– Нельзя верить мужчинам, папа, не ты ли мне это в свое время говорил? – продолжала Диана. – Еще важно то, кстати, что у него родственников нет. Никто искать его не будет. Мать то ли умерла, то ушла сразу после рождения, отца убили в каких-то там пьяных разборках девяностых. Братьев и сестер нет. Друзей, как я поняла, тоже. Есть только какие-то коллеги-собутыльники, которые ему денег должны, но эти, что-то мне подсказывает, его явно искать не станут. В общем, общались с ним пару недель, сокровище, а не человек. И чем дальше, тем интереснее было. Несколько раз посылал меня матом. По телефону так вообще, что ни слово, то мат, это он с нами тут так еще как-то сдерживался. На первое наше свидание пригласил меня в какую-то дешевую забегаловку на Марата, которую он «рестораном» назвал. Купил себе пиво и орешков. Я полезла в меню, смотрю как-то смотрит на меня странно, будто сказать хочет что-то важное. Спросила его в чем дело, говорит, угощаю тебя, бери всё что хочешь кроме лосося и вина. Почему кроме лосося и вина, спрашиваю. Дорогой, говорит, ресторан, потом, говорит, если захочешь, можем в другое место съездить, не в центре, там это подешевле будет.
Александр улыбнулся и удовлетворенно потер руки. Жест, выдававший в нем состояние крайнего удовлетворения.
– Огонь, а не мужик, огонь! Повеселимся с ним завтра, Дианка. А?!
Диана как-то неопределенно покрутила головой.
– Да… наверное. День назад сказала бы однозначное «да». Животное опасное и редкое. Сказала бы, что зажжет неплохо. Но сейчас он будто изменился, скис будто. Похоже, что образ этого брутального мачо, который культивировал он у себя во дворе с пацанами и пивом, начал крошиться под напором новой реальности. Он увидел других людей – с оружием, с идеями, с достатком. И тут, мне кажется, он начал догадываться о глубине той пропасти в которую попал. Но чем бы это ни закончилось, могу сказать тебе точно – он не трус, а в сочетании с природной тупостью, это ядерная смесь. Побегать он от нас, конечно, побегает, а вот в том, чтобы дать отпор – вот здесь я что-то сомневаюсь. Хорошо было бы, конечно, не скучно.
– Увидим! Это завтра мы с тобой, Ди, увидим! – с этими словами Александр приподнялся из-за стола. От количества выпитого виски его слегка качнуло в сторону, но лишь слегка. Он был слишком крепок для того, чтобы пол бутылки сразило его. Да он и не был особо пьян. – Ладно, еще по одной и пойдем спать, – он снова потянулся к бутылке. – День у нас завтра будет тяжелый и…
– И интересный, – добавила Диана уже с заметно подпорченной алкоголем дикцией.
– И интересный, – согласился Александр, наливая себе и дочери, как ему тогда казалось, последний бокал.
2.
Утром будильник долго пытался достучаться до Александра. Мелодия долбилась в уши несколько минут, но до сознания она долетала лишь как навязчивый до неприятного звук где-то на заднем плане. Ему казалось, что он где-то в Испании, где-то на яхте у Балеарских островов, что ветер слабо качает судно на волнах и что по радиоприемнику, сквозь треск и помехи статики, долетает до него какая-то до боли знакомая песня. Он сделал полный вдох и почувствовал запах сырости, запах моря… Но нет, это было не море. Запах гнили и будто какого-то смрада коснулся его ноздрей. Он продрал слипшиеся ото сна глаза и посмотрел перед собой тупым взглядом. Темный потолок, серая паутина в углу, отслаивающиеся обои, за которыми был виден желтый от старости кусок какой-то советской газеты. Он был здесь, на острове, в небольшой комнатке старого дома, за несколько часов до того события, которого так ждал весь год.
С трудом он поднялся на кровати и опустил обе ноги на пол. Боль, резкая и пульсирующая, отдавала в голову при каждом его движении. Руки слабо дрожали и чувствовалась особая слабость во всех членах, как будто он провалялся неподвижно не несколько часов, а целые сутки.
– Надо же было так вчера… надраться! – прохрипел он и тут же поморщился. Боль была невыносимой даже от движения губ. – Этот виски… чертова дрянь! – он попытался встать, но ослабшие ноги снова опустили его на кровать. И почему всегда бывает так, что после короткого периода, когда тебе очень хорошо, обязательно наступает долгий период, когда тебе очень плохо? Он не напивался так уже давно и от осознания этого факта ему стало еще хуже. Он чувствовал себя каким-то безвольным существом, которое не смогло совладать с простым человеческим пороком. Мальчишкой, который первый раз в компании крутых парней попробовал какого-то дешевого пойла и на утро проснулся на диване в прихожей друга в собственной блевотине и с тяжелой как свинец головой. Только вот подросток, наверняка, чувствовал бы гордость в себе после таких ночных похождений, а он в свои годы чувствовал лишь дикое отвращение. Одно его утешало, хоть и слабо. Кати не видела его в таком состоянии.
Через несколько минут он приподнялся. Третья его попытка была успешнее предыдущих двух. Трясущаяся рука взялась за штаны. Он потянул их к себе, тяжелый револьвер выпал из кобуры на деревянный пол, грохоча и пуская вибрационные волны по всему дому. Он поморщился. Звук этот, как выстрел, болью ударил его в голову. Его слегка подташнивало, хотелось пить, хотелось свежего воздуха. Он одел штаны, засунул револьвер обратно в кобуру на поясе, застегнул ее и потянулся к мобильнику. Шесть часов, двадцать три минуты – увидел он большие цифры на дисплее, полтора с небольшим часа до того, как он отпустит этого подонка на верную смерть, полтора часа, оставшиеся до того момента, которого он так долго ждал.
Вскоре он вышел из спальни в коридор. Запах гнили и смрада здесь был еще сильнее. В его постпохмельном синдроме ему казалось, что этот дом не просто гнил, а разлагался, что это было сооружение не из бревен и досок, а какой-то большой пораженный неизлечимой болезнью и гниющий живьем организм, внутрь которого он каким-то образом сумел провалиться. Подташнивать стало сильнее, и он ускорил шаг по направлению к двери на улицу. Он с силой толкнул ее плечом, шагнул на улицу и… удивился. От погоды, которая была вчера и которая, как обещали им синоптики, должна была сохраниться в регионе как минимум еще несколько дней, не осталось и следа. Небо было затянуто низкими серыми облаками, которые позли над лесом, опрыскивая его мелким моросящим дождем. Температура так же была гораздо ниже вчерашней. Если предыдущим днем градусник в доме показывал двадцать шесть градусов, то сегодня было восемнадцать или даже семнадцать. Он помнил этот изменчивый питерский климат очень хорошо, но такие резкие изменения в погоде были удивительны даже для тех, кто прожил в этом чертовом регионе большую часть своей жизни. Видимо все эти разговоры про изменения климата не были лишь пустыми словами.
Он сделал шаг вперед и оказался на влажной траве. Легкие наполнились свежим воздухом. Во всем этом был один хороший момент – воздух от этой погоды стал только лучше. Добавились какие-то новые нотки влажной травы и сырого леса, то немногое русское, о чем он действительно скучал. Эта терапия помогла ему, и уже через несколько минут ему полегчало. Голова, хоть и болела, теперь уже не отдавала резкой болью при каждом движении. Тошнота отпустила и снова появилось желание есть. Он сделал еще несколько больших вдохов и, расстегивая на ходу ширинку, подошел к старому дубу. Струя оросила корни столетнего растения. В доме был туалет, но он не хотел идти туда, уж если так воняло в коридоре, можно было только догадаться, какой запах был сейчас там.
Смрад почувствовался еще сильнее, когда он, надышавшись свежим воздухом, снова зашел в дом и прошел в прихожую. Пустая бутылка из-под виски валялась на полу прямо у входа. Он пнул ее ногой, и она тихо покатилась прочь. – Хорошо посидели… тво-о-ю мать, – прошипел он сквозь зубы, рассматривая еще несколько пустых бутылок из-под вина и виски, которые стояли на столе. Вид всей это тары снова вызвал у него какое-то бурление в животе. Однако, что это за вонь? Видимо продукты, которые они оставили вчера на столе, за ночь испортились настолько, что пустили эти зловонные ароматы по всему дому. Затаив дыхание он подошел к столу, взял тарелку и хотел выбросить всё, что там оставалось на улицу, но не обнаружил там ничего, кроме грязных салфеток. Он вернул тарелку на стол и внимательно его осмотрел. Он хотел найти источник этого зловония, но на столе не было ничего, что вызывало бы подозрения. Разве только надкусанное, но недоеденное яблоко. Но запах этот имел явно не растительное происхождение.
Он обошел всю гостиную, принюхиваясь на каждом шагу, но и тут не обнаружил ничего, что могло бы так мерзко вонять. Он заглянул в каждый пакет, под каждый элемент одежды, который каждый их них раскидал по стульям и мебели. Но поиски не принесли результатов. Наконец он дошел до самого конца гостиной, до закрытой двери в подсобное помещение и хотел снова вернуться к столу для того, чтобы продолжить свои поиски, но вдруг остановился и обернулся. Из щели, которая была под дверью, тянуло воздухом и ему показалось, что концентрация в нем этой зловонной дряни в несколько раз превышала концентрацию этой дряни в воздухе гостиной.
– Странно… – он закряхтел и опустился на колени, чтобы проверить. Так и есть. С первых же вдохов запах, идущий из-под двери, ударил в лицо так ясно и сильно, что он невольно закашлялся. Все сомнения по поводу местонахождения источника испарились в один миг. Он был там, за этой дверью. Но что могло так сильно вонять? – он снова встал на ноги и осторожно дернул дверь на себя. Та громко заскрипела и начала растворяться. Запах смрада ударил в лицо так ясно, что Александр невольно попятился назад, закрывая свой рот и нос ладонью.
За дверью было пусто, там была темнота, куда не долетали лучи просачивавшегося сквозь плотные гардины дневного света. Он сделал шаг вперед, превозмогая этот ужасный запах и вдруг… чьи-то глаза, он поймал на себе чей-то взгляд. Они двигались! Чье-то бледное лицо выплыло на мгновение из темноты и снова в эту же темноту исчезло. Дрожь пробежалась по всему его телу. Рука нервно схватилась за рукоятку револьвера, он выдернул его нервным рывком и направил в темноту, туда где пару мгновений назад ему привиделись очертания лица.
– Эй! Кто здесь?! – крикнул он. Крикнул не громко, но достаточно для того, чтобы его услышали. Ему никто не ответил. – Эй! Стрелять буду! Без шуток! Миха?! Пацаны?! – ответа не было, лишь через пару мгновений, будто подтверждая его прежние видения, из темноты на несколько секунд снова появилось и снова исчезло в непроглядной темноте чье-то бледное лицо. Левой рукой Александр полез в карман. Его руки дрожали, он весь дрожал! Он достал из кармана мобильник, не с первой попытки нашел кнопку включения на передней панели корпуса, нажал в верхнем правом углу значок фонаря, направил его в темноту и… вдруг крик его разнесся по всему дому. В этом небольшом подсобном помещении, которое в лучшие годы этого дома было какой-то кладовкой для кухонной утвари, на деревянной опорной балке, на веревке, болталось обнаженное, испачканное в грязи тело!
– Ну… нахрен! – крикнул он и бросился прочь, но у стола он вдруг остановился, развернулся и снова начал всматриваться в темноту. Будто играя с ним, с его страхами, бледное лицо повешенного то появлялось из мрака, то снова в него исчезало. Видимо ветер, который гулял по комнатам и коридорам этого ветхого здания, решил поиграть с ним в эти игры, слабо раскручивая, как на тарзанке, мертвеца. «Но кто это?» – следующая мысль появилась у него в голове и он, крепко сжимая пистолет в руке, будто опасаясь, что в любой момент это создание может соскочить с веревки и, раскрыв свои гниющие зубы, броситься на него, подошел к выключателю на стене. Послышался щелчок, и гостиная озарилась светом нескольких ламп накаливания. Покойник, отвернувшись от Александра, медленно поворачивался на веревке в сторону стены. Он будто стыдился перед Александром своего нагого испачканного чем-то тела. Александр вытянул руку с револьвером вперед и, целясь в полные очертания спины покойника, сделал шаг в его сторону. И тут он увидел, что это была не грязь. Это были темные трупные пятна, которые покрывали всё тело. Снова подул ветер, снова запах смрада ударил в лицо, тело начало снова поворачиваться в его сторону против часовой стрелки. Сердце сжалось, остановилось на несколько мгновений и вдруг, будто сорвавшись, быстро забарабанило в груди. Вот появилась полноватая щека, вот впалая глазница, вот открытый высохший правый глаз, вот заострившийся нос, родинка над верхней губой…
– Ми-и-и-и-ха! – закричал вдруг он, и подкосившиеся ноги вмиг опустили его на колени.
3.
Петро поспешно приблизился к двери, но через порог не переступил. Будто забыв сказать или сделать что-то важное, он вдруг резко обернулся к старику. Тот продолжал сидеть на прежнем месте и смотреть на кружку кофе на столе.
– У вас есть какие-нибудь фотографии Вити? – спросил он после минутной паузы.
– Есть, – спокойно ответил ему старик.
– Дайте! Может и я вам однажды что-нибудь полезное сообщу!
Старик посмотрел на него долго и внимательно. Затем он поднялся, подошел к комоду и открыл его верхний ящик. Там, в ветхом кожаном переплете, лежал фотоальбом. Владимир Петрович взял его, прихрамывая подошел к гостю, и протянул ему его.
– Забирайте. Вот только вранья мне больше вашего не надо!
Петро осторожно взял альбом из рук старика.
– Я возьму у вас его на время. Не беспокойтесь, – он заметил, что старик смотрел на него с нескрываемым отвращением, – я верну его вам лишь только проясню для себя ряд вещей.
– Забирайте и уходите прочь.
– До встречи! – коротко ответил ему Петро и быстро вышел на улицу. В тот момент сомнений насчет старика у него уже не оставалось.
Вообще, ощущение того, что вокруг него происходили какие-то странные вещи, уже давно проникло в его сознание. Он еще не понимал этого всей силой своей логики, но уже ощущал легким дуновением интуиции. Сначала это сообщение, которое получил Александр, тонкое, но очень опасное предупреждение откуда-то из другого времени и будто из другого мира, потом этот парень, который ехал на свидание с некой Дианой (тоже странное совпадение) в ресторан на Марата, но который в итоге не доехал и которому на месте аварии подкинули эту газету двадцатилетней давности с этим исчезнувшим сынком этого старика и потом слова, собственно, этого самого старика, сказанные ему в лицо о том, что якобы он или они имели какое-то отношение к смерти его сына. Казалось, какая-то тонкая невидимая нить пронизывала все эти несвязанные друг с другом события. Как черную материю в космосе, он не мог ее видеть, но знал о ее существовании по ее воздействию на другие объекты в диапазоне видимого спектра. Казалось, потяни он во всей этой белиберде фактов и событий за что-то одно, вылезало что-то второе. Потяни за второе, вылезало третье, потяни за третье и тогда снова вылезало то первое, с чего начинал он тянуть. Первым было сообщение, которое получил Александр. Последним этот старик, который в силу своей либо старческой доверительности, либо слабоумия был почему-то уверен, что именно он, Петро, был виновен в смерти своего придурка сына, которого он духом не чуял и ни разу в своей жизни даже не видел!
«Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя» – вспомнил он слова, хриплую интонация голоса Александра и его вид, не злой, а скорее испуганный, с которым показывал он ему это сообщение. «И вот тогда начнется охота», – тут же в памяти всплыли слова, сказанные ему стариком. Все ли он ему рассказал или что-то утаил? В любом случае, если он отказывался говорить даже под дулом пистолета, то какие еще аргументы у него оставались? И кто такой этот тип, который подсел к нему тогда на скамейке, если старик, конечно, не врал?! Что за бред про Витю в могиле Евстигнеевых? Откуда он всё это взял?! Ничего такого и быть не могло. Ведь он помнил тот день очень хорошо. Помнил в деталях. Он одним из первых кинул горсть земли на два опущенных на дно могилы гроба. Их было там только два. Не три, не четыре, два! Для чего старику обманывать его? «Когда-нибудь придут незнакомые люди и начнут задавать вопросы про Витю. И тогда ты увидишь их», – его лицо невольно поморщилось от воспоминания этих слов. Что это за бред, дедуля, ты несешь?!
Кто-то нервно загудел сзади и Петро вздрогнул. Погруженный в свои мысли он не заметил, как выехал в крайнюю левую полосу и ехал по ней со скоростью шестьдесят километров в час, собрав за собой порядочный поток непорядочных водителей. Он перестроился вправо, доехал до автозаправки и остановился. Мысли метались в голове как какие-то пойманные в клетку птицы, но это был лишь какой-то несвязанный и вырванный из общего контекста набор переживаний и представлений. Ничего логичного, ничего последовательного. Только интуиция, подогретая страхами и набором казавшихся подозрительными вещей. Он должен был структурировать их в сознании, должен был выработать какой-то механизм, какой-то алгоритм действия. Но о каком алгоритме вообще могла идти речь, если он не имел ни имел представления о том, что происходит?! Ни ма-лей-ше-го!
Он вышел из машины и сделал полный вдох грудью. Необычная смесь запаха свежескошенной травы и бензина коснулась ноздрей и слегка отрезвила его. Появились желания, земные, обычные. Надо было выпить и выпить срочно! Перед глазами представился наполненный наполовину бокал виски, с плавающими в нем кубиками льда и какое-то сосущее чувство появилось у него в животе. Он представил, как приедет домой, как подойдет к холодильнику, достанет оттуда бутылку, нальет в бокал, поднесет к губами и…
– Залить? – услышал он хриплый голос рядом.
– Чего? – невольно вырвалось у Петро.
– Бензина залить?
– А, да! Дизель, полный. Хотя нет, – он окрикнул работника, который пошел куда-то внутрь и достал из кошелька две купюры по тысяче рублей каждая. – На тысячу девятьсот. Остаток себе.
Когда он уехал с заправки, у него так и не было четкого плана действий, но нервы его поуспокоились и первые наброски того, с чего надо было начинать, отдаленно появились на чистом листе его плана действий. Он набрал скорость и вскоре его большой внедорожник вкатился на мощеную плиткой территорию двора.
Первым делом он осуществил то, чего так хотел с самого пробуждения – влил себе в рот пол бокала виски. Вторым – открыл альбом и положил его перед собой на стол. Старый, покрытый пылью многих десятилетий семейный альбом человека, о существовании которого еще несколько дней назад он даже не догадывался, но который сейчас интересовал его больше всех остальных людей на планете (за исключением, быть может, только Александра). Он открыл его. Запах сырости и старости коснулся его ноздрей, и по телу его пробежали мурашки. Старые черно-белые фотографии никогда не оставляли его равнодушным.
Молодой парень на первой его странице, почти еще мальчик, держащий за узду лошадь напротив какого-то деревянного дома. Надпись внизу: «Дед Макар. 1936 год.» Чуть дальше тот же самый Макар, но уже в военной форме. Надпись: «Фронт. 1942.» Петро перелистнул на следующий разворот. Куча людей на черно-белых, изрядно подпорченных временем и сыростью фотографиях, какие-то военные, какие-то гражданские, но все объединенные одним – тем, что уже давно покинули этот мир. Кто-то сам, кто-то от руки чужих, кто-то своих. Петро снова перевернул страницу. «1944. Польша. На пути в Берлин». Фотография, с который смотрел уже не мальчик, а испытанный временем, закаленный в тяжелых боях дядька Макар. Коротко остриженная голова, надетая на самую макушку пилотка, крупные морщины, разрезавшие полосами почерневший от солнца и дыма лоб. На груди его было несколько орденов и взгляд, этот взгляд не мальчика а уже мужика, пронзительно сверливший любого, кто смотрел на эту потемневшую от времени фотокарточку. Петро перелистнул эту страницу, там были уже новые люди. Он пробежался по лицам каждого из них. Никто не был ему знаком, и он перелистнул дальше. Военных больше не было, как не было и Макара. Петро быстро пролистнул еще несколько страниц и снова вернулся назад. То была последняя фотография Макара. Видимо он остался где-то там, в далеком 44, на пути из Польши в Берлин.
Потом конец сороковых, пятидесятые, шестидесятые. Менялся быт, менялась архитектура, менялись люди. Люди старели. Одни лица исчезали и появлялись новые. И вот он увидел первую фотографию с Владимиром Петровичем на какой-то первомайской демонстрации под плакатом «Мир. Труд. Май». Он узнал его сразу. На этой фотографии не было даты, но внизу, на плотном листе самого альбома, было указано «начало семидесятых», указано уже шариковой ручкой, видно уже когда-то потом, при попытке внести порядок в историю семейного рода. Петро с каким-то особым интересом рассматривал его лицо. Это выражение лица молодого гражданина, уверенного в будущем своем и будущем страны, которая через несколько десятков лет перестанет уже существовать.
– Эх, Петрович, знал бы ты что будет с тобой через каких-то двадцать лет, знал бы ты, что будет с твоим Витей! – Петро начал всматриваться в физиономии всех этих улыбающихся людей, которые окружали Владимира Петровича. – Знали бы вы все, господа, не улыбались бы так!
Он вспомнил эти годы, вспомнил и себя, понимая, что он, точно так же, как и все они в тот день, наверняка, был с отцом на этой же самой майской демонстрации. И жизнь его, как жизни всех этих улыбавшихся людей с черно-белой старой фотографии, не казалась ему тогда чем-то безнадежным. В конце концов, у них была надежда, в конце концов, они были молодыми. Но сейчас, спустя все эти годы… Но о чем это он?! «О чем я?» Он невольно поморщился, будто вспомнив что-то крайне неприятное, провел ладонью по вспотевшему лицу и снова руки его начали перебирать пожелтевшие от времени страницы альбома.
Конец семидесятых или даже начало восьмидесятых. Первая фотография того, ради которого он этот альбом забрал. Лаконичное название «Витя» под фотографией валявшегося на диване с голой задницей малыша. Он перевернул на следующий разворот. Несколько фотографий с улыбавшейся толстой женщиной, держащей в разных позах точно так же улыбавшегося ребенка. Петро листнул дальше. Та же женщина и уже подросший мальчик. На заднем плане чудо советского автопрома – «Москвич 412». Он знал этот автомобиль очень хорошо, знал потому, что точно такой же был когда-то и у него. Потом фотография поездки за город. Петро присмотрелся: «Пушкинские горы. 1987.» На фотографиях они видел уже мальчугана, смотревшего каким-то хитрым лукавым взглядом куда-то вбок. И снова его мысли о прошлом, снова он вспомнил себя в те далекие времена и ностальгия потащила его куда-то в глубину темных закоулков своего сознания.
Он добрался до конца, машинально перелистывая страницы и всматриваясь в эти незнакомые ему лица. Зачем он взял этот альбом? Посмотреть на Витю? А может просто из любопытства? Что даст ему это? Что дало, кроме грусти, кроме поднятых из глубины его памяти воспоминаний о свой собственной жизни, о ее бренности и скоротечности существования, и о том, что когда-нибудь потом, через десятки лет, его фотографии точно так же будет рассматривать кто-то другой, кому почему-то будет какое-то дело до его жизни. Кто это будет? И главное – будет ли? Но ему уже будет всё равно, ведь он, точно так же, как и дед Макар, как все эти люди из сороковых и пятидесятых, будет покоиться под слоем мокрой земли!
Непонятно куда увели бы Петро эти мысли о прошлом и вечном, если бы не одна вещь, которую он заметил не сразу, а лишь раз на третий, перелистывая страницы этого старого альбома. На одной из страниц (на предпоследней странице последнего разворота), сверху, отсутствовала одна из фотографий. – Может альбом бы не закончен? – подумал про себя Петро, но тут же отбросил эту мысль прочь. Внизу страницы и на следующей, последней, все фотографии были на месте, их уголки старательно были вставлены в прорезь альбома. Здесь же, на фоне пожелтевшей бумаги, отчетливо виднелись очертания прямоугольного белого следа – видимо фотография была здесь долгое время, и бумага желтела под ней не так быстро. Все фотографии в альбоме были подписаны, и он заметил внизу, под этим светлым прямоугольником надпись, сделанную ручкой: «Тогда же, Зеленогорск».
– Что «тогда же»? – он перелистнул страницу назад и увидел несколько фотографий двух парней на велосипедах. На первой фотографии они ехали по дороге (вид сзади), а потом стояли у камней вдоль залива. Одного из них он уже знал, это был Витя, второй же был ему не знаком, видимо его друг. Под каждой фотографией был своя подпись. Под верхней – «Поездка не велосипедах. Лето 1996 года. Александровское», на второй просто – «Сестрорецк».
Но куда делась эта фотография с Зеленогорска. Потерялась? Он посмотрел на прорези в странице альбома, они были целыми, значит выпасть просто так она не могла. Кто-то целенаправленно вытащил отсюда эту фотографию, и, судя по бледному следу на желтой бумаге, вытащил явно не в том далеком девяносто шестом. Может кто-то взял ее себя на память? Или сделать копию? Но почему тогда не вернул? А может, и при мыслях этих что-то неприятно заскребло его сознание, старик вытащил оттуда эту фотографию целенаправленно, для того, чтобы она не могла попасть в руки именно к нему?
Петро снова вернулся на предыдущий разворот. Два парня, которые ехали на велосипедах вдоль дороги, потом эти же парни, но уже у камней. Оба улыбались. Оба, определенно, были друзьями. Он легко отличил на них Витю… второй же был каким-то прыщавым ботаником, которого, наверняка, не слабо лупасили в школе или даже уже в институте, или где он там учился. По крайней мере, это было первое впечатление, которое произвел его вид на Петро. Но кто их фотографировал? Ведь в этой поездке должен был быть с ними еще и фотограф! Он снова посмотрел на первую фотографию, потом на вторую. И тут он заметил тень, чья-то вытянутая в лучах вечернего солнца тень на большом камне, на котором сидел Витя. Кому она принадлежала? Случайному прохожему, который шатался где-то мимо и которого они попросили их снять? Нет, это уж вряд ли. Их третий друг? Да! Скорее всего да!
Часы пробили три раза и Петро оторвал свой взгляд от альбома. Он мог рассматривать старые фотографии вечно, но время играло против него, и действовать надо было незамедлительно. Он поднял со стола телефон и нашел в нем телефон Владимира Петровича, который выслал ему вместе с прочей информацией накануне Шабаич. Он хотел позвонить ему и в лоб спросить о том, куда делась эта последняя фотография из альбома. Но подумав как следует, он решил этого не делать. Пока. Со своими бредовыми идеями о Вите старик был явно не на его стороне и вряд ли горел желанием ему помогать. Он преследовал свои цели и цели эти явно не имели ничего общего с помощью ему или Александру. Александр! Он нашел его номер в записной книжке и нажал на кнопку вызова. Секундная пауза и женский голос проговорил: «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» Петро сбросил, не дожидаясь конца этой и без того известной ему фразы, открыл один из мессенджеров, в котором они все время переписывались, и написал два коротких слова: «как дела»? С минуту он подождал, не отнимая глаз от экрана. Но Александр не прочитал его сообщение. Александр уже давно не появлялся не в сети. Но здесь пока не было ничего необычного. На время охоты Александр всегда отключал телефон, да и вышка сотовой связи, которая находилась в нескольких десятках километров от острова, далеко не всегда могла порадовать качеством своего покрытия. Он снова взял телефон и в этот раз нашел телефон Шабаева.
– Слава, ты мне нужен!
– Как друг или как бизнес-партнер? – послышался бодрый голос в трубке.
– Как половой партнер, Слава!
– Ты, наверное, не в тот номер ткнул случайно, – послышался в трубке его басистый смех.
– Слушай, этот парень, который со свиданием пролетел, помнишь?
– Ну?…
– Расскажи мне поподробнее обо всем этом.
– Да, собственно, всё, что я знал, я тебе и так уже рассказал. Приходил в полицию за несколько дней до того, как ты про того пацана исчезнувшего просил узнать, жаловался на то, что в него там кто-то где-то врезался и потом скрылся с места ДТП. Я бы про него вообще ничего не узнал, если бы он не припер с собой газету со статьей об этом исчезновении. Он еще говорил, что кто-то с его девушкой вместо него на свидание поехал. Ты не помнишь, разве? Я же тебе говорил!
– Помню! – перебил его в нетерпении Петро. – Но что это за парень? Взялся он откуда?
– Ну этого я тебе не скажу. Не местный какой-то, приехал на заработки. Снимает где-то квартирку на юго-западе. Говорят, выпить любит, что, собственно, среди нашего брата и не редкость вовсе…
– Где он сейчас?
– Этого я не знаю.
– Я бы хотел с ним связаться. Сможешь через своих ребят добыть его телефон?
– Смогу, конечно, если у них есть. Только зачем тебе он нужен, он там натворил что-то, что ли?
– Хочу с ним насчет этого свидания поговорить.
– Это не мое дело, конечно, Петь, но… что у вас там происходит?..
– Ты прав, Слава, не твое это дело! – оборвал его Петро в каком-то раздражении и не прощаясь бросил телефон.
Номер парня был у Петро уже через пол часа. Петро снова просматривал старые фотографии альбома, когда в тишине раздалась мелодия входящего звонка.
– Тут с твоим пацаном вообще приколюха! – безо всяких вокруг да около начал Шабаич. – Оказывается, он уже после прибегал в участок и требовал, чтобы эту его женщину стали искать. Ему пытались объяснить, что нужны хоть какие-то детали, фотография или хотя бы фамилия. Не помогло. Не слушает ничего, бегает только и смуту вносит. Шерлок Холмс в нем проснулся. Говорит, даже в ресторан этот ездил, с официантом этим или барменом или как там его зовут, общался. Бармен, говорит, видел пацана похожего на него с какой-то девкой в тот день, но деталей нет. Уже и наши ребята туда ездили по его наводке. Ничего вразумительного бармен тоже не мог сказать. Была, говорит, какая-то женщина с мужиком, но что за женщина, что за мужик и куда делись, говорит, задом не чую.
– А что камеры?
– Это было неделю назад. Там какая-то дешевая система видеонаблюдения стоит, затирает старые видео через пару дней.
– И?
– Времени уже много прошло, записи не осталось.
– А что камера в участке?
– Камера в участке его сняла. Физиономия запоминающаяся, и, мягко говоря, интеллектом сильно не наделенная. Не самых голубых кровей этот господин. Потом, когда поутихнет слегка эта шумиха, достану для тебя эту видеозапись, сам посмотришь.