Империя господина Коровкина

Антон послушно вылез из машины. Он слышал уже звук ботинок по асфальту. Менты были уже совсем рядом. Он рванулся было к перрону, но пробежав несколько метров, он вдруг остановился и снова подбежал к машине, влезая внутрь, как сделал это секундами назад пиджак.

– Как тебя зовут?

– Как меня только не зовут, – проговорил водитель и улыбка осветила его измазанное кровью, грязью и белым порошком лицо.

– Имя!.. Имя у тебя есть? – крикнул уже в каком-то исступлении Антон. Менты уже были совсем рядом и каждая секунда была на счету.

– Мое имя Лёня! Хачик Лёня!

– Спасибо, Лёня!

– Бывай, парень! – спокойно ответил Лёня и палец его снова опустился на колесо зажигалки.

15.

Сзади слышался топот ботинок. Не сбавляя ходу, на полной скорости, Антон перепрыгнул через турникеты и бросился в сторону стоявшей электрички. «Закончена посадка на электропоезд до Малой Вишеры», – проговорил женский голос в громкоговорители и голос этот, в совокупности с надписью на табло «Малая Вишера», который он увидел за несколько секунд до того, как взял штурмом турникеты, впрыснул еще больше адреналина в его и до того напряженный организм. Он почти добежал до последнего вагона электрички, но тут к своему ужасу увидел, что двери начали закрываться. Дикое отчаяние выбило у него слезу прямо на ходу. «Сто-о-о-о-й!!!» – заорал он со всей глотки, заорал непонятно кому, но вдруг, в этом самый момент, будто голос его был услышан кем-то свыше, последняя дверь застопорилась, потом медленно приоткрылась и оттуда показалась круглая физиономия сначала одного мужика, а потом и второго.

– Давай, парень, держим! – услышал он прокуренный грубый голос и потом увидел протянутую ему большую волосатую руку, которая больше походила на лапу.

– Двери не держим! – недовольно закричал машинист по громкой связи электропоезда, и в этот самый момент сильные мужские руки втянули его внутрь. Через мгновение дверь закрылась. Будто вспомнив, что он оставил там что-то, Антон подбежал к ней и прислонил лоб к стеклу. Какое-то оранжевое зарево медленно исчезало позади за грязным стеклом отходившего от вокзала электропоезда. Он знал, что это такое, и от этого ком поднялся к его горлу. Он хотел одновременно и материться и плакать, но губы его издали лишь жалкий тихий стон и он с силой несколько раз ударил кулаком по металлу двери.

– Не туда сел что ль? – спросил его голос сзади. Антон обернулся. Здоровенный мужик, лет пятьдесят с небольшим, с круглой красной физиономией, видимо из деревенских, стоял в тамбуре и посасывал беломорину.

– Туда… – ответил он ему не сразу и тут же добавил. – А до Москвы доеду?

– До Москвы, говоришь? – спросил мужик, впрочем спросил безо всякого удивления, табачный дым выходил одновременно из его рта и волосатых ноздрей. – А что ж не доедешь. Доедешь. На электричках и до Киева добраться можно.

– Доедешь, Земля ведь она круглая, – добавил второй мужик, так же с круглой физиономией, только гораздо меньше его размером.

– Спасибо! – Антон схватил с пола свою сумку и медленно двинулся внутрь вагона.

Мужики проводили его тупыми бессмысленными взглядами, такими, как, наверняка, провожали до этого тысячи точно таких же странных типов, которых встречали они на своем трудовом, насчитывавшем уже много десятков лет пути от работы к дому.

– Вишь ты, – сказал через минуту один из них другому, смотря на кроссовки удалявшегося парня, – обувь-то у него какая. Как думаешь, доедет он в такой обуви до Москвы-то?

– Доедет! – отвечал другой.

– А до Киева, думаю, не доедет.

– А до Киева не доедет, – ответил другой. На этом разговор и закончился, и оба снова погрузились в то задумчивое полусонное состояние посасывания Беломора, которое сопровождало их поездку от работы до дома четыре последних десятилетия .

Антон быстро прошелся по вагонам в начало поезда и остановился во втором по ходу движения. Народа там было не много. Почти никто не обращал на него внимания, но в каждом взгляде, пойманном на себе, он видел что-то подозрительное. Этот же вагон он выбрал не потому, что здесь было теплее или удобнее (после такой нервной и физической нагрузки тело его буквально пылало изнутри), а потому что все те пассажиры, которые были в вагоне (а их было человек пять – семь) не обратили на вошедшего в вагон странного пассажира никакого внимания. Они спали, укутавшись в курки, читали или отгадывали кроссворды. Одна баба, полная и румяная, копалась в сумке, как понял он уже потом по запаху, пустившему у него слюну, в поисках жареной курицы.

Он опустился на крайнее сиденье и протянул вперед ноги. Белые и распухшие от сырости пальцы неприлично торчали из кроссовок в разные стороны. То, что нога Витьки была меньше его на несколько размеров, он осознал только сейчас. Удивительно, как он вообще умудрился засунуть свои ноги в такие кроссовки, но он вспомнил свое состояние в ту минуту, когда он поспешно натягивал их на ноги и этот вопрос отпал сам собой. Развязав измазанные грязью шнурки, Антон осторожно скинул кроссовки с ног и поставил их на печку под сиденьем. Скоро воздух вокруг наполнился таким невозможным ароматом, что баба с курицей, которая сидела через несколько сидений от него, повела своими ноздрями, потом бросила на него недовольный взгляд, что-то пробубнила себе под нос и отсела на несколько сидений дальше. Но эстетические вопросы в этот момент Антона не интересовали. Он так же скинул с себя промокшую насквозь куртку и положил ее на печь под сиденьем, только в этот раз под своим. Оставались только джинсы, но они уже почти высохли, поэтому делать что-то с ними уже не было никакого смысла. Да и что он мог сделать, не будет же он, в конце концов, сидеть в электричке без портков?!

Дальше он поставил на сиденье напротив сумку и открыл ее. Пара носков. Он снял с себя старые носки и сбросил их на пол. Но от этого запах стал еще резче. Тогда он взял их, приоткрыл форточку и выкинул их куда-то на улицу. Вскоре на ногах оказались новые носки. Футболка. Он снял с себя промокшую рубашку и повесил ее на спинку сиденья рядом. Поверх, на тело, он надел футболку чистую. Пакет, который дал ему Хачик Лёня. Наконец он добрался и до него. Он приоткрыл его и осторожно посмотрел внутрь, в нем лежал еще какой-то пакет. Не доставая его из первого, он засунул туда руку и развернул его. «Вот бли-и-ин!», – вырвалось невольно вслух, вырвалось так громко, что женщина с курицей опять косо на него посмотрела. Он как-то глупо улыбнулся ей, совершенно непроизвольная реакция с его стороны, потом засунул пакет обратно в сумку и прикрыл его чистыми трусами.

Теперь надо было понять, что делать дальше. Вот он выйдет на вокзале в Малой Вишере. Это четверть пути в Москву. Дальше что? Да и Москва. Почему именно туда? Потому что большой город, потому что там он мог слиться и стать незаметным. Вскоре ноги его начали подсыхать. Чистая сухая футболка приятно касалась тела. Нервы стали потихоньку приходить в порядок, а с ними пришли и первые позывы ко сну. Глаза начали медленно закрываться. Несколько раз он ловил себя на мысли о том, что кто-то стоит рядом с ним, может сзади, может метит уже ему прямо в лицо из пистолета. Каждый раз он вздрагивал и оглядывался. Баба уже перестала обращать на него внимание и тоже дремала. Видимо в своем сознании она вынесла его в категорию деревенского идиота, бесполезного и совершенно безобидного. За окном была уже полная темень. Редкими вспышками фонарей проплывали за окном редко попадавшиеся села и станции, в столь поздний час на этом направлении по вагонам не ходили уже ни торговцы, ни контролеры. Лишь голос уставшего машиниста, того, кто в самом начале пути кричал мужикам «не держим двери» лениво повторял названия незнакомых Антону станций. Вскоре сон окончательно им овладел, голова опустилась на сумку, тело вытянулось вдоль сиденья и он, скрутившись калачиком, крепко заснул.

В Малую Вишеру он прибыл уже поздней ночью. Задержалась ли электричка или нет, но когда он вышел на перрон этой последней остановки, вокзальные часы показывали уже половину первого ночи.

– Извините, – спросил он у какой-то бабки, которая вышла из соседнего вагона и медленно поволокла свою скрипевшую телегу прочь. – На Москву электричка когда?

– Нету туто токой! – бабка остановилась и потерла свое морщинистое лицо краем ладони, – тутово только до Ленинграда и до Окуловки ходят электрички. А до Москвы токой туто нету.

– До Окуловки тебе надо, оттуда до Бологово, потом до Твери, – проговорил ему мимоходом какой-то парень, лет двадцати с чем-то, который услышал обрывок разговора.

– Спасибо, а где электричка останавливается?

– Здесь, – не останавливаясь парень повернулся и показал пальцем вниз, – только завтра это уже будет, утром, часов в восемь. Зайди на вокзал, спроси!

Антон кивнул парню головой и как-то машинально продолжил движение за всеми остальными. Пальцы ног снова неприятно касались мокрого асфальта. Но дойдя до ступеней на большой пешеходный мост, он остановился. Это был путь в город, а там ему делать было нечего. Да и не безопасно это было. Документов у него не было, вид у него был такой, как будто он только что вылез из какой-то помойки. Все это не сулило ничего хорошего в случае встречи с сотрудниками правоохранительных органов. Постояв в нерешимости несколько минут на перроне, он, наконец, развернулся и медленно пошел в сторону вокзала. В конце концов, где еще можно было переночевать в тепле, не привлекая к себе особого внимания?

Старая дверь вокзала слабо скрипнула и он оказался внутри. В лицо ударил слабый запах еды какой-то провинциальной столовой и от этого запаха у него неприятно заскребло в животе. Он вспомнил, что не ел ничего с десяти часов утра этого дня, вернее, он посмотрел на вокзальные часы, которые показывали без двадцати час, уже дня прошлого. Он прошел чуть дальше, сидеть перед самым входом ему не хотелось. Во-первых, дуло, во-вторых, он был на виду у всех, кто будет входить. Он почему-то был уверен, что в здании вокзала в столь поздний час он будет один. Где еще можно найти второго такого придурка, который приедет вечером из Питера и всю ночь будет ждать утренней электрички до Окуловки? Но лишь только он вошел, чья-то голова приподнялась из-за спинки сиденья, окинула его испуганным взглядом, и тут же опустилась обратно.

Антон прошел мимо одного ряда сидений и дошел до того, которое было в углу. Напротив, в нескольких метрах от него, лежал на боку с рюкзаком под головой какой-то парень. Он посмотрел на него прежним испуганным взглядом, потом снова поднял голову и посмотрел на входную дверь.

– Нет их там? – спросил он тихим голосом.

– Кого?

– Ментов.

– Я не видел. Должны быть?

Парень как-то неопределенно пожал плечами и сел на скамейку. Он был примерно одного возраста с Антоном и одного телосложения. Его волосы были точно такого же цвета, только чуть длиннее. Спутавшаяся чёлка падала на лоб почти до самых глаз. Вид его был уставший и испуганный. Он как-то пристально посмотрел на Антона, будто пытаясь понять, откуда он тут взялся и чего хотел. Потом, видимо смекнув по виду того, что и его жизнь не слабо потрепала, честно ему признался:

– Они меня ищут, – и тут же добавил, только уже тише, – так что если не нужны тебе лишние проблемы, лучше иду куда-нибудь подальше.

С минуту Антон молчал. Затем он встал, парень думал, что он хочет уйти, но Антон, наоборот, подошел к нему и сел напротив.

– А что ты натворил?

– Ничего я не натворил.

– Так чего ты тогда их боишься?

– В армию не хочу, вот чего. Несколько дней назад меня прямо из дома забрали в военкомат, много нас таких позабирали. В итоге всех отправили в учебку, а я убежал. Они в милицию мое дело отправили и вот теперь меня ищут менты по всему городу.

– Откуда знаешь, что ищут?

– Видел сегодня соседа. С мамкой моей общался. Она говорит, что по несколько раз в день домой теперь приходят. Бумагами какими-то трясут, говорят помогай или не помогай, а все равно поймаем. Зря он, говорят, сделал это, мать. Раньше бы отправили его в стройбат, дороги делать. А сейчас, говорят, в Чечню ему только дорога. Мне мамка через соседа передела, чтобы я домой не приходил, а то сразу поймают.

– И долго ты тут сидеть собираешься?

Парень снова неопределенно пожал плечами.

– Этого не знаю. Как получится. Пару дней еще может побегаю, а там… там меня уж точно поймают. Злые они теперь совсем на меня в военкомате-то! – парень всхлипнул. – Не хочу я в Чечню. Вообще никуда не хочу. Не мое это! Не военный я!

– А чего ты хочешь?

– Врачом я хочу стать. Хирургом. Я людей спасать хочу, а не убивать. Пытался я им это в военкомате объяснить, а они – нет, ни в какую. Типа восемнадцать исполнилось, иди, говорят, долг свой перед родиной исполняй.

– Так в институт тебе надо было поступать, тогда бы не забрали.

– Я и хотел, да не получилось. Завалил экзамен! Биологию на пятерку сдал, а вот с математикой у меня полная беда. Хотел я ей заняться нормально, работал весь год по вечерам на лесопилке, денег накопил даже каких-то, репетитора думал взять, а батька нашел все мои деньги и пробухал. И вот… вот теперь я здесь, на вокзале.

– Как тебя зовут? – спросил его Антон. Он облокотился на спинку и положил ноги на соседнюю скамейку напротив.

– Андрюха, Дрон, – проговорил парень и тут же протянул ему руку.

– Антоха! – он пожал своей рукой небольшую теплую ручку парня. – Слушай, Дрон, есть у тебя что-нибудь пожевать? Не ел ничего с утра!

– Ничего не осталось почти, – Дрон открыл свой рюкзак и достал оттуда скомканный пакет, в котором лежало несколько кусочков хлеба. Потом так же достал оттуда пластмассовую бутылку, с остатками какого-то темного напитка на самом дне. «Вода с вареньем», – пояснил он, протягивая всё это своему новому знакомому.

– Спасибо! – Антон принял из его рук пакет с хлебом и жадно, почти не прожёвывая, затолкал оба куска хлеба в рот. Дрон с какой-то жалостью посмотрел на него и тихо проговорил. – Утром можем в магазин еще сходить, у меня тут осталось немного деньжат, на хлеб хватит.

Антон дожевал хлеб, проглотил его и запил остатками напитка. Он нагнулся к нему ближе, видимо желая что-то рассказать, но в этот самый момент дверь в зал ожидания вокзала резко открылась и в помещение быстро вошел какой-то немолодой полный мужик в форме охранника.

– Андрюха! Приехали!

– Кто… приехал?! – не сразу понял Андрюха.

– Кто, кто! Менты! Сейчас у переезда, сюда идут! Через пару минут здесь уже будут! Выходи через заднюю дверь! Слышь, а?! – скороговоркой проговорил с порога мужик и, не дождавшись ответа, вмиг исчез за дверью.

– Слышу! – надорвано проговорил, почти пропищал, Андрюха. Он нервно вскочил со скамейки, схватил свой рюкзак и начал застегивать его, но руки его дрожали уже так сильно, что у него ничего не получилось и он оставил это занятие. – Ладно, давай! – бросил он Антону и хотел бежать с незастегнутым рюкзаком прочь через второй выход из зала ожидания, но в этом момент Антон схватил его за край куртки. – Ты чего?!! – вскрикнул он и тут-то его осенило, что парень этот оказался здесь неспроста, что именно они, менты или люди с военкомата отправили его сюда для того, чтобы он заговорил ему зубы и может даже помог бы им его задержать. – Отпусти меня, пожалуйста, – через мгновение на глаза его навернулись крупные слезы. Он попытался вырваться, но Антон оказался сильнее.

– Снимай куртку! – прошипел он ему и голос его прозвучал так грозно, что Андрей затрясся от страха. Без всяких возражений, он взялся за молнию куртки, но пальцы его сильно дрожали и он не смог ее расстегнуть, хоть и честно старался. – Быстрее! – Антон с силой ударил его в плечо, но поняв по состоянию того, что он всё равно не сможет ничего сделать, сам взялся за молнию и резким движением стянул ее вниз. Парень дрожал от страха и обиды. Он не двигался, он ничего не говорил. Как обреченное на смерть животное, покорно смотрел он куда-то перед собой и лишь слезы его, крупные и прозрачные, падали на грязный пол зала ожидания.

Антон бросил его курку на сиденье рядом. Затем он стал снимать свою. В этот момент Андрей рванулся и попытался убежать прочь, уже без куртки и даже без рюкзака, но Антон поймал его за шиворот рубашки и когда тот развернулся, кулаком, с силой и не по-детски, ударил его в лицо. Парень вскрикнул и повалился на пол, в самую грязь. Антон опустился на него, придавил его коленом к полу, своей рукой он схватил Андрея за волосы и ткнул его головой в лужу грязи на полу. Окончательно поверженный, потекшей из носа кровью, Андрей вдруг замолк и перестал биться. Через мгновение он почувствовал, как опустилось к нему лицо Антона, вдруг он услышал шепот, и слова эти, сказанные ему незнакомцем той ночью на грязном полу вокзала в Малой Вишере, он запомнил тогда на всю свою жизнь.

Охранник не соврал. Через несколько минут дверь в зал ожидания резко растворилась и на пороге показалось двое людей в милицейской форме или, по крайней мере, частично в милицейской форме, ибо один из них, тот, который был пониже, был одет в милицейскую куртку, но почему-то в обычные шаровары, а второй, хоть и был облачен в милицейские брюки с красной полоской и куртку с погонами, имел на поясе какую-то самодельную дубинку из дерева и грязные резиновые калоши на ногах. Они быстро прошли через весь небольшой зал вокзала и встали напротив дравшихся на полу парней.

– Эй! Придурки! – окрикнул парней один из милиционеров, тот, у которого были сержантские погоны и который был в калошах. Его голос вмиг заставил обоих остановиться и быстро приподняться с пола. – Какого хера вы тут делаете?

– Да мы так, товарищ милиционер, тут не поделили, дэшку! – произнес после долгой паузы один из парней, тот, который был одет поприличнее.

– Кузьмин Андрей кто из вас?

– Я, – ответил он ему сразу.

– Ну чё, Андрюха, погулял и хватит. Пойдем. Заждалась тебя уже давно!

– Кто?

– Доку Умаров, мать его, с Асланом Масхадовым! – ответил ему милиционер и тут же разразился громким «гхэ-хэ-хэ!» Его собственная шутка показалась ему очень смешной.

– А ты кто? – обратился тем временем второй из милиционеров, судя по погонам младший сержант, к стоявшему рядом парню в порванной, замазанной грязью куртке. Во рту его была зажжённая сигарета, которую он, причмокивая, перекидывал с особой сноровкой из одного края рта в другой, руки же его всё время были в карманах шаровар и слегка оттягивали их, оголяя часть зада и желтоватого цвета белые трусы. Все это создавало в нем облик какой-то невероятной четкости, который мог бы позавидовать даже сам лейтенант Коломбо. Казалось взгляд его, смотрящий проникновенно на любого потенциального нарушителя, спрашивал – «документы есть?» и на его ответ «нет», тут же добавлял – «а если найду?»

Парень, к которому он обратился, как-то неумело перемялся с ноги на ногу. Грязные пальцы вылезали из кроссовок и касались давно немытого пола. Его волосы были грязными и всклокоченными, из разбитого носа текла на грудь и на пол кровь. Младший сержант смотрел на него с чувством какого-то нескрываемого отвращения.

– Я так… тут просто… ухожу уже… – как-то неуверенно ответил он ему, схватил грязный рюкзак и медленно двинулся к выходу, но сержант сделал шаг влево и преградил ему путь.

– Стой, блин. Документы у тебя есть?

– Н-нет.

– А если найду?

– Н-нет.

– Чё нет?

– Н-не найдете.

– Почему?

– Потому, что… нет…

– Чего?

– Д-д-д-окументов.

– А-а. Ну тогда это, чё, пойдешь с нами. Будем тебя там это… идентифицировать.

– Можно я не поеду? – с какой-то жалостью в голосе спросил он. Младшего сержанта такой ответ, естественно, удовлетворить не мог. Он снял с пояса дубинку, подтянул для солидности шаровары на вылезавший уже совершенно неприлично зад, и сделал шаг к парню. В его освещенных тусклым светом лампы глазах отражалась злоба.

– А можно я тебя по роже сейчас дубьем съезжу, пару разов, а? – здесь он схватил парня за куртку на груди (то единственное место, где куртка не имела явно выраженных следов грязи) и с силой тряхнул. Возможно он думал, что парень после такого сразу согласиться с любым его предложением, но реакция его оказалась не совсем той, на которую он рассчитывал. Под ногами его послышалось тихое журчание. Младший сержант опустил глаза вниз – из штанины парня на пол потекла тонкая струя желтой жидкости.

– Э-э-э! Ты чего творишь, мудень…

– Не, Вась, с нами он сегодня точно не поедет, – резюмировал всю эту нелепую сцену сержант и снова громко засмеялся. Он был из смешливых. Вася же, уже и сам понимая, что сажать такого фрукта к себе в машину было бы делом неприятным ни для него самого, ни для машины, чтобы сохранить свое лицо, шлепнул его на прощание по спине дубинкой и громким, слегка хриповатым голосом, отпустил его с благословением ко всем половым чертям. – Ну а ты чего пялишься, а? Ты типа перец такой, да? – набросился он почти сразу на другого парня, который всё это время стоял неподвижно и ничего не говорил. Младшему сержанту нравилось когда его боялись, это повышало его самооценку до небывалых высот, но во взгляде этого второго парня страха в этот момент он почему-то не увидел, что слегка его расстроило, так как в его представление это означало одно – «не уважает, сука». – Или чё, тоже дубья хочешь попробовать, а? – сигарета переползла из правой части в левую и из ноздрей пошел наружу дым от «Примы». Он шагнул в его сторону и ткнул его дубинкой в грудь. – А? – Его маленькие глазки прищурились, его левая рука давила в карман уже так сильно, что вниз поползли уже не только шаровары, но и трусы. Парень не ответил ему на его вопрос. – Не понимаешь, что я тебе говорю, а? – в этот раз он сильнее ткнул парня дубинкой в грудь. – Чурбан, что ли?

– Понимаю, – наконец ответил он тихо и спокойно, и в этот момент обоим милиционерам показалось, что они увидели слабую улыбку у него на лице.

– А чё ты лыбишься-то, а? – младший сержант приблизился к парню так близко, что тот чувствовал жар от сигареты на своем подбородке.

– А потому что ты… – замолчал он на несколько секунд, замолчал лишь для того, чтобы дать второму парню время окончательно выйти за дверь.

– Потому что я что?… – прошипел ему младший сержант, в предчувствии чего-то в этот раз интересного и тут он действительно не ошибся.

– Потому что ты пидор, – наконец, резюмировал тот и тут же, видимо для окончательной убедительности своего аргумента, отвесил ему всей своей не по-детски увесистой пятерней по физиономии такой шлепок, что сигарета вылетела у него изо рта как трассирующая пуля и угодила прямо в открывшийся в этот момент рот стоявшего в нескольких метрах от них сержанта.

– Да, Андрюша, да, друг мой любезный… – подполковник, невысокий полный мужчина лет пятидесяти с добрым красным лицом, долго и упорно рассматривал фотографию в паспорте и лицо стоявшего перед ним парня. Он кряхтел, он чесал голову, он одевал и снимал очки, но так и не мог поверить, что лицо того, кто смотрел на него с документа и «это» лицо принадлежало одному и тому же человеку. – Как же тебя так угораздило-то? Ведь по-хорошему тебя просили – приди. Ведь вот послушался бы сразу, так ведь глядишь и… и… выглядел бы огурчиком… Так ты ведь нет, не послушал. Так ты, ведь, вместо того, чтобы прийти еще и с милицией начал драться! Да, Андрюша, да, друг мой любезный… А эти-то тоже ведь звери, ведь видят парень молодой, ведь понятно, что испугался, сдурнул, ан нет. Ах, какие звери! Ах, пожаловаться бы на них! Ведь это же никуда не годится. Они тебя там что, по лицу ногами били что ли?

– Пол скользкий, товарищ подполковник, сам поскользнулся и упал, – с улыбкой на опухших губах, прищуривая единственный, не заплывавший полностью глаз, спокойно отвечал ему Антон.

Подполковник вздохнул и покачал головой.

– И много раз ты так падал, друг ты мой любезный?

– Говорят много!

– Ай сволочи, ай звери! Ну ничего, брат, ничего! Ты их тоже там неплохо отмутузил. Младшому, говорят, челюсть выбил, да портки порвал. А у второго ожег горла. Сигарету с испуга сожрал свою, говорят! Да, друг, да… – несколько секунд подполковник помолчал с миной на лице, потом не спеша взял печать, дыхнул на нее пару раз и сильным шлепком поставил штамп в деле, которое лежало у него на столе. – Ну ничего. Слабых армия калечит, а сильных лишь сильнее делает.

Вечером следующего дня на перроне вокзала города Малая Вишера, закутавшись в большую не по размеру куртку, стоял молодой парень. В ожидании последней электрички на Петербург он переминался с ноги на ногу, дышал на замёрзшие пальцы рук и часто оглядывался, будто опасался того, что рядом вдруг может появиться кто-то, кто может вмиг разбить его только что начавшую воплощаться в жизнь мечту. Мысли кружились в его голове быстрым водоворотом. Прошли уж почти сутки, а он так и не мог прийти в себя от событий той ночи и продолжал пребывать в каком-то странном состоянии подвешенной реальности. Временами ему казалось, что за ним следят, казалось, что кто-то устроил с ним какую-то странную игру, которую вот-вот, в любой момент, может быстро закончить. Наконец, ему казалось, что это всё иллюзия, что не было ни вокзала, ни ментов, не было его разбитого носа, этих денег и слов Тохи, сказанных ему в самое ухо там, на грязном полу в зале ожидания. В такие мгновения он крепче сжимал замерзшими пальцами поношенный рюкзак в руке и чувство плотных пачек бумажек с лицами американских президентов внутри снова возвращало его в свой прежний мир.

Что стало с этим парнем после того, как он ушел? Этот вопрос он задавал себе потом всю оставшуюся жизнь. Зачем он сделал то, что сделал, зачем отдал ему свои деньги, зачем забрал куртку и паспорт, зачем назвался его именем? Он не мог забыть его шепот в свое ухо, ясный и четкий, шепот, воспоминание о котором, даже спустя много лет, заставляло всё его тело трепетать. «Слушай меня сюда и слушай внимательно! – его лицо было так близко, что нос его касался его волос, одной рукой он с силой держал его за ворот, прижимая голову к грязному полу. Сквозь неплотно прикрытую дверь были слышны приближавшиеся шаги по асфальту и в тот момент он хотел больше всего, чтобы это были те самые менты, которые шли за ним. В тот момент он боялся этого парня больше, чем их. – Здесь деньги, их много, – свободной рукой он сунул какой-то пакет в его рюкзак и подвинул его по полу ему прямо к лицу.

– С-с-с-пасибо.

– Твое спасибо мне не нужно. Ты возьмешь их и ты свалишь отсюда в город. Там ты пойдешь учиться на хирурга и ты станешь хорошим хирургом! Ты будешь делать как хотел – спасать людей, а не их убивать. И однажды, когда-нибудь потом, может через много лет, ты увидишь кого-то, кому очень нужна будет твоя помощь. И ты поможешь ему несмотря ни на что. Не из-за денег поможешь, не из-за славы, не из-за того, чтобы выслужиться перед кем-то, а так, потому что ты можешь, а ему очень надо. И вот это будет твоей благодарностью. Ведь, послушай меня сюда, Андрюха, – в этот момент дверь со скрипом отворилась и в помещение быстро вошли два человека в форме, но Антон не отвлекся, он продолжал держать его и шипеть ему прямо в ухо, – …всё добро и всё зло, которое мы делаем в этой жизни, к нам самим же и возвращается».

И хорошим хирургом он стал. Спустя много лет, когда он, после очередной операции, которая длилась без остановки восемнадцать часов, на протяжении которых он, фрагмент за фрагментом вырезал куски стекла и искореженного металла из живой человеческой плоти, вышел из операционной комнаты и качавшейся от усталости походкой пошел в гардеробную, к нему подошел главврач и тихим голосом, отведя немного в сторону, сказал: «только что привезли одного деда, Андрюша, но он не жилец, проникающее пулевое в сердце, так что смотри сам», он, не задумываясь ни на секунду, бросил курку и ключи от машины на стол и повернувшись к врачу сказал: «анестезиолог, две чашки крепкого кофе и сестры, которые еще могут стоять на ногах». И это было не напрасно. Надежда тогда все-таки была, и через несколько дней, уже выспавшийся и бодрый, он вошел к этому деду в палату и увидел его бледное, но живое лицо. Дед посмотрел на него долгим непонимающим взглядом. Тогда Андрей подошел к нему вплотную и протянул ему руку. «Я умер?» – услышал он его тихий голос и Андрей почувствовал, как горячие пальцы старика слабо сжали его ладонь. Тогда он нагнулся над ним так же близко, как нагнулся над ним тогда Антон, и тихо ответил: «Нет! Добро пожаловать в жизнь!»

Спустя много лет он вернулся в родной городок и попытался найти хоть какие-то следы парня, встреча с которым в далеком девяносто седьмом так сильно изменила его жизнь. Подполковник Лукин, уже старик на пенсии, единственный след тех событий который он смог отыскать, рассказал ему за банкой пива в беседке у собственного дома, что он действительно помнил избитого парня, которого привезли ему в военкомат менты под утро тогда, в ноябре девяносто седьмого. «Лицо его было похоже на яблоко, которое месяц провалялось на земле и половина которого была черная и сгнившая, а вторая еще более менее держалась». Насколько он помнил, после нескольких дней в госпитале его отправили куда-то в учебку под Каменку или под Псков, а оттуда вроде как прямиком на Северный Кавказ. Тогда там еще было затишье, хотя все знали, что это ненадолго. В итоге так и получилось, и вскоре снова разразилась война. Рассказал ему старик и про то, что уже потом, почти десять лет спустя, когда война закончилась и он дорабатывал свой последний перед пенсией год, к нему пришел какой-то лейтёха. Тогда этот лейтёха точно так же хотел найти похожего парня, так как он спас ему жизнь где-то под Шатоем, когда боевики взяли его в окружение. Лейтёха рассказал ему, что искал этого парня везде, но все те, кого он спрашивал о нем, лишь пожимали плечами и говорили, что действительно вроде был такой, но что уже под самый конец войны он вдруг исчез, оставив оружие и награды и что больше никто и никогда его не видел.

– А вы что сами думаете, где он теперь? – спросил тогда Андрей у хозяина. Несмотря на несколько банок выпитого пива, его руки после откровений старика заметно дрожали.

– Известно где, друг ты мой любезный, – задумчиво, после долгой паузы, проговорил старый подполковник, – либо здесь, – он неопределенно развел руками вокруг себя, – либо уже там, – показал он костлявым пальцем в безоблачное летнее небо. – Если здесь и увидишь его, отправь его ко мне, ведь и я с ним давно хочу пообщаться. Ну а если там… то там я и сам его скоро увижу.

Андрей кивнул головой и приподнялся из-за стола. Подполковник проводил его до улицы.