмотрим. Грач говорит, что эти собаки грязные бывают. А собаки говорят, что они кусают тех, кто обращается с ними плохо, – произнес лейтенант.

Милко стал развязывать бинт, через несколько витков материя была окровавленной. На освобожденных посиневших пальцах виднелись несколько вмятин, действительно похожих на укус.

– Грач, можешь взять свой пистолет, – сказал Янг и, подождав пока тот сделает это, добавил, – ты вызывался убить виновного. Если хочешь, можешь это сделать.

Грач обескураженно смотрел на лейтенанта и сильно нервничал. Он явно не ожидал такого поворота событий. Милко растерянно наблюдал, как тот начал, не торопясь, поднимать пистолет.

– Не смей, Грач, – злобно цедил он сквозь зубы. – Грач! Не надо!

Высокий солдат не останавливался и все так же, дрожащий рукой, поднимал оружие. Милко истерично закричал:

– Ах ты тварь! Решил чистым остаться? Да это же…

Грач быстро поднял пистолет и выстрелил в упор. Светловолосый солдат громко упал с простреленной головой. Лейтенант забрал пистолет и проговорил:

– Что он хотел сказать, Грач?

– Без понятия. Вы приказали мне его убить – я убил. Теперь вы поняли, что я не причем.

– Начнем с того, что я тебе не приказывал, – произнес Янг, – и знаешь, в чем интересная штука, Грач? Ты настолько запутался в своих мыслях и размышлениях, что, сам того не понимая, оголил их и вывалил наружу. Ты начал оправдываться в том, в чем мы тебя ни разу не обвинили.

– Что? – опомнился рядовой, – сержант обвинял нас всех в этом.

– Нет, Грач. Он обвинял одного преступника и, как мы выяснили, это был Милко. Девочка укусила его, защищаясь. А ты начал с того, что обвинил нас в клевете. И это, в принципе, нормальная реакция, никому не понравится, когда его обвиняют в таком. Правда ведь ребята, вам ведь было не очень приятно? – обратился Янг к остальным солдатам, и продолжил. – Но твои мысли привели тебя к стремлению убедить нас всех, что это сделал не ты.

– Не придумывай, лейтенант. Если вы обвиняли всех, значит и меня в том числе.

– Сержант говорил, что он всех обвиняет?

– Да!

– Господин сержант, – Янг обратился к Сану, – вы обвиняли всех в этом преступлении?

– Никак нет, только одного ублюдка, – спокойно ответил здоровяк.

Лейтенант продолжил:

– Ты что-то скрываешь? Ты знал об этом?

– Нет. Для меня самого шок, что это он сделал. Поэтому я его и пристрелил, – ответил Грач.

В разговор вдруг вмешался Лекарь. За время предыдущего диалога он находился за спиной Грача и осматривал тело убитого. Я думал, что он хочет убедиться, мертв ли Милко, но тот лишь проверил его карманы, достал оттуда телефон и что-то в нем высматривал. Наконец, он встал и сказал:

– Телефон покажи.

Грач, с удивлением, переходящим в гнев, обернулся на Лекаря и прикрикнул:

– Ты кто такой? Не лезь не в свое дело!

– Во-первых, он старше тебя по званию, – ответил на его тираду Янг и, заинтересованно добавил, – во-вторых, выполняй приказ.

– У меня нет телефона, – сказал Грач.

– Мне попросить господина сержанта его поискать? – спросил лейтенант.

Рядовой сунул руку в карман, достал телефон и так же швырнул его на пол, тот упал возле солдат. Янг спокойно подошел и поднял его. В это время Грач сделал два незаметных шага в сторону выхода, но уперся в дуло, выставленного Лекарем, пистолета.

– Не торопись уходить, Грач, – произнес Янг, – у меня последняя к тебе просьба – разблокируй, пожалуйста, телефон.

– Я не помню код, – пренебрежительно ответил тот.

Лейтенант без колебаний направил пистолет в сторону рядового и выстрелил ему в ногу. Тот закричал от боли и упал, сжимая бедро. Лейтенант поднес к нему телефон и упер дуло пистолета в его бок. Грач, со скорченным лицом провел по экрану. Лейтенант отошел, взял стоявший у стены стул, переставил его ближе к солдатам и уселся.

– За что я тебя люблю, Лекарь – так это за твое умение задавать интересные загадки. Господа присоединяйтесь, – произнес Янг, и все подошли к нему ближе и уставились в телефон.

Лейтенант покопался в нем и через полминуты оттуда начались доносится хриплый голос Милко, надменный смех Грача и сдерживаемые чем-то крики и стоны девушки. Я отчетливо услышал фразу «грязная ты шлюха». И не только я. Лицо Сана налилось багровым оттенком и он, войдя в состояние аффекта, бросился как дикий зверь на свою жертву. Грач поначалу пытался отмахиваться, но удары сержанта, как пушечные ядра неумолимо достигали цели. Он поднимал его и бросал о пол и стены, несмотря на кажущуюся массивность рядового. Сан был похож мне могучего самца-гориллу, которому попался чужой детеныш и он расправляется с ним.

Пока, весь в крови сержант, произнося те же самые слова «грязная ты шлюха», превращал Грача в отбивную, лейтенант бросил телефон на пол, разбил его подошвой и стал спокойно наблюдать за избиением. Лишь несколько едва заметных деталей выдавали его внутренний гнев – он сжал кулаки и челюсть. Настолько крепко, что отчетливо были видны пульсирующие вены. В какой-то момент он переборол себя, отпустил всех солдат и обернулся на меня. Мы посмотрели в глаза друг другу и он, спустя продолжительное время, опустил голову и выдохнул.

Эту ночь я провел один. Иногда меня схватывал озноб, и я пытался понять от чего он происходит. Было не очень холодно, но крайне горько. «Луны» не было. Впереди разрасталась и начинала свое пиршество пропасть обреченности.

Глава 7

Этот сон был ярким и добрым. Таким настоящим. Он не уходил из головы, в отличие от многих сновидений, и крепко засел в памяти. Я помнил каждую мелочь. Двух высоких мужчин, профессора, Стеллу. Небоскребы с зеленью, странные автомобили, живую картину. Как же было тяжело осознавать, что это только яркая ночная фантазия, после просмотра которой я вновь очутился в своей квартире. Без еды, воды и электричества. В полуразрушенном городе, где орудуют вооруженные банды, а фронт стремительно приближается, принося с собой зло и ужас.

Меня разбудила Токи. Она просилась на улицу – на дворе был уже полдень. Ноющая боль в теле убедила в том, что вчера не было никакой светлой уютной комнаты и приятного ужина, а была ночная игра в карты с «анархистами», где я проиграл банку детского питания и остался должен бандитам драгоценности. Воспоминание о мертвом теле в лифтовой шахте пришло спустя время, и ежесекундно прожгло сознание. Во мне вновь разрасталась тревога. Эта ночь, в дополнение ко всем опасностям действительности, добавила не только страх перед угрозой расправы со стороны бандитов, но и страх перед странной старухой со второго этажа, которая могла с легкостью убить даже крепкого вооруженного человека.

Нужно было иметь при себе средство для защиты, так как просто убегать и прятаться от преследователей стало крайне сложно. Я взял со стола украденный пистолет и долго пытался понять, принцип его работы. В моем представлении на оружии всегда должен быть видимый предохранитель, но здесь он отсутствовал. Были лишь несколько рычажков, которые производили другие действия. Я смог открыть магазин – он был полон под завязку. К удивлению, остальные обоймы, взятые в квартире Стефана, не подходили под эту модель. Но все же, одного магазина мне должно было хватить для осуществления задуманного. А оно заключалось не в том, чтобы долго от кого-то отстреливаться – я совсем не опытный военный и даже не любитель. Перестрелка с кем-либо была проигрышным вариантом для меня. Оружие нужно было для того, чтобы запугать противника или сохранить себе жизнь при критических обстоятельствах. И если это будет невозможно, то понадобится всего один патрон.

