Впав в исследовательский восторг, он принялся осыпать нас терминами, пока не обнаружил, что Мастодонт, до этого изображавший, что внимательно слушает, спит.
– Вам, наверное, неинтересно?
– Нет-нет, что вы, очень интересно, – соврал я, – Вам знакома фамилия Левенс?
– Левенс? Ричард Левенс из микробиологического центра? У него большая лаборатория, он специализируется на изучении вирусов содержащих двуцепочечную ДНК без РНК стадии. Довольно сложная тема в вирусологии.
– Двецепочечную в мадере, мм..– сквозь сон пробормотал толстяк. – положи пару ложечек, дарлинг, я сейчас подойду.
– Он самый,– ответил я.
– Лично я с ним не знаком. У нас говорят, что он отличный микробиолог. Во всяком случае, у него много публикаций в его тематике.
-Как вы думаете, смог бы доктор Левенс, создать нечто подобное?
Фодергил закудахтал, и я испугался, что старикана хватил удар, пока не сообразил, что это смех. Из его бокала летели капли, оставляя темные пятна на горчичном твиде.
– Что вы. Совсем другой уровень. Ему одному такой проект не под силу. И дело вовсе не в знаниях или квалификации. Дело в специализации. Видите ли, мистер..мм
– Акиньшин.
-Акиньшин, -продолжил он, -научный мир, довольно узок и все друг-друга знают. Исследования и специализация более или менее крупных ученых известны. Но с подобными разработками я не знаком. И сомневаюсь, что Левенс, смог бы самостоятельно разработать подобный проект. Здесь видна работа нескольких экспертов высокого уровня. Или одного гения. Ричард, при всем моем уважении, узкий специалист.
Левенс узкий специалист. Двуцепочечные ДНК были особой формой тоски. Мои стройные теории разбивались о них, превращаясь в прах. Несколько экспертов высокого уровня или один гений. Достаточно, чтобы продолжить блуждать в потемках. В той тьме, где бродил неизвестный с «Питоном». Пина-колада для дамы, гарсон! Тихая мелодия телефона. Я задумался, части пазла постепенно собирались. Эксперимент. Мы имели дело с экспериментом, после которого кому-то светили яхта, бунгало и телка с большими дойками, ну, или номерок на пальце ноги.
То, что мы узнали из-за чего весь этот сыр-бор, пока еще ничего не решало. Пятна информации, за которыми были сумерки предположений.
Больше из гостя вытянуть не удалось, он постоянно сползал в науку, отчего мне тоже захотелось спать. На наше счастье, через четверть часа, глянув на часы, Фодергил заявил, что ему пора. Завтра он улетает. Из вежливости, я пригласил его на ужин, но он отказался.
-Когда мы уже сядем за стол? – Рита появлялась из окна в пятый раз. Голодную благоверную его величества доводило до умоисступления то обстоятельство, что хавка уже подана, но есть ее никто, не собирается. Она основательно поголодала перед ужином, и хотела разом восполнить пробел. – Мими? Ты спишь?
Протиснувшись мимо Толстухи, из окна выпал ее ручной заморыш, который тут же с воем унесся в кусты. В его пасти был зажат кусок трофейной хавки.
– Сейчас Рита, сейчас, уже идем! – ответил я за ее вторую большую половину и обратился к Рубинштейну, -Слушай Мозес, где ты раскопал этого старикана?
-В очереди к флебологу, Макс,– торжественно сообщил ископаемое, – скажи бомба, да? Он посоветовал мне аппарат от ишиаса. Две таких небольших пластмасски с проводом. Их нужно носить на пояснице. Он спасается только этим. А потом мы поговорили о вирусах, и оказалось, что Уилбрахам в теме, представляешь? Иногда болезни приносят удачу!
Иногда, да. С этим я был согласен. Некоторым они приносят особенную странную радость. Или деньги. Или все-таки номерок на большом пальце ноги?
Оксфорд против Кембриджа
-За стол!– громко встряла Носорожиха. Он торчала в ярком окне гостиной силясь рассмотреть нас в полутьме веранды. Еще минута и она бы сошла с ума. Ее домашний питомец доедал украденное в кустах, Руфь опостылела, еда остывала, а тиа Долорес была слабым утешением в сложившихся обстоятельствах. – За стол!
В ответ на вопль, ее толстый благоверный вскочил из кресла и принялся тереть зенки ручищами. На заспанном лице читался сильнейший голод. Эдвард Мишель Анитугу Мобалеку король без номера и королевства, был всегда готов набить желудок.
– Вечернюю брехаловку уже принесли?– заявил он, забыв, где находится,– что сегодня на ужин, Рита?
Пока толстяк соображал, что он вовсе не дома, а в гостях, на дорожке появилась Кони. Она неуверенно вошла в калитку и остановилась, прищурившись, свет мешал разглядеть нас.
-Макс?
-Я здесь, Кони, – мой невероятный случай все же случился и она пришла. Это было то, на что я и не надеялся. Хотя вру, надеялся той самой слабенькой тупой надеждой, с которой нищий приобретает лотерейный билет. Во мне разливалось тепло, я улыбался. Сегодня миссис Левенс была сногсшибательней, чем когда–либо.
Мужчины, по большей своей массе, слепы, как кроты. Они не видят очевидного. Того, что под носом. Хотя понятно, что в женщине иногда сложно увидеть красотку. Она мимикрирует, прикрывая одеждой, косметикой, багажом, книгами по квантовой механике, очками, детьми, характером, синдромами и головной болью то, что делает ее в глазах мужчин неотразимой. Обманывает и кажется не тем предметом, на который стоит обратить внимание. Но вот когда вся эта шелуха отпадает. Когда вся эта проклятая шелуха отпадает…
Кони плыла над дорожкой в коротком голубом платье, под еле слышное сиплое дыхание. У моих приятелей вдруг сделалась одышка. Мой выигрышный билет вызвал у этой парочки аритмию. На секунду мне показалось, что его величество еле слышно попросил Рубинштейна хлопнуть его по спине, якобы ему в хлеборезку скользнула проворная ночная муха. Трилобит не ответил и я почему- то не удивился. Конкордия ослепляла.
-С днем рождения, – произнесла она и поцеловала меня в щеку.
-Спасибо, – я глядел в темные провалы зрачков, что-то все же в них было. Что-то пряталось там, в глубине. Необъяснимое. – Это Эдвард Мобалеку и Мозес Рубинштейн, мы вместе работаем, Кони.
-Очень приятно, – она улыбнулась.
-Конкордия, – представил ее я, раздумывая называть ли фамилию, но она все решила сама. Подойдя к ним, она протянула руку и представилась.
-Конкордия Левенс, – толстый застыл с открытым ртом, а ископаемое сделал вид, что подавился вставной челюстью. И если бы не Рита, к чувству голода которой примешалось чуть- чуть ревности, мне пришлось бы отвечать на массу вопросов, на которые я не знал ответа. Все делается к счастью.
-К столу! – в очередной заорала толстуха, и я с облегчением выдохнул. Все решается, и решается не мной. Я был рад этому обстоятельству. Жизнь текла, проблемы разрешались.
– Ну, ты даешь, чувак, – тихо произнес Мастодонт, пока мы топали к двери. Я промолчал.
Тетушка Долли в клетчатом фартуке, от которого веяло домашним теплом, заканчивала последние приготовления. Сегодня на тиа надела лучшие серьги и слегка поправила губы помадой. В общем была в полной боевой готовности. На столе уставленном тарелками из ее парадного сервиза, парил запахом хавчик. Тушеная баранина, картофель, пара салатов, тапас. Батарея разноцветных бутылок ожидала своего часа на приставном столике.
– Как дела?– участливо поинтересовалась тетушка у Кони. – Давно вас не видела.
-Не было случая приехать, – беззаботно откликнулась миссис Левенс и улыбнулась.– Было много дел.
Держалась она великолепно, ее глаза лишь немного сузились, когда она увидела меня при свете желтых ламп гостиной. Я моргнул, в ответ на этот внимательный взгляд. Время для вопросов еще не пришло.
-Оо! Баранина! Пахнет великолепно!
-Ну, что вы, я готовила ее в первый раз, – тетушка продемонстрировала самое ложное из всех возможных ложных смирений. – Кони, это Руфь Рубинштейн, супруга Мозеса.
-Очень приятно, Конкордия.
Трилобитиха рассматривала мою спутницу как одну из форм отвратительной заразы называемой жизнью. Конкордия ей не нравилась абсолютно. Все в ней раздражало худую как воблу половину Рубинштейна: белые правильные зубы, копна блестящих волос, серые глаза, кожа, веснушки, а грудь и длинные ноги, шедшие в довесок, так и совсем выводили из себя.
– Как поживаете, Конкордия?
– Хорошо, а как вы, Руфь?
– Тоже неплохо.
Пока мы устраивались за столом и обменивались любезностями. Китиха отложив решение проблем с Конкордией на потом, принялась за более важные дела – рубон. Это было то самое, что стоило увидеть хоть раз в жизни до того момента пока не впадешь в полный и бесповоротный маразм. То, что заслуживало воспоминаний в старости. То, о чем хотелось сообщить внукам на смертном одре. Потому что зрелище было из ряда вон.
Святые угодники! Попокатепетль, милый друг! Не стоило ходить по воде и летать на черепахах. Все это просто ярмарочные фокусы, в них нет таинства. Сокровенное скрывается вовсе не в мироточении и вервиях, и не в обсидиановых ножах. Оно более зримо. Оно в выражении, с которым чета Мобалеку, устроившаяся за столом тетушки Лиланд, смотрело на еду.
Вы видели глаза? Глаза страждущих? Тех, которые прошли Хинган и Гоби? Изможденных путников Гойи? Франсис, старина! Ты брал не тех натурщиков. Увы, и жил не в то время. Ты многое упустил.
Навалив на тарелку, целую гору всего вперемешку, Его величество застопорил мыслительные процессы, как подлодка перед всплытием, в его реактор полетел графит. Глянув на жену, он решил дождаться старта. У них в этом своего рода взаимопонимание. Мастодонт напоминал старого пса, который положив голову на колени хозяина, ждет команды.
Его Афродита не теряла времени даром. Ей было мало тарелки, она прихватила пустой салатник, который тетушка забыла на столе, и все это по-быстрому наполнилось едой. Баранья ножка, рядом с которой бессильно упал салат, фиолетовые кружки салями, и бледно розовые ломтики ветчины. Все это художественно украшается печеной картошкой. Хавчик водопадирует. Несется. Телепалетируется (По выражению образованного Величественного). Крышки вверх! Доеденефене! Танец дождя! Абструкт! Цугцванг!
Я не успел рассмотреть меню, хотя и сам был голоден, я был занят Конкордией. Мы отстукивали морзянку, заполняя эфир. Мои мысли на русском, коснулись ее разума, и она растеряно мне улыбнулась.
«Что случилось, Макс?»– я тронул изуродованными руками голову и ничего не объяснил. Мне было сложно разъяснить, что-либо.
«Я в порядке, не волнуйся, дарлинг».
«Я сейчас заплачу», – в уголках ее глаз блестели слезы. – «Тебе больно?»
«Нет. Уже не больно, не волнуйся, прошу. Ты сногсшибательна. Я люблю тебя».
«Я люблю тебя». – она улыбнулась сквозь так и пролившиеся слезы.
Наши глаза превратились в сиамских близнецов, воздух, обогащенный мощными испарениями супругов Мобалеку, танцевал между нами. Слишком увлеченные друг другом, мы пропустили старт.
Это было досадным упущением. Повинуясь неслышимому сигналу, Толстуха, принялась восполнять запасы сахара в крови мощными гребками ложки.
Ее благоверный, не отставал, запихивая рубон отточенными движениями фехтовальшика. Батман! Аллонже ле бра! Он храбро сражался с бараньим боком как тореро с быком. У барана в любом раскладе не было никаких шансов.
Темп нарастал. Мелькали столовые приборы. Это было что-то вроде соревнования Оксфорд против Кембриджа. Только намного зрелищнее. Большие гонки восьмерок, по сравнению с кормлением четы Мобалеку – просто лажа. Большая разрекламированная лажа. Красивый бессмысленный фантик, обертывающий пустоту созданную негодяями маркетологами.
Они нами вертят, и их приходится ненавидеть отдельной, уложенной в разуме в картонный ящик «Разное», ненавистью. Они обращают любовь в похоть, радость за кого-то в зависть, сопереживание в уныние, трудолюбие в алчность, а чепуху в золото, за блеском которого мы не видим настоящих вещей. Ни веры, ни надежды, ни любви, ничего. А вот на Китиху с ее благоверным стоило глянуть! Тем более, представление было бесплатно.
Темно-синие против светло-голубых. Восемнадцать человек на двух лодках. Четыре мили триста шестьдесят два ярда между мостами Патни и Чизик. Двадцать минут активной гребли. Соус закипал бурыми водоворотами Темзы. Салат проносился створными знаками. Восемь фунтов прекрасно приготовленной баранины были разобраны по тарелкам. Не хватало только команд рулевых девчонок.
Поначалу, вперед вырвалась Рита, ополовинив запасы пятью мощными движениями. Но ее расчетливый супруг, глубоко вдохнул, образовав дополнительный объем, легко обошел свою Венеру на финише, пока та замешкалась с упрямой бараньей ножкой. Настал черед второй порции. Слава богу, что время вопросов так и не наступило, хотя взгляды поневоле обращались на Конкордию. Которая улыбалась и гоняла по тарелке салатный листик. Я был ей восхищен.
Все были слишком увлечены чемпионатом по жратве. Раз! По идеальной кривой похожей на запуск космического корабля ложка выходит на орбиту у открытой пасти. Два! Маневровые двигатели отключены, в силу вступает ее величество инерция. На высоте шестидесяти сантиметров от поверхности парадной скатерти тиа Долорес происходит чудо. Шлюз закрыт, стыковка завершена. Всеобщее ликование, как в центре управления полетом. Брызги! Страсть! Натиск! Кормление удавов! Только сегодня.
Его величество несколько осоловел и пробежался по пуговицам рубашки, выпуская на волю лишнее тепло.
– Неплохой рубон, тиа, – пробормотал он, продолжая метать еду в открытый рот.
-Приятного аппетита, Эдвард.
-Угум. Только мало перца, тиа. Рита обычно кладет в два раза больше.
– Не все любят острое, – тетушка поджала губы. – мистер Шин не любит.
-Потому что он китаец, тиа, – объяснил Величественный и утер пот со лба.
Пока все были заняты: мы с Кони молча общались, нам много чего надо было сказать друг другу, Мобалеку ели, Руфь разговаривала с тиа о лечебных ванночках для ног. Старина Рубинштейн, спрятавшись от взглядов своей зоркой миссис за мощным торсом Риты, мирно беседовал с бутылками. Напоминая всем своим видом кота на рыбацкой пристани, которому с неба упал ящик требухи и полпакета рыбьих голов. Человеку иногда хватает самой малости, чтобы почувствовать себя счастливым. Но только иногда, в остальное время ему мало целого мира.
-Плесни как мне, Макс, – заявил его величество, утирая пот со лба. Почувствовав слабину супруга, Рита подцепила плававший в соусе последний кусок. – Легкие закуски требуют запивки. Иначе, от них пересыхает в горле и основное блюдо уже не лезет.
На мою информацию, что это и было основное блюдо, он сделал грустное лицо и пробормотал что-то о жмотах китайцах, у которых странное представление о еде. Я засмеялся и отдал ему свою порцию.
– В следующий раз предупреждай, я буду приносить хавчик с собой, просекаешь, чувак? Если ты сам не любишь пошамать, то это не значит, что остальные тоже так думают. Если у вас там в Китае, есть досыта не принято, то тут у нас другие порядки.
Я налил ему виски.
-Твое здоровье, чувак! Никогда больше не болей, – он выдул стакан махом и углубился в мою порцию. Делов там было на пару минут. Тиа Долорес ставила на стол фрукты и торт.
***
–Они милые,– с улыбкой произнесла Кони. Все уже разошлись, мудрая тетушка возилась на кухне, напоминая о себе лишь звоном посуды. Сигаретный дым вился в тихом воздухе не желая растворяться. – Что с тобой произошло, можешь сказать?
-Попал в переплет. Все уже хорошо, Кони, – огорчать ее мне не хотелось.
-Ты мне очень нравишься, Макс, я люблю тебя, – этого я не ожидал. Это было как удар под дых, неожиданный и прямой. Я люблю тебя. Она серьезно смотрела на меня, из-за полутьмы ее лицо казалось мраморным. Тени лежали на нас. Я тянул какую-то дрянь из бокала. Что-то приторное, нормального алкоголя просто не осталось. Рубинштейна, который под шумок уничтожил все мои запасы, унес Мастодонт. Старая немощь комично покачивалась на огромном плече. Вид был такой, словно мясник несет кучу тряпья, из которого торчит щеточка усов и раздается умиротворенное бормотание. Кони смотрела на меня. Я ей нравлюсь. Я тебя люблю, она погладила меня по щеке.
– Я тоже тебя люблю, – я потянулся и поцеловал ее. Она ответила, вытягиваясь в моих руках.
-Обещай, что больше не исчезнешь. Я сильно переживала. Думала… Неважно. Мне показалось, что все это, просто на один раз, представляешь? Один раз. Это неправильно. Я так не умею.
Я затянулся и выдохнул дым в темноту. Это неправильно. Я так не умею.
– Ах, да! Я же купила тебе подарок! – она покопалась в сумочке.
Серебряный брелок в форме пуделя с глазками кристаллами, загадочно поблескивающими в темноте. Он поджал передние лапы, готовясь к прыжку.
-Красивый, правда? Его сделали вручную, есть один мастер на Олив роуд.
-Очень красивый. Спасибо, – я потянулся к ней губами. Она аккуратно касалась пальцами моих волос, словно эти прикосновения могли вылечить меня быстрее, чем это сделала бы природа.
Тиа Долорес включила в доме приемник. Играл блюз. Джо Банамасса, я буду с тобой до самого конца. До того момента, пока время не закончит свое течение. Я буду с тобой, что бы этот мир ни готовил. Только ничего не бойся.
Я ничего не боялся, теперь у меня был серебряный пудель, который собирался прыгнуть. Прыгнуть вперед, в неизвестность.
-Мне пора, Макс. Рик будет переживать. Он сейчас с Джоши, – она поправила задравшийся воротник моей рубашки. – Тебе нужно ее прогладить, Макс. Тут складки.
-Я тебя провожу.
-Не надо. Я на машине. Позвонишь?
-Обязательно. Завтра вечером, окей? С утра у меня дела.
Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла в темноте. Потом закурил еще одну сигарету. Ты мне нравишься. Я тебя люблю. Свет лежал на дорожке. Блюз продолжал звучать. Ты мне нравишься. Зазвонил телефон. Я быстро вынул трубку из кармана в надежде, что это могла быть Кони, но на другом конце провода возник пьяный Мастодонт.
-Слушай, короче, мы тут посоветовались, если хотим разобраться в этом бактрериальном дерьме, то стоит навестить одну бабулю в Летающем цирке. Не факт, что останемся с информацией, сильно не рассчитывай, чувак.
Он принял решение не сваливать дело на больную голову легавки. Я сдвинул трубку удобнее, что бы ничего не пропустить, если бы инспектор детектив Соммерс слышал нас, то поставил бы каждому по ящику белого. Навестить одну бабулю в Летающем цирке значило только одно – мы продолжаем искать парня с «Питоном». И Толстяк наплевал на советы нашей бетонной жабы графини Маллори-Сальтагатти, а завтра мы нырнем в фиркадельки, в ту реку г..на, в мутной воде которой ловились яхты, бунгало и телки с большими дойками. Что послужило этому решению, сведения, полученные от ветхого как папирус профессора Фодергила, или пинта виски, на тот момент мне было все равно.
– Совсем забыл, мы с Мозом там тебе небольшой подарок оставили, сечешь? Тот пакет, что я притащил.
Разорвав оберточную бумагу, я увидел бронзового слона.
-Хорошая вещь! Товар дня в Карэфуре, прикинь? Раньше они хотели за него двести монет, но мы купили на распродаже за пятьдесят. С днем рождения, Макс. Твоя цыпа, кстати, реально жена этого кислого Левенса? Да? Ты гонишь, чувак. Где ты ее подцепил?
-Долгая история, Моба.
-Понятно, ладно, спокойной ночи, чувак. Завтра – летающий цирк, не проспи, я заеду к одиннадцати.
Слон таращил на меня бронзовые глаза. Затащить подарок к себе наверх я так и не смог.
Мама Ангелопулос и ее внучек
Черт, ну как же воняло на лестнице! Гнилью, табаком и подмышками. Беспросветной дрянью. Кроме того она была деревянной, реликтом, что до сих пор прячутся на окраинах. Ими еще восторгаются наивные любители уютной колониальной старины. Ручная работа с темными от грязи перилами. И эта ручная работа кряхтела под нами, словно срок ее наступил еще позавчера, но добрый боженька совсем позабыл отправить ее на тот свет.
Сам летающий цирк был не намного лучше: кое как прилепленные домики, штукатуреные фасады, напоминали ряды престарелых путан, скрывающих возраст и опыт под столетними слоями фальшивой позолоты. Они выстроились вдоль обочин, цветные и жалкие одновременно. Было видно, что веселье тут происходит каждый день и дым стоит коромыслом, стоило солнцу зайти за горизонт. Боби в этот термитник ходили неохотно. Слишком хлопотно. Бесполезно было наводить порядок там, где беспорядок был законом. Тем более было странно наблюдать Мастодонта чувствовавшего себя здесь как рыба в воде.
– Хесус с бабулей тут всем заправляют, сечешь? Если хочешь чего-нибудь, иди к ним. У них можно найти все, кроме дури и бактрерий. Они тебе достанут все, что угодно, и загонят по разумной цене. У бабули в голове калькулятор, я тебя уверяю. Она помнит и знает все. Если что случается, она определенно в курсе, Макс.
Я кивнул. Все это напоминало мой последний приют в Манчестере, ну, или окрестности Дорогомиловского рынка – те же безучастные ко всему наркоманы, толпы местных обитателей на углах. Несчастные, которых чистоплотное, но ленивое общество замело под ковер. Тележки, тачки, какая-то дрянь, битый кирпич, разрисованные стены. Здесь можно было оставить кучу денег, здоровье или жизнь. На выбор. Или все вместе, без альтернативного варианта.
Солнце освещало всю эту суету, окрашивая дорожную пыль в нежно абрикосовый цвет. Странный цвет, делавший всю эту свалку слегка пригодной для жизни. Легкая красная дымка по краям моих глаз делала пейзаж совсем фантастическим. Вроде тех постапокалиптических голливудских декораций. Да они вообще не стоили миллионов, что на них тратили. Летающий цирк всю эту красоту мог предоставить бесплатно. Хотя нет, за любую мелочь здесь надо было платить.
Мы поднимались по лестнице. На подоконнике сидела девушка, курившая тонкую сигаретку. Я улыбнулся ей, но она не ответила, равнодушно рассматривая нас, как кошка муравьев ползающих по леденцу. Улыбки были не в привычках местных обитателей. Если ты улыбаешься то это означает одно из двух: либо тебе что-то надо, либо ты под кайфом.
– У нас с ними уговор, – сообщил его величество, беззаботно опираясь на липкие перила.– Я закрываю глаза на кое-какие маленькие шалости, а они ведут себя прилично.
-Это как?
-Дурак что ли? – ответил Мастодонт и повернулся ко мне спиной. Сегодня он был в гавайской рубашке, шортах и соломенной шляпе, за ленту которой было заткнуто перо петуха. Грязные ступни выглядывали из сланцев. С утра он немного выпил и жара потихоньку его убивала. – Хесус! Где ты там? Хесус, дружочек!!!
Дверь ходила ходуном под большим кулаком, а потом скрипнула и отворилась. Из нее водопадом пролился плотный запах травы, он обтекал нас и несся вниз по лестнице. Представший перед нами имел со своим знаменитым тезкой лишь две общих черты. А именно- недоедал и носил длинные сальные волосы. Все остальное, от острого носа и бегающих крысиных глазок до корявой бейсбольной биты в руках, производило отталкивающее впечатление.
– Занимаешься спортом, чувак? – спокойно спросил Невообразимый.
– Здравствуйте, господин старший инспектор.
– Здорово. Хочу с вами поговорить, Хесу, – величественно произнес мистер Мобалеку, выглядевший настоящим королем, несмотря на попугайский наряд.
– Хочу сразу сказать, на четвертом был не мой товар, господин старший инспектор,– заявил его собеседник, спрятав биту за спину.
– Так ты живешь на пособие, мек? – удивился толстый и впихнул того в конуру. Мы прошли по заваленному тюками темному коридору и вошли в комнату. В кресле у телевизора сидела благообразная старушка, в морщинах которой уснуло время. Да она и сама спала, опустив руки с вязанием. Один из клубков шерсти закатился под кресло.
Более чем трогательная картина, умиляющая любителей пасторалей. Всех этих рождественских картинок и поздравлений с днем благодарения.
При нашем шумном появлении она открыла глаза и уставилась на Мобу.
– Эди! Мой маленький Эди! Ты так давно не заходил. Хочешь мусаки?
-Не сейчас, абуелита, – его величество беззаботно устроился на старом грязном диване.– Есть базар к твоему Хесу и тебе.
– Что он опять натворил, мой маленький негодяй?– бабуля опустила глаза и принялась за вязание, словно мы не разбудили ее, а лишь отвлекли от дела. Ее маленький негодяй поставил биту в угол и тоже присел.
– Пока ничего, – скучающе доложил толстый и указал на здоровенную дыру в стене, выходившую в соседскую квартиру, – Занялись ремонтом, мама Ангелопулос?
Сквозь дыру виднелась ванная, кафель на противоположной стене которой был разнесен вдребезги, из отверстия несло невообразимой вонью.
-Бабушка играла с дробовиком, – смирно пояснил тощий внучек. И, словно по команде в дыре появился сосед, принявшийся осыпать нашу компанию бранью с такой скоростью, что я едва его понимал. На лбу у него четко просматривалась надпись: Пособие по безработице. Он был один их тех бедолаг, что живут на пару монет в день. У них темное прошлое, и не менее темное будущее. Такие обычно строят планы, в надежде развести смотрящую исподлобья судьбу хоть на что-нибудь. На то, что обычно заканчивается циррозом и номерком на левой ноге.
– Это еще ничего, приятель, – философски заметил Моба, – вот если бы, бабуля прострелила тебе сортир, вот это было бы горе. А так, ерунда, все равно ванна тебе нужна пару раз в год. На это время можешь попросить ее выйти на кухню. Хотя чему там у тебя можно удивляться, я не представляю.
Пообещав вызвать полицию, собеседник испарился.
-Давай, греби, чувак. У тебя там что-то сдохло!– добродушно напутствовал его собеседник. – Как ваше здоровье, абу?
– Хорошо, Эди, все хорошо. Ты точно не хочешь мусаки? Сегодня у меня как ты любишь, больше сыра и баклажан. Вчера Хесус добыл на рынке баклажан и я….
Пока она говорила, Мастодонт повернулся ко мне и прошептал:
-Никто не знает сколь ей лет, Макс. Она руководила перебросками еще тогда, когда я пешком под стол ходил, просекаешь? Это был такой головняк для всех! Хитрая, как триста дьяволов. И ее ни разу не замели, хотя она возила тряпье и сигареты вагонами. Вагонами, прикинь? А потом отошла от крупных дел. Живет себе потихоньку. Секрет ее долголетия никому не известен.
Тоже мне секрет долголетия. Навскидку я мог назвать сразу две причины: полкилограмма чеснока и пара косяков, которые она, видимо, выкуривала перед сном. И все это, на протяжении долгих лет, отчего обои в жирных пятнах, что покрывали стены комнаты, можно было курить вместо травки. Прямо так, сворачивать трубочкой и курить безо всякого наполнения. От одного запаха стоявшего в комнате можно было улететь.
-Так что ты хотел, Эди? – поинтересовалась бабуля.
– Норд Стар логистик, абуелита. На тринадцатом посту задержали машину.
-Ах, это! – она сделала пару петель и строго глянула на замершего внука. – Это не местные, Эди. Совсем тухлое дело. А тухлыми делами занимается Больсо, ты же знаешь этого алчного дурака. Ни у кого здесь не хватит болос провернуть подобное.
-Ну, уж говори, мама Ангелопулос,– толстый выразил недоверие, издав тонкую трель.-Извините, пиво с утра вызывает метеориты.
Бабуля улыбнулась, отчего ее лицо просветлело. Она разглядывала нас