Собирая по крупицам ад

– Это было до него.

Они вышли и дверь закрылась. Я остался в комнате, полусидя, наедине с большим полотном. К моему удивлению, оно изменилось. Возможно мое зрение стало лучше, но не настолько, чтобы поменять расположение света и теней. Сейчас лучами освещались не только крыши домов, как ранее, но и вся площадь поселения. Это была какая-то старинная деревушка, с простыми деревянными невысокими домами и острым церковным шпилем в центре. Солнце там уже полностью вышло из-за горизонта. В небе его свет пересекали черные точки, похожие на птиц. Так же мелькало неторопливое движение черно-белых объектов на скате одного из зеленых холмов, но я не смог разобрать, что это. Эта картина завораживала, я будто смотрел с высоты на реальный мир, только нарисованный тонкими мазками. Картина жила, и я чувствовал это.

Я попытался приподнять спину и сесть ровно. Тело пошатывало. Пришлось опереться руками о края кровати. Это странное чувство – невозможность управления телом. Будто оно сильно пьяно, а твой мозг кристально трезв. «Возможно, в мой дом был прилет и меня сильно ранило, повредив нервную систему. Но каким чудесным образом меня спасли? И не только спасли, но и поместили сюда. И что насчет моей кожи, как она стала такой свежей?». Я снова взглянул на руки, они были идеальными, не было ни ран, ни царапин. Даже малейших. Я попытался найти глазами любое зеркальное покрытие, чтобы увидеть отражение своего лица, но ничего не обнаружил кроме конической вазы с цветами. Хоть она и была прозрачной, но казалось это не стекло, так как она не отражала свет и там были совсем незаметны блики. Если бы не эдельвейсы, возможно, я и не заметил бы ее. Я решил немного подождать и откинулся обратно на спинку кровати. Нужно было набраться сил для следующей попытки. Хотя словосочетание «набраться сил» тут было явно неуместно – я совсем не чувствовал усталости. Мой взор исследовал это странное окно, из которого исчезло здание. Рама и неглубокий подоконник были тонкими, около сантиметра, и с чуть заметными стыками. Само стекло, без разводов и отблесков, идеально пропускало свет. В нем светилось лишь голубое небо и не ясно было с какой стороны солнце. Резких теней не было и все они растушевывались предельно плавно. Это наводило на мысль, что все это обманка. И окно – это большой экран, хоть и довольно качественный, производящий идеальное натуральное изображение. И эта картина напротив – тоже экран, рисующий на ходу пейзажи.

Мои размышления прервались, когда в комнату вошли, уже известная мне, пара человек в сопровождении мужчины постарше. Он был ниже спутников, с седыми, немного растрепанными волосами и аккуратной бородой. На вид ему было, судя по глубоким морщинам на светлом лице, около 60 лет. Одет он был в более привычные мне широкие серые штаны и свободную белую майку с длинными рукавами. И на фоне своих компаньонов, он выглядел куда молодежнее.

– Привет, – все с тем же акцентом сказал старик, усевшись рядом.

Григ и Алекс стали по другую сторону.

– Я – Лео. Профессор Лео Клинн, – представился он.

Я улыбнулся ради этикета, надеясь, что улыбка проявилась на моих губах.

– Не переживай и ничего не бойся, здесь никто не причинит тебе зла. Я задам тебе вопросы, на которые ты можешь ответить «да» или «нет». Если ты затрудняешься ответить или не хочешь, можешь не отвечать. Хорошо?

Я, соглашаясь, качнул головой и всматривался в него. Его зубы были идеальными, белыми, явно не по возрасту, и это притягивало внимание. Он продолжил:

– Итак, давай начнем. Первый вопрос: ты меня понимаешь?

– Таа (да), – сказал я и обрадовался своему произношению.

– Замечательно. Давай дальше, – он посмотрел на своих компаньонов и продолжил, – ты человек?

– Таа…

– Ты – женщина?

– Ееет…

– Ты мужчина?

– Таа…

– Ты знаешь свое имя?

– Таа…

– Вау, – негромко произнес старик.

Он был немного взволнован, но не от страха, а от большой радости. Его глаза иногда наполнялись влагой и начинали блестеть.

– Ты себя хорошо чувствуешь?

Я утвердительно помахал, а он попросил Алекса принести воды. Тот вышел из помещения и через полминуты принес прозрачную цилиндрическую бутылку и стакан. Старик, дрожащей рукой налил воды, выпил и продолжил:

– Если захочешь прекратить разговор, просто закрой глаза. Ты родился в 21м веке?

– Нее…

– В 20м?

– Таа…

– Ты помнишь свой дом? Свое детство?

– Таа…

– Ты помнишь, сколько тебе сейчас лет?

– Да, – у меня наконец получилось сказать правильно.

– Тебе больше тридцати?

– Да.

– Больше сорока?

– Нее..

Старик снова посмотрел на парней и, с надеждой в голосе, спросил:

– 35, да?

– Да.

В этот момент он устало положил ладонь на лицо, протер глаза, лоб, и опустил голову в пол.

– Профессор, Вы в порядке? – обратился к нему Григ.

– Да, – опомнился тот, – неужели мы попали? Неужели он был прав? Ты уверен, что знаешь кто ты? – посмотрел он на меня.

Я недоуменно скривил брови, обвел всех взглядом и, собравшись, попробовал сказать звуками:

– Г. Т. Эээ. Й ааа.

– Что он говорит? – спросил Алекс.

– Он спрашивает «где я», – ответил профессор, – он все понимает и у него активная память. Применяем протокол Клеше и откройте окно, там ничего страшного.

Старик сообщил, что скоро вернется и быстро вышел. Окно произвело какие-то действия и в нем снова появилось прежнее здание с растительностью и натуральными тенями. Григ и Алекс не скрывали радость. Они сообщили общую информацию о том, что профессор Лео давно пытался найти меня. Что вероятность существования такого как я приближается к нулю. Что сейчас им нужно придерживаться определенных правил, что бы все было хорошо. О том, где я и кто – не было ни слова.

Старик вернулся через пять минут с небольшой сумкой, достал оттуда длинную черную перчатку, необычные очки с прямоугольными двойными стеклами и белую баночку.

– Профессор, это что? – спросил Григ, озвучив тем самым и мои мысли.

– Это прародитель «Набу», – усмехнулся профессор, – он поможет ему быстрее освоится и поговорить с нами.

– Почему не использовать сам «Набу»? – произнес Алекс.

– Во-первых, я не думаю, что он для него безопасен, во-вторых, прочитайте третий пункт протокола, в-третьих, это не законно.

– Есть же учебный «Набу», там мало информации, – продолжил Григ.

– Даже той информации, что есть в учебном варианте, достаточно, чтобы что-то пошло не так, а эта штука ему ближе и понятнее. Да и она не играет информационной роли, а лишь физическую, – сказал им профессор, обернулся ко мне и продолжил. – В-общем, сейчас я отвечу на твой вопрос, о том, где ты. Я попрошу тебя все понять правильно и поверить нам, даже если тебе будет казаться, что мы несем полный бред. Тебя никто не собирается обманывать. Понимаешь? Готов?

– Да, – ответил я и насторожился.

Старик надел перчатку мне на руку, она натянулась выше локтя, фаланги пальцев при этом оголились. Материал был похож на латекс, перчатка прилипла к руке, но, когда я попытался согнуть руку, она сковала это движение и стала твердой. Затем на меня надели очки, около минуты старик что-то настраивал возле моего уха, и я услышал продолжительный писк в голове. Стекла в очках произвели легкое движение, сместились относительно друг друга и зрение стало идеальным. Рука под перчаткой почувствовала легкое покалывание. Я сжал пальцы и поводил ей. Она слушалась и выполняла все правильно и без тряски. Профессор проделал манипуляции у бока кровати, оттуда на рычагах выдвинулся небольшой плоский прозрачный столик-планшет. Старик подвинул его ко мне на колени, прикоснулся к его краю, из планшета выехала ручка, а сам он засветился тусклым светом. Я был зачарован этим. Мои ноги были видны через планшет, но ручки, которая выехала из него, до этого не было видно. Я специально поднес ручку снизу планшета к коленям – видна, вставил в отверстие планшета – невидима. Все умилились этим действом, и я понял, что в их глазах выгляжу как ребенок, так как для них этот «фокус», видимо, был обыденностью. Их первоначальное общение, со специфической интонацией и по слогам, теперь пришло в моей голове к логическому объяснению.

– Попробуй что-нибудь написать, – сказал профессор.

Я начал выводить ручкой на планшете печатными буквами «ГДЕ Я?». Эта надпись так же отобразилась в пространстве между кроватью и картиной, прямо в воздухе и в большем масштабе, будто на невидимом экране. Я невольно открыл рот от изумления.

– Напиши, какой сейчас год, – попросил старик.

Я вывел надпись «2025», попутно наблюдая как цифры проявляются в воздухе. Затем я пошевелил сам планшет, думая, что он работает по принципу проектора, но цифры висели неподвижно напротив меня.

– Думаю, более важно тебе не «где», а «когда». Сейчас… 2237 год, – произнес профессор, – мы создали тебя из твоего же образца. Ты знаешь, что такое клонирование? В твое время оно уже было.

– Да, – ответил я и обомлел.

Затем написал слово «ЗЕРКАЛО». Профессор кивнул Григу, тот присел напротив меня, а над ним, на месте цифр появилось мое изображение. Это было не совсем зеркало, а съемка меня со стороны Грига, очень отчетливая и меняющая масштаб. Я видел свою голову, густые волосы до плеч. Борода была ровно пострижена, а лицо было молодо и прекрасно. Такого лица у меня, кажется, не было даже в 20 лет. Масштаб уменьшился и только сейчас я обратил внимание, что на мне надеты светлые штаны и полупрозрачная широкая майка с надписью «Вперед».

– Это не клонирование, в твоем понимании, но процесс схожий. Как бы это лучше выразиться, чтобы ты понял…

Он задумался, а я написал: «ДНК?»

– Не совсем ДНК. Ее, так сказать, мельчайшая деталь. Она содержит куда более существенную информацию о живом организме. Не только какие-либо физические и психологические составляющие, но и блоки о памяти, времени и многом другом. Мы вырастили твое тело исходя из этой информации. Она, как программа заложена в каждой, даже самой мелкой частице тела. Клонирование в вашем времени подразумевало рождение организма и его дальнейшее взросление, так сохранялась исходная основа ДНК, а коды блоков памяти и времени перезаписывались. В итоге получалась копия организма и на нее в течение жизни накладывался набор внешних факторов, зависящих от окружения и времени, не соответствующих оригинальным, первоначальным. Мы же выращиваем тело, учитывая многие другие данные, оно не проходит процесс рождения и взросления, а создается непосредственно таким, каким было при потере частицы. Понимаешь?

– Нет, – четко и правдиво ответил я.

– Если брать конкретно твой пример. Твоя частица была в нашей базе. Это не часть тела, не бойся, это мелкая частица. Например, ты когда-то укололся иголкой и потерял каплю крови. Кровь состоит из набора частиц, это не только атомы и ядра, но и сотни других элементов, о которых не было известно в твоем времени. Когда-то ученые обнаружили одну из твоих частиц и сохранили. Мы расшифровали исходный код, подобрали приблизительные параметры для тела и вырастили его, учитывая физические особенности. Грубо говоря, копию тебя снаружи. Затем запустили и вот ты готов, такой же, как и тогда, в 35 лет. Единственное, чем ты отличаешься от себя в прошлом – отсутствием шрамов, длиной волос, наличием всех зубов и тому подобными незначительными свойствами, которые мы не можем точно распознать в коде. Твое тело пока не слушается, так как ты им еще никогда не пользовался и его нужно привести в тонус. Но это процесс быстрый и через день-два ты сможешь разговаривать, а через неделю сам, без помощи, ходить. Мы это знаем, потому что в мире уже около тысячи таких людей и хорошо известен их процесс развития. Они хорошо социализировались и живут обычной жизнью. После выращивания они начинали жизнь с чистого листа, ничего не помня о прошлом. Твое отличие от них в том, что у тебя восстановился код памяти, такого не было никогда.

– «Почему?» – написал я.

– Существует несколько способов клонирования и выращивания. А также несколько теорий по подбору и комбинации исходных кодов человека. Мы используем теорию доктора Марка Клеше. Лет 30 назад он описал это в своих работах. Ее главной частью является процесс выращивания тела человека с памятью. Если взять исходный код с информацией о возрасте, и развить тело, а особенно мозг, до этого момента, вплоть до дней и часов, а в идеале до микросекунд, то есть попасть полностью в абсолютный временной ноль тебя тогда и тебя сейчас, добавить в этот момент остальные параметры памяти, времени, пространства, подать импульс и завести тело, то его код памяти может совпасть с параметрами тела и мозга. Но загвоздка в том, что у нас нет достаточно возможностей, чтобы определить точный возраст, мы можем узнать из частиц только количество лет и месяцев, да и то не всегда. Этот код состоит из миллиардов параметров, и взламывая один из них меняется пароль к остальным. Мы называем этот код пирамидой Януса.

Я понимал лишь скромную часть того, что он говорит и путался.

– «Я умер?»

– Нет…– профессор замялся, – вернее да, если учитывать, что сейчас 23 век. В настоящем ты давно умер, но учитывая момент памяти, в твои 35 лет ты еще должен жить там в 2025м. Что ты помнишь последнее?

–«Пришел домой, пытался уснуть, кружилась голова».

– Как тебя зовут?

– «Лука Мартин».

– Ребята, поищите информацию об этом имени и пришлите мне, – обратился он к Алексу и Григу, а затем продолжил, – Лука, в твоем случае мы должны придерживаться определенных правил. Соблюдать протокол Клеше. Марк Клеше описал возможную связь памяти во времени. Ты же знаешь, что время нельзя повернуть вспять, нельзя вернуться в прошлое или отправиться в будущее. Время можно лишь сузить или растянуть, но не перевернуть.

– Да.

– Разговаривая с тобой сейчас, мы убедились в том, что Клеше был прав. Что существует этот самый живой параметр памяти и его можно заставить работать. Твоя память, благодаря кодам и частицам сохранилась и ожила в будущем. Этот ученый утверждал, что несколько кодов, в том числе и код памяти, не зависят от времени. Именно они могут совершать путешествие в любую его точку, так как являются элементами, не связанными с чем-то физическим, как и само время. И поэтому мы должны пока избегать возможности получения тобой знаний, которые тесно связаны, как следующие несколько звеньев, с твоим временем.

Я запутался окончательно в этих теориях и попросил объяснить обычным языком, как для ребенка, с примерами. Профессор согласился, но перед этим присел и уставился на стену, как это делал ранее Григ.

– Лука Мартин. Так. Какой приблизительно день 2025го?

– «Лето», – написал я, не помня точную дату.

– О тебе есть не очень много информации. Я так понимаю ты застал войну?

– «Где вы это видите?» – я пытался определить точку в пространстве, куда он смотрит.

– Это «Набу». Специальный мост. Вернее, выражаясь твоим языком, микрочип. Он есть у каждого человека под кожей, – произнес старик и указал пальцем в район виска, – в твоем времени были смартфоны, компьютеры, виртуальные очки и интернет, они своеобразные предшественники «Набу». Он показывает нам картинку в глазах и дает звук в ушах, а также иногда вводит информацию в мозг, минуя эти органы чувств. Это своеобразный помощник и идентификатор личности. Нам не нужно загромождать чем-то руки и носить в голове кучу фактов, чтобы обладать информацией. Как говорится, все у нас в голове.

– «Что со мной там?» – спросил я про данные обо мне из прошлого.

– Пока толком ничего не найдено, нужно покопаться глубже. Та война, как и все войны, стерла массу информации о простых людях. Видно только когда и где ты родился, и где жил до войны. Это не обязательно означает, что ты умер. У нас нет достаточно данных из твоей страны.

– «Как закончилась война?»

– Извини, Лука, мы не можем этого говорить. Ты не должен пока знать о том, что было дальше. После того, когда, как ты сам сказал, «пришел домой и пытался уснуть». Мы не имеем права рассказывать многое из того, что связано с тобой, твоим временем на одно или даже два поколения. Согласно теории, это может привести к плохим последствиям для тебя, и там, и тут. Твой разум может дать сбой, а в памяти произойти непоправимая ошибка. Ты можешь сойти с ума, это в лучшем случае. Нам стоит пока все перепроверить.

– «Почему так?»

– Таковы, если верить теории Клеше, законы пирамиды Януса.

Профессор снова попросил воды, выпил и продолжил.

– Например, ты знаешь историю автомобилей? Они появились в конце 19 века. Странные железные тарахтелки, затем более симпатичные и менее шумные середины 20 века. После, в твое время, были более мощные обтекаемые автомобили, появились электрокары. Далее было много всяких разных авто и технологий, а сейчас мы пользуемся вот такими. Покажите ему.

Передо мной возникло объемное видео странной блестящей суженой спереди и по бокам «пилюли», она ехала по белой, с огоньками, дороге и меняла форму. Это смутно напоминало автомобиль в моем представлении, его выдавали лишь четыре колеса без дисков.

– Так вот, – сказал профессор Лео, – мы можем показать тебе современные автомобили, даже немного рассказать об их устройстве, но не можем рассказывать об автомобилях конца 21го и большей части 22го века, – он посмотрел на нарисованный мной знак вопроса и продолжил, – современные автомобили имеют мало общего с вашими, они работают на другой, не известной в твое время, энергии. У них хоть и схожие, но все же другие механизмы и материалы. Даже обладая этими знаниями, ты не сможешь применить их в 21м веке, так как там и в помине нет ресурсов для этого. А вот если мы покажем и расскажем тебе об автомобилях начала 22 века, в которых применялась уже известная вам технология, то, обладая данной информацией в твоем времени, ученые, например, смогли бы частично воссоздать механизм из дальнего будущего. А это, согласно одной из версий, приведет к возникновению временной ошибки. Если можно так выразиться, к эффекту бабочки. Но я не верю в эффект бабочки, гипотезы о нем существует давно, но ни разу не подтвердились. Их даже невозможно подтвердить. Теория Клеше же гласит, что память, при перемещении назад во времени, выдаст критическую ошибку и рухнет в пирамиде Януса. Невозможно обладать четкой памятью и там, и тут. В прошлом, информация из будущего, даже если и проникнет в код, то никак не отразится снаружи организма. И при переходе в физическое, в мысли и действия, она будет глушится системой защиты кода пирамиды, который связан со временем, а оно, в свою очередь, не даст разрешения. И именно тогда возникает эффект деструкции памяти, то есть ее разрушения. Защита пирамиды Януса сотрет всю информацию в блоке памяти и наполнит ее хаотичными и мало связанными друг с другом данными. У человека, с которым такое произошло, просто разрушатся цепочки правильного мышления. Проще говоря, он потеряет разум и может превратиться в сумасшедшего. Мы пришли к выводу, что время существования блоков памяти в коде пирамиды Януса без тотальной деструкции равняется примерно 159 годам. То есть, тебе можно узнать в прошлом, в 2025м, все что угодно, но возникшее после 2184го года, а лучше еще позже, на всякий случай. Код не воспримет это как нечто чужеродное.

Моя голова начала «взрываться» от этой информации. Старик, хоть и не часто использовал заумные специфические термины, но никак не мог донести до меня свои мысли так, чтобы я понял. Так, как я его просил, как для ребенка. Единственное, что я четко запомнил, так это эти 159 лет, и они отделяли меня от сумасшествия в прошлом. «Но я же здесь и навряд ли могу вернуться назад, даже сам профессор говорит о невозможности этого. И какая мне разница тогда, что я буду чувствовать там, где меня уже давно нет. Где я уже давно мертв. Вернее даже не я, а мое тело. Предыдущее тело». Мне было приятно осознавать, что я вырвался из ужаса войны, я чувствовал себя прекрасно, но меня посетила ноющая грусть. Будто я попрощался и похоронил сам себя. «Но ведь я там еще жив. Я только что прилег, после жуткой ночи. И моя Токи. Боже! Токи! Как она там одна? Или не одна. Я же там есть. Черт, я больше не могу. Не могу думать об этом. Не хочу». Я откинулся на спинку, посмотрел на свою надпись в воздухе, зачеркнул ее и написал.

– «Улица. Воздух».

Они сразу все поняли и без лишних комментариев согласились. Алекс принес нечто похожее на чемодан, поставил на пол и отошел от него на метр. Эта штука начала производить механические движения, как робот, и не торопясь разложилась в небольшой, похожий на стул с подлокотниками, предмет. Он был на платформе и с ручками сзади. Это было что-то вроде инвалидной коляски. Двое молодых людей взяли меня под руки и помогли присесть на нее. Алекс пристегнул ремни и стал сзади.

– Пойдем на террасу, – сказал профессор, – знай одно, Лука, мы не сможем тебе все рассказать, но ты можешь обо всем спрашивать.

Дверь открылась, и профессор Лео зашагал вперед. Следом тронулись мы все. Коридор был не широким, но хорошо освещенным. Здесь я тоже не заметил ламп. Вдоль всего коридора было много дверей, иногда рядом с ними попадались оконные проемы, позволявшие видеть внутренности комнат. В них были такие же потолки, как и в моей, иногда мелькали головы людей, но снаружи не было никого. Переместившись в конец коридора, мы уперлись в дверь, которая разъехалась по бокам, и я увидел, залитую растительной зеленью, просторную площадку с желтыми креслами. Лучи солнца, пробиваясь сквозь кроны небольших деревьев и лиан, образовывали плавные светлые линии. Здесь слышались чириканье птиц и легкий гул ветра, смешанного с шелестом листьев. Меня провезли по дорожке ближе к дальнему краю площадки, где проявился свободный пятачок с несколькими маленькими столиками и диванчиками. Еще издали я заметил, что на одном из них, полубоком к нам, сидит худая темноволосая девушка с чашкой в руках. Она не шевелилась и смотрела куда-то вперед. Казалось, она тоже зависла в этом микрочипе в голове. Но подойдя ближе, профессор Лео сказал:

– Вот ты где. Опять выключила «Набу»?

Девушка не обернулась и пропустив ответ, спросила сама:

– Ты меня искал?

Ее слегка курносый нос и ямочки на щеках придавали ей юношеский облик, но остальное лицо, и особенно впалые темно-синие глаза с бледным оттенком под ними говорили о том, что ей около тридцати лет. Волосы были разной длины по бокам, а сзади пострижены короче. На ней была белая классическая блузка, в мелкую черную точку, и обтягивающие черные штаны, плавно перетекающие в, похожие на кроссовки, черные ботинки с полукруглыми носами. Моя коляска остановилась в нескольких метрах от нее, и я увидел то, что созерцала она – открытое от растительности пространство мира. На горизонте красовались несколько блестящих небоскребов разной формы, но одинакового стиля конструкции в виде все тех же сот. Один из них был настолько высокий, что образовывал на своей верхней трети дымку от завихрений воздуха. Внизу были разнообразные квадратные и прямоугольные строения светлых тонов вперемешку с пышной зеленью. Вдали, в размытом голубом пространстве переливались блики, напоминающие морские волны. Действительно пахло морем. Я словил себя на мысли, что здесь слишком тихо для мегаполиса, не было гула и сигналов машин, и всякого рода бытовых и строительных звуков. Сюда доносились лишь голоса людей со смесью из музыки и странное негромкое шипящее посвистывание. А также далекие крики чаек.

Профессор Лео попросил своих помощников усадить меня на диван, а после отпустил их. Мы остались втроем.

– Значит ты многое пропустила, – начал старик.

Девушка полностью развернулась ко мне, впилась в меня своим глазами и настороженно ожидала продолжения монолога. Но старик не торопился с рассказом. Блузка девушки была слегка прозрачной и мой взор упал на небольшую, но имеющую идеальные формы, девичью грудь. Взгляд прожгло и я, смущенный, молниеносно перевел взгляд в бок. Она, заметив это, молча посмотрела на свою грудь. Затем, подумав немного, обратилась к профессору:

– Ты опять шутишь?

Тот ничего не ответил и только наблюдал за происходящим. Девушка встала и подошла ко мне вплотную, ее грудь оказалась на уровне моих глаз. Пришлось просто опустил голову в пол. Она не унималась и медленно приподняла мой подбородок ладонью. Я все равно, стыдливо убегал зрачками от ее просматриваемой наготы, как от огня. Девушка согнулась, приподняла очки, которые нацепил мне профессор, и уставилась своими глазами в мои, едва ли не касаясь носами. Я почувствовал тепло ее рук, сжимавших мне щеки, и тихое дыхание.

– Скажи, это он предложил тебе так сделать? – спросила она меня, переведя зрачки в сторону профессора и быстро вернув обратно.

Я не догадывался, что она имеет ввиду, но совесть беспочвенно начинала извиваться внутри меня.

– Он еще не умеет говорить, – прервал эту неловкость старик.

– Моргни несколько раз подряд, если это он попросил тебя засмущаться при виде моей груди.

Она ждала, а я открыл глаза чуть больше, чтобы не сомкнуть веки, но от этого моргнул инстинктивно, но только один раз.

– Ты серьезно? – тихо произнесла она и отвела руки от моего лица.

Очки упали мне на нос, она поправила их и отклонилась назад, разглядывая меня. Я снова начал отводить глаза. Вспомнив про это, она застыла на секунду и в тот же миг ее блузка поменяла цвет на розовый, в белую полоску, перестав быть прозрачной.

– Да ладно, этого не может быть. Что ты на него нацепил? – взяв меня за ладонь в перчатке, спросила она.

– Если бы ты не медитировала так долго со своим кофе, ничего не пропустила бы. А так – смотри в записи. Мы уже пообщались, и он в курсе некоторых вещей. И кстати, соблюдай протокол Клеше.

Девушка, зачарованно выслушав старика, взяла мою ладонь и произнесла:

– Как много он помнит?

– Пока не знаю, но, думаю, что все.

– Как его зовут?

– О, кстати, – улыбаясь, сказал профессор и представил нас, – Стелла, это Лука. Лука, это Стелла. Она была главным, так сказать, дизайнером при создании тебя. Она первая ответственная за твое существование.

– Как у нас получилось? Как мы смогли попасть? Вау! – она никак не могла налюбоваться мной и крепко сжимала мою ладонь.

Я в ответ сжал ее руку и улыбнулся.

– Еще утром, наблюдая за ним, я не видела ничего необычного. Как вы с ним поговорили?

– Он нам писал. Ах да, совсем забыл. Он уже может говорить «да» и «нет». Так что можешь с ним пообщаться.

– Тебе не холодно, Лука? – спросила она и снова взглянула в мои глаза, но уже нежно и заботливо.

– Нет, – ответил я и решил попытаться произнести еще что либо, – м-не не хо-лот-на.

– Вот здорово, стимулятор справляется со своей задачей. А возможно это его мозг и память так действуют, – сказал профессор и задумался.

– Лука, ты хочешь кушать? – спросила Стелла.

– Нет.

– Хорошо, – девушка села рядом и спросила старика, – он сказал вам из какого он года?

– 2025 год, лето. Я присылал тебе найденные данные по его имени. И обозначил приблизительный момент. Его точка где-то в начале войны Ламбрии и Фирон. Он ламбриец.

– Ты солдат? – спросила, с еле заметной ноткой разочарования, Стелла.

– Нет, – ответил я.

– Стелла, не задавай ему пока такие вопросы, навряд ли увиденное им было радужным зрелищем, – сказал профессор, – он не военный.

– Извини, Лука, просто военные очень скрытные люди. И прости за то, что мучила тебя, я подумала, что папа, – она посмотрела на старика, – подшучивает надо мной. Какая у него точка отмены деструкции?

– 2184-й год, но, учитывая погрешности и его возможную продолжающуюся жизнь в прошлом, лучше вести отсчет с начала 23го века, – ответил старик.

– Жаль. Это не так много времени, – сказала Стелла, – но все же и не так мало. Я рада, что ты с нами.

Начинало понемногу смеркаться, в небе расплывалась розовинка, на улице становилось еще тише, пение птиц реже, а в небе проявлялись контуры полумесяца. Я указал на улицу, вопрошая посмотреть вниз. Стелла и ее отец вернули меня в коляску и подвезли ближе к краю террасы, туда, где была видна улица под нами. Мы были очень высоко, значительно выше того, где я когда-либо находился. Внутри сжалось от страха несмотря на то, что от улицы нас отделял высокий прозрачный парапет.

Эту часть города наполняли дома, даже сверху по форме напоминающие россыпь гексагонов. Внутри каждого из зданий так же была зеленая растительность. Этот мегаполис был странным сочетанием природы и технологий. Будто посреди джунглей упали здания, и природа потихоньку пожирала свою добычу. Исключение были лишь дороги, чистые и цельные, странного светло-серого, практически белого цвета. Их прямые линии перпендикулярно разрезались себе же подобными, и каждая подсвечивалась по бокам и середине. Но не промежутками, как при свете фонарей, а целиком, по всей длине. На них видно было быстрое движение многочисленного транспорта, большинство из которого походило на ту «пилюлю», которую мне показывали.

– Ч-т-о э-то за го-род? – спросил я.

– Атринион, – ответил старик.

– Где э-то?

– Южная Европа.

Я хотел спросить, почему очутился именно здесь, ведь я с севера, но не стал. К тому же это было долго произносить. Горло немного першило, и наконец я стал чувствовать подкрадывающуюся легкую усталость. На небе разгорались звезды и притягивали больше внимания. Стелла, поняв мое состояние, предложила поужинать. Профессор отлучился, а она отвезла меня в мою комнату. По пути обратно, я понял, что окна в коридоре есть возле каждой двери, только они будто прячутся из виду. Такое окно было и возле моей двери. Но изнутри на его месте были те самые дверки шкафчиков, которые раньше открывал Григ.

– Ок-но? – указал я на пустую стену.

Стелла улыбнулась:

– Это не окно, это своеобразная проекция, объемный вид из твоей комнаты.

– Но там же шка-ф?

– Да, здесь есть шкафчики. Ты не понимаешь, где они? – спросила девушка, когда мы вошли внутрь.

– Да.

– Мы открываем их через «Набу», – произнесла она.

Дверки шкафчиков показались из стены и открылись.

– Большинство действий мы производим через «Набу». Это настолько обыденно для нас, и я забываю, что для тебя это в диковинку.

Шкафчики закрылись и на их месте образовалось окно. Стелла вышла за дверь и помахала мне через «стекло».

– Кстати, эта штука как-то должна управляться руками.

Она говорила про коляску, которая меня перемещала. Девушка оглядела ее сбоку, обошла сзади и, произнеся фазу «не помню», застыла на полминуты, вновь перебирая что-то зрачками. Затем произошел щелчок под моей ладонью, и на подлокотнике появились выемки в виде ладони.

– Это элемент управления, ты можешь сам на ней летать.

– Ле-тать? – удивился я.

– Вернее ездить, не летать по воздуху, конечно. Левитировать, в общем. У нее же нет колес, как ты мог заметить, поэтому она и не ездит, а левитирует.