Я был настолько далек от оружейной темы, что любой человек, понаблюдав за мной в тот момент, удивился бы моему страху перед пистолетом. Закрывшись в комнате, подальше от Токи, направив дуло в дальнюю стену и стараясь держать пальцы подальше от курка, я все же смог снять затвор и убедиться в отсутствии патрона в стволе. Только после этого я стал уверенно вертеть его в руках и осматривать. Вернув затвор обратно и сильно сдавив ладонями рукоятку, я зажмурился и нажал на курок. Произошел негромкий щелчок. Я облегченно выдохнул. Потренировавшись несколько минут, я вернул магазин обратно. Рассуждения о том, что оружие придаст уверенности и заставит меньше бояться всего вокруг, не оправдались. Его присутствие рядом вынуждало быть более нервным – я постоянно переживал, что случайно нажму курок и что-нибудь себе прострелю. «Это временные опасения. Они пройдут, когда я привыкну к нему. Нужно опробовать его реальный выстрел». Я запланировал сделать это при ближайших бомбардировках города. Их интенсивность с приближением фронта, как ни странно, уменьшалась. И так как не было источников информации, мне казалось, что наши войска смогли замедлить противника. По моим прогнозам, городские бои должны были начаться недели через две, и в городе должно увеличиваться количество военных, но этого не происходило.

Наконец, на радость Токи, я вспомнил про нее, вышел из квартиры и выпустил ее на улицу. В подъезде чувствовался небольшой запах разложения. «Возможно, это тело в шахте. Нет, прошло слишком мало времени». Проходя мимо злосчастной квартиры Стефана, я понял, что вонь исходит оттуда. Я не учуял ее сегодня на рассвете, когда отдирал пол от крови. Возможно, меня обуял шок, который запрещал придавать этому значение. А возможно в этой квартире что-то поменялась за полдня. Я подошел к двери и прислушался. Была гробовая тишина. Она надменно трещала в голове и гнала прочь. Весь подъезд, казалось, излучал безжизненную энергию, будто находился где-то в параллельной вселенной. И нахождение здесь как минимум двух людей, меня и старухи, не делало его живее. Застывшая аура поглощала и побуждало чахнуть тело, мысли, душу.

Нужно было раздобыть еду, живот молил и всячески напоминал об этом. Днем выходить в город было куда опаснее чем ночью и мне ничего не оставалось, как попытаться найти пропитание у соседей. Я решил пока обойтись без взламывания дверей и просто проверить все ли они закрыты. Начиная со своего этажа, сжимая одной рукой пистолет, а второй тихо нажимая на ручки, я прошел вниз по всем неизвестным квартирам. Лишь на первом этаже нашлась дверь, которая поддалась. Не ожидая такой удачи, меня сразу ужаснула мысль о возможности наличия там людей. Долго не решаясь и вслушиваясь, я все же медленно вошел внутрь. Это была очень светлая квартира, по планировке такая же, как у Стефана. Различие было лишь в чистоте. Здесь не было разбросанных предметов и мусора. Вещи и мебель были на своих местах, а тонкий нетронутый слой пыли на полу говорил о том, что по нему давно не ступали чьи-либо ноги. Я проверил комнаты и шкафы на наличие кого-либо и убедившись, что все в порядке, закрыл входную дверь на внутренний замок. Кухня была обычная, без вычурности, с небольшим бежевым столом и такими же шкафчиками. Полуопавшие цветы на подоконнике раскидали сухие желтые листья по полу. На кухонной столешнице было пусто, за исключением нескольких баночек со специями и утварью. Я с надеждой открыл холодильник. Его темное пустое нутро не дало мне облегчения. Проверяя шкафчики, я наконец наткнулся на две, закатанных вручную, банки с темной субстанцией внутри. Не было понятно – варенье это или овощное рагу, но я был рад находке. Выставляя их в прихожую, я заметил на полу три маленькие монетки небольшого номинала, которые, видимо, обронили в суматохе. Далее я проверил тщательнее комнаты. В первой стоял большой диван, полки с книгами, серый шкаф с одеждой и много фотографий молодых родителей с ребенком. Я знал их до войны, они были довольно дружелюбны в редких общениях. Большинство снимков было из совместных путешествий. Красивые средневековые улочки, кемпинг в лесу, снежные спуски и солнечное море. В другой комнате была, с виду простая, но довольно хорошая кровать и детская мебель. Стол наполняли школьные принадлежности и пару книжек. Мальчику было около десяти лет, поэтому он уже не нуждался в большом количестве игрушек и здесь был порядок. В спальне, на большой кровати я обнаружил записку. Детским почерком было написано: «Мы обязательно вернемся». Теперь я понял, что монетки в прихожей имели свой смысл. На меня нахлынула грусть, отодвинув тревогу на второй план. Я присел на кровать, рядом с бумажкой, чтобы на время забыться и расслабиться. Здесь было так спокойно, что не хотелось уходить. Я бы мог остаться тут насовсем, но это было совершенно неправильно. Чужая квартира, чужая жизнь, чужая тишина. Если бы моя квартира была разрушена, возможно, я бы перебрался сюда. Но, все же, я не чувствовал здесь дома. Это был их дом. Не мой.

Внезапно слух уловил приглушенные разговоры наверху, в квартире старухи. Несколько мужчин что-то обсуждали. «Токи!». Я метнулся к окну и осторожно посмотрел на улицу. Собаки не было видно, и я надеялся, что она появится не скоро. Но если она уже зашла в подъезд, то могла сидеть возле нашей квартиры, а это выдаст наше убежище. Наверху не было слышно голоса или криков старухи, не было звуков шагов, а различить, был ли среди разговаривавших Адам, я не смог. В какой-то момент разговор разделился и частично переместился на улицу. В окне кухни обозначилось какое-то движение. Пробравшись на четвереньках по полу к подоконнику, я стал вслушиваться и, с ужасом, узнал голос одного из говоривших. Это был тот малолетний сумасшедший по кличке Ирокез. Он обсуждал с кем-то неизвестных мне людей и некий товар. Возможно, в поисках меня они наткнулись на куда более серьезную для них ценность – тайник с оружием Адама. Через пару минут разговор снова переместился наверх. Мне нужно было уходить, но путь в квартиру был опасен из-за возможного наличия в людей подъезде. Ничего не оставалось как вернуться в комнату с запиской, лечь на кровать и просто ждать. Прямо над моей головой была комната Стефана. Я не знал, что с ним, умер ли он. Возможно его уже не было там, прошло ведь несколько дней с момента нашей встречи. Сейчас я был чем-то похож на него, лежал в такой же комнате на кровати, без возможности куда-либо выйти. Но все же, его положение было куда хуже. И мысли, и действия. Я же мог передвигаться и сам принимать решения. Даже убить себя я мог сам. Осознание этого укрепляло уверенность и не позволяло погрузиться в мрачный мир уныния.

В треснувшем окне, словно пролетающая птица, промелькнула быстрая тень. Я не придавал этому значения вплоть до того момента, пока несколько человек не вышли на улицу и не стали это обсуждать. Я неспешно встал на кровати, чтобы их видеть. Светлая полупрозрачная занавеска должна была скрыть меня от их взора, но я все равно старался не двигаться. Там стояли двое ламбрийских военных, через полминуты к ним подошел Ирокез. На нем уже не было шубы, видимо летний зной не позволял ее использовать днем. Торс украшала серая длинная майка без рукавов, на которой красовалась все та же надпись «АА». В руках он держал обычный автомат, который казался чересчур большим по сравнению с его невысоким и худым телом. И он, и двое военных осматривали пространство под моим окном, куда исчезла тень.

– Что с этим делать? – спросил один солдат у другого, по форме напоминающего офицера.

– Ничего, – ответил тот, – пусть валяется здесь.

Это был голос Адама, я впервые увидел, как он выглядит. Среднего роста человек. Худой, но широкоплечий. Полевая военная рубашка была расстегнута на груди. Фуражки не было, на ее месте блестел свежевыбритый затылок, с несколькими старыми шрамами. Он, вальяжно убрав руки в карманы штанов, выпускал изо рта густой дым сигареты, которую сжимал зубами. Ему было лет сорок, но слегка опухшее лицо, имея пурпурный оттенок, старило его лет на десять. Черные широкие брови нелепо смотрелись над маленькими глазами и таким же носом. Он был совсем не похож на Стефана, который до войны казался мне бравым крепким солдатом, будто сошедшим с пропагандистского плаката.

– Собаки съедят. Или крысы, – добавил он к вышесказанному, бросил окурок в то место и обратился к парню в майке, – что ты там говорил про своего бойца?

Ирокез был уже совсем не тем самоуверенным франтом, каким казался ночью. Он нервничал, не делал вызывающих движений и не говорил лишнего. Застыв, он долго смотрел на объект их разговора, которой был скрыт от моего внимания, с небольшим отвращением. Опомнившись, он ответил:

– Ночью мы одного местного поймали, раскрутили и на счетчик поставили. Мой человек пошел его проводить и не вернулся. На рацию не отвечает.

Я с ужасом осознал, что не додумался проверить, есть ли у тела в шахте рация. Она не попадалась мне на глаза и, возможно, была у него в кармане. Если они ее услышат, мой план сокрытия провалится.

– Хорошо, спрошу у своих, не приняли ли они их, – сказал Адам. – Что за местный человек? Где живет? – спросил Адам.

– Не спрашивал я, где живет. Специально отправил своего бойца с ним, чтобы узнал адрес и прошерстил квартиру.

– Старик?

– Нет. Молодой, лет тридцать. Худой, волосатый. Мы его помяли немного, – сказал Ирокез.

– Молодой? – удивился Адам. – Вы там перепили что-ли? Откуда тут молодые? Все молодые или у вас, или у нас. Ну или там.

Он указал пальцем на небо, после чего задумался и добавил:

– Хотя, может уклонист. Не смог выехать.

– Если вдруг увидите похожего – маякните.

– Маякну, – без особого интереса сказал Адам и продолжил, – слушай, я все забываю спросить. Почему тебя некоторые сутенером называют? Торгуешь девочками?

– Нет. Просто дядя так сказал, когда увидел мой прикид. Шуба и все дела, – немного смущенно ответил юноша.

Адам, не стесняясь рассмеялся.

– Ясно. А я уж понадеялся. Ладно, давай, нет времени с тобой болтать. Дяде привет, – сказал Адам, завидя подъезжающий черный внедорожник.

Он со своим солдатом сели внутрь автомобиля и уехали. Ирокез выдохнул и расслабился. Теперь он стал больше похож на себя ночного. Парень еще раз посмотрел на место под окном, недовольно скривил лицо, достал из-под майки пистолет и прицелился туда. Сделал несколько резких движений рукой, изображая выстрел, и сопроводил его звуком, как это делают дети. В этот момент, я вдруг увидел за дорогой движение. Там, из кустов выбежала и резко остановилась Токи, настороженно всматриваясь в незнакомого ей человека у подъезда. Я различил ее меняющийся настрой: она выдвинула вперед уши и раздумывала над необходимостью залаять.

– Стой. Стой, – шептал я ей, надеясь, что Ирокез быстро уйдет, но тот не торопился, – не двигайся Токи. Стой. Фу. Молчи. Пожалуйста. Молчи!

Ирокез вдруг перевел взгляд на мое окно и посмотрел прямо на меня. В груди все сжалось, но я не пошевелился. Занавеска не должна была выдать меня, я находился в полутемной комнате, в то время как на улице во всю слепило солнце. Я оказался прав, после односторонней битвы взглядов, парень перевел взор на окна выше. В это время Токи звучно гавкнула, что напугало и меня, и Ирокеза. Юноша обернулся и без каких-либо колебаний направил пистолет в ее сторону. Прозвучало несколько выстрелов и собака, взвизгнув, пустилась наутек в парк. Меня обуял гнев, я сжал в руке пистолет, но вовремя одумался и снова проследил, чтобы палец был подальше от курка.

У входной двери в квартиру начало что-то происходить, я услышал тихие металлические щелчки и копошение. Кто-то периодически дергал ручку снаружи и пытался взломать замок. Тихо, в полусогнутом положении, я прокрался ближе к выходу и, дождавшись более громкой фазы, сильно сжал пальцами внутреннюю защелку. С обратной стороны кто-то еще минуту пытался подобрать комбинацию, и я чувствовал, что у него это получается. Защелка пыталась провернуться, но ей мешали это сделать мои усилия. В итоге из-за двери прозвучало: «ерунда какая-то» и попытки закончились. Этот кто-то зашагал по лестнице. Я перебрался обратно в комнату и увидел, как две головы переместились к другому подъезду и вошли в него. С Ирокезом был один из его подельников – парень со щербиной в зубах. Он нес на плече небольшую спортивную сумку, видимо наполненную чем-то ценным, что нашел в квартирах, которые смог вскрыть. Возможно, он побывал и в моей, она даже не была заперта. Я не знал, смог ли он опознать, кто в ней живет. Но судя по тому, что они спокойно ушли, этого не произошло. Мне нужно было торопиться.

Токи нигде не было видно, как и не было безопасных вариантов ее позвать. Поэтому я покинул чужую квартиру и осторожно направился наверх. Подъезд был пустой, и я беспрепятственно дошел до своей двери. Быстро открыв ее и зайдя домой, меня, словно молотом, пробил сильный шок. В комнате, ко мне спиной, стоял вооруженный человек. Он быстро развернулся и направил на меня дуло автомата. Моя рука, сжав пистолет, быстро последовала его примеру. Виски бешено колотились, а тело, наполнившись до краев адреналином, мгновенно избавилось от боли. Мы стояли друг напротив друга, готовые выстрелить. Я пытался казаться более решительным и бесстрашным, но внутри меня все сжалось, и я ощущал себя загнанным зверем. Из этой ситуации не было выхода. Или я или он.

Это был Серый. Человек, который показался мне самым адекватным среди их банды. Он был в той же кепке, а шрам на его щеке с каждой секундой все больше краснел.

– Опусти пистолет, – спокойно сказал он.

– Сам опусти, – сбивчиво ответил я.

К удивлению, он выполнил мою просьбу и расслабился. Положил автомат на комод и спросил:

– Значит здесь ты живешь?

– Нет, – пытался соврать я, все так же держа его на прицеле.

Он молча указал на мое семейное фото в рамке, а затем сел на диван.

– Где Шин?

– Его убили.

– Кто?

– Старуха-соседка со второго этажа. Вонзила ему нож в спину.

– Это та сумасшедшая?

– Да.

– И где его тело?

– Не знаю, – снова соврал я.

Его рация затрещала и оттуда донесся вопрос: «Серый, все в норме? Ты скоро?». Он серьезно ответил: «Все в норме. Через пять минут выйду» и снова обернулся ко мне. Казалось, он уже ничуть не переживает из-за направленного на него оружия.

– Ты его хорошо спрятал?

Он читал мою ложь, не давая шанса оправдаться.

– Он в шахте лифта, – признался я, – но убила его действительно старуха. Я сам не знаю как у нее получилось и зачем она это сделала. Чтобы вы не вышли на меня, мне пришлось сбросить туда тело. Я понимаю, что это звучит по-идиотски, но мне уже все равно, поверишь ты или нет.

– Будет сильный запах.

Это странно, но Серый вел разговор крайне необычно. Будто он – мой подельник, а не бандитов.

– Тебе надо было его закопать.

– У меня не было времени и сил. Посмотри на меня, я совсем слаб.

– А рация где?

Было стыдно признаваться в своей невнимательности и безрассудстве. Я просто потупил голову и ответил:

– Я не заметил у него рацию.

Серый устало протер лицо рукой и произнес: