5.
Немолодой джентльмен поднял глаза от книги и приветливо улыбнулся ей, когда она плюхнулась в сиденье рядом. Кати хотела ответить ему этой маленькой взаимностью, но на душе было настолько паршиво, что она не смогла выдавить из себя даже самую слабую улыбку. Впрочем, мужчину это нисколько не задело и он, снова опустив глаза в книгу, продолжил чтение. Несколько минут Кати сидела неподвижно, погруженная в свои мысли и пыталась привести свои чувства и эмоции в порядок. Но когда она в следующий раз повернулась к окну, она увидела название книги на обложке. Это был Roberto Bolaño «2666» и эта книга была на испанском.
– ¿Le gusta el libro? 79– тихо спросила она, – Muy triste. Como toda la vida del autor 80, – легкая улыбка появилась на ее уставшем лице.
– No me parece triste 81, – ответил он и по акценту его она поняла, что он был не был из Испании, впрочем, акцент его не походил и на латиноамериканский. То единственное полезное знание, которое она смогла вынести из их общения с Анхелом и Хэсусом.
– Pero su vida está. ¿De donde está usted? 82– спросила она, но он не понял вопроса и она повторила, в этот раз уже на английском. – His life was very tragic, he was dying while writing this book. It was published after his death. Where are you from? 83
– That’s why I find it so fascinating, 84 – проговорил он все тем же самым акцентом, нисколько его не меняя и не подстраивая под новый язык. – I’m from Russia. Alexander is my name. 85
Она внимательно посмотрела ему в лицо. В этот раз уже с удивлением. И первая и вторая часть его ответа удивила ее, и какая именно часть удивила ее больше, она не могла бы сказать с точностью.
– My name is Kate, 86– наконец произнесла она тихим голосом. – Меня зовут Екатерина, – добавила через несколько секунд уже по-русски.
Александр вставил закладку в книгу и положил ее на столик перед собой.
– Очень приятно! – он протянул ей руку и она заметила, как случайно вылезли из под белой рубашки новенькие «Omega Seamaster». В таких вещах она разбиралась очень хорошо.
– Взаимно! – ответила она ему и в этот раз улыбка на ее лице была уже настоящей. – Летите в Россию?
Не совсем…
В те восемь часов полета они говорили о многом. О книгах, об искусстве, об изменениях климата, о ценностях современной глобальной цивилизации. Александр был существенно старше Кати. Он мог бы быть ее отцом, да даже дедом мог быть при определенных обстоятельствах, но странное чувство, с первых же минут их разговора она почувствовала, что ей он был гораздо ближе чем Джефф, этот тридцатилетний мальчик со своей разорванной задницей, который лежал где-то там, далеко внизу и позади на животе в больнице города ее несбывшейся мечты. Александр был серьезнее его, умнее и, что было приятнее всего, богаче. От него веяло чем-то хемингуэйским, чем-то таким по-мужски приключенческим, ассоциирующимся с длинными седыми волосами до плеч, белыми штанишками и аккуратной бородкой на фоне заходящего солнца рядом с собственной яхтой. И Кати это не могло не нравится. Он говорил тихо и спокойно, будто знал цену себе и каждому своему слову. Он никогда не перебивал, но, начав говорить однажды, не давал перебить уже и себя и всегда доканчивал свою начатую мысль.
Она спросила его про то, что делал он в Америке и он рассказал, что несколько месяцев назад купил себе в Майами дом и что теперь жизнь его проходила между Россией, Испанией и Америкой, что в каждой из этих стран его что-то связывало и каждую их них он считал теперь своим домом. Этот ответ показался ей более чем достойным. Он рассказал ей про свою дочь, про двух маленьких сыновей, про жену, которая родила ему этих детей, но с которой после нескольких лет совместной жизни, из-за «несовместимости характеров», они вынуждены были расстаться; рассказал он ей и про свою работу, вернее бизнес, который он оставил теперь на управление другим для того, чтобы посвятить чуть больше времени самому себе. Он хотел даже рассказать ей о новшествах, которые ввел он в компании для максимизации отдачи на активы, но Кати еле заметно зевнула, когда он начал вдаваться в эти подробности и Александр, поняв это как тонкий намек, быстро сменил тему.
– Александр, вы… – начала она, когда их самолет уже начал снижаться и тут он в первый раз прервал ее речь.
– «Ты», если вы не против, конечно. Это «вы» заставляет меня лишний раз думать о годах. Я же не ощущаю себя старым.
– Ты, – проговорила она и на лице ее вспыхнул легкий румянец, который Александр тут же подметил. – Ты летишь дальше в Москву?
– В Санкт-Петербург. Да, но не сразу. Я сейчас лечу в Барселону и там останусь на несколько дней. В Питере я буду на следующей неделе.
– Бизнес?
– В этот раз охота, – ответил он с улыбкой.
– Мой следующий рейс будет только через четыре часа и я… и мне… – она сбилась и взглянула на Александра. Возможно, она хотела, чтобы он помог ей, но он молчал и все тем же хеменигуйским взглядом рассматривая ее лицо, будто она была не человеком, а какой-то картиной, которой он никак не мог налюбоваться. – Я была бы очень рада, если бы вы… ты составил мне компанию эти несколько часов.
– С удовольствием! – без лишних раздумий, будто эта фраза вертелась у него на языке, ответил Александр. Кати ничего не ответила на это, она лишь улыбнулась и отвернулась к окну, рассматривая, или в этот раз уже делая вид, что рассматривает появлявшиеся из-под облаков ландшафты Иберийского полуострова. Это удовлетворенное молчание оба сохраняли до самого приземления.
Но на рейс в Москву Кати в тот день не села. Как не села на все последовавшие в четыре дня рейса. Лишь только они сошли с самолета, Александр сделал ей предложение от которого она решила не отказываться, и через три с небольшим часа поездки на скоростном поезде, они вышли из Estación de tren de Barcelona Sants и сели в ожидавшее у самого входа такси. Чуть больше чем через час они уже сидели на террасе с видом на вечерний город, за которым утопало в лучах золотистое солнце.
Кати вступила на землю российской столицы через четыре дня. За это время золотое кольце Джеффа сменилось новым кольцом помолвки, в этот раз с бриллиантами и новая сказка ее жизни приоткрывала перед ней свои золотые двери.
Но история с Джеффом здесь не закончилась. Он был настойчив. Окончательно протрезвев и поняв, что Кати уехала, он попытался вернуть ее назад. Несколько дней сряду он звонил на ее американский номер, но голос, который, наконец, прервал череду бесплодных гудков динамика, был вовсе не голосом Кати. Он вообще не был женским. «Чувак». Парень с той стороны трубки называл его «чуваком», видимо поняв по осипшему голосу родственную душу. Его звали Хэнк и он был родом из Техаса, он работал плотником и мечтал эмигрировать в Канаду, поскольку….
– Хэнк, послушай меня, где Кати, Хэнк? – бросил ему Джефф, не желая больше слушать полную версию ответа Хэнка на то, кто он такой и что у него делает телефон его жены.
– Чувак, я достал телефон из стены, чувак. Не знаю лично твою Кати, чувак, но если она твоя жена и она его так туда вогнала, то лучше забудь о ней. Блин, она больная, чувак, реально забудь…
– Слушай, слушай!
Но Хэнк не стал слушать. Трубку взял кто-то другой, более серьезный, по крайней мере по голосу. Это был менеджер отеля. Он не назвал своего имени и сразу спросил, была ли женщина, проживавшая неделю в его отеле, его женой.
– Да, моя жена, чувак! – почетное звание «чувака» перешло теперь к нему.
– Ваша жена нанесла материальный ущерб нашему отелю на шестьсот долларов, включая работу, материалы и налоги. Поскольку она покинула отель, не внеся компенсацию за ущерб и заблокировала свою банковскую карту, мы будем вынуждены…
Но Джефф не стал слушать, что они будут вынуждены и бросил телефон подальше от себя. Лишних денег у него не было и боль в анусе, кольнувшая его так сильно, что он даже поморщился, как бы намекнула ему на всю сложность его материального положения.
Через несколько дней он снова мог ходить, правда походка его не отличалась особой грацией и, как смеялся над ним потом еще долгое время толстый Тайрон, ходил он так, как будто только что вышел из негритянской тюрьмы. Через две недели он уже не плакал при хождении в туалет по большому и через месяц почти полностью решил эту свою проблему со здоровьем. Его пьянки не стали меньше, но каждый раз, когда речь шла о программе празднований, он был ярым сторонником того, чтобы больше тратить именно на бухло, а не на фейерверки.
Проходило время, он забыл о боли, но Кати забыть он так и не смог. Через несколько дней он снова позвонил на ее номер в надежде на то, что Кати, приехав в Россию или Европу, или может осев где-то здесь, в Америке, слегка отойдет от первого приступа злобы, восстановит телефон и, наконец-то, возьмет трубку, но проходили дни, а номер ее по-прежнему был не активен. Видимо, сим-карта была уже где-то в помойке, а тем, что осталось от нового Айфона после его вхождения в стену, пользовался уже несколько дней Хэнк или этот второй чувак, который представился как менеджер. Единственная нить между ними была порвана, единственная, за которую он мог потянуть отсюда.
Через несколько дней он подал запрос на российскую визу. Лишний денег у него не было, но он смог раздобыть нужное количество. Банк заблокировал его кредитку слишком поздно, и он предусмотрительно снял с нее заранее все доступные деньги. Чуть больше трех тысяч долларов в общей сложности. На эти деньги он хотел ехать в Россию, в Москву, в этот загородных дорогой коттедж ее предков. Он смутно помнил где находился он в этом неизвестном для него городе и стране, но помнил как он выглядел (он не знал, что в России все дорогие коттеджи выглядят примерно одинаково). Дни на пролет он готов был рыскать по всем окраинам азиатской столицы, чтобы найти ее. Но отец Кати, старый дипломат со старыми связями, лишил его этой ненужной проблемы. Его запросу на визу отказали, мотивируя это вопросами национальной безопасности и какими-то там черными списками, в которые Джефф был внесен (так ему негласно сказал работник российского посольства, когда Джефф, почти со слезами на глазах пытался уговорить «товарища» сделать хоть что-то).
Ему оставалось одно – бомбить сообщениями ее страницу в Фейсбуке. Каждый день новые сообщения, новые мольбы о прощении, новые обещания, какие-то фотографии себя, какие-то фотографии цветов, статусы на странице, которые она должна была видеть и которыми должна была проникнуться. Но она не видела. Его сообщения не читались. Как не читались и сообщения всех тех, кого он просил ей написать. С момента отлета из Америки, Кати в Фейсбук не входила. Ее след для него был потерян.
И вот уже почти год спустя, гуляя зимой с запрятанной в бумажный пакет бутылкой пива по Центральному парку, проходя теми дорожками, которыми ходили они тогда вместе, он вспомнил ее «интересно, куда деваются утки зимой? За ними кто-то приезжает и забирает?» Он вспомнил ее улыбку, ее голос, ее смех, вызванный тем, что он тогда не понял этой фразы (он не понимал ее до сих пор), потом он вспомнил ее грациозную фигуру в сапогах на высоком каблуке, удалявшуюся по дорожке, она повернулась к нему и снова улыбнулась вот здесь, на этом самом месте, рядом вот с этим вот деревом! С того дня прошел всего лишь год, а жизнь его так погано изменилась. Он вспомнил толстозадую Донни с волосатыми подмышками, от которой воняло потом хуже чем от Тайрона (но это уж было слишком большое преувеличение), с которой проснулся он сегодня утром и рвота, которая и так стояла уже у самого почти его горла, вырвалась, наконец, наружу, на его ботинки и на этих самых уток, которые, доверившись, подошли к нему теперь почти вплотную, в надежде получить дармового хавчика и теперь, облеванные, бросились, жутко крякая и тряся головами в воду.
Но удача все-таки улыбнулась ему однажды. Правда, улыбнулась незначительно и слабо, самой малой непродолжительной улыбкой, скорее даже ухмылкой на ее теперь вечно недовольной, обращенной к нему, роже. В этот день у Кати был день рождения. В тот день, накачавшись пивом, он сидел дома и с ностальгией рассматривал их совместные фотографии. На одной из них он увидел ее подругу. Какая-то бабища из России, которая приезжала к ним погостить на неделю. Он предложил ей поселиться на эти несколько недель в одной из маленьких комнат на втором этаже его дома, но она посмотрела на Кати и засмеялась. Ее отец был каким-то там министром и у нее уже давно был оплачен номер в пятизвёздочном отеле.
– Привет, Марина! – начал он свое сообщение к ней в Фейсбуке. – Сегодня у Кати день рождения. Хочу позвонить ей, но не знаю ее российского номера. Не подскажешь? – краткое сообщение в ее адрес. Тупая попытка вернуть то, что когда-то он так глупо потерял. Отправив это сообщение, отправив впопыхах, он вдруг поморщился. Не так надо было его адресовывать! Не так надо было его начинать, продолжать, заканчивать! Он должен был начать с другого. Типа «привет, как дела» или «давно не виделись» или «что нового». Установить контакт, втереться в доверие, может надавить на жалость и потом, воспользовавшись моментом, узнать телефон и вообще узнать как можно больше о Кати. Но он, как последний идиот, как какой-то отмороженный необразованных тип, отправил сообщение просто так, просто на удачу. – Как у тебя дела, кстати? – отправил он ей вдогонку, отправил через несколько минут, добавляя к этому какой-то смайлик, которыми по жизни никогда не пользовался. Вот она прочитала, вот печатает, вот первое «привет!», вот снова печатает и вдруг лаконичное – «конечно, вот номер…» Джеф вздрогнул, снова резнула какая-то боль, но в этот раз это уже был не анус, а сердце, оно сильнее забилось в груди. Марина продолжала что-то печатать, но он не смотрел уже на ее сообщение, оно ему было не интересно, как и эта Марина, как и вся ее жизнь, как и жизнь каждого пользователя этого гребанного Фейсбука, кроме ее одной. Ее! Одной!!!
Дрожащей рукой он перенес ее номер с экрана в телефон, нажал на кнопку вызова и тут же сбросил. Было не хорошо. Сердце билось в груди так сильно, что тело его даже вздрагивало на стуле. Он поднялся со стула, подошел, почти даже подбежал к холодильнику, и достал оттуда бутылку «Столичной». Не наливая, а так, из горла, он сделал несколько больших глотков, поставил на стол и быстро вернулся обратно к телефону. Водка приятно пробежалась по жилам и через несколько минут стало легче. Первые надежды, пускай даже самые отдаленные, начинали медленно вырисовываться в его сознании.
Он набрал ее номер еще раз и снова сбросил. Нет, это было неправильно, даже глупо. Она увидит американский номер и тут же его сбросит, кто еще мог звонить ей из Америки, кроме него? Он нашел в телефоне приложение «Вибер». С него он сможет позвонить на ее сотовый и его номер не высветится у нее на экране. Но руки по-прежнему тряслись так сильно, что первый раз он попал случайно или по привычке вместо «Вибера» в находящийся рядом «Порнхаб». Впрочем, через минуту у него все получилось и он, с замиранием сердца, так, как если бы за ним стоял кто-то с пистолетом в руке и целил ему прямо в затылок, слушал отдаленные гудки в трубке. Через несколько секунд что-то треснуло, что-то зашуршало, сердце замерло, как замерло, казалось, всё на этой планете в тот миг и голос, ее голос по-русски тихо проговорил: «Я вас слушаю».
– П-п-ривет, Кати! – сказал он ей еле слышно, на самом издыхании и тело его, окончательно ослабевшее, медленно съехало по стулу вниз. На том конце послышалась тишина, долгая, томящая, сводящая с ума. Казалось она длилась пол часа, два часа, сутки и вдруг щелчок прерванного вызова и дисплей снова вспыхнул у уха, информируя о том, что звонок был закончен. То было шесть секунд, шесть секунд тишины, шесть секунд не воплотившихся ни во что надежд.
Он набрал ее номер снова, набрал где-то минут через пять. Снова несколько глотков водки, снова жжение в горле, подавляющее образовавшийся там комок. «Я хочу тебя видеть! Я не могу без тебя!» – повторял он снова и снова про себя эти слова, те слова, которые он должен был сказать ей, которые должен был донести до нее. Но в этот раз звонок был сброшен, он отбросил телефон на стол и снова столичная потекла вниз по его внутренностям. Еще одни звонок, потом еще, и еще, и еще! Он не оставит ее просто так, он не сдастся, он будет звонить ей раз за разом, каждый день, каждый час, каждую, если надо будет, минуту. И когда-нибудь она ответит ему, когда-нибудь она захочет с ним поговорить, может даже встретиться, и тогда, и тогда…
Он набрал ее номер в очередной раз. Сотый или тысячный и вдруг… щелчок. Она нажала кнопку «говорить» и Джефф, трясясь от напряжения и страха, тихо замирая, проговорил: «Я хочу видеть тебя! Я не могу без тебя! Дай мне одну минуту… одну… хотя бы… пожалуйста! Я приеду к тебе… я завтра уже приеду в Москву… нам надо поговорить, нам…» С другой стороны послышался голос, но голос этот принадлежал уже не Кати. Разговор их, если это можно было назвать разговором, действительно длился минуту, даже меньше, и если быть совершенно точным, то пятьдесят четыре секунды. За эти пятьдесят четыре секунды мужской голос на той стороне, голос спокойный и твердый, с хорошо построенным грамматически и стилистически английским, но жутким русским акцентом, который так нравился ему в Кати, но который в этот раз пустил дрожь и страх даже в изрядно охмелевшее сознание американского экс-хазбента, рассказал ему про то, что что Кати больше не хочет с ним общаться. Голос так же рассказал ему про то, что Кати теперь счастлива с другим и что то время, которое по какому-то непонятному ему стечению обстоятельств она провела в Нью-Йорке, она считает худшим временем всей своей жизни. Голос рекомендовал ему забыть о ней раз и навсегда, и никогда и ни за что больше не вспоминать о ней, и что все его попытки приехать в Россию и найти Кати будут совершенно безрезультатными, но тут, правда, голос сразу оговорился, что если все-таки каким-то чудесным образом он телепортируется в «его» страну, то, вопреки всем гуманистическим ценностям, которые он, то есть обладатель этого голоса, несомненно, разделял, будучи человеком прогрессивным и либеральным, он устроит его уже и так развороченному в клочья петардой очку (он назвал его на британский манер «an arsehole») такой банкет, что тот будет ползать раком до конца своей жизни («like a fucking lobster») и что даже сам японский император почтит своей честью приехать к нему, чтобы сделать эскиз того, как должен выглядеть настоящий флаг, а не это маленькое красное пятнышко на большой белой тряпке.
Несмотря на то, что господин владел английским очень хорошо, Джефф очень слабо понял последнюю фразу, вернее, он почти не понял ее, так как часть слов в самом конце господин почему-то стал произносить уже совершенно по-русски. Ему послышалось что-то вроде «bleat», акцентированное на последнем слоге, но он мог ошибиться, так как слово «блеять» никак не соотносилось со смыслом послания, впрочем, как и лобстер, как и японский император со своим флагом. Однако общий смысл послания Джефф все-таки уловил. И смысл этот был прост – забыть Кати раз и на всегда.
Джефф медленно положил телефон на стол. Кто нажал на кнопку завершения звонка он не знал, но разницы в этом уже не было никакой. Ему снова вспомнилась Кати, ее изящное обнаженное тело на этой самой кровати, ее пухлые алые губки, запах волос и вдруг, портя весь этот мираж в сознании всплыл образ Донны, ее пухло рябое лицо с двойным подбородком, какой-то фикальный аромат, который даже перебивал запах даже ее духов, и волосы у нее на интимных местах. Тут же он вспомнил, как однажды, проводя рукой вниз по ее пухлому телу, он случайно залез рукой в это тараканье гнездо и снова рвота, переработанный ланч из китайского ресторана дядюшки Вонга, ринулась лавинным потоком на ноги и одежду.
Господин, с которым Джефф имел удовольствие говорить, был Александр. Закончив тогда этот странный разговор, он спокойно вернулся к праздничному столу. Свет был выключен, но на столе горело несколько свечей, что предавало особую романтику всему этому вечеру. Он протянул Кати ее телефон.
– Говорят русские и американцы не понимают друг друга, – проговорил он с легкой улыбкой, – но мне кажется, меня он понял очень хорошо.
– Так быстро? О чем вы говорили?
– Об императорской японской семье и про отряд раковых.
На мгновение лицо Кати вспыхнуло каким-то испугом, но тут же изменилось в улыбку.
– Ну а если серьезно?
– Если серьезно, то это не важно, – он слабо улыбнулся, – важно лишь то, что звонить он тебе больше не будет.
Кати поднялась со стула, обошла вокруг стола и медленно опустилась ему на колено. Ее большие темные глаза, подсвечиваемые желтым светом свечей, пустили по его телу приятную дрожь. Он чувствовал аромат ее кожи, ее волос, духов. Ее глаза, большие и наполненные страхом, смотрели на него в упор. Чего она боялась? Кого? Его или того ублюдка, который остался по ту сторону океана. Он смотрел в эти глаза и видел океан внутри.
Точно такие же глаза увидел он вдруг спустя много лет при вспышке зажигалки в подвале своего старого поместья, на удаленном от всей цивилизации острове.