11.
Звонок мобильного телефон раздался ближе к восьми утра. Петро уже не спал и бегом бросился к оставленному в спальне телефону. Звонившим был Рафа.
– Алё! – крикнул он в трубку сбившимся от непредвиденной утренней зарядки голосом.
– Послушай, брат! – голос Рафы звучал спокойно, но как-то мрачно, и Петро сразу понял, что что-то пошло не совсем так. – Насчет этого деда. Заехали мы к нему по пути.
– Ну и?! Что рассказал?
– Да… не рассказал ничего. Не успел!
– То есть как? В смысле?!
– Постучались мы к нему в дверь. Он крикнул «заходи». Ну мы вошли, а он достал двустволку, в лицо мне направил и говорит: «знаю кто вы такие, твари».
– Застрелить вас хотел, что ли? – эти новые известия буквально подкосили Петро и он невольно опустился в кресло.
– Хотел, не хотел, это мы уже не узнаем, боюсь.
– Чего не узнаем? – в голосе Петро слышалось уже большое напряжение, – вы убили его, что ли?
– Слушай, брат, а что нам еще было делать, а? Мы тут зашли к нему, тем более крикнул нам заходить, а сам такой волыной в лицо тычет, нормально что ли, да? Ну в общем, сработали мы быстро – успели. Несколько минут после этого он еще жив был. Пытались у него что-то еще выяснить, но он лишь хрипел, потом что-то шептать начал, я нагнулся, чтобы послушать, а он меня так прямо, значит, на три буквы и отправил. В общем, брат, чтобы там ни было, но дед этот тебе точно больше никаких проблем не принесет.
Петро провел рукой по лицу, которое покрылось крупными каплями пота, схватил зачем-то ручку, покрутил ее в руках и тут же бросил обратно на стол. Жалости к старику он не питал, но, тем не менее, отправляя к нему ребят, он рассчитывал не совсем на такой исход событий. Впрочем, на что он рассчитывал, отравляя туда Рафу? Что он придет к нему с букетом цветов и шампанским? Или нет, лучше с целой кастрюлей своего бараньего рагу?!
– Рафа, твою ж мать! – сказал он, наконец, – как же так, ведь просил с ним пообщаться, а не грохнуть. Зачем? Как так?..
– Ну извини, брат, – Рафа слегка обиделся таким претензиям в свой адрес. – Своя попа дороже чужой. Когда в лицо мне стволом тычут, я защищаюсь. Я не из тех, кто вторую щеку подставляет, когда тебе по первой уже не плохо так впечатали. Есть такое понятие как «самооборона», когда обороняешь сам себя, понимаешь?
– Ладно… черт вас бы побрал, ладно! – крикнул ему Петро и тут же поморщился, будто съел целиком лимон. У него не было уже никакого желания спорить на эту тему. Старик был уже мертв и никакая сила не могла уже вернуть его с того света на этот. Но Александр был жив, по крайней мере Петро на это надеялся и ему нужна была помощь, которую в текущих обстоятельствах мог предоставить ему только Рафа. Следовательно, портить отношения с ним сейчас было бы делом крайне неразумным. – Послушай, ладно. Есть мужик – хрен с ним, нет мужика, то тоже хрен с ним. Что с этим островом, расскажи мне. Едите?
– Едем. Машину только поменяли. А то соседи могли видеть, как мы от старикана уезжали. Стукануть могли.
– Послушай, Раф, вы только там будьте осторожнее, хорошо? Я уже понял, что вы пострелять любите, но ведь там и свои на этом острове будут!
– Не беспокойся, брат, всё будет сделано в лучшем виде! Как мы приедем на место, я дам о себе знать. Если нет, мало ли связи не будет, то завтра или на край через два дня я заеду к тебе. А ты выспись пока, да по девочкам погуляй. А то ты совсем напряженный какой-то, даже страшно за тебя. А насчет их и нас не беспокойся, слышишь? Отработаем всё в лучшем виде!
– Хорошо, хорошо, осторожнее только, дело такое…
– Нормально всё будет, еще раз тебе говорю, не беспокойся!
Петро кивнул головой, будто собеседник был не за рулем на удалении уже где-то в сотню километров от него, а где-то рядом с ним, и положил телефон на стол.
Через несколько минут часы пробили восемь. Ему было нехорошо, казалось в доме не осталось уже свежего воздуха. Он накинул на плечи куртку и вышел на улицу. В этот раз небо над головой не было затянуто серыми тучами, он видел голубой небосвод, видел луну, возвышавшуюся над неподвижной в этом утреннем штиле березой. Солнце еще не успело полностью подняться над деревьями, но его лучи уже ярко подсвечивали верхушки и оставленную самолетом полосу на небе. Яркая и широкая, видимо прочерченная когда-то давно и успевшая уже порядочно расползтись и видоизмениться, она тянулась от одного края небосвода к другому.
– Скорее бы всё это дерьмо закончилось, – подумал он и мысли его невольно материализовались в слова. – Оставлю всё это. Поеду куда-нибудь отдохнуть. В конце лета, может осенью, на рыбалочку может с Шабаичем или на море может даже, когда жара спадет… Но это после того, как разберусь со всем этим дерьмом!.. – он посмотрел на часы и на дату на них и снова мысли его вернулись к прежнему, – почти неделю никаких новостей, неделя без какого-либо ответа! Что там происходит? – он провел рукой по спутавшимся волосам и снова вошел в дом. Ноги по привычке понесли его к холодильнику, там, где в двери, на второй полке, стояла наполненная наполовину бутылка виски, но нет! Он остановил себя на пол пути неимоверным усилием воли. Не сейчас, не сегодня! Потом, когда они вернутся! Или хотя бы когда позвонит Рафа!
Но Рафа не позвонил. До самого вечера, до того момента, как солнце скрылось за деревьями с противоположной стороны участка, он просидел в напряженном состоянии, не выходя из дома и почти не вставая со своего кресла. Он часто брал телефон и смотрел на дисплей. Он ждал звонка. Но проходили часы. Восемьдесят, семьдесят, шестьдесят – медленно таяли проценты зарядки, но не было ни звонков, ни сообщений. Наконец, когда часы пробили восемь вечера, Петро набрал телефон Рафы, но он, как он почему-то и предполагал, оказался так же вне зоны действия.
– Так нельзя, так я себя угроблю! – он подошел к холодильнику и вскоре алкоголь приятно обжег его горло. Он надеялся на успокоение нервов, но алкоголь лишь подогрел его воображение, лишь усилил эмоции, а с ними и страх.
«Может зря я отправил туда Рафу?» – думал он, снова возвращаясь в свое кресло. Смерть этого деда, поездка Рафы на этот остров, где творились какие-то странные вещи. Все эти события, еще совсем недавно не связанные с собой, вдруг переплелись и смешались в его голове в какую-то кашу. Разразись из этого что-нибудь действительно серьезное, они смогут ко каким-нибудь тонким ниткам притянуть теперь и его. Он должен быть теперь осторожен вдвойне. Возможно именно сейчас наступил в его жизни момент, когда он должен был начать думать и о себе, а не только об Александре. Ведь Александр тоже не вечен… ведь, не дай бог, с ним что-то случится и тогда… тогда они придут и к нему! Но что же там могло случиться? Один и тот же вопрос, который задавал он себе каждый час и на который ни разу не мог ответить себе ничего внятного. Почему молчит вся семья?! Почему туда полетела Кати? Какая-нибудь спецоперация, организованная полицией? Нет! Эту бредовую идею он погнал из головы, даже не дав ей там толком расположиться. С полицией у них всё было давно на мази. Там были надежные люди. Для закона они все уже давно были послушными гражданами, которые, конечно, имели какие-то грешки в прошлом, но кто из ныне порядочных людей их тогда не имел. Охота? Могла ли полиция знать про охоту? Нет, исключено было и это. Александр был очень щепетилен в подборе своих кандидатов. Ни нормальных друзей, ни какой-либо значимости для общества. Это были отбросы, совершенно бесполезные для общества элементы, до которых никому не было дела. Их никто не будет искать, никто не будет днями и ночами, как этот покойный старик со своим Витей, ходить по улицам и развешивать на каждом столбе портреты тех, кто имел несчастье оказаться на их острове.
– Витя! – проговорил он вслух и поморщился. Вереница мыслей вернула его к Владимиру Петровичу, к этому старику, у которого он пытался тогда выудить нужную ему информацию, но которую уже не выудит из него даже сам черт. Но что за информацию? Знал ли этот старик действительно что-то или это напряженное воображение сыграло с ним тогда такую шутку? И что это за «придут люди и будут спрашивать про Витю и вот тогда начнется настоящая охота»? Вот он пришел к нему, вот он спросил его про Витю и что после этого началось? Охота? Мурашки неприятно ползали по телу от воспоминания этих слов. Слова эти были сказаны ему несколько дней назад. Тогда еще опасность не казалось ему такой очевидной и тогда эти слова не подействовали на него так, но по прошествии нескольких дней, воспоминания об этом последнем разговоре с Владимиром Петровичем начинали тревожить душу всё сильнее и сильнее. – Ведь этот старикашка что-то знал. Определенно знал, но молчал. Да не просто молчал, а встречал гостей уже с ружьем в руке. М-м-мда. Это всё неспроста. Жаль, конечно, что Рафа с ним так и не поговорил… Но ладно! Сам виноват… Сейчас это уже не важно. Скоро Рафа будет на острове и когда он вернется, там уже будет всё понятно. И все-таки, что там было?!! Кто были те, кто отправил сообщение Александру, кто пошел на свидание вместо этого болвана, кто, в конце концов, обвел карандашом эти статейки в газете двадцатилетней давности? Зачем обвел?! И самое главное – как связаны все эти события между собой, и связаны ли вообще? Дикое желание сделать что-то раздирало его изнутри. Казалось, покажи ему кто-то цель и дай ему команду «фас» и он бегом бы бросился ее исполнять. Но команды не было, как не было и цели. В этой схватке с неизведанным врагом, счет первого раунда был явно не в его пользу.
Он встал с кресла и прошелся по комнате. На столе, придавленная компьютерной мышкой, валялась распечатка той старой газеты, которую переслал ему Шабаич. Сколько раз он держал ее в руках и пытался понять ее смысл? Много. «Расстрел бизнесмена и его семьи в пригороде Петербурга» и «Подросток пропал без вести». В очередной раз прочитал он вслух две обведенные кем-то статьи. Кто их обвел? Зачем обвел? «Милиция обнаружила тела бизнесмена и его сына в одном из пригородных домов Петербурга. Основная версия убийства связана с профессиональной деятельностью убитого…» – прочитал он несколько предложений из первой статьи. «Продолжаются поиски подростка в Курортном районе Санкт-Петербурга… Всем, кто располагает какой-либо информации о местоположении подростка, просим незамедлительно позвонить по следующим телефонам…» – прочитал он отрывок из второй. Где ключ, связывающий эти две статьи кроме линии графита, нарисованной чей-то рукой? Что пропустил он меж строк до этого? Что именно он не заметил?! Но мыслей не было ни тогда, ни сейчас.
Он бросил лист на клавиатуру ноутбука и подошел к окну. Большие розовые облака неподвижно висели над деревьями. Слышался приглушенный детский смех. Толкая друг друга и что-то крича, мимо его дома, по дороге, пронеслись на велосипедах два пацана. Он не успел их толком рассмотреть, но, возможно, они были такого же возраста, как и этот Витя, такого же возраста, как и сын того самого бизнесмена из газеты, которого отправили они тогда в мир иной в тот ноябрьский мрачный день. Петро покачал головой и протер обратной стороной ладони лоб. Становилось душно, он чувствовал, как начинали тяжелеть ноги, как из углов поползли к нему тени и как начала заканчиваться в этой спёртой комнате воздух.
Он схватил куртку и поспешил на улицу. Солнце уже скрылось за деревьями, но на улице было по-прежнему светло. В это время года на улице было всегда светло. Он открыл калитку и вышел на подсохшую от луж дорогу. Голоса детей затихли, были слышны лишь крики птиц с залива, да монотонный гул проходившей за лесом автодороги.
– Рано или придут люди и будут спрашивать про Витю, и вот тогда на них начнется охота… – снова он повторил эти слова и тон его сиплого голоса в этот раз удивил даже его самого. – На кого она начнется? На Александра, на Мишу или… или может быть… на меня?! – он остановился и тряхнул головой. Снова мороз пробежался по спине. Чёрт бы всё это побрал! Еще кукую-то неделю назад он прогуливался вечером по этой самой улице совершенно в другом настроении и мыслях, не было страха, не было тревоги, не было никаких дурных предчувствий. Его жизнь шла привычным ему чередом, сменяя один летний день другим со своими, казавшимися теперь уже такими незначительными, бытовыми проблемами, но сейчас… Сейчас та жизнь казалось уже чем-то далеким, то безмятежное состояние ушло безвозвратно в прошлое и на его место пришел страх, страх за них и страх за себя. Его старые грехи возвращались к нему из прошлого, вылезали из могил, в которых они лежали долгие годы, и медленно тянулись к нему тенями со всех сторон. Тогда их было много, тогда они были сильны. Тогда рядом был Александр. Но сейчас… где он сейчас? Лишившись его защиты (а он чувствовал, что защита теперь была нужна уже самому Александру), он оказался один: голый, трясущийся, еще не оперившийся или просто родившийся без перьев в этом злобном мире человечек. Был ли он трусом? Скорее да. Смелость не была его сильной стороной ни сейчас, ни в детстве. Смелым был Саша, был Рома, но никак не он. Но он не комплексовал из-за этого. Он был слишком умен для того, чтобы принимать всё это как есть. Он не был тем альфа самцом, который всем и всегда должны был доказывать свое преимущество, он не был Сашей и тем более Ромой. Каждый должен знать свое место в этом мире и свое он познал очень хорошо. Ему было комфортно находится в кругу сильных, чувствовать над собой их крыло, он не пытался занять их место и поэтому чувствовал себя в безопасности. В то время как они ворочали горы, он сидел под их мощным крылом. Он не был солдатом, а был книжным червем, которого мало интересовали вопросы силовые, только юридические и дипломатические. У него не было своих врагов, его враги были врагами их.
Громко закричала над головой разбуженная им птица и Петро вздрогнул. Он не заметил как дошел до пляжа и теперь стоял почти у самой воды. С залива тянуло запахом водорослей и затхлой воды. До слуха долетело тихое гудение, похожее на вибровызов мобильного телефона. Петро поспешно полез в карман, но телефон не звонил, это был контейнеровоз, который медленно шел в порт по южному фарватеру залива. Петро убрал телефон в карман, развернулся и медленно побрел домой. Снова поганая мысль о том, что он был виновен в смерти старика выползла откуда-то из глубины сознания и потянула к нему свои лапы. Но силой мыслительных усилий он смог загнать ее обратно. В этот раз всё было легче. Ведь старика убил не он! Он даже не просил его убивать! Это сделал Рафа, сделал из самообороны! И при таком взгляде на вещи, пасьянс добра и зла раскладывался в его совести очень даже неплохо.
Вскоре он вышел на асфальтированную дорогу и ускорил шаг. Но после первого поворота он заметил что-то необычное и остановился. Метрах в двадцати перед собой увидел он машину, которая стояла посреди дороги на аварийке с зажженными фарами. На мгновение у него дернулось сердце. «Может они ждут меня, может уйти обратно, может не видели?!» пронеслась череда мыслей в голове, но страхи его почти сразу рассеялись – через несколько секунд кусты у дороги затрещали и из них вылез рыжий парень. Он приветливо кивнул головой Петро (Петро не знал его имени, но знал, что он жил где-то по соседству) и пошел к машине, неуклюже пытаясь на ходу застегнуть ширинку.
Петро выдохнул и снова продолжил движение дальше. Парень же подошел к машине, взялся за ручку задней двери, но шутник-водитель в этот самый момент нажал на педаль газа и машина поехала вперед, по направлению к Петро. Парень засмеялся, крикнул вдогонку громкое «э-э-й» и бросился за машиной. Он догнал ее метров через десять, схватился за ручку двери, дернул и быстро, видимо опасаясь, что шутник надавит снова на газ, прыгнул в салон.
Машина поравнялась с Петро.
– Ну что отлил, животное?! – долетели до него чьи-то слова.
– Пошел ты на…
Продолжение диалога Петро уже не слышал. В этот момент двигатель громко заревел, колеса заскрипели по асфальту, и машина понеслась прочь. Петро прошел еще несколько метров, с каждым шагом замедляясь и прищуриваясь в каком-то новом мыслительном процессе. «Отлил» и «животное», слова, сказанные кем-то другим кому-то другому, осели у него в голове и начали трепетаться там как какая-то случайно залетевшая в окно ласточка. На голову капнула первая крупная капля дождя, он ускорил шаг, но метров через десять вздрогнул всем телом и резко остановился, будто тело его ударилось в какую-то невидимую стену. Сознание наполнилось новыми потоками мыслей. Он полез в карман за мобильником, но руки задрожали так сильно, что он вывалился у него на асфальт. Петро поднял его и быстро засунул в карман. Он передумал, поспешные действия ему были не нужны. «Отлил» и «животное», он снова услышал эти два слова, в этот раз у себя в голове, и в этот раз голос, который произнес их, принадлежал уже кому-то другому.
12.
Александр на цыпочках подкрался к закрытой двери, которая вела из гостиной в коридор и прислушался. Смех этот больше не повторялся, будто этот крик Дианы, будто грохот брошенной ей на пол бутылки отбил у смеявшегося всю охоту веселиться дальше. Минуту Александр не двигался. Минуту он, как и все они, прислушивались к потрескиваниям старого дома, к возобновившемуся свисту на чердаке. Тихо. Александр опустил руку с револьвером вниз и медленно повернулся к остальным.
– Что это было? – тихо, замирая от страха, спросила его Диана.
– Это старый дом, он живет своей жизнью. Он может издавать странные звуки…
– Но кто-то смеялся, пап! Я, ты, мы все это слышали!..
– Это показалось!
– Я тоже это слышал, дядь Саш! В этом… в этом доме что-то не то, мне кажется в этом доме поселилось какое-то зло… – начал было Вася, но тот взгляд исподлобья, который бросил на него Александр, заставил его вмиг замолчать.
– А ты не верь всему, что ты слышишь, это иллюзия, это… это нервы твои играют, друг! – Александр сделал несколько длинных шагов в сторону, нарочито сильнее надавливая на половицы при каждом шаге. Они громко застонали, будто он ходил не по полу, а по дороге, идущей сквозь один из кругов дантовского Ада. – Слышишь это?! Как стонут эти доски! Все это слышите?! Этот дом целый генератор странных звуков, потому что он старый, а нервы… а нервы наши напряжены. Немного еще подождать надо, совсем немного! – Александр поднял с пола подкатившуюся к его ногам бутылку воды, которую уронила Диана и поставил ее на стол. – Главное не сдаваться. Я никогда не сдавался и не сдамся сейчас! Никакой урод, никакой мудак меня еще не ставил в этой жизни на колени! – вдруг, в одно мгновение, сорвался он на крик и Диана к ужасу своему увидела, что он начинал выходить из состояния своего привычного равновесия, что не сулило ничего хорошего. – Мы прочешем этот остров от края до края! Мы найдем этого сукиного сына, мы порежем его на лоскутки, на маленькие полоски, как он лодки наши порезал! Он не умрет простой смертью, это я ему гарантирую, он дорого заплатит за всё это!!! Мы заставим его сделать это…
– Пап, пап! – Диана взяла его за руку, но тот с силой выдернул ее из рук дочери. Впрочем, кричать он уже перестал, лишь громкое глубокое дыхание выдавало в нем особое напряженное состояние.
– Завтра мы прочешем весь остров от берега до берега. Мы найдем логово этой гниды и вот тогда посмотрим, кто из нас будет смеяться!
– Может лучше не выходить никуда, пока за нами не приедут? – спросил, отходя от окна, Димон.
– Нет, не лучше. Здесь мы более уязвимы, чем там. Здесь мы просто играем по его правилам.
– А там, думаешь, будет по-другому? Мы в него сколько пуль высадили? Еще пара, думаешь, нам поможет?
– Сегодня мы промахнулись, мы не готовы были к этому…
– Если ты и промахнулся, то я точно нет! Я ему в тело стрелял несколько раз, потом в голову. Но он не двинулся, не шелохнулся от выстрела, как… как…
– Как не живой, – помог ему закончить Вася.
– Или как пуленепробиваемый! Будто пули отскакивали от него или действительно…
– Или проходили сквозь… не задевая!.. – снова добавил Вася.
Александр быстро подошел к Васе и схватил его за ворот куртки.
– Твой бред уже порядком достал! Послушай себя сам – призраки, приведения, мертвецы, что еще у тебя там, а? Золушка и семь гномов, макаронный бог?! Во что ты еще веришь, дурак?! – здесь Александр с силой оттолкнул его от себя.
– Пап!
– Не папай мне тут! – набросился разгоряченный Александр и на дочь, которая пыталась его успокоить. – Посмотрите в кого вы превращаетесь! Внимательно посмотрите! Вы же реальность от вымышленных вещей разучились отличать. Все эти ваши компьютерные игрушки, все эти ваши сериалы, вся эта херня по телевизору. Всё это ваше дерьмо, которые вы смотрите, оно остатки ваших мозгов вымывает, заливая туда целыми тоннами помои. Какие мертвецы, какие призраки, какие… мать вашу, пули, проходящие сквозь? О чем вы говорите? Такое Гоголю в его «Вечерах» даже не снилось! Только прислушайтесь к своим же собственным словам! Как бред какого-то поехавшего головой шизофреника!
– Тогда кто был в кустах и почему мы не убили его?
– Потому, что не попали! Потому что ливень сильный был, потому что видимость была плохая, потому что… не знаю почему еще, но всякое возможно. Даже снайперы не всегда попадают в цель, а мы… мы далеко не снайперы.
– Нет, дядя Саша. Отец правильно говорил. Вся эта охота это большой грех. А тот, кто делает зло, это же зло и в ответ получает. Просто нельзя было натворить столько зла и остаться безнаказанным… Вот и случилось то, что должно было случиться!
– Ну ты прямо философ, друг мой! Иммануил, твою мать, Кант со своим императивом. Вот только ты мне расскажи, что в этом твоем представлении зло, а что такое добро?
– Убивать других это всегда зло.
– Да ты что?! – голос Александра принял тот ехидный иронический оттенок, который всем был хорошо знаком, – а что если этот другой, которого ты убивать не хочешь, вдруг возьмет вот этот твой карабин и в школу с ним придет. И что если этот твой «добрый человек» будет ходить из класса в класс, отправляя пулю за пулей в головы детей, обычных маленьких, нихрена еще не понимающих ни в добре, ни в зле, детишек? Зло это будет или добро, что ты его не убил в свое время?
– Если он хочет сделать такое, то его, конечно, надо убить. Но не мы должны этим заниматься, а другие, по закону… А те, кого мы убили, они не сделали нам ничего плохого!
– Они другим сделали зато!
– Пускай другие ими бы и занимались. Если бы они угрожали нам, это другое дело, а так… зря всё это… Навлекли на себя только беду!
– И кто это всё делает по-твоему? Дьявол сам или кто-то другой, еще поувесистее?
– Не знаю, но всё это нездоровое! Весь этот дом, этот весь остров, он будто устал от всего того, что мы здесь творили. Сколько людей здесь сгинули и не все они такими уж плохими были. За них теперь придется нам ответить… И скоро, чувствую, придется!
– Бараны, вот бараны, твою мать! – Александр нервно дошел до двери и снова вернулся к столу. Где-то сверху громко заскрипела доска, в такт ей, будто живой, застонал в крыше ветер, но Александр не дрогнул. – Сколько из вас, гениев современности, верящих в теорию о том, что земля на китах стоит, верит в то, что здесь какая-то потусторонняя сила живет?!
Вася начал было приподнимать руку, но остановил ее. Александр кинул на него свой холодный взгляд и усмехнулся. Вася осторожно опустил руку на стол. Но в тот самый момент, как его рука коснулась почерневшей поверхности деревянного стола, свою руку твердо и без каких-либо задержек поднял Димон. Вася, увидев это, быстро и энергично поднял и свою руку вверх. Александр посмотрел на него, но улыбки на лице уже не было.
– Кто бы сомневался! Два брата акробата! Отмороженные как и ваш батька, царство ему небесное… Смотрю я на вас и… —Александр, вдруг, прервался. Взгляд его остановился на Диане, на ее слегка приподнятой над столом руке. Она увидела, что отец увидел ее руку и быстро опустила ее. Александр покачал головой. – Смотрю на вас и поражаюсь, как можно мыслить так примитивно в наше время. Как можно одновременно ездить на машине, сидеть в этом своем Айфоне, в компьютер играться и верить в приведения, которые только и ждут, чтобы наброситься на тебя и в подземный мир утащить?!
– Мертвецы ли это, привидения или что-то другое, – хмуро и тихо ответил Димон, – но я уверен в том, что долго убивать и оставаться безнаказанным нельзя. Слишком много мы здесь плохого натворили. Слишком много этот остров зла повидал и зло это потихоньку к нам самим же и возвращается. Добром теперь всё это дело не закончится.
Александр присел на стул и положил ногу на ногу. Он приготовился говорить. Усмешка снова появилась на его лице.
– Йозеф Менгеле, знаете, кто такой?
– Без понятия, – тем же голосом ответил Димон.
– Н-нет, – как-то неуверенно, будто всё еще пытаясь вспомнить, ответил и Вася.
– Да, я же забыл! Зачем вам это! – Александр махнул на них рукой. – Ведь вам с вашим промытым религией сознанием куда важней знать, сколько ангелов на кончике иглы помещается! Менгеле был врачом СС, одним из самых одиозных личностей фашистской Германии. Из-за его опытов в лагерях погибли десятки, а то и сотни тысяч русских, евреев, поляков, и прочих несчастных отморозков, которым просто не посчастливилось в то время родиться. Сколько он зла наделал, у-у-у, друг ты мой, в Аду для него целый Зимний Дворец должны были построить, с золотыми такими колоннами, как императору в Царской России. Даже не Зимний Дворец, а целый Газпром Сити, или как он у вас тут называется. Уж он, даже по сравнению со мной, куда выше пошел. Уж я-то при всей моей одиозности, хотя бы детям глаза не вырезал и близнецов не пытался сшивать.
– К чему ты это?
– А ты дослушай и поймешь. Так вот к концу войны этот врач, когда уже понял, что дело совсем труба и что Советы уже на пороге стоят, переоделся в обычного солдата и пошел сдаваться каким-то там американцам. Ну те его и приняли в своих лучших традициях свободы и демократии. Посидел там пару месяцев в какой-то тюрьме, потом вышел, документики там себе через Ватикан, священнейшее место, кстати, заметь, оформил и в Аргентину сдриснул на ПМЖ. И жил он там не тужил до семидесяти с чем-то лет, пока его… как думаешь, что его?
– Не убили охотники за нацистами? – тихо спросил Вася. Он слышал это имя, но имел крайне ограниченное представление о судьбе этого человека.
– Почти. Пока этот старый фашистский пердун не отправился на тот свет от инфаркта во время купания на одном из лучших пляжей страны! Вот такая вот судьба величайшего злодея человечества!
– И чего? – пробубнил Димон.
– И то, что человек, наделавший столько дерьма, что сам Сатана перед ним шапку бы снять изволил, умер своей смертью как ни в чем не бывало, а какой-то там ребенок, который умирает от голода в пять лет и который за свою крошечную жизнь еще матерного слова-то даже толком выучить не смог, умирает в диких страданиях где-нибудь в Африке! Понимаешь теперь?!
– С трудом.
– К тому, что херня это всё все эти ваши разговоры о добре и зле! Бред одних, чтобы как-то контролировать других. Ты можешь наделать столько же дерьма, сколько Менгеле или Франко и умереть в собственной постели в окружении плачущих по тебе жен и детей, а можешь жить как святая Мария Тереза и в итоге сдохнуть как последний таракан от голода в концлагере. Не верьте этим сектантам. Все эти праведные жизни – всё это чушь. Хочешь резать сотнями – режь, не хочешь – не режь. Поймает тебя кто-то – плохо, не поймает – хорошо. Вот она правда жизни в двух словах. А абсолютное добро или абсолютное зло, про которое тебе кто-то там что-то рассказывает – чушь это всё и дерьмо. Оставь это. Не трать на это время и нервы. Не будь наивным!
– Нет, дядя Саша, не прав ты здесь…
– Это ты не прав, Димон! Смотрю вот я на тебя и вижу Мишу. Ты мыслишь как батька, говоришь как батька! Через пару лет, если, конечно, у тебя будет эта пара лет, – здесь Александр злобно усмехнулся, – и задница у тебя как у батьки, наверное, разрастется. Но что ж… яблоко от яблони, как говорится. Другого ожидать от тебя было бы сложно… Впрочем ладно, мы уже далеко куда-то полезли. У нас другие сейчас проблемы, не до философии теперь. Посмотри на этого Андрея. Ты думаешь, что злое дело его было к нам в подвал засунуть, а доброе – отпустить на все четыре стороны и пускай Андрюха живет, пускай наслаждается жизнью так, как хочет. Ведь так мыслишь? А вот и нет, друг! Не тот этот Андрей, за кого ты его принимаешь. Обществу от него никакой пользы – только проблемы. Такие типы как он только криминальную обстановку ухудшают – насилуют женщин, разбоями занимаются, кражами. Ты видел его рожу, его манеру вести себя, то как он воспитан, то, как разговаривает даже – сплошные животные инстинкты, которые со всех его мест лезут. Сегодня его отпустишь, а завтра он уже школьницу изнасилует или убьет кого-то в пьяной драке. А может нет, может не школьницу, может и тебя самого порежет, когда ты из машины вылезать будешь. Нож тебе под ребро сунет только ради того, чтобы мобильник у тебя забрать, который завтра же он и обменяет на Апрахе на бутылку «беленькой». А может даже и мобильник ему твой не нужен будет, может он тебя просто так грохнет, просто потому, что физиономия ему твоя не понравилась, что одет ты, к примеру, слишком хорошо, что машина у тебя дорогая, а не такое корыто на колесах, как у него. Завидно ему, может, будет, что у тебя работа хорошая или подруга красивая, вот он тебя на тот свет и отправит! И где будет эта твоя потусторонняя сила, как ты выражаешься, которая занимается вопросами добра и зла в этом мире, когда ты будешь в луже собственной крови валяться в своей квартире, смотря угасающими глазами на то, как этот «начальник», накачавшийся всякой дряни, или клея нанюхавшись, рядом на полу будет жену твою насиловать или ребенка. А?
– За себя я сам постоять смогу, – злобно парировал Димон, – а другие за себя сами пускай стоят. Хотят – пускай полицию вызывают, армию, кого угодно, лишь бы меня не трогали!
– Мир будет к чертям катиться, а ты будешь в сторонке стоять, значит?..
– И буду, и Вася будет! Я не тот, кто жизнь за других направо и налево готов отдавать. Их всё равно всех не перебьешь. Так зачем руки марать, если ничего исправить нельзя? Убьешь ты его, не убьешь – мне всё равно! Я не стукач, за это не бойся, но участвовать в этом или даже смотреть на это я больше не буду. Не впутывай меня в эту грязь. Режь кого хочешь, убивай кого хочешь, решай все свои личные проблемы за счет других, но уже без нас! Не охотники мы, ни я, ни он, – Димон кивнул на Васю, – не хотим мы человечество спасать от твоих этих уродов, для себя мы жить хотим! А ты… ты делай что хочешь, этот остров твой! Мешать тебе мы не будем… мы… мы просто отвернемся и….