Сонница. Том первый

Журналист

День третий.

Четверг, 17-е мая

19:55

Губернатор оперся массивными руками на овальный стол морёного дуба, крытый тёмно-зелёной кожей, делавшей его похожим на ломберный. Мосластые локти его превосходительство растопырил в стороны, как петух расшаперивает перед дракой крылья, словно давая понять, что ни одна мелочь не проскользнёт мимо его всевидящего ока. Пятнадцать человек и два секретаря снуло тупили глаза, пытаясь укрыться от раскаленных губернаторских зрачков, шарящих по лицам в поисках ответа. Только главный эпидемиолог области рисовал в пухлом ежедневнике волосатые каракули, отдалённо напоминающие каких-то неполезных бактерий. Он пририсовал одной из них очередную ложноножку и медленно сказал: мы свозим уснувших в военно-полевой госпиталь, который для нас любезно отстроили инженерные части внутренних войск. И пока на улице тепло, это отчасти может представиться неким решением проблемы. Но мы с вами прекрасно должны понимать, что это не решение, а просто отсрочка социального взрыва, потому что на сегодня мы уже разместили там двести двадцать одного пациента, что явно чрезмерно, они спят в два яруса, на нарах. Ещё примерно столько же разместили по различным больницам. Но у нас есть серьёзная проблема, формально мы не можем держать их в инфекционном отделении, поскольку никаких признаков заболевания у них нет, кроме того, что они спят и разбудить их не представляется возможным.

А они заразны, спросил губернатор. Эпидемиолог задумчиво пожевал губами и ответил: теоретически, они, разумеется, могут быть носителями какого-либо источника летаргии, пока неизвестного нам. Но никаких явных причинно-следственных связей между контактом с уснувшим человеком и последующей болезнью субъекта, установить не удалось. Иными словами, вероятность заражения и его путь, в данном случае, установить трудно. Или заразятся, или нет, хохотнул губернатор, логика как у блондинки, так получается. Да, примерно, так, мирно согласился главный эпидемиолог. Я вот что думаю, сказал губернатор, почесав мизинцем безупречный пробор. Вдруг у них просто этот, он замялся, припоминая сложное слово. Инкубационный период. Вдруг по окончании этого инкубационного периода, с ними произойдёт что-нибудь необычное, опасное для окружающих. Вдруг они пойдут какими-нибудь язвами, или от них какие-нибудь споры паразитов полетят. Никто ж не знает, правильно? Я хочу сказать, что я не могу свои слова сейчас подтвердить, но и опровергнуть-то вы меня тоже не можете, так? Согласен, ответил главный эпидемиолог.

Значит, надо от греха подальше упрятать их в карантин и, кстати, объедините уже всех пациентов с одним диагнозом, сказал первый вице. Надо всех свезти в одно место. Сколько ещё военно-полевых сооружений смогут возвести вэвэшники?

Председатель комиссии по взаимодействию с правоохранительными органами нервно откашлялся и, пошелестев бумагами, сказал: недавно к нам в область решили передислоцировать вертолётный полк, сейчас как раз идёт сама процедура перемещения людей и техники, плюс идёт реформирование танковой дивизии, идет оно с перебоями, как бы храбро военные не рапортовали, поэтому думаю, мы реально можем рассчитывать на два, как максимум – три аналогичных госпиталя. При этом, что там будет с инженерными сетями, мы не знаем. Грубо говоря, это просто палатки и кровати, причем, не в самом лучшем состоянии.

Какие в жопу сети, если они спят, взорвался губернатор. Ты мне скажи, какова там общая ёмкость, сколько они людей смогут принять. По штатной расстановке до двухсот человек каждый госпиталь разместить сможет, ответил правоохранитель, но условия будут военно-полевыми в полном смысле этого слова. Предложения есть, спросил губернатор, обводя взглядом присутствующих. Есть, неожиданно раздался высокий голос второго вице. И что, переспросил губернатор. Есть комплекс пионерских лагерей в восьмидесяти километрах от города, вблизи озера Караколь. Мы приняли решение об их реконструкции, ещё в прошлом году выделили деньги, но в связи с кадровыми перестановками в министерстве обравования, значительная часть денег у нас подвисла. Думаю, если мы немножечко потревожим наше образование, они смогут подмазать там всё, что неподмазано и разместят людей, это ещё порядка тысячи мест, не менее. Это не те лагеря, куда нас в детстве на спортивные сборы возили, спросил губернатор. Именно те, комитет по физкультуре и спорту их с баланса списал в начале двухтысячных, а на баланс образования они пришли только в этом году, закивал второй вице. Лет пять они, конечно, только пауков и ужей принимали в свои корпуса, но, думаю, подшаманить их можно довольно быстро. Там есть плюс – они окружены забором. Прочным забором. А на хера нам забор, задумчиво спросил губернатор.

У нас проблемы, тщательно прокашлявшись, ответил первый вице. Ну что там опять, спросил губернатор. Народные массы, лаконично ответил первый вице и кивнул правоохранителю. Тот снова пошелестел бумажками, издававшими тревожный, буквально, жестяной скрежет, и, зарывшись в листы, словно полицейский, прикрывающийся щитом от демонстрантов, сказал: до сего дня все действия по изъятию лиц из категории уснувших из семей и их размещению в стационары города наталкивались на активное сопротивление жителей. Они не хотят, чтобы их родственников увозили, поскольку они не доверяют нашим медикам, не верят, что данный сон может быть опасен в социально-гигиеническом плане и так далее. А вы сами-то нашим медикам верите, с усмешкой спросил губернатор. Никита Сергеевич, укоризненно проскрипел эпидемиолог, я бы попросил. Ну ладно-ладно, добродушно помотал крупной головой губернатор, не все медики у нас плохие, хороших больше. Это я так, для красного словца. Так что делать-то будем?

Изолировать, ответил первый вице. Практически решённый вопрос. Мы ни источников эпидемии не знаем, ни прогнозов. Если все уснут, кто ж работать-то будет. Да ладно работать, кто ж голосовать-то тогда пойдет, хихикнул второй вице. Резонно, ответил губернатор. А что с информационным полем. Все начали вертеть головами в поисках ответа на поставленный главой региона вопрос. Но кроме шелеста воротников и поскрипывания стульев в полупустом зале заседаний ничего слышно не было. Ну где же Света-то ваша, ёбаная тётя, заорал губернатор. Я блять её теперь должен с собаками искать. Она мой пресс-секретарь, она должна меня даже в сральню сопровождать, и сидеть со своим ёбаным ноутбуком под дверью, все мои пердки записывать. Куда дели, давайте-ка её сюда. Начальник охраны, тяжело скрипя разношенными каблуками ботинок, подкрался к губернатору и зашептал ему в ухо, крупно двигая челюстью, как будто что-то ел из мохнатого господского слухового прохода.

А, ясно, кивнул губернатор. Молодец, какая. Я знал, что она молодец. Ты ей позвони потом, и мне доложишь, как они справились. Ишь ты. Энтэвэшники, блять. Не сидится в столице.

После подведения итогов, когда все покидали кабинет, губернатор окликнул начальника охраны, дождался, когда тот усядется на краешек кресла, стоявшего у стола и тщательно запер дверь. Потом включил телевизор, прибавил громкость и придвинул стул поближе к подчинённому.

Слышь, ты это… Губернатор замялся и, видя, что безопасник собирается открыть блокнот, протянул руку и жестом попросил убрать записную книжку подальше. Начальник охраны понимающе кивнул и тоже придвинулся ближе. Короче, сказал губернатор, я думаю, что народ реально бунтовать начнёт. Надо бы это… Ну, с бандитами бы выйти на контакт. Пусть своими силами попатрулируют улицы, чтобы непорядка не было, понял меня? Безопасник кивнул: сделаем. Ну вот и ладненько, откинулся на спинку кресла губернатор. А то полиционеры быстренько всё наверх донесут, а эти потише будут. Понял, да? Конечно, понял, с готовностью кивнул начальник охраны и быстро вышел из кабинета, доставая на ходу телефон.

День третий.

Четверг, 17-е мая

18:30

Вячеслав Доронин, сутулый щуплый мужчина с узкими плечами и внимательными серыми глазами, вышел из зала прилёта налегке, легкомысленно таща свою жёлтую сумку пиквадро за ремешок, держа руку на отлёте так же, как если бы нёс за шкирку кота. Он успел сделать несколько шагов, как вдруг сумка за что-то зацепилась. Вячеслав Доронин оборотился и увидел серую, малоприметную блондинку лет сорока, с жёлтым коком на голове и синими мешками под глазами. Светлана Светлицкая, зычно, по-комсомольски, сказала жёлтая блондинка и показала удостоверение. Я пресс-секретарь губернатора, пояснила она на случай, если московский гость не успел прочесть мелкие фиолетовые буквы. Прекрасно, сказал Вячеслав Доронин, надеюсь, вы мне мешать не будете. Ну что вы, только помогать, широко улыбнулась Света. Надеюсь, вы возражать не будете, сказала она как можно более доверительно, подхватывая гостя под локоть и повисая на нём грудью, на ощупь совершенно картонной. Вячеслав Доронин подозрительно хмыкнул, но вслух ничего не сказал, позволив увлечь себя в людской поток, галдевший на разные голоса.

Они прошли через пёструю разноязыкую толпу, стеклянный шлюз аэропорта расступился, и кондиционированный воздух кончился, уступив место жаркому суховею, ударившему в лицо, подобно банному венику. Жарковато тут у вас, признался Вячеслав Доронин. Да, в этом году какая-то экстремально ранняя весна, смотрите-ка, ещё только-только май начался, а уже печёт как не знаю что, защебетала Света, подволакивая журналиста к дверцам чёрного фольксвагена, в чьих полированных поверхностях отражались низко летящие чернобрюхие облака. Одна надежда, что дождик пойдёт, прибьёт пыль немного, продолжала щебетать Света, вы ведь поди кушать хотите. Не особенно, подозрительно сказал Вячеслав Доронин. Но Света знала, что он врёт, и что есть он хочет, что просто ужасно голоден, но боится упускать время, не верит ни ей, ни пославшему её губернатору, никому вообще, что если отпустить его на вольные хлеба, то он тут такого наковыряет, что Кремль не просто рассердится, а так рассердится, что только клочки полетят и собирать те клочки потом можно будет хоть сто лет, всё одно не соберёшь.

Света вздохнула и спросила: ну что в Москве, как столица? Стоит, беспечно ответил Вячеслав Доронин, глядя на ярко-зелёные, словно только что раскрашенные фломастерами, татарские клёны, проносившиеся за окном. Света замолчала. Украдкой она достала телефон и быстро набросиа смску, мол, едем, ловите. Шофёр посмотрел на неё в зеркало заднего вида, Света поймала его взгляд, и кивнула скорее веками, нежели головой, но водитель прекрасно понял этот жест. Он плавно замедлился и тихонько съехал с трассы, поворачивая на просёлок, скорее похожий на тенистую парковую аллею, нежели на дорогу. Вячеслав Доронин беспечно что-то мурлыкал про себя, тыкая пальцем в экран айпада и даже не глядя за окно. Он читал ленту фейсбука, силясь понять, что именно приковывает его, образованного, умного человека, зрелого журналиста, к этой бесконечной интернет-возне. Ответ он для себя нашел довольно быстро, конечно же безделье. Вячеслав Доронин поднял глаза, протёр их и, ещё не отняв ладоней от усталых век, почувствовал, как машина резко затормозила. Он убрал руку от лица и увидел как его дверцу открывает крупный молодой человек в костюме. Вячеслав Доронин вопросительно посмотрел на Свету, но та ответила ему настолько лучезарной улыбкой, что он преступно расслабился и позволил юному богатырю распахнуть дверь автомобиля. И тут же понял, что совершил ошибку. Его позорно вынули из машины за шкварник, бесцеремонно бросив в сухую грязь. Он вскочил и только успел пролепетать: вы с ума сошли, что вы делаете. Как его тут же подхватили за руки, один из здоровяков положил ему на голову его пухлую итальянскую сумку, а второй, размахнувшись, с силой ударил его по этой сумке плашмя айпадом, от чего стекло гаджета покрылось паутинкой мелких трещин. Что-то в голове ухнуло, шея заныла в предчувствии перелома, Вячеслав Доронин успел только пробормотать сквозь боль, что он является журналистом крупнейшего телеканала, как его снова сильно ударили по этой злосчастной сумке. На этот раз уже кулаком. Журналист рухнул на колени. Его подхватили за вороник и за мотню, нахально прищемив складку кожи в паху и только чудом не тронув гениталии, и понесли в кусты. Господи, подумал Вячеслав Доронин и зажмурился.

Слышь, пидарас ма-а-асковский, глаза разуй, раздался над ухом голос. Вячеслав Доронин открыл глаза и тут же снова прищурил их от нестерпимо режущего солнечного света, миллионами бликов игравшего на водной ряби. Его держали над обрывом, метрах в десяти под ним раскинулся карьер, залитый тёплой водой, казавшейся такой ласковой под напором жгучего сухого ветра. Слушай сюда, мудозвон, сказал тот же голос. Утром тебя посадят на самолёт и ты вернёшься домой в столицу, сказав, что ничего не нашёл, что информация тухлая и что тебя просто развели. Ты понял?

Я – журналист, я буду жаловаться коллегам, есть профессиональное сообщество, начал возмущённо говорить Вячеслав Доронин, но голос его предательски срывался и пищал, выдавая нотки неуверенности. Я бывал в Чечне, вам меня не запугать, постарался крикнуть он так, чтобы вышло громко и гордо. Да мне похуй, где ты бывал. Ты у мамы своей в пизде бывал, мне-то что с того, ответил мерзкий голос, и в следующий миг две пары дюжих рук раздвинули Вячеславу Доронину ноги и несильно ударили столичного журналиста промежностью о сосну. Тупая боль залила его снизу доверху, заполнив всё тело до кончиков волос. Слышишь меня, лениво спросил тот же голос. Вячеслав Доронин не мог вымолвить ни слова, пытаясь как-то переварить эту чудовищную боль. Железная рука схватила его за ухо. Он даже не думал, что может быть так больно. Когда я спрашиваю, надо отвечать, раздражённо сказал голос, ты меня слышишь? Да, прохрипел журналист.

Его бросили на сухую, покрытую милосердным мхом, землю, где он некоторое время покорчился, поудобнее устраиваясь и пытаясь сообразить, как быть дальше. Наконец, боль отлила от головы настолько, что он разглядел говорящего. Безликий серый человек с крупными руками стоял против солнца, прячась в его заходящих лучах. Он присел на корточки и спросил: как же так получилось, Вячеслав Миронович, что вы приезжаете к нам из своей столицы, из города, известного своей безнравственностью, в наши провинциальные места, не тронутые никакой скверной, и привозите с собой два грамма чистейшего кокаина. Я никогда не видел наркотиков такой очистки, наверное, такой чистый кокаин можно купить только в Москве. Впрочем, у нас здесь вообще кокаина не продают, так что вы уникум, Вячеслав Миронович. Вы прославитесь на весь наш огромный край.

Вячеслав Доронин понял, что попал. А хотите, я вас спасу, спросил человек. Хватит глумиться, попросил журналист, просто скажите, что я должен делать? Хорошо, покладисто ответил человек. Вы должны доковылять до машины, вернуться в гостиницу аэропорта, хорошенько выпить и лечь спать. А утром, в семь тридцать, вы умоетесь, почистите зубы и улетите отсюда к ёбаной матери в Москву. И там, наслаждаясь общением с близкими, вы подумаете, насколько противна вам мысль о том, чтобы хотя бы раз в жизни вернуться в наши места. Ферштеен?

Через несколько минут Вячеслав Доронин поднялся на ноги и огляделся. Никого не было рядом, лишь растрескавшийся айпад искрился в косых лучах вечернего солнца. Он подобрал измазанную исцарапанную сумку, расстроено пнул пришедший в негодность планшетник, отчего боль снова нехорошо отдалась в промежности, и побрёл через кусты в направлении трассы. Света выбежала к нему из машины, крича, что она ужасно испугалась, что она, клянётся, ничего не знала, она думала, что с ним только поговорят, но потом она попыталась вступиться за него, но ей тоже досталось, вы же знаете, как они умеют бить, не остаётся ни единого следа. Уйдите, взмолился Вячеслав Доронин и сел в дверной проём, выставив наружу ноги в испачканных брюках. Он достал из кармана чудом уцелевшие сигареты и похлопал себя по карманам. Простите, опустилась перед ним на колени Света, протягивая зажигалку. Он равнодушно прикурил. Ну правда, простите меня, христаради, очень натурально всхлипнула Света. Ну что мне для вас сделать, задала она риторический вопрос, потом достала небольшую пачечку долларов и протянула Вячеславу Доронину. Возьмите. Он с ужасом покосился на деньги, отшатнувшись от Светы. Берите-берите, это вам за айпад и за моральный ущерб, сказала она. Потом она попыталась поймать его взгляд глазами и, отчаявшись это сделать, спросила: вы знаете, что они на вас уже уголовное дело завели. Вячеслав Доронин закрыл лицо руками и тихонько завыл. Света сунула ему деньги в нагрудный карман, упихала его ноги в салон машины, аккуратно, чтобы не ударить журналиста, закрыла дверь фольксвагена, и упала на пассажирское сиденье рядом с водителем. Обратно, приглушённо спросил шофёр. Угу, кивнула она, закуривая. Её мучнистое лицо светилось от удовольствия.

Полковник

День третий.

Четверг, 17-е мая

19:15

Бардин вошёл в офис, не сразу заметив, что из кармана доносится приятное постукивание не то ксилофона, не то какого-то похожего инструмента. За несколько лет он так привык к пронзительному верещанию нокии, что не сообразил, что слышит вызов нового аппарата. Он достал айфон, ответил на дежурный звонок жены, остановившись у доски объявлений, рядом с которой висело его собственное расписание на неделю. Закончив разговаривать, он было убрал айфон в карман, но услышал звонкий голос Кати: Сергей Иванович, да у вас обновка?! Бардин поначалу слегка смутился, а потом ответил: да вот, посмотрел на тебя, Катя, и подумал, не совсем уж я старый пердун, ведь и правда, могу себе позволить купить игрушку. Ой, не знаю, Сергей Иванович, засмеялась Катя, сначала поздняя посетительница, да такая видная, рыжая, потом айфон. Просто у меня кризис среднего возраста, ответил Бардин. У вас?! засмеялась Катя, да вы ещё любому моему ровеснику фору дадите. Да ну тебя, окончательно смутился Бардин, и прошёл в кабинет.

В течение часа он заносил в мак наиболее нужные контакты из потёрханой записной книжки, жалея, что у него нет фотографий всех этих людей и поминутно восхищенно повторяя: ну до чего же техника дошла. Когда до прихода первого клиента оставалось пятнадцать минут, он набрал номер без имени, обозначенный просто звёздочкой, и сказал: это Бардин, надо бы поговорить вечером, скажи, где тебе удобно. Я знаю, что ты занят, более того, я догадываюсь, чем именно. Из трубки что-то пискнуло. Бардин улыбнулся: военно-полевой госпиталь, больше двухсот уснувших, непонятная эпидемия, мне продолжать? Трубка пискнула в ответ явно удивлённо. Окей, просто скажи где и в котором часу, спросил Бардин. Трубка пискнула и разговор оборвался.

Бардин закрыл форточку, из которой свистел жаркий ветер, словно бы туда воткнули раструб гигантского фена, и включил кондиционер. Потом он достал нужные сегодня масла, опустил шторы и убавил реостат, сделав свет более приглушённым. Зажёг ароматические палочки, несколько объёмистых свечей, достал из шкафчика сборник сладчайших индийских раг и включил музыкальный центр. Единственным визитёром на сегодняшний вечер числилась жена одного олигарха, сорокалетняя вечная девочка с носиком-пуговкой. Она, как правило, приносила с собой какой-нибудь изысканный чай, и после сеанса долго расспрашивала Бардина о том, как он понимает духовные аспекты эзотерических практик Востока или что-то вроде того. Бардин смущался, краснел и что-то бубнил о том, что он практик, ему не до духовности, олигархическая жена в ответ звонко смеялась и говорила, вот за что я вас, Бардин, люблю, так это за ваше неуклюжее кокетство, вы ведь один из самых духовных людей, которых я знаю. Бардин от этого смущённо кашлял и крупными глотками пил светло-жёлтую горькую жидкость, чувствуя как его бросает в тепло. Чаи, разумеется, были фантастическими. Со временем, его перестали утомлять эти разговоры, которые он принял в качестве необходимого дополнения к спектру оказываемых им услуг. В двери осторожно постучали. Он встал и распахнул их, гостеприимным жестом приглашая гостью войти. Намасте⁷, сказала олигархическая жена, сложив на груди руки в церемониальном индийском жесте, и водоворот рабочей рутины захлестнул Бардина, уведя его от пасмурных мыслей о судьбе уснувших.

День третий.

Четверг, 17-е мая

22:45

Бардин сидел на высоком табурете у барной стойки, рассматривая длинные ряды бутылок с сияющими боками, отражающими свет десятков крохотных бликов, с разноцветными этикетками, разной формы, цвета, размера. Словно парад нарядных фрейлин, вышедших показать свои платья королю на приёме в честь наступившего лета. Бардин с наслаждением тянул свой безалкогольный мохито, прислушиваясь к сладчайшему, тонкому позвякиванию льдинок, хорошо знакомому любому барному жителю. Этот зов ледяных сирен не спутать ни с чем, песня, зовущая синеющего одиссея в страну забвения, слишком сильно вгрызается в память, откуда её уже не вытеснить ничем другим, ни хрустальным смехом ребёнка, ни криком счастья, ни стоном женщины, обессилено падающей в объятья сна после изнуряющего танца страсти. Ох, не к добру эта песня проникает сегодня в твои уши, сказал Бардин самому себе. Но ты же воин, ты справишься, ты ведь как-то справлялся много лет, шепнул у него внутри какой-то другой, правильный Бардин. О, да.

Каждый день я сражаюсь со зверем внутри меня, много лет. Когда-то счёт трезвых дней шёл на часы, но я выстоял хотя бы в том, что не считаю каждую секунду, прожитую без алкоголя. Господи, но как же я хочу выпить. Порой просто невыносимо. Я хочу обжечь себя изнутри этой льдистой водочной струёй, ощутить холодный обжигающий комок, падающий как метеорит, раздвигающий стенки пищевода, как плотные слои атмосферы и входящий в неё в блеске молний и пламени. Я хочу водки, простой водки, обычной, чуть вязкой от мороза, заложить её сверху кусочком мясца, чтобы он потом плавился на этом ледяном водочном костре, постепенно тая и отдавая свой сок и свою ярость. Я хочу ледяного пива, хочу обмакнуть в него губу и почувствовать нежность пены, её прикосновение, нежнее которого нет на свете, никакие губы не поцелуют меня так. А потом я рвану большой, нет, просто огромный глоток, словно пловец, бросающийся в холодную осеннюю воду, я брошусь в это пиво, буду рвать его саженками, мой язык кролем поплывёт по горьковатым завораживающим волнам, обволакиваемый божественным солодом. И поставив кружку, с грохотом опустив её донцем на стойку, вытру губы ладонью, вдыхая хлебный пивной аромат, облокочусь на стойку спиной и посмотрю на бар так, как король оглядывает свои владения со скалы. Я хочу упасть в эту дикую яму, страшную, бесшабашную, бесстыдную яму, где нет ни меня, ни мира, есть только сумасшедший кураж и танец демонов, где шуты звякают своими ледяными колокольчиками, где царица водка уравнивает скоморохов и князей, доводя их до равного исступления в погоне за глупым, но таким близким счастьем. Огосподигосподигосподи, как же я хочу.

Бардин усилием воли разжал пальцы, сдавившие тонкий коктейльный стакан так, что он вот-вот угрожал треснуть, и попытался стряхнуть наваждение. Он прекрасно знал, что это чувство сейчас пройдёт, нужно лишь потерпеть час-полтора, нужно как-то перетоптаться, пережаться, передрожать этот момент, переломить его, оборотив в свою пользу, чтобы синие сполохи не заволокли рассудок яркими картинками. Я выстою, шепнул Бардин в стакан. Тёмный капюшон отчаяния накрыл его с головой, вся энергия тела стекла в ноги и ушла куда-то далеко под землю, далеко под тёмный нечистый паркет, устилавший этот несчастный кабак, где ему приходилось томиться, как Аладдину, прячущемуся в пещере с золотом, где его разрывает желание кричать от счастья во всё горло, но страх перед разбойников сдавливает гортань. Он поплюхал подтаивающими льдинками в стакане, вслушиваясь в их предательскую музыку. Дилинь, дилинь, прошептали льдинки. Бардин приложил стакан ко лбу, чтобы унять жар. Я слышу вас, льдинки. Я слышу вас. Огосподи, как же хорошо я слышу вашу песню, даже когда вы спите.

Тоже плохо переносите жару, вежливо поинтересовался немолодой бармен. Нет, всё нормально, дружелюбно ответил Бардин, просто в этом году как-то неожиданно навалилось лето, вроде еще вчера была весна, а сегодня – уже лето. Везет вам, ответил бармен, я вот родом с Карелии, так я жару просто не выношу. Хоть уезжай отсюда летом. Не понимаю, за что его все так любят, мухи, жара, потное всё, комары эти повсюду. И это местное солнце, оно какое-то слишком жёсткое. Налить вам чего покрепче, может быть? Нет, спасибо, я за рулём, ответил Бардин, снова безотчётно сжимая стакан. Как скажете, ответил бармен. Кстати, вы сегодня новости видели? Нет, ответил Бардин, напрягаясь как перед боем, а что там. Да вы что, всплеснул руками бармен, у нас же в этом году из-за аномальной температуры все птицы попадали. Ну не все, конечно, но очень много, мчс бьёт тревогу, природоохранная прокуратура завела дело.

Я вчера нашёл несколько мёртвых птиц, ответил Бардин, сначала возле офиса, потом дома, во дворе. Я тоже видел, охотно откликнулся бармен, у меня дочь пошла внучку выгуливать, слышу крик, мол, дед, высунься в окно, глянь, что тут. Ну я надел тапки и во двор, а там. Причём, не воробьи, не голуби, какие-то пёстренькие птички. Вот, смотрите, громко добавил бармен, достал из-под стойки пульт дистанционного управления и прибавил звук телевизора, висевшего над стойкой почти под самым потолком. Девочка-диктор смешно хмурила брови и что-то говорила. Бармен, на мгновенье спрятался под стойкой, что-то щёлкнуло, и музыка стихла, уступая место новостям.

[Губернатор на специальном совещании дал поручение профильным службам выяснить степень опасности эпидемии, вспыхнувшей среди птиц нашего региона, и предпринять все меры к ликвидации последствий этого печального явления, сказала ведущая. Биологи предполагают, что необычайно жаркая для этого времени года погода привела к массовому падежу птицы. Сельскохозяйственные производители встревожены, на всех птицефабриках области введены дополнительные санитарные меры, чтобы предотвратить заражение домашней птицы].

Появившееся на экране лицо губернатора должно было внушить согражданам тревогу за родной край вкупе со сдержанным оптимизмом. На сегодня есть опасность антисанитарии, сказал губернатор, коммунальные службы убирают трупы птиц, но их усилия пока недостаточны. Надеюсь, что граждане проявят сознательность и помогут соблюдать чистоту в областном центре.

М-да, сначала они поувольняли всех муниципальных дворников, скривился бармен, переложили все заботы на мелких коммерсов, чтобы каждый у своего ларька убирал, а потом хотят, чтобы граждане внезапно стали делать дворницкую работу. Я последние лет двадцать проработал барменом, мне в страшном сне не могло присниться, что я по утрам после смены ещё и метлу буду в руки брать, и как вася-пролетарий мести улицу перед баром. А чего не уедете в другое место, поинтересовался Бардин, протягивая опустевший стакан и жестом прося повторить. Дочке моей тут нравится, у ней работа приличная, зарабатывает неплохо, а я уже староват, чтобы один куда-то срываться, ответил бармен, сосредоточенно капая в стакан лаймовый сок. А как же ваша жена, простите, если слишком уж вторгаюсь в ваше личное пространство, спросил Бардин. Не, не вторгаетесь, ответил бармен, протягивая ему новый, украшенный зонтиками стакан. Она уже лет пятнадцать живёт в Германии с каким-то гансом. Дочка к ней ездит на рождество. Вы не женились повторно, полувопросительно-полуутвердительно сказал Бардин. Нет, не женился, хмуро ответил бармен, потом слегка просветлел и доверительно улыбнулся: с моей работой мне хватает женщин куда более молодых и отзывчивых, чем моя бывшая, а для души у меня дочь и внучка. Они у меня просто прелесть. Верю, кивнул Бардин, сделал крупный глоток и спросил: а дочь не замужем. В разводе, хмыкнул бармен. Мужик-то нынче шклявенький пошёл. Она раз пришла домой в слезах, второй. Мол, ничего делать не хочет, сидит целыми неделями на диване, только всё какие-то коммерческие прожекты выдумывает, а денег не приносит. И не хочет, видимо. Ну я и говорю, давай-ка забирай малую и ко мне переезжай. Как-нибудь вдвоём её поднимем. Бармен внезапно замолчал, Бардин поднял глаза на висящие над стойкой стаканы и увидел какое-то шевеление за спиной. Он аккуратно поставил одну ногу на пол, нащупав твёрдую точку опоры. И в тот же момент что-то острое упёрлось ему в бок и неприятный голос проскрежетал прямо в ухо: слышь, кентишка, лопатничек доставай-ка, только нежно. Бардин резко повернулся, обводя атакующую руку, взял её в замок под локтем, подбил ногу шептуна, подломил его в пояснице, практически поставив на борцовский мост и ласково уложил затылком на своё колено. Староват ты, полковник, у меня лопатничек ломить, засмеялся он в лицо нападающему. Ах ты, старый пёс, клыки-то, я смотрю, у тебя всё ещё острые, как в прежние времена, а, засмеялся в ответ мужчина в тёмном дорогом костюме со стальным отливом.

Бардин поднял мужчину, они крепко обнялись. Неужто развязался, удивлённо спросил полковник, доставая из внутреннего кармана небольшую трубочку и показывая ею на бардинский стакан. Бармен, что я пью, спросил Бардин. Безалкогольный мохито, ответил бармен, протирая стойку. Всё на алтарь здорового образа жизни, сказал Бардин и отсалютовал полковнику стаканом. Мне какой-нибудь скотч поприличнее, односолодовый, прожевал сквозь зубы полковник, раскуривая свой данхилл. Есть макалан, есть гленливет, ответил бармен. За встречу можно и макалан, весело ответил полковник, забрал со стойки стакан, быстро чокнулся с Бардиным, замахнул его, как водку и бросил бармену: повтори-ка, добрый человек. Пойдём-ка в уголок, пошепчемся, предложил Бардин.

Они поискали глазами местечко у окошка и присели за резной индийской ширмой, скрывшей их от остального зала. Бармен принёс полковнику тяжёлый графин с коричневым дьяволом, игравшим за толстенными гранёными стенками. Всё равно же на ста граммах сердце не успокоится, подмигнул он полковнику. Ай красава, всё-то ты знаешь, ответил полковник и своей рукой наплескал на донце широкого стакана. Ты безо льда, спросил Бардин. Ну кто ж опошляет хороший скотч льдом, скривился полковник, мы же не ковбои. Твой бар, спросил Бардин. Ну что ты, мне ж нельзя, засмеялся полковник, двусмысленно подмигнув в ответ. Сколько ж мы не виделись, лет пять наверное, спросил Бардин. Четыре, ответил полковник. Ты поседел, сказал Бардин. Ты наверняка тоже поседел, просто стрижёшься как бандит, засмеялся в ответ полковник. Кого-нибудь видел из наших? Кое-кого вижу, конечно, из тех, кто еще тренируется. Горбыля-то видишь поди, спросил полковник. Бардин поиграл льдинками и саркастически улыбнулся: Горбыль сейчас совсем пенсионер, ему не до карате, он только с пацанвой в футбол играть ходит. А какой был боец, с сожалением протянул полковник. Бардин засмеялся и сказал: может, оно и к лучшему. Ты если Димку Воронцова помнишь, так он тут съездил на какой-то чемпионат ветеранов, внестилевой якобы, так ему там так больно сделали, что даже слов нет. Да ладно, засмеялся полковник. Да я тебе отвечаю, сказал Бардин, его там один таец так ушатал, он до сих пор хромает, с палочкой ходит.