– Клим, я хочу тебе сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться, – его голосом говорил Майкл Корлеоне из «Крестного отца», он смотрел этот фильм миллион раз и заученные наизусть диалоги прочно сидели у него в голове. – Хочешь работать на меня?! – теперь он уже был Тони Монтаной, замочившим жирного ублюдка, посмевшего стать у него на пути и благородно дающим шанс тому, кто был просто хорошим слугой.
Ему казалось, что это сложно – нажать на курок и отправить на тот свет не просто живое существо, а человека. Он думал, что его будут мучать кошмары, что будут являться призраки, слышаться голоса, видеться тени по углам. Что желание сознаться и сдаться будет терзать его так сильно, что он в бреду припрется в ближайшее отделение и сдаст себя с потрохами. «Я убивец!» Но там, где жил Тони Монтана, не было место для Родиона Раскольникова и эти восемь пуль, отправленных в тело Пахана, повернули его жизнь в совершенно другую сторону. Он почувствовал, что это легко, почувствовал себя охотником и судьей, каким-то героем, который сделал доброе дело человечеству, отправляя под землю эту неизвестно каким образом уродившуюся девиацию из органических белковых соединений под названием «Пахан».
– Ты в порядке? – Рома положил руку ему на плечо и в первый раз в жизни Александр почувствовал, что рука его друга слабо дрожала.
– В полном! – Александр повернулся к нему и на лице его уже была улыбка. В тот миг он уже знал, что больше никогда не будет продавать кассеты в старом ларьке. В ту ночь он спал как убитый, так, как не спал уже многие годы.
Так положили они начало. Александр отошел от уличной торговли, а Рома не ходил больше в дальнее плавание. Лейтенант Шабаев продолжал приезжать на недавние сцены разборок криминальных структур, не находя там ничего, что могло бы хоть как-то компрометировать друзей. Из тех, кого крышевали они до этого, они превратились в тех, кто крышевал. Они быстро смогли собрать сильную команду и смогли дать отпор даже черным, которые, естественно, просто так сдавать позиции не хотели. В той войне они потеряли многих, но за каждого потерянного в бою враги их теряли нескольких. Во многом успех друзей был обязан их структуре и организации. Оба с высшим образованием, оба прошедшие армию в звании офицеров, они строили не бригаду, они строили государство, со своей армией, со своей экономикой, со своим сводом морально-этических норм, который так импонировал обычному бедному люду тех времен. Всё это вкупе делало их в глазах многих не бандитами, а властью, альтернативной коррумпированному режиму государства. Именно тогда они стали «охотниками». Тогда, решив бороться со злом до конца, они приняли решение «выдергивать» самых опасных тварей и отвозить их на остров, где те могли бы почувствовать настоящую ценность жизни хотя бы на несколько минут. И эта охота продолжалась даже после смерти Ромы, она продолжалась до того самого дня, как Александр, проснувшись с больной от похмелья головой, обнаружил повешенным в чулане старого дома тело своего брата.
Он понял, что что-то пошло не так еще тогда, как покрытое трупными пятнами тело брата опустилось на прогнивший пол. Он не мог сделать такое сам с собой, хотя бы даже физически. Какая-то сила, кто-то извне сделал это с ним. Но кто? Тлетворный запах, трупные пятна, эти странные звуки в доме и это существо, в которое они стреляли тогда в два ствола и которое ушло от них, как казалось, без единой царапины. Всё это было для него непостижимо. Он не верил в чудеса, а уж тем более в приведения и в вылезавших из-под земли мертвецов. Но научными терминами, которыми он привык объяснять все вещи вокруг себя, он не мог объяснить ничего из того, что происходило.
– Диана! – прошептал он и Диана открыла глаза. Солнце светило уже совсем низко и его рыжие лучи медленно ползли по тусклым обоям стены напротив.
– Что? – она приподняла голову над диваном и осмотрелась. Та же комната, те же ободранные обои на стенах, два тела, вернее их очертания, накрытые одной простыней где-то в углу. Это был не сон и новое осознание реальности пустило мурашки по ее коже.
– Слышишь?..
– Что я должна слышать?!
Отец не ответил ей. Он замер, прислушиваясь. Прошла секунда, вторая, третья, и вдруг… звук, тихий, ясно различимый откуда-то снизу, из подвала. Это был звук цепей. Будто там кто-то был, кто-то живой, или, по крайней мере, подвижный, кто бродил по подвалу, волоча за собой все эти цепи. Но как такое могло быть? Ведь единственный, кто был там это Андрей, а Андрей теперь…
– Там… кто-то… есть?.. – прошептала еле слышно Диана и страх в ее голосе почти полностью поглотил последнее слово. Александр не ответил ей. Он приподнялся и Диана увидела, как сильно дрожала его рука, в которой он сжимал револьвер. Ответ был ей очевиден – да!
– Ничего не говори! Тихо!
Звук цепей затих, но на смену ему пришел звук новый, звук еле слышных шагов. Держа перед собой пистолет, Александр подкрался к двери в подвал и беззвучно закрыл ее на щеколду с внешней стороны. Так же тихо он вернулся к Диане и встал рядом, взводя курок и целясь пистолетом в темноту, туда, где была дверь.
Звук шагов послышался вновь, в этот раз дублируемый скрипом прогнивших досок ступеней и вдруг… щелчок. Кто-то надавил на ручку двери и потянул ее на себя. Но дверь уперлась в щеколду и не пошла дальше. Пот тек по лицу Александра, он тек по лбу, подбородку, спине. Рука с револьвером дрожала так сильно, что он схватил рукоятку двумя руками. Щеколда была слабой, да и сама дверь была такой, что ее можно было выбить с легкостью ногой. Если бы оно, это существо, приложило бы хотя бы малую долю усилий, дверь с легкостью бы развалилась. И Александр ждал этого, к этому он был готов.
Снова щелчок. Снова скрипнула и пошла вниз заржавевшая до черноты ручка, снова дверь ударилась в щеколду и снова осталась неподвижной. Еще немного и палец Александра нажал бы на спусковой крючок, пуля пробила бы и дверь, и того, кто стоял за ней. Насчет двери он не сомневался, но вот насчет того, кто стоял за ней… здесь сомнения у него все-таки были.
Он ждал третьего рывка. Третьего удара, гораздо более сильного, чем два предыдущих, чтобы попасть наверняка, чтобы убить уже безо всякой доли сомнений. Но его не последовало ни через секунду, ни через минуту. Тот, кто был с той стороны, видимо, точно так же замер в ожидании. Александр сделал шаг вперед. На мгновение у него появилась мысль окрикнуть этого мерзавца. Если бы он подал голос с той стороны, он высалил бы в него целую кучу пуль, как сделал он это когда-то давно с жирным Паханом. Но он умел выжидать и он ждал. Через минуту, а может две, а может даже и десять (в этом подвешенном состоянии они оба потеряли ощущение времени) послышался новый звук, в этот раз более громкий. Заскрипела дверь, но звук этот был уже другим.
– Он выходит наружу! – голос Александра изменился и Диана слышала, как громко отстукивали барабанную дробь его зубы.
– Он уходит?
– Да! Только куда?! Тихо! – Александр снова замолчал, глотая воздух и задерживая дыхание. То же сделала и Диана. Сквозь звуки маятника, сквозь легкие завывания ветра в крыше, сквозь неплотно прижатую раму окна они слышали, как кто-то шагал с той стороны. Кто-то шел вокруг дома, шел к входной двери!
– Мамочка!.. – страх заставил Диану заплакать и крупные слезы покатились по ее щекам. Слезы испуга. Александр же, хоть и заметно нервничал, держался спокойнее.
– Держи! – он всучил ей в руку револьвер и лишь только та нацелила его на входную дверь, быстро подбежал к стене и взял стоявший у шкафа карабин. Он тут же сел на стул (стоять неподвижно он не мог, так как ноги его сильно дрожали) и навел красную точку прицела в центр двери.
Снова послышался скрип доски, снова чьи-то шаги. И вдруг стук… Ясный, громкий, отчетливый. Стук костяшкой кулака или каким-то твердым предметом по деревянной двери. Кто-то стоял за дверью! Кто-то хотел войти к ним! Диана взвизгнула так, как взвизгнула бы маленькая собачонка. Пистолет даже не дрожал, а дергался уже в ее руке. Сквозь слезы она не видела уже двери и ствол задрался куда-то вверх, поверх дверной коробки. Александр видел это даже с расстояния. Он хотел сказать ей, чтобы она прицелилась лучше, но снова стук. Стук… Стук… Стук… Ясно, отчетливо, без спешки и страха.
– К-к-кто? – проговорил еле слышно Александр. Голос Клима вырвался у него из груди. К-к-к-клима, трусливого здоровяка, обоссавшего свои штаны при первом собеседовании с ним на работу. Никто не ответил. В ответ была тишина, лишь мерный звук постукивания маятника, лишь звук колотящегося сердца в груди. И вдруг снова: стук… – один, стук… – второй, стук… – третий. Громко и дерзко. И вот наступил момент, которого так ждал Александр. Он нажал на спусковой крючок один раз, потом второй. Первая пуля (чуть левее), и сразу за ней вторая (чуть правее), прошли через дверь, сквозь тело этого существа и улетели куда-то в лес. Поток пороховых газов поднял пыль с пола и закрутил ее маленькими сияющими звездочками в последних лучах вечернего солнца. Попал он или нет?! Убил?! Энергии выстрела с такого расстояния хватило бы даже на то, чтобы пробить лист стали. Но что это?! Он опустил карабин вниз и ствол уперся в почерневший от старости пол. Он смотрел и не верил своим глазам. Страх и удивление отпечатались на его лице. Сначала страх, потом удивление, потом снова страх. С дверью, в которую он только что выстрелил, было что-то не то!
2.
Первое сентября девяносто пятого года. Этот день ей запомнился очень хорошо. В этот день ее отец, объехав вокруг школы, высадил ее из переливавшегося солнечными лучами Мерседеса прямо перед входом, на глазах у пялившихся на крутую тачку одноклассников и одноклассниц. Отец первым вышел тогда из машины, открыл ей дверь и она, с лицом полным спокойствия (что было совсем не легко), но разрываемая изнутри совершенно новыми ощущениями, подошла к одноклассникам с большим и дорогим букетом и спокойно проговорила «я думала, что вы уже внутри». Наступила пауза. Несколько секунд никто не решался говорить, никто и не мог говорить, и вдруг все, в один голос, будто кто-то вырвал одновременно кляп изо рта каждого из них, затараторили: «Вау! Это ваша новая машина?», «а сколько стоит?» и «а можно я с вами домой поеду?»
Тот день поделил ее жизнь на до и после. Вечером она вернулась домой другой. Перерожденной. До была странная девочка, молчаливая и задумчивая, копившая на завтраках и покупавшая дешевую помаду в ларьках, Диана, которая ездила домой на двадцатом троллейбусе, пытавшаяся отвязаться от единственного своего ухажера – долговязого Кузи, изо рта которого несло хуже чем из общественного туалета на провинциальном вокзале, Диана, которая сторонилась компании богатых сверстников, потому что всё, о чем говорили они, было ей чуждо; в тот день эта Диана умерла, и на месте ее родилась Диана новая, «леди Ди», как стали называть они ее позже. С особым чувством достоинства, по-прежнему не особо говорливая, но слова которой теперь уже имели вес, Диана, которую привозили и увозили из школы на иномарке, Диана, которая ездила за границу и которая, в последних классах школы, ходила на уроки уже с переносным телефоном.
– В эти выходные мы отмечаем мой день рождения, – услышала она однажды голос на перемене прямо над собой, голос, который вынудил ее оторваться от учебника по английскому. Это была Нина. Толстая грузинка с большим орлиным носом и волосами до пояса. Ее папа держал пару ларьков на Юноне. Она с гордостью рассказывала об этом всем, только она не называла их «ларьками», она называла их «павильонами». Она была самой богатой во всем классе. Была! У нее не было ни друзей, ни подруг, но была масса тех, кто себя такими называл, были подхалимы и жополизы, пресмыкавшиеся перед ней лишь ради того, чтобы Нина, как-нибудь потом, снизошла до их тощих, экономивших на завтраках задниц и отдала им что-то не нужное или затасканное из своей одежды или что-то недоеденное на перемене, что уже не влезало даже в ее, размером с зернохранилище, брюхо. – Я хочу пригласить тебя к себе на день рождения! – Нина села на край парты рядом и парта затрещала под ней, будто на нее села не пятнадцатилетняя девочка, а проехалась тяжелая военная техника. Та Нина, которая раньше не здоровалась с ней даже на улице, теперь хотела пригласить ее к себе на днюху! Это было так мило! Она должна была вскочить со стула, броситься к Нине, поцеловать ее в ее пухлые, уже с маленькими черными усиками, губы. – Я тебе расскажу сейчас какой подарок я хочу, а потом на твой день рождения…
– Нина, – Диана перебила ее с легкой улыбкой и ее взгляд, оторванный от «Present continuous tense», взгляд спокойный и самоуверенный, пробежался по всей нелепой фигуре одноклассницы и, наконец, остановился на ее черных глазах. – Вчера папа купил мне новый компьютер и в эти выходные ко мне придут девочки. Я не смогу прийти на твое день рождения и поэтому, – ее голос звучал спокойно и твердо, голос той, кто больше никогда и ни за что больше не будет заискивать ни перед кем, кто больше никогда не будет просить ничего у дригих, – мне совершенно всё равно, что ты хочешь на своей день рождения.
Парта снова затрещала. Нина усиленно заерзала на ней задом. Ее глаза, большие и черные, забегали по классу, по другим партам, по алфавиту над доской, по портретам Тургенева и Пушкина на стенах, по гудевшей и мигавшей лампочке над учительским столом, по неподвижным лицам одноклассников, замерших в ожидании того, что же будет дальше. Снова треск и вдруг… слезы. Сначала потек один глаз – левый, а потом и правый. Они ручьем покатились по ее лицу вниз, смывая тушь с ресниц и превращая ее в отъевшегося на бабушкиных хачапури грустного клоуна Пьеро.
Диана снова опустила свои глаза в книгу, она не смотрела больше на Нину, но будто откуда-то издалека она слышала плач, треск парты, быстрые удалявшиеся шаги в сторону двери. Она не видела взглядов одноклассников, полных одновременно уважения и страха. Взглядов, которые в последствии стали для нее чем-то совершенно привычным.
В начале двухтысячных отец отправил ее учиться за границу, в Лондонскую Школу Экономики. Это образование стоило немало денег, но Александр мог себе уже это позволить, его дела в те времена шли по восходящей. Из мелкого торговца он уже превратился в большую фигуру, щупальца которой простерлись уже куда дальше местного рынка. К тому времени они уже не жили в тесных квартирах новых районов, а перебрались на Петроградку, где, за большим металлическим забором и круглосуточной охраной, оставлял отец уже свой новый внедорожник.
Образование это далось ей совсем нелегко, но благодаря своему упорству, благодаря общей сообразительности и мотивации, он смогла окончить университет с довольно неплохими результатами и быстро найти себе работу. Отец не хотел, чтобы она возвращалась обратно. Он строил себе запасной аэродром и дочь, которая сумела бы пустить корни в другой, «более цивилизованной» стране, вполне вписывалась в картину его мировоззрения. Но как бы она ни старалась, за те несколько лет, которые прожила она в Лондоне, она не смогла выбиться дальше чем менеджер какого-то низшего звена в какой-то второсортной компании, которая занималась импортом березовой фанеры, идущей из России.
Тем временем отец в России строил бизнес империю. Еще недавние бандиты превращались в людей уважаемых, «респектабельных» как писали про них местные газеты, не без подсказок самих же этих людей, которые владели этими газетами. Бывшие стрелки становились сотрудниками служб безопасности, их бригадиры – директорами. Бизнес плавно перетекал из подъездов и простреленных автомобилей в сферу финансово-юридическую и такие слова Александра к Петро, сказанные еще каких-то несколько лет назад, как «надо их убрать» означали уже ни что иное, как стратегию на финансовое выдавливание конкурента с рынка.
Но несмотря на всю свою преданность, парни с переломанными носами, ставшие с годами уже взрослыми мужиками, годились в этих новых экономических реалиях лишь на монотонную тупую работу, которая вымирала по мере усложнения бизнес-процессов. Компаниям нужны были люди новые, с хорошим образованием, с целыми и не свороченными на сторону носами и не лезущие в драку друг с другом при малейшей возможности, как это нередко случалось даже во время конференций.
Диана долго смеялась, когда, приехав однажды в отпуск к отцу, который тогда уже окончательно перебрался в большой загородный дом, она услышала историю про ее бывшего водителя и одновременно телохранителя, парня доброго и исполнительного, которого в девяностых однажды так отмолотили в какой-то кафешке на юго-западе города, что нос его, если смотреть ему в упор, стал похожим на английскую букву L. Александр рассказал, как Гриша или Грифон (так его звали), робко и стесняясь зашел к нему однажды в кабинет, и проговорил:
– Шеф, ну не могу так больше! С женщинами проблемы! Дайте денег на операцию!
Малейший взгляд на это лицо, на нос, который, казалось, нюхал стоявшую слева от двери кофеварку, хотя лицо его было обращено к Александру, сразу подсказывал, почему у Гриши были проблемы с женщинами, да и с мужчинами, наверное, тоже. Он дал ему сумму в этот же день без лишних вопросов и условий из сейфа, который стоял под столом в его кабинете. В конце концов в том, что лицо Гриши выглядело именно так, частично была и его заслуга, хотя, как говорил ему сам Гриша когда-то уже давно, вся эта история со сломанным носом произошла из-за какой-то там женщины легкого поведения, которая якобы отказалась выполнять ряд условий, оговоренных перед этом в их устном «контракте».
– И что ты думаешь он сделал? – спросил Александр у Дианы, откидываясь в кресле на большой террасе, которая выходила на залив. – Прооперировал себе что?
– Нос!
– А вот и нет!
– Да ладно?! Не может быть! – Диана оставила в сторону бокал с вином и губы ее слегка двинулись вверх. Она уже начинала догадываться, что сделал Гриша и желание смеяться медленно разрасталось внутри ее.
– Именно! Парень с лицом как у Франкенштейна, с образованием три класса церковно-приходской школы, нарыл где-то в интернете какую-то там статью про это дело и… в общем те деньги, которые я дал ему на то, чтобы он сделал себе пластику, привел себя в человеческий вид, потратил на увеличение своего, прошу прощения, поршня. Ты можешь себя это представить?
Диана представляла. Она долго и громко смеялась. Общаясь в Англии преимущественно с детьми богатых русских, она отвыкла уже таких людей, хотя когда-то он была на одной ступени, по крайней социальной, с этим Гришей.
– Приходит ко мне через пару дней, значит, – Александр продолжал свой рассказ. – Рожа точно такая-же, только довольная, улыбается. Идет, как будто в штаны наложил, как будто гирю пятнадцатикилограммовую несет у себя к паху привязанной. «Спасибо, говорит, Александр Вениаминович (он теперь меня только по имени отчеству величает, приучил его), всё, говорит, хорошо прошло. Вот деньги, которые остались»! Я говорю – не обманули ли тебя, брат! Разницы не вижу! «Нет, говорит, Александр Вениаминович, пока, говорит, воспользоваться не получается, мол, не зажило еще всё, но через пару дней, говорит, пойду разносить в пух и прах ближайший курятник!»
Диана от смеха вскинула руками и случайно задела бокал. Он упал на пол и разбился. Александр окрикнул работницу, и она в считанные секунды всё убрала.
– И что в итоге, разнес?
– Это уж мне не интересно было. Всё что у него ниже шеи для меня не представляет никакого интереса. Но рожу я все-таки его заставил сделать. Нос поправил, шрам убрал. Очки теперь носит. Да! В тонкой оправе такие, красивые. И знаешь, недавно мне говорил, что в Русский музей с какой-то очередной подругой ходил. Видимо, скоро опять ему в лицо прилетит и опять мне ему на пластику носа давать придется. Впрочем, спросил его тогда, кто ему из живописцев больше понравился – ни одного не смог назвать. Врал, наверное, не ходил никуда. В интернете прочитал. Он теперь любитель там посидеть.
Диана продолжала смеяться, а отец, подогреваемый новым бокалом виски (вино он не любил) продолжал рассказывать про своих подчиненных.
– Клима помнишь? Да, наверное, не помнишь. Таких я домой не водил. Тот еще красавчик. Уволил его. Дал ему пятьсот тысяч – на, говорю, на первое время тебе хватит, ищи себе новую работу. С тобой нам теперь не по пути.
– Нет, не помню. Что натворил?
– Клим этот давно со мной был. Парень преданный, но… как говорится, можно девушку вытащить из деревни, но деревню из девушки никогда. Хотел учиться. На высшее образование. Одиннадцать классов у него было, что, в принципе, редкость в этих кругах. Дал я ему денег и он пошел учиться в Корабелку, на менеджера. Платно, естественно, пошел, так как по другому его бы не взяли даже туда. Отучился там пару лет, научился умным словам, тоже пиджачок себе прикупил, очки тоже появились, только в отличие от Гриши, который без них действительно плохо видит, этот себе из стекла сделал, так, просто для вида. Чтобы лик, так сказать, облагородить. Я его сначала в департамент безопасности отправил, для того чтобы он посматривал там, кто чем занимается. И знаешь, нормально себя проявил. Проблемы какие-то там даже решал. В общем, претензий к работе не было. Под него должность была. Решил я его двинуть чуть дальше, в коммерческую службу, в департамент продаж. Там был один человечек, но убрал я его, не понравился. Парень толковый был, но левака имел столько, что даже зарплату перестал с карточки снимать. А Клим не из тех, Клим потупее, но не обманывал. В общем, поставил я на его место Клима. Неделю проработал, может чуть больше, пыхтел как паровоз, не понимал ни черта, но хорошими специалистами не рождаются, как ты знаешь, а становятся. И вот была у нас на один день запланирована телеконференция с заводами деревообрабатывающими, теми, кто доски пилит на экспорт. Собрались мы все в переговорной, директора, менеджеры. Все люди образованные, один, тот который в Кирове директором на заводе работает, в Америке даже учился. Начали обсуждать тенденции и перспективы выхода на рынки Ближнего Востока. Обсуждаем значит, спорим как обычно, одним словом дискуссию оживленную ведем. Этот Клим молчит, рожу насупил, не понимает ничего. Этот директор с Кирова его что-то спросил и, видимо, Климу показалось, что «гнать» на него начал. Ну Клим и не выдержал. «Не согласен, – говорит, – я с тобой, товарищ из Кирова». «Почему, – спрашивает тот, – какие аргументы?» Ну Клим ему и выложил свои аргументы. Говорит «потому что пидор ты гнойный». Ей богу! – Александр даже приложил себе руку к груди, в то время как Диана снова покатилась от смеха. Перед этим она предусмотрительно отодвинула бокал с вином подальше от края стола, – Ей богу, Ди! Парень в Бостоне там или где-то за границей учился. Запонки золотые, сертификаты на стене на разных языках висят, резюме, от которого аж пудрой сахарной пахнет и тут на – «пидор», да еще и «гнойный». И всё это на глазах у самых уважаемых людей! Один там даже с администрации области был. Тишина такая воцарилась, никто ничего сказать даже не мог. Как ты понимаешь, конференция на этом закончилась. Клим тогда парой этих своих слов всё точки над «и» расставил.
– И чем закончилось? – вытирая потекшую от смеха слезу, спросила Диана.
– Шума было немерено. Развонялся этот парень тогда как девочка малолетняя. Да и не парень он вовсе, уже сорок ему с чем-то. Не смогу, говорит, Александр Вениаминович, с такими непрофессиональными и этически невыдержанными людьми в одной команде работать. Либо я, либо он. Но парень действительно талантливый, дело свое очень хорошо знает. Подтыривает, конечно, но и меру знает. А в целом, – Александр на секунду замолчал, прислоняя бокал с виски к губам, – Клим, конечно, прав оказался – пидор тот еще. Вызвал я этого… в общем его к себе вызвал – извинения ему официальные принес. Говорю, уволил я Клима, больше такого никогда не повторится. А он сидит и морду воротит, мол, обидели его настолько сильно, что теперь даже стыдно на улице показаться, чуть ли не мимо песочницы даже идет, а дети в него пальцем тыкают и говорят: «вон пидорок идет». В итоге успокоился только когда я ему премию хорошую выписал. Несколько лет назад уже это было, до сих пор работает. А кличка у него, говорят, среди работников завода так и осталась. Метко его тогда Клим окрестил.
Диана, в свою очередь, рассказала отцу по себя. Про своих новых друзей, преимущественно детей богатых русских, с которыми она там не то чтобы подружилась, а скорее свела знакомства. Рассказала и про текущую работу, на которой, несмотря на все свои усердия, за несколько лет продвинуться она особо не смогла. Александр знал всё это и без ее слов. Первого числа каждого месяца, как по расписанию, он отправлял ей денежным переводом крупную сумму. Жизнь в высоком обществе Лондона была не из дешевых, да и Диана не привыкла экономить на мелочах.
– А знаешь что? – изрядно разгоряченный алкоголем, Александр вдруг ударил кулаком по столу, будто мысль эта только что ошарашила его (хотя он давно об этом уже подумывал). – Образование у тебя хорошее, девчонка ты умная, проблемы решать умеешь. Приходи ко мне?! В пять раз больше получать будешь чем там! Нет!!! В десять раз больше! Сделаю тебя вторым человеком во всем холдинге, будем вместе бизнесом заправлять. По-семейному!
– Мы не сработаемся с тобой, пап! – Диана снова рассмеялась. Надо отдать должное, ей и самой приходили в голову эти мысли, но желание осесть в стране Дейвида Бэкхема и Spice Girls, которое отуманило ее еще со школьных лет, до сих пор ее не отпускало. – Ты же знаешь меня. Мы глотки друг другу перегрызем!
Александр улыбнулся. Он приподнялся, и сильно, по-мужски, ударил дочь в плечо, как какого-то давнего друга, которого давно не видел. Именно эта сила, частица его характера в ее душе, ему в ней больше всего и нравилась. Именно поэтому он и хотел видеть ее рядом с собой.
– Не перегрызем. Покусаем может это да, а грызть я тебе глотку не буду. Да и тебе смысла особого не будет. Долго я сидеть на одном месте не собираюсь. Я ведь, Ди, не молодой пацан какой-то уже. Было бы мне тридцать, или сорок хотя бы, всё бы здесь перелопатил, всех бы раком поставил! – он снова с силой ударил кулаком по столу. – Но время бежит, и я уже не так молод. Покоя мне хочется! Личной жизнью своей позаниматься немного хочу. Уехать может куда, где солнце всегда и где всегда тепло, а не где эта дрянь под ногами, на небе и… и везде! Человек мне нужен, человек надежный, на которого положиться бы можно было, довериться как самому себе. Чтобы не кинул, не отжал бы что и не свинтил за границу, понимаешь?
– А как же Петро?
– Петро баба, а не мужик! – проговорил он сходу, без малейшей задержки.
– А я по-твоему кто?
– Ну не приставай к словам! Он надежный, порядочный, по отношению ко мне, по крайней мере, порядочный. Но ссыкливый, Диана, как котенок какой-то или щенок какой-нибудь породы такой еще вроде этих… как их там, мелкие такие. Такие люди хороши на своих позициях, где тепло, где безопасно, где не дует. Ему бы кресло качалку, целый погреб вискаря да книжек его философских побольше. Еще чтобы телефон его не звонил и не трогал бы его никто. Мне же другой человек нужен. Мужик мне нужен, с яйцами. Ну… или баба… с яйцами.
– Умеешь ты делать девушкам комплементы! – Диана засмеялась, впрочем, засмеялась вполне искренне. Пьяная речь отца не казалась ей уже полной бессмыслицей. Наоборот, по мере роста бизнес империи ее отца, она видела здесь, на своей исторической родине, куда большие перспективы роста, как в карьерном выражении, так и в денежном, чем там, на туманном Альбионе, в окружении таких же амбициозных как она, только менее требовательных ко всему индусов и пакистанцев. То, что там она никогда бы не смогла получить, здесь, при помощи отца, она могла получить за несколько лет, при приложении, конечно, с ее стороны хоть какого-то усердия и старания, а себя уж она хорошо знала – и первое и второе было у нее в большом достатке.
Но она отказалась. Отказалась в тот день. Уютная европейская страна манила ее куда сильнее своей. В мечтах своих она по-прежнему видела свою фотографию на страницах Форбса, по-прежнему видела себя снятой каким-то назойливым папарацци на заднем сиденье Бентли в обнимку с каким-то голубоглазым британцем, родословная которого шла чуть ли не с самого короля Артура. Но реальность и фантазии не всегда идут рядом. И маленький пузатый индус, дядя Раджаб, ее новый начальник, который всей пятерней схватил ее однажды за задницу у себя в кабинете, был последней каплей, переполнившей стакан ее терпения. Через день она была уже в Пулково, двигалась по широкому коридору по стрелке с надписью «Выход». Из вещей у нее была только маленькая сумка Шанель и бутылка воды, которую она купила в аэропорту отправления на последние наличные деньги и которую теперь аккуратно несла в руке с наложенным бинтом, под которым, на костяшках, были следы от как минимум четырех зубов Раджаба.
В тот день, вернее уже на следующий, после долгой беседы с отцом, она легла спать под утро, когда снова защебетали в деревьях лесные птицы и желтый диск солнца выполз над заливом со стороны города. В ту ночь Александр рассказал ей все свои тайны, и тут она открыла для себя будто другого человека – больше чем бизнесмена, больше чем водителя, забиравшего ее на Мерседесе со школы. Отца, со своими страшными секретами, предложившего ей ощущения совершенно другого порядка, которые она не испытывала никогда до этого. В ту ночь она ответила ему согласием и через несколько недель, облачившись в подшитый под ее стройную фигуру костюм, в первый раз в жизни нога ее вступила на берег того самого острова.