Собирая по крупицам ад

– Чего встал, извращенец? – прикрикнул Перископ.

Он все это время стоял в проходе, прислонившись к дверному проему.

– Почему я извращенец? – повернулся к нему я.

Он немного стушевался, не ожидав моей реакции.

– Девочка, желтенькие ботиночки… – прокомментировал он свои слова.

– Пошел ты, – тихо ответил я и открыл кран.

Оттуда тонкой струйкой полилась чистая вода. Я застыл и наблюдал как она набирается в мои грязные ладони. Темная вода под ними, побулькивая, исчезала в отверстии слива. Она порозовела, когда я начал мыть голову. Я надеялся, что, подняв умытое лицо к зеркалу я вспомню себя, но этого не произошло. На меня смотрел сморщенный небритый лохматый старик, с ранами в волосах и синяками на лице. А ведь перед войной мне было всего 35, это я помнил.

– Достаточно, – сказал рядовой.

Я набрал воды в ладони, выпил, затем закрыл кран и вышел. По пути в холодильник попадались окна, сейчас некоторые из них были не зашторены. На улице виднелись военные автомобили, были слышны разговоры и смех. Было достаточно солнечно, без дождя, непривычно для осени. Внутри, почему-то редко попадались военные, один-два максимум. Перископ открыл холодильник, и я вошел внутрь. Там уже была эта девушка. Она сидела в углу в той же позе, как и вчера, скрыв голову за руками и коленями. Сейчас она даже не пошевелилась.

– Где ты была? – спросил я, когда дверь закрылась, но она молчала, – эй, ты меня слышишь? Что-то произошло?

Девушка не реагировала на мои слова. Я подошел ближе, чтобы получше разглядеть. В ее внешнем виде ничего не изменилось. Я присел рядом с ней, но она резко отодвинулась от меня. Это было неожиданно.

– Эти двое что-то делали с тобой?

Она не обронила ни звука. Так и не дождавшись ответа, я встал и перешел на свое прежнее место, не желая ее тревожить собой и своими расспросами. Я надеялся лишь, что мои самые скверные предположения не воплощались этими людьми в реальность.

«Почему я многое не помню? Девушку эту помню, как сюда ехал помню. Двое этих, в магазине, крыса. Эва. Багеты, огонь. Что было до этого? До того, как я увидел девочку? Что? Черт. Не помню». Я пытался взбудоражить память, но чем больше я тужился вспомнить то, что забыл, тем быстрее от меня утекали элементы того, что и так я знал. «Война. Фироны, Ламбрия. Это я все знаю. Эвакуация, мобилизация – помню. Но я не добрался до армии. Точно помню. Как тогда меня причислили к полку? Черт. Началось все этим летом? Да… Нет… Черт!» Мысли смешивались в голове и превращались в коктейль из несвязных слайдов. «Семья? Дом? Почему я забыл?». Я прилег лицом к стене, пытаясь расслабиться, и выбросить все из головы.

– Они держат меня как подарок, – тихо сказала девушка.

– Что? – опомнился я.

– Будет день рождения их начальника. Они ему готовят подарки, спрашивали какой мой размер вечернего платья.

– Твари, – у меня сжались челюсти.

– А тебя они называют музыкальным сюрпризом, – добавила она, – ты должен будешь играть на этом празднике. И если мы все сделаем хорошо, они нас отпустят.

– Не отпустят, – грустно сказал я.

Мы замолчали. Я смотрел на круглое окошко, за которым периодически мелькали полутени. Оно походило на полную луну и так же излучало мутный белый свет. Нахватало только звезд вокруг. Мы сидели здесь как два измученных животных, угодивших ночью в глубокую яму, не способных из нее выбраться, и обреченно созерцавшие ночное небо. Безнадежность и отчаяние витали в воздухе.

– Сколько тебе лет? – прервал я тишину.

– Восемнадцать.

– Ты отсюда?

– Нет, из столицы, – ответила девушка.

– Как тебя сюда занесло? – спросил я, понимая, что столица находилась намного дальше от фронта, чем мой город, и, возможно, еще не пала.

– Хотела забрать бабушку. Но не успела.

– Погибла?

– Не знаю, на месте ее дома ничего не осталось, – ответила девушка.

– Извини, – сказал я.

– Ничего. Сейчас такое время, что это вошло в обыденность, – произнесла она, – а где твоя семья?

– Не знаю. Я не могу вспомнить свою семью. Сегодня понял, что потерял часть памяти. Не понимаю, что делать со своим незнанием. Это жутко.

– Может это хорошо. Вдруг там очень плохие вещи, о которых ты хотел забыть.

– Навряд ли я хотел забыть семью.

– Может ее у тебя не было, – сказала она.

– Может. Ты думаешь, отсутствие семьи – это плохое воспоминание для меня?

– Возможно ты переживал из-за этого.

– Я чувствую, что у меня была семья, но я не помню ее, – я попытался снова хоть что-нибудь припомнить.

Дверь начала неспеша открываться и, с криком «От двери!», вошел охранявший нас солдат-очкарик. Он осмотрелся, опустил автомат и бросил на пол наполненный чем-то прозрачный небольшой пакет.

– Угощайтесь, господа, – произнес он и вышел.

– Что это? – спросил я у девушки.

– Еда, – обыденно ответила она, подняла пакет и села рядом со мной, – тут все вперемешку, то, что осталось от их обеда. Бери просто пальцами.

Она достала рукой что-то из пакета, положила в рот и стала пережевывать. Я немного опешил от увиденного. Это милое чистое создание ело практически помои. Мой живот хоть и побаливал от голода, но я никак не мог решиться на это.

– Сколько ты здесь находишься? – спросил я ее.

– Дня три. Или четыре. Здесь, как видишь, легко сбиться со счета. Бери. Тебе надо поесть, – она протянула мне пакет, – неизвестно когда они снова дадут еду.

Я засунул пальцы внутрь, и они углубились во что-то тягучее и липкое. Набрав немного содержимого пакета, я поднес его к носу. Оно пахло обычной приготовленной, но уже холодной пищей. Я положил еду в рот и стал жевать. Это были перемешанные друг с другом рисовая каша, картофельное пюре, макароны и много чего еще. Иногда были различимы хлебные корки, куриные кости и яичная скорлупа.

– Сегодня у нас большие порции, – продолжила она, – еще вчера утром нас было здесь четверо.

– Где они сейчас?

– Думаю, их уже нет. Всех вывели за дверь, человек десять со всех камер, даже больше. Поставили в ряд. Пришли двое военных, они из другого места. Оглядели всех, как на базаре, спросили кто есть кто. Оставили меня и еще троих. Остальных приказали увести. Им не выгодно нас держать. Здесь сидел их рядовой, чем-то провинившийся перед ними. Он успел рассказать, что этот взвод перевели под руководство нового штаба, командир которого полный сумасшедший. Это он должен заехать сюда через пару дней в свой рождения. Им прислали его райдер.

Она резко замолчала, встала и ушла в свой угол. Я боялся ее тревожить и вмешиваться в ее мысли. Съев еще немного, я отложил пакет. Теперь хотелось пить.

– Нужно что-то делать, как-то отсюда выбираться, – произнес я свои мысли в слух, – они все равно нас убьют.

– Как отсюда выберешься? Против них мы никто. Даже обычная собака нанесла бы им больше урона, чем мы.

– У нас выход один, вопрос только во времени и страданиях, – произнес я.

– Всегда есть запасной выход, – ответила на это девушка, – он еле заметен, не обозначен и совсем не выделяется, но он должен быть. Должен.

– Поэтому я и говорю, что нужно что-то предпринять.

– Что? Напасть на кого-то, отобрать оружие? – спросила она.

– Может быть, если будет возможность.

– А дальше что? Убьешь одного, второго, пятого… Что дальше? Это отсрочит твою смерть на несколько минут. И сможешь ли ты вообще убить хоть кого-то? Осмелишься ли?

Она была права. В моей голове этот смутный план не доходил дальше момента выхватывания у кого-либо оружия и прицеливания. Чтобы убить кого-то, нужна, как минимум, ненависть к жертве. «Если я смогу выхватить автомат, например, у нашего охранника, Перископа, то как в него выстрелить? За что? За то что он назвал меня извращенцем? За эти убогие помои? Этого мало. Для кого-то это мотив. Но для меня это не стоит его смерти, тем более в условиях войны».

– Послушай, надо попытаться. Не знаю, что, но что-то нужно сделать. Ты должна мне помочь, – с наставлением произнес я.

Меня не покидало чувство ответственности за нее. Она годилась мне в дочери и мысли о ее скором будущем скребли по моей душе как нож по металлу.

– Не нужно делать ничего, в чем ты не уверен, – ответила девушка.

– Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Любое действие не стопроцентно в своем итоге.

– Судьба все решит. Будет так как должно быть.

Эти слова привели меня в тупик. Она сказала это так уверенно, что не хотелось с этим спорить. Тем более, я совсем недавно точно так же думал о своей жизни, а теперь сидел и пытался воображать нечто противоположное, возомнив себя всемогущим. Вздохнув, я посмотрел на нее. Это было странно, но она улыбалась мне. Снаружи послышались хаотичный стук и голоса. В окошке суматошно зашатались тени. Дверь открылась, и Перископ с напарником, не церемонясь, толкнули внутрь человека. Тот упал, но быстро поднялся. У него были связаны руки за спиной.

– Тебе крышка, очкарик, – выпалил незнакомец в закрывающуюся дверь, – ты понял меня?

Дальше в его речи было много угроз, с применением нецензурной лексики. Он бросал эти фразы в нашу «луну», оставив на ней несколько плевков. Успокоившись, он обернулся к нам.

– Здорова. Отдыхаете?

Мы ничего не ответили и продолжали наблюдать за ним. Он начал пыхтеть и крутить руками за спиной. Поняв, что у него не получается избавиться от веревок, он подошел ко мне.

– Друг, развяжи пожалуйста, – вежливо попросил он и повернулся спиной.

Он не присел и поэтому мне пришлось встать. Развязывая ему руки, я заметил, что он не такой худой как мы. По рукам и шее было видно, что он питается нормально и на нем не сильно сказалась голодная действительность. Волосы были темными, короткими и неправильно росшими, пучками в разные стороны. На щеках была двухдневная щетина.

– Спасибо, друг, спасибо, – повторял он, пока я его не развязал.

Освободившись от оков, он размял руки и замер, вглядевшись в девушку.

– Вау, мадам. А я думал тут два пса, а оказывается меня ввели в заблуждение.

Он развязно подошел к ней, согнулся и приподнял ей подбородок, разглядывая лицо.

– Милая сучка, – констатировал он.

Она вырвалась и опустила голову.

– Что? – с нарастающим гневом спросил я, но он не отреагировал и присел напротив нее на корточки.

– Как тебя зовут, красотка?

Она не сказала ни слова. Он опустил ей руку на колено и погладил, потом перевел на грудь, но она оттолкнула его. Резко встала и забежала за меня. Человек медленно поднялся и повернулся к нам.

– А ты дерзкая. Я таких люблю. Иди сюда, – он неспешно подошел к нам, раздавив по пути лежащий на полу пакет с едой.

– Успокойся! – сказал я громко. – Отстань от нее!

Он снова не обратил на меня внимания и пытался зайти мне за спину. Я поворачивался к нему лицом, укрывая девушку.

– Отошел! – в-итоге, командным тоном сказал он мне и плюнул на пол.

– Отстань от нее, – проговорил я снова и толкнул его руками.

Он подошел ко мне и снизу вверх, так как был ниже меня ростом, приблизился лицом к лицу.

– Ты кто, дерьмо? – спросил он.

Я попытался снова его оттолкнуть, но он резко ударил лбом мне в подбородок. У меня потемнело в глазах. Затем был удар, видимо кулаком, мне в скулу, и я рухнул на пол грудью вниз. Сквозь кружащееся пространство и подкатывающую тошноту, я слышал, как этот негодяй гоняется за девушкой со словами: «Иди к хозяину, крошка!». В глазах проплывал потолок камеры со ржавыми крюками, блеклая луна растворялась, превращаясь в большую мутную субстанцию. Несколько минут понадобилось, чтобы немного прийти в себя. Девушка кричала, лежа так же, как и я, лицом в низ, а негодяй сидел на ней, заламывая руки и пытаясь стянуть с нее одежду. Собрав последние силы, через боль и головокружение, я попытался медленно ползти к ним на четвереньках. В моей руке оставалась та веревка, которой он был связан, и я, шатаясь от изнеможения, накинул ее на шею противника. Не прошло и секунды, как он просто отшвырнул меня через полкомнаты туда, откуда я так долго добирался, подбежал и начал избивать ногами. Затем поднял веревку, с легкостью обернул вокруг моей шеи и начал сжимать.

– Ты что, сученыш, – кричал он, – ничего не перепутал?

Он прижал меня к полу своим, казалось двухтонным телом. У меня не хватало сил даже на то, чтобы пошевелить руками. Я пытался дотянуться до его лица, но не мог. Снова начало темнеть в глазах, мне хотелось откашляться, но я не мог сделать вдох. Голова будто расширялась изнутри и собиралась взорваться. Сейчас, при близости смерти, у меня не возникло никаких мыслей и воспоминаний, кроме желания выжить. Я чувствовал лишь, что вот-вот я задохнусь. В глазах потемнело, но через мгновение начало светлеть и даже слепить. Рот, нос и легкие резко наполнились воздухом, я даже почувствовал его сильное течение в горле. Человек, собиравшийся меня убить, как птица, вспорхнул надо мной и ударился о стену.

– Твою ж мать, Перископ, я куда сказал его посадить? – крикнул знакомый голос Сана.

Его громоздкое тело проплыло плавно рядом и нанесло моему несостоявшемуся убийце несколько могучих жестких ударов, от которых тот рухнул навзничь. Сан подошел к девушке и поинтересовался ее самочувствием, на что та, через слезы, ответила:

– Все хорошо, я в порядке.

Затем я почувствовал, как его сильные руки подняли меня как ребенка и посадили возле стены.

– Принеси воды, – скомандовал он солдату, и обратился ко мне, – дыши, не торопись, спокойно. Живой?

Я, откашливаясь, утвердительно кивнул. Здоровяк похлопал меня по плечу и встал. Он осмотрел побитого им человека, ботинком повернул ему голову. Тот дышал громко похрипывая. Перископ принес бутылку с водой, открутил крышку и поднес ее к моим губам. Было больно глотать, но она была такая приятная на вкус.

– Перископ, ты совсем идиот? – обратился Сан к солдату.

Тот отдал мне бутылку и, вытянувшись перед командиром, парировал:

– Ты же сам сказал, отвести его к этим двоим на перевоспитание.

– К этим? – Сан пальцем указал на меня и девушку. – Ты в своем уме? Его перевоспитывать должны, а не он их. К боксерам его надо было.

– Ты сказал «к двоим», я отвел «к двоим». У меня только здесь двое.

– Ты что, боксеров развел по разным камерам?

– Ну да. Так безопаснее. Их же пятеро всего осталось. В первой и второй по боксеру, в третьей клоун, а здесь эти.

– А почему ты музыканта к клоуну не посадил вчера?

– Ты сказал в любую загружать, я и загрузил. С каких пор мы занимаемся ротацией мяса?

Сан вздохнул, осознав свою ошибку. Затем его взгляд упал на пакет с объедками, который Перископ все это время пытался заслонить собой.

– Шаг влево, боец, – скомандовал Сан.

Рядовой нехотя выполнил приказ. Сержант бегло осмотрел разбросанные объедки и грозно спросил:

– Я что сказал ей приносить?

Подчиненный сперва не ответил, но после повтора вопроса, тихо процедил:

– Ваш обед, господин сержант.

Я все это время смотрел на пистолетную кобуру Перископа, который стоял спиной в метре от меня. Переборов сомнения, нужно было быстро понять, как она открывается и как оттуда выхватить пистолет. «Если получится это, дальше пробовать задержать время наставив на военных дуло, а самому пытаться отыскать предохранитель и снять его. А дальше будь, что будет».

– Перископ, тебя здесь плохо кормят? – продолжал разговор Сан.

– Нет, господин сержант.

– Послушай. Вот меня если завтра убьют, то ты, пожалуйста, не будь таким разгильдяем, а выполняй приказы начальства нормально. Не позорь мою честь.

Их разговор подходил к окончанию. Перископ, своим предыдущим шагом влево, закрыл меня от взгляда сержанта, и я решил цепляться за ускользающую возможность, тихо поджав под себя ноги, чтобы оттолкнуться и как можно быстрее дотянуться до кобуры. Посмотрев на девушку, я попытался дать знак, что собираюсь действовать. Но та, с широко раскрытыми глазами, покачала еле заметно головой вправо-влево, а губами беззвучно произнесла: «Нет». Это остановило меня на несколько секунд. «Да! Сейчас или никогда» – опомнился я. Но в этот миг, лежащий на полу новый заключенный вскочил и сделал все то, что планировал сделать я. Это было молниеносно. Он, с легкостью, выхватив пистолет из кобуры Перископа, поднялся на ноги и вскинул его в сторону не успевающего вытащить свое оружие сержанта. Прозвучал громкий выстрел… И негодяй снова рухнул на пол. В его затылке забагровела небольшая кровавая трещина. Звук упавшей гильзы прозвучал на выходе из холодильника. Там, в дверях, стоял с вытянутым вперед дымящимся пистолетом, Янг.

Глава 4

Такие люди, как этот убитый псих, часто встречались в то время. Они всегда присутствовали и в мирное время, но общество разбавляло их в себе. Война же выпятила их наружу. Если для обычного человека происходящее вокруг казалось жестоким, аморальным и негуманным, то для разного рода подонков наступала эпоха возрождения. Человечество бежало от агрессии, оставляя после себя этих ублюдков. Теперь, они считались королями жизни. Чем хуже ты себя будешь проявлять, тем больше тебя будут бояться, а значит, по их мнению, уважать. Начинали формироваться банды, контролирующие районы и даже целые города, их представители попадались повсеместно. Кто бы не контролировал населенный пункт, Фироны или Ламбрия, банды договаривались со всеми. Это была третья сила, без законов и правил, хотя порядка не было и в войсках. На войне вообще сложно было найти законы, и они распространялись на человека по-разному. Кто-то единожды выразил несогласие и его казнили, кто-то убил десятки женщин и детей – его наградили и сделали героем. Все зависело от того, по какую сторону фронта ты находишься. Иногда казалось, что в бандах больше законов, чем в армии, так как там решалось все по слову и совести, смысл которых сложно было интерпретировать двузначно. Но это только казалось.

Мне нужно было что-то решать с Токи. Выходить из дома и оставлять ее внутри теперь было страшно. Я, рано или поздно, мог не вернуться. С исчезновением воды все запасы круп и макарон превратились в малополезный хлам. Их невозможно было приготовить, а тратить небольшие запасы питьевой воды на это я не решался. Воду можно было набирать в озере и кипятить. Но в один из дней от этой воды меня выворотило наизнанку. Несколько суток я лежал с сильным жаром и жуткими болями в животе. Собака тоже была вялой, но держалась лучше. Повезло, что были антибиотики. Я, без разбора, пихал их и себе, и ей, надеясь, что они помогут.

Оклемавшись, я пришел к выводу, что нужно раздобыть консервы. Больше консервов. Было глупостью с моей стороны не позаботиться о них в самом начале. К этому моменту в доме исчез газ и возможность приготовления еды пропала окончательно. По ночам мы стали выходить в разведку. Токи выбегала на прогулку, а я пробирался темными местами поближе к магазинам. Рядом с домом их было несколько: один маленький продуктовый и два супермаркета. Большие магазины закрылись во вторую неделю боевых действий. В один из них прилетело несколько ракет, и он стоял с подбитым боком и разрушившимся входом. Второй казался снаружи целым, но неизвестно было, сохранилась ли крыша. Я выбрал для начала самый простой – без самообслуживания, с прилавками за двумя кассами. Его одноэтажное светлое здание находилось в соседнем дворе и было нетронуто войной. Издали, в темноте, я пару ночей наблюдал за происходящим вокруг него. Во дворе было пусто, иногда я слышал проезжающие автомобили на соседних улицах, но во двор лишь однажды зашли трое полицейских и проследовали мимо.

В следующий раз, взяв с собой гвоздодер, рюкзак и фонарик, и отпустив Токи на прогулку, я пробрался ближе. Пройдя мимо входа, где висела большая белая табличка с надписью «Закрыто», я обошел его и пробрался к складской двери, приступив к ее взламыванию. Медленно и неумело. Дверь производила скрипы и, казалось, они разносятся на всю округу. Помог, как это ни странно, начавшийся артобстрел города. Звуки взрывов нарастали и заглушали собой все вокруг. Где-то далеко в городе еле различимо слышалась сирена, но здесь она видимо уже вышла из строя. То ли от возможности орудовать громче, то ли от страха быть убитым, мне достаточно быстро удалось ее взломать. Я включил фонарик и стал рассматривать склад. Небольшое помещение было полупустым, на стеллажах и полу виднелись разбросанные деревянные ящики и картонные коробки. Либо владельцы небрежно собирались, либо здесь уже побывали мародеры. В холодильниках попадались лишь гнилые овощи, обертки от продуктов и пустые контейнеры. Не найдя ничего путного, я пробрался в торговый зал. Входные двери были полупрозрачными, и, чтобы не выдавать себя, пришлось приглушить свет фонаря. Я стал рассматривать прилавки. Все то же самое. «Всё-таки здесь до меня побывали, и не единожды». Полукруглые прилавочные холодильники были разбиты, в одном из них куча мух обгладывала что-то мясное – что-то, по чьему виду уже невозможно было понять, продукт ли это или труп животного. Кое-где на полках валялись ненужные мне приправы, опорожненные бутылки из-под напитков и разорванные упаковки от всяческих сладостей. Я потерпел фиаско и был крайне раздосадован. Не хотелось идти в супермаркеты, так как там наверняка кто-то мог быть. Снаружи заканчивались звуки взрывов, пора было покидать это место. Подойдя к входной двери, я заметил на стекле две буквы «АА», нанесенные баллончиком со стороны улицы. Эта надпись стала часто попадаться на зданиях и заборах. Навряд ли их оставляли военные, да и молодежи, которая любит граффити, в городе почти не осталось. Кто и зачем это делает, я тогда не имел понятия. Зато узнал, насколько я некомпетентен в мародерских делах, когда дернул эту дверь, и она с легкостью открылась.

Нужно было отправляться в один из торговых центров. Я задумался, дождется ли меня Токи, но она скорее всего, испугалась взрывов и сейчас находилась возле дома или в подъезде. Разбитый магазин находился за пару дворов отсюда. Через час начнет светать, поэтому следовало ускорится. Я передвигался знакомой тропинкой в полной темноте вдоль кустов и деревьев, чтобы при первой опасности нырнуть в них и спрятаться. Любой луч фонаря или даже зажигалки вынудили бы меня отступить. В обычном мире свет несет добро, прогоняет ужас и зло из тьмы, но сейчас все было наоборот. Демоны и монстры во мраке выдавали себя ярким сиянием, а темнота укрывала тебя и являлась спасительным местом.

Я пробрался поближе к супермаркету и затаился в кустах, из которых открывался хороший вид на здание. Безоблачное небо и полная луна освещали его светло-серый остов с раненными боками. При попадании ракет в нем случился небольшой пожар и оставалась надежда, что огонь не коснулся некоторых товаров. Переместившись ближе к дыре в стене, слева от которой сохранилась неповрежденная техническая лестница, ведущая на крышу, я попытался заглянуть внутрь.

– Стоять! Стреляю без предупреждения! – резко крикнул мужской голос сверху.

Широкий луч света врезался в меня, и я машинально поднял руки вверх. Голос продолжил:

– Кто такой?

– Извините, я не знал, что сюда нельзя, – испуганно крикнул я в ответ.

– Кто такой, я спрашиваю? – повторил голос.

Несколько секунд в моей голове витала мысль о побеге, но крик прервал ее:

– Фомку и рюкзак на пол и лицом к стене!

Я выполнил его указания, прижавшись к стене с вытянутыми руками.

– Я просто местный житель, у меня нет еды, думал здесь что-нибудь осталось, – мой голос сильно запинался.

Человек, громко стуча подошвами, спустился по металлической лестнице вниз, подошел ко мне сзади и обыскал. Затем развернул, приставил дуло автомата к лицу и ослепил глаза. В мое тело вернулся тремор, который я никогда не умел контролировать.

– Мародеришка? Заходи, мы тебе кое-что объясним, – он толкнул меня к разрушенному проему.

Наличие «мы» в его речи заставило мои конечности колотиться еще больше. И это, в сумме с ослепленным зрением, привело к тому, что я сразу же, при входе внутрь, споткнулся и ударился головой о что-то металлическое. Человек поднял меня за воротник и дальше вел сам, держа сзади за майку. Вскоре я разглядел пустые магазинные стеллажи и прилавки, часть из которых была сгоревшая. В левой части несколько огромных искореженных плит свисали с потолка, высвобождая пространство ветру, который завывал свою жуткую порывистую мелодию. Где-то в другом конце зала слышались несколько голосов и маячил тусклый свет. Постепенно диалоги прояснялись, а человек, ведущий меня, прокричал:

– Устрица!

– Кальмар! – прокричали ему в ответ и продолжили свой разговор.

Мы вышли на свободный от стеллажей островок, в центре которого стоял большой круглый стол с высокой настольной лампой. За ним сидели четверо людей и играли в карты. Трое из них были одеты в темную, похожую на военную, одежду, но без опознавательных знаков. Четвертый чересчур выделялся на их фоне. На нем, несмотря на теплую погоду, была надета на голый торс полурасстегнутая светло-коричневая длинношерстная шуба с отрезанными по локоть рукавами. Глаза закрывали зеркальные прямоугольные очки желтого цвета, а на гладковыбритой худой голове красовался темный короткий ирокез. Запястья и шею украшали толстые золотые цепи. Он двигался и разговаривал вальяжно и с пафосным акцентом. Мой сопровождающий приказал стоять на месте и ждать, а сам подошел ближе к столу. Они вскрывали карты и выявляли победителя. Поодаль, в темном углу между рядами, на стуле сидел еще один человек в обычной нательной майке, темных шортах и кроссовках. Он пристально смотрел на меня, держа в руках укороченный автомат. Я понял, что это не военные и немного расслабился, хотя неизвестность заставляла держать себя настороже. Человек в шубе и с ирокезом в победном кураже поднял руки и прокричал:

– Съели! Кто лучший? Я – лучший! Ах-ха-хах!

Он показательно вскочил со стула и изобразил неприличное движение в сторону одного из оппонентов в серой бейсболке.

– Вот паршивец, – ответил тот и с гневом швырнул карты, – иди ты к черту.

«Ирокез» смеялся и сгребал выигрыш поближе к себе, затем взял один из стоявших на столе стаканов с алкоголем и залпом выпил.

– Играть нужно уметь, детка. Прими свое поражение, у тебя не было шансов против короля покера.

Его соперник недовольно складывал карты в колоду, уверяя, что все отыграет обратно. Двое других наигранно хихикали.

– Это кто? – вдруг, заметив меня, спросил человек в шубе.

– Говорит, что местный. Мародер видимо, – ответил ему мой сопровождающий.

«Ирокез» медленно стал направляться в мою сторону, попутно вынимая из кобуры пистолет.

– Ты что, умалишенный? – проговорил он, подойдя ко мне вплотную.

– Я не мародер, я просто хотел поискать еды, – снова запинаясь, сказал я.

– Ты себя слышишь? А кто ты, если не мародер? Ты знаешь, что мы делаем с такими как ты?

Он поднял очки на лоб и впился в меня своими, замутненными и сухими глазами. Только сейчас я понял, что это совсем юный человек, лет шеснадцати. Даже под носом вместо усов был еще нетронутый бритвой еле заметный пушок.

– Извините, я первый раз сюда пришел. Я не знал, что сюда нельзя, – продолжал я.

– Да мне плевать, – сказал он и обратился к человеку между рядами, – ты его знаешь?

– Первый раз вижу, – ответил тот из темноты.

«Ирокез» развернулся и направился к столу. На молодом человеке тоже были шорты, которых при виде сзади не было видно. Тонкие голые ноги неказисто торчали из-под шубы и его легко можно было бы спутать с девушкой. Он налил себе еще алкоголя и немного глотнул.

– Раздавай дальше, – сказал он компаньону и вернулся ко мне, – значит так, слушай меня внимательно…

Он вдруг резко размахнулся и ударил меня кулаком в живот. Удар пришелся в солнечное сплетение, что моментально вынудило скорчиться от боли и повалиться на пол. Хрипя и задыхаясь, я пытался глотнуть воздух. Он нанес еще несколько ударов ногой в живот и замахнулся в голову, после чего наступила темнота.

Я парил посреди нее и казалось вот-вот она растворит в себе мое тело. Не было ничего, абсолютная пустота пространства и звука. Но в ней было хорошо – ни боли, ни мыслей, ни переживаний. Я просто созерцал это «ничего». И оно, само по себе, было «чем-то», что заставляло расслабиться и умиротвориться. Впереди появился маленький огонек. Повисев секунду, он озарил все белым и снова погас. Темнота стала менять цвет, от черного до светло-серого. Появилась гравитация и системы координат сообщили, что я лежу на спине. Надо мной, в виде теней, промелькнули несколько расплывчатых силуэтов, послышался отдаленный гул голосов. Мутное лицо наклонилось к моему и произнесло: «Да будет жизнь». Я вдохнул… и все резко исчезло.

Я очнулся, жуткая боль съедала все тело. Горло само производило стоны, а глаза с трудом подняли сжатые веки. Сквозь мутное пространство я видел сидящие возле стола фигуры, которые все так же играли в карты. Ко мне приблизились чьи-то ноги, в лицо полилась вода. Это слегка привело меня в чувства. Передо мной, отбросив пустую бутылку, сидел на корточках тот человек из темноты. Крепкий коренастый мужчина моего возраста с темными усами и татуировкой змеи на шее. На майку у него был надет небольшой бронежилет с рукописной надписью «АА».

– Если тебе нужна еда, ты можешь обменять ее на золото.

– У меня нет золота, есть немного денег, – простонал я.

– С деньгами можешь сходить в туалет. Я еще раз повторяю: золото, серебро, алмазы и тому подобное, – сказал он и привстал, поправляя шорты.

У меня действительно было мало предметов, подходящих под эти критерии. Я никогда не покупал желтое золото, так как не видел в нем красоты. Были лишь несколько серебряных сережек и колец.

– Ты меня услышал? – спросил он.

– У меня совсем мало и только серебро, – ответил я.

– Значит не так тебе нужна еда. Те, кто хочет кушать, легко находят брюлики. Тем более ты мародер, не вижу никаких трудностей.

– Я не мародер, я просто ищу пропитание.

– Чем ты отличаешься от мародера? Ты хотел залезть в наш магазин и забрать то, что тебе не принадлежит. Не так ли?

Я не смог ничего ответить, и он продолжил:

– Все магазины в городе принадлежат «Анархии», если ты еще хоть раз даже подумаешь нас ограбить, ты будешь долго и мучительно умирать. Ты меня понял?

– Да, – ответил я и медленно поднялся на ноги.

– Вот тебе за твое понимание, – он дал мне маленькую железную банку мясного паштета для детского питания.

– Спасибо, не надо. Мне нечем расплатиться.

– Ты уже заплатил, – оторвавшись от игры, крикнул парень в шубе, – я даже успел это выиграть.

Один из игроков, смеясь, ответил ему на это:

– Нам она все равно не подходила по стилю, не наш фасон!

– Оправдывайтесь. Если играть не умеете – нечего садиться за стол, – сказал «ирокез» и потрогал себя за ухо.

Там висела моя серебряная сережка в виде кольца со свисающим вниз пером. Как это часто бывает, я совсем забыл про нее. Проверив мочку уха, я протянул обратно банку детского питания: