– Послушай меня сюда, отворачиватель ты херов, просто как человека старшего послушай, который видел своими глазами куда больше чем ты видел, и может даже чем ты когда-либо увидишь! Даже если ты вырвешь себе глаза и положишь их на полку рядом, мир от этого не изменится. Он так же будет вращаться вокруг солнца, в нем столько же будет дерьма и ублюдков, сколько было до этого, но ты их просто не увидишь и солнца тоже не увидишь. Ты будешь как незрячий идущий по краю пропасти. Или нет, ты будешь как страус, который загнал свою башку глубоко в землю, но выставил задницу на всеобщее пользование. Жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Знаешь, кто сказал?
– Нет, – хмуро проговорил Димон. – Кто?
– Да был один такой… персонаж… Благодаря ему таких как наш Андрей и наразмножалось бесконечное множество. Сто лет уже прошло, а куда не посмотри, везде по-прежнему ссакой и «пивасом» пахнет. Жил бы я в те времена, привез бы и его на этот остров, а лучше бы все это люмпенское отрепье привез, да порешал бы тут… Миллион бы их был, пять, десять миллионов – всех бы покрошил, всех до одного!.. Рука бы не дрогнула. Ни капли… – Александр при этом с силой ударил кулаком по столу и затих, впрочем, затих ненадолго. – Ладно, кончать этот треп надо. Споры это хорошо, в спорах истина, как говорят, рождается. Но у нас другой сейчас вопрос. Нам сейчас о своих задницах надо думать. Понять, кто это был и зачем, и главное – что нам дальше делать…
– Может рыбак… заехал? – быстро заговорила Диана. Она была рада тому, что тема наконец-то сменилась.
– Рыбак при виде стреляющих по нему мужиков будет так драпать, что пятки будут сверкать, пули – и те не догонят. Этот же пуль не боялся. О многом мы спорим, но в одном мы согласны – не боялся он нас. Будто знал, что пули наши ничего ему не сделают. Первый раз я такое в своей жизни вижу, честно вам признаюсь…
– Может действительно видимость была плохая?
– Давай ты встанешь перед мной в тридцати метрах или пятидесяти под дождем и я постреляю в тебя, даже при плохой видимости!
– Идея плохая.
– И я об этом. Чтобы так стоять, чтобы не двигаться, когда по тебе строчат в два ружья, пусть даже под дождем, это надо быть либо полным идиотом, либо яйца иметь стальные, либо быть идиотом со стальными яйцами… Был бы я один, точно бы подумал, что показалось. В конце концов всякое бывает, выпивал перед этим, спал мало, климат другой. Психика человека вещь не всегда предсказуемая, но ведь я же не один! Ведь вы его тоже все видели! Все наблюдали за ним, почти все по нему стреляли. Ты вот мне говоришь, что это призрак, – он обратился к Васе, хотя Вася уже давно ничего не говорил, – призрак не стал бы мне писать сообщение за месяц до поездки сюда. Призраки пока еще существа не такие социально активные! Но… это ладно. – Александр посмотрел на часы. Стрелка перевалила за десять часов вечера и этот долгий день катился к своему концу. Он приподнялся со стула и взял в руку карабин, который стоял рядом.
– Спать? – спросила его Диана.
– Да, – ответил он ей и подошел к входной двери. Он дернул ее, проверив замок. Замок был закрыт изнутри. Всё было так, как и должно было быть. Александр развернулся и медленно пошел к двери, которая вела в коридор, вдоль которого, по правую и левую сторону, располагались спальни.
– Я с тобой, я не буду спать одна в комнате, – Диана приподнялась и пошла за отцом следом.
– Хорошо, – он не возражал, понимая что при текущих обстоятельствах так будет лучше для нее, да и для него. – Матрац только захватить надо. И вам, друзья, вам тоже очень советую друг за другом сегодня следить и по комнатам не разбредаться. Комфорт дело хорошее, но безопасность должна быть выше всего. Оружие держите при себе и главное – заряженным. Если увидите что-то или кого-то незнакомого, стреляйте без раздумья. Лучше убить, чем быть убитым, это главная истина этой жизни, которую я понял уже давно. И еще, – он снова развернулся, в этот раз уже почти у самой двери. – Может и прав ты, может и действительно злое что-то в этом доме поселилось, – он криво усмехнулся и тут же добавил, – но одним клином, как говорится, другой клин вышибают.
13.
Звук будильника заставил его вздрогнуть. Громкая мелодия, которая раздалась в полной тишине, как лезвием полоснула его по воспаленному слуху. Всю ночь он проспал на неудобном и старом матрасе на полу, отчего тело его затекло и сильно болело. Снова было не по себе, снова пульсирующая боль в голове и какой-то странный озноб во всем теле. Он пытался найти объяснение своему состоянию, но мысли его в этом направлении не успели уйти далеко. Через мгновение за дверью послышались шаги и вдруг он услышал бодрый мужской голос. Ощущение реальности вмиг вернулось к нему; его прежние страхи, мысли и воспоминания волной хлынули в его сознание, и рука поспешно полезла под подушку. Револьвер! Щелкнул курок и планка прицела направилась на дверь. Естественно, это был кто-то из своих, но рисковать он не хотел. Отныне каждый его шаг, каждое движение должно было быть взвешенным и продуманным, ведь на кону стояла не просто жизнь – а жизнь его.
Прошла целая минута нервного ожидания. Минута, когда органы чувств его обострились до предела, пытаясь разобрать в том, что было за дверью. «Надо остыть, надо успокоиться, надо немного расслабиться. Больные игры больного воображения». Он покачал головой, что-то пробурчал себе под нос и медленно опустил револьвер вниз. Из-за двери снова послышался чей-то тихий голос. Говорил либо Вася, либо Димон. Александр провел рукой по жирным волосам и повернулся. В другой стороне комнаты, ближе к окну, на кровати, накрывшись большим толстым одеялом, тихо посапывала Диана.
Александр натянул на себя джинсы, потом рубашку. Он старался делать это плавно. Каждое резкое движение отдавало в голову чередой пульсирующих ударов. Казалось, что вчерашний вечер закончился не философскими рассуждениями о добре и зле, а какой-то дикой попойкой в стиле той, которую они уже имели здесь несколько дней назад, накануне того, как нашли тело Миши повешенным в комнате.
– Ди! – прошептал он, обращаясь к дочери. Она не шелохнулась и ничего не ответила. – Ди! – повторил он снова, в этот раз чуть громче. Но ответа по-прежнему не было. Тогда он осторожно подошел к ней и коснулся кончиками пальцев ее лица. Диана вздрогнула. – Это я, не бойся! Одевайся и выходи. Парни уже проснулись. Не забудь карабин!
Диана растерянно кивнула головой и попыталась встать, но тело ее после глубокого сна было еще настолько слабо, что она лишь могла приподнять вверх руку.
– Давай вставай, времени немного, мы ждем в гостиной!
Александр засунул в кобуру револьвер, взял стоявший в углу карабин и открыл дверь, которая вела в коридор. Несколько секунд он оставался в комнате, прислушиваясь. Там была лишь тишина, которую прерывал лишь скрип старого дома и завывавший на чердаке ветер. Не было слышно больше ни голосов, ни шороха, ни движений.
– Эй! Димон! – проговорил он, но проговорил не громко. Ответ на последовал. Он окрикнул Васю, но и он не отвечал. Если они были в гостиной, то почему не отвечали? Неужели не слышали? Он повторил имена обоих еще несколько раз, каждый раз делая это чуть громче. Но ответа по-прежнему не было. Странность ситуация возрастала с каждой секундой, и нервное напряжение снова поползло вверх. Он повесил карабин на плечо, осторожно вытащил из кобуры револьвер и вышел в коридор. Но там никого не было. Коридор был пуст.
– Эй! – крикнул он, но крикнул не громко, и слова его утонули в сырых просторах старого дома. Он медленно зашагал в сторону гостиной. Доски жалобно скрипели в этой полной тишине от каждого его шага. Револьвер, крепко сжатый в руке, рыскал в полумраке перед собой.
Когда он вышел в гостиную, там по-прежнему было тихо. Старые часы молчали, странно, он помнил, что вчера он их заводил. За большим столом никого не было, но в этой комнате он был не один. Ближе к окну, поставив два стула рядом, облокачиваясь друг на друга как два каких-то влюбленных друг в друга пенсионера, сидели Димон и Вася. Александр выдохнул и опустил револьвер.
– Ну что, сложно ответить, да?! – он прошел несколько шагов вперед и остановился у стола. Он положил на него с грохотом карабин и взял бутылку воды. Быстрым движением он свернул с нее пробку и сделал несколько больших глотков; потом крякнул, поставил бутылку обратно на стол и вытер губы. – Как вы себя чувствуете? Мне что-то не здоровится в последнее время, видимо климат… – он двинулся к сидевшим на стульях, но сделав пару шагов вдруг остановился. Что-то показалось ему странным. Что-то во всей это сцене было не то, что-то такое, что невольно бросалось в глаза. И Димон и Вася никак не отреагировали на его появление. Казалось, они его даже не заметили, будто они спали или были погружены в какое-то отрешенное от всей окружавшей действительности состояние. – Спите что ли? – но нет, спать они не могли, ведь он слышал чей-то голос еще минуту с небольшим назад! – Эй! – он сделал осторожный шаг вперед. Никакой реакции. Тогда он поднял револьвер и повернулся вокруг, водя дулом по интерьеру старого помещения. В этот момент у него почему-то появилось странное ощущение того, что кто-то наблюдал за ним, что чьи-то глаза смотрели из темноты ему прямо в затылок. Но в комнате больше никого не было, лишь почерневшие от времени шкафы, лишь стол с грязной посудой и недопитая бутылка виски. Он снова повернулся к братьям и осторожно двинулся к ним. Сердце начало скакать в груди, дышать становилось все тяжелее и тяжелее, и организм стал компенсировать нехватку кислорода учащением дыхания. Еще несколько шагов. Револьвер смотрел в спину Димона. Казалось, вскочи он сейчас со стула, засмейся, и нервы Александра могли бы не выдержать… но Димон не двигался, оба брата продолжали оставаться неподвижными.
– Вы меня слышите?! – тихо, еле слышно из-за сдавленного дыхания, проговорил он. Еще один шаг. Дуло револьвера коснулось шеи Димона. Никакой реакции. – Вы… шутки со мной шутите? – волнение и страх заставляли его голос дрожать. Он сделал последний шаг вперед, повернулся и вдруг револьвер, до этого крепко сжатый в руке, вывалился с грохотом на деревянный пол.
Диана встала с кровати почти сразу после того, как отец вышел из комнаты. Она слышала его голос, слышала, как скрипели доски пола от его шагов. Ей по-прежнему хотелось спать, она чувствовала слабость в теле, но меньше всего ей хотелось оставаться сейчас одной в этой комнате и в этом доме. Она успела надеть футболку, джинсы, успела достать из косметички зеркальце и бросить беглый взгляд на свое отражение. – Какой ужас, – вырвалось невольно вслух. Осунувшееся лицо, темные круги под глазами, какая-то нездоровая желтизна. В этот момент она была больше похожа на какой-то переспелый фрукт, нежели на женщину, которая привыкла чувствовать себя в центре мужского внимания. Она бросила зеркало обратно в сумку, потянулась к телефону чтобы снова проверить сеть, но в этот момент из-за двери послышался какой-то странный звук. Сначала что-то загрохотало, а потом раздался слабый короткий крик, больше похожий на визг, будто кто-то случайно наступил на лапу щенку. Вот только щенка там не было. Был отец, был Димон и был Вася.
Она быстро взяла пистолет со стула. Ее карабин стоял в углу, рядом с комодом, но длинноствольное оружие она не любила. Уж слишком тяжелое, слишком для мужчин.
– Папа, ты здесь? – она вышла в коридор и быстро двинулась в сторону гостиной. Она слышала там какие-то звуки, слышала какую-то возню, поэтому сомнений в том, что там был отец или кто-то из братьев, у нее не возникло. Быстрыми шагами вошла она в зал и остановилась посреди. Оба брата сидели на стульях, оба были обращены к окну. Рядом с ними, прижавшись к этой стене спиной, трясясь и вздрагивая, с искривленным от ужаса лицом, сидел ее отец. Револьвер валялся на полу рядом. Его челюсти сжимались и разжимались, он нервно кусал воротник своей рубашки.
– Что… случилось?! – вид отца в таком состоянии напугал ее настолько, что по началу она попятилась назад, но до двери не дошла. На мгновение ей показалось, что сзади за ней кто-то наблюдал и она резко обернулась. Но там никого не было. Ствол пистолета пробежался по покрытым мраком стенам, тумбочке в углу, стульям. Показалось! И она снова обернулась к отцу. – Что… что случилось, пап?
Он не ответил ей, но губы его беззвучно зашевелились. Диана подошла к нему вплотную и наклонилась рядом. Она думала, что он шепчет ей что-то, но из груди его доносилось лишь неразборчивое шипение. Ее взгляд последовал за взглядом его и вдруг она увидела то, на что смотрел он всё это время. Ее ноги подкосились, тело качнуло в сторону, но каким-то чудом она смогла удержаться на ногах. Из груди вырвался громкий отрывистый крик, он улетел в коридор, расползся по мрачным комнатам, спустился в подвал и эхом, будто из самой глубины этого ветхого организма из бревен, потускневших стекол и досок, вернулся обратно, в эту самую комнату, где была она, ее отец и два, как поняла она сразу по их виду, бесчувственных тела.
Всё последовавшее за этим было для нее уже как в тумане. В каком-то безумном порыве она вскочила на ноги, желая броситься из этого дома куда-то прочь. Она сумела добежать до стола, схватиться за стул, чтобы не упасть и хотела выбежать в коридор, но это у нее уже не получилось. Ее тело повело в сторону и она повалилась на стол, выплескивая на него вмиг поднявшийся из недр желудка поток рвоты. И снова этот взгляд, снова ощущение того, что кто-то наблюдает за ней из темноты. Но это был не отец, кто-то другой смотрел на нее, чьи-то глаза, большие и неподвижные, сверлили ее своим мёртвым взглядом. С усилием она приподняла голову над рвотой, присмотрелась и вдруг разглядела то, что ощущала своей кожей с того самого момента, как вошла сюда. У стены, под неподвижным маятником часов, лежали две пары глаз, человеческих, но уже не живых, а вырезанных или вытащенных кем-то из глазниц и аккуратно положенных на комод. Казалось те, кому принадлежали они, по-прежнему наблюдали за ней, только уже откуда-то оттуда, с другой стороны этого мира. Снова крик. В этот раз продолжительней и громче. Она хотела орать, не останавливаясь и не замолкая ни на секунду, орать до тех пор, пока есть силы, пока бьется сердце, пока она еще жива… но новый поток рвоты залил ее голосовые связки и через мгновение она с грохотом повалилась на пол, в этот раз уже окончательно потеряв сознание.
14.
– Шабаич?
– Ну?
– Мне надо знать про этого парня всё!
– Про какого?.. – голос Шабаича звучал сонно и непонятливо, но этому были объяснения, Петро позвонил ему почти в полночь.
– Этого Андрея, вместо которого кто-то другой поехал на свидание.
– А-а-а… этого олуха… – Шабаич откашлялся и громко зевнул. – И чем он тебе так интересен? Обычный дурачок, коих в Питере нынче пруд пруди. Но хозяин барин, как говорится, хочешь, так хочешь, – при этих словах Шабаич снова зевнул, – завтра запрошу парней, сегодня уже понимаешь – время-то какое… Любишь ты так звонить, когда все уже спят…
– Узнай про него всё, что можешь! Всё без исключения. Фото, видео, страницы в социальных сетях! Всё, что сможешь найти на него – пересылай мне. И еще. Ты мне рассказывал, что он не местный, что откуда-то там издалека.
– Ну рассказывал… наверное, и чего?
– Узнай, что делал он до этого. Где жил, чем занимался, где учился, за что его задерживали, за что на дорогах его даже штрафовали! Я хочу знать про него всё с самого начала и до самого конца, понимаешь?
– Понял тебя.
– И что ты понял?! Ведь заснешь и не вспомнишь завтра ни черта. Запиши лучше. Хотя нет… – Петро помолчал с секунду, – лучше не надо ничего записывать. Запомни, слышишь?
– Да слышу, слышу, Петь, ты меня считаешь прямо за идиота какого-то. Ты мне лучше объясни, что у вас там с ним происходит. Что он тебе так… покоя-то не дает?
– Есть у меня подозрения на него. Не так уж он прост, как показаться хочет. Подозреваю, что он как-то связан с теми, с кем мы не очень дружим. Но это так, пока не точно, пока просто подозрения. Времени у нас мало, не то что день, а каждый час на счету. Поэтому не затягивай, узнай как можно быстрее, прошу тебя, – Петро говорил уже спокойнее, видимо сонный безмятежный голос Шабаича подействовал на него успокаивающе, – а за помощь с нас причитаться будет. Разгребем сейчас говнецо и пересечемся, рассчитаемся.
– Ну, ты прям меня обижаешь, – голос Шабаича заметно повеселел от этих последних слова и зазвучал гораздо бодрее, чем еще какую-то минуту назад. – Не всё ж за деньги делать в наши дни, ведь с друзей за добрые дела не берут. Ну, по крайней мере, если и берут, то не много, – засмеялся он своим басистым голосом, – ну а если серьезно, не боись, брат, изучим его и всё в лучшем своем виде тебе предоставим.
– Спасибо! А про меня ты знаешь – в долгу не останусь! – многозначительно заключил Петро и закончил звонок. Он осторожно положил телефон на небольшой журнальный столик и откинулся в кресле, снова погружаясь в свои прежние мысли и переживания. Через минуту что-то щелкнуло, громко загудел механизм и часы прохрипели двенадцать раз. Наступала полночь, а с ней и новый, полный неопределенности день.
На следующий день Петро проснулся очень поздно. Солнце то вылезало, то снова скрывалось за низкими облаками, оно то освещало, то снова погружало в серые тона комнату. Громко тикали часы и было слышно, как скребла о стекло ветка старого дерева.
Петро взял телефон и посмотрел на дисплей. Десять восемнадцать и никаких новых сообщений, никаких пропущенных звонков. Ничего! Он набрал телефон Александра, потом телефон Михи. Его уже привычная утренняя рутина. Сегодняшнее утро не отличалось от других, всё было как всегда, всё как до этого – оба абонента были выключены или находились в недосягаемости. Он набрал телефон Рафы, но и этот звонок не увенчался успехом. Уже неделя! Прошла целая неделя с тех пор, как до него долетело последнее сообщение с этого острова. Это странное «найти меня не пытайся, я сам тебя найду». Неделя без какой-либо информации, неделя в этом странном подвешенном состоянии полной неопределенности. То, что что-то пошло не так, уже не вызывало у него никакого сомнения, если бы сомнения было, он не отправил туда Рафу, но что именно пошло не так – за всё это время в понимании этого вопроса он не продвинулся ни на шаг.
Он открыл холодильник и с полминуты рассматривал его содержимое. Надо было что-то приготовить или хотя бы заказать, но сейчас ему было не до этого и снова в микроволновке оказалась пицца, купленная им накануне, а на столе, вместо свежевыжатого сока, который он обещал себе пить каждое утро, почти целая бутылка виски.
С отвращением на лице он проглотил несколько больших кусков пиццы и опустился в кресло перед столом. Он жрал это дерьмо почти всю неделю, за редким исключением того дня, когда он заехал к Рафе. Он чувствовал тяжесть в животе, чувствовал какие-то рвотные позывы, проглатывая один за одним куски этого пищевого недопродукта. Каждый раз питаясь так, он чувствовал себя каким-то неудачником, дожившим до преклонных лет и за все эти годы не нашедшим себе не только любви, но хотя бы даже просто человека, который мог бы ему хорошо готовить. Каждый раз поедая это «дерьмо», он чувствовал желание сходить в туалет сразу после приема пищи, будто сама эта пища представляла из себя уже наполовину переработанный кем-то продукт, единственная цель которого была в том, чтобы пробежаться по всей прямой кишке и вывалиться в унитаз. Надо было менять свои привычки, надо было снова питаться нормально, если он хотел дожить до полной старости. Но сегодня, при этих мыслях о старости, он поморщился, и что-то черное заскребло в душе. Что-то, что ехидно намекало ему на то, что продолжительность его жизни в данный момент времени зависела от свежевыжатого меньше всего.
«Расстрел бизнесмена и его семьи в пригороде Петербурга» и «Подросток пропал без вести», – снова эта распечатка оказалась у него в руках и снова, в сотый или в тысячный раз, хватаясь жирными пальцами за уже засаленный край листа, он пытался понять какой-то тайный смысл этого послания, тайный смысл карандаша, тонкая линия которого обводила эти две статьи. Специально или случайно они были обведены? Какая связь была между этим испачканным кофе и жиром листом и тем, что Александр не выходил уже неделю на связь, и была ли эта связь вообще? Или это всё только его воображение?
Расстрел бизнесмена и его семьи в Петербурге. Об этом он знал очень хорошо. Снова события того дня с фотографической точностью всплыли в сознании. Он боролся с этими воспоминаниями всю жизнь. Если бы были врачи, которые смогли бы залезть в его череп и вырезать оттуда кусок мозга, где всё это хранилось, он отдал бы им всё, что у него было. Всё до трусов! Да и трусы… отдал бы и их! Но таких врачей не было. Как не было в его жизни и человека, кому, доверяясь, он мог бы излить свою душу. Куча знакомых, куча корешей, куча попутчиков по жизни, которых он называл «друзьями» и которые называли другом его, но не было ни одного, кому он мог бы открыть свои самые главные секреты и страхи. С ними он был один на один. Они позволяли себе всё – они жрали его изнутри, он скребли, они кусали, они жалили, они насиловали его мозг, а он, как последний терпила, отвечал им лишь тупым молчанием. Это была его война, война длиною в жизнь, в которой он мог занимать только оборонительную позиция. Но сдаться он не мог. Сдача его означала бы одно – смерть.
Он пытался забыть тот день всю свою жизнь, пытался затолкать его в самые глубины сознания из которых его не смог бы выудить даже сам дядюшка Фрейд; он пытался изменить историю, пытался внутри себя оправдать ту череду произошедших и последовавших за ним событий, чтобы сделать их легитимными, чтобы найти им нужное место на полке воспоминаний и положить их в пыльную коробку с надписью «архив» и «не трогать». Но проходил год за годом, проносилась перед глазами, как пейзажи из окна несущегося поезда вся его жизнь и снова наступал ноябрь, и снова тот день сгустком черной материи всплывал в памяти.
Тот день поделил его жизнь на до и после. До этого были цели, амбиции, желания, а после лишь движение на жесткой сцепке по проложенной кем-то колее. В тот день он перестал быть хозяином судьбы и стал лишь солдатом Вермахта, который просто выполнял свои приказы.
Новые звуки наполнили комнату, звуки мелодии, доносившейся будто издалека. Петро долго не слышал ее, вернее не понимал, но когда звонок раздался второй раз, он вздрогнул и осторожно потянулся к телефону.
– Говори!
– Здорово, здорово! Не спишь?
– Нет, слушаю.
– Вчера ты спрашивал меня про этого парня, который…
– Я помню, что я тебя спрашивал! – излишняя болтливость Шабаича последнее время его начинал бесить. Впрочем, нет, Шабаич был как всегда. Это просто нервы! Его чертовы нервы!
– В общем, ситуация такая. В Петропавловске-Камчатском, откуда этот парень родом, есть несколько человек с такой фамилией, но ни один из них не подходит под описание. Один – какой-то дедуля, которому уже за восемьдесят, второй, наоборот, еще совсем юнец, впрочем, уже успевший отметиться в летописях местных правоохранителей. Есть еще один, третий… Вернее был. Но несколько лет назад он помер. В Питере, по большому счету, про этого парня так же ничего не известно – он нигде не засветился, не вставал ни на какой учет. Штрафов, задолженностей, задержаний на нем тоже не числится! По этому парню ничего нет, Петь…
– Подожди, как нет?! В базе ГИБДД он должен присутствовать, он же в аварию попал!..
– Должен… но не числится…
– Как это может быть?!
– Вот тут-то и начинается интересное. Те документы, которые он отдал сотруднику ДПС, были не его. Несколько месяцев назад о пропаже этих документов сообщил один гражданин. Паспорт, водительское удостоверение, документы на машину… Либо он сам украл их, либо купил у кого-то, кто этим занимается.
– Он отдал поддельные документы сотруднику ДПС и тот их у него принял? – Петро даже приподнялся с дивана.
– Людей с такой фамилией и именем сотни в Петербурге, если документы украли у одного из них, это еще не значит, что всех остальных будут шмонать каждый раз, когда они будут с ними что-то делать, понимаешь меня?
– Да.
– Ну тогда слушай дальше. День назад наши ему звонили.
– И он, естественно, не ответил?
– О-о-о, нет! – тут Шабаич засмеялся своим басистым громким смехом. – Ответил! Еще как, говорят, ответил! Минут пять на ушах сидел! Рассказывал, что где-то в какую-то пьяную историю опять попал, избили его что ли или подрался с кем-то. В общем, ему предложили приехать в участок, побеседовать, объясняя это тем, что якобы обнаружились новые детали в деле этой Дианы, которую он искал…
– Отказался?
– Нет, не отказался. Наоборот, очень даже был не прочь, но сказал, что был где-то в Новгородской области и что будет в Питере через несколько дней. Сказал, что заедет сразу, как только вернется.
– Понятно! Скрывается, значит, ублюдок!
– Кто знает. Может действительно занят был. Но то, что у него не всё в порядке с документами, это действительно как-то мутновато выглядит. А мой опыт мне подсказывает, что у людей с мутным прошлым не менее мутное и настоящее.
– И ты еще надеешься, что он к вам приедет? – Петро усмехнулся. – Не такой уж они дурак, по ходу, Шабаич, просто вокруг пальца нас всех водит.
– Ну кто из нас дурак это мы еще посмотрим. Мы ведь, как говорится, – здесь Шабаич снова хихикнул, – не зря свой хлеб потребляем.
– Ну удачи вам, – проговорил Петро и закончил звонок. Он осторожно приподнялся. От долгого сидения начинала болеть спина. Он потянулся и хотел дойти до турника, чтобы повисеть на нем, но в этот момент раздался новый звонок. Петро думал, что это Шабаич, который не успел ему что-то договорить, но надпись на дисплее «Андрей авария» заставила его вздрогнуть и остановить руку на пол пути, будто перед ним лежал не телефон, а пригревшаяся на солнце ядовитая змея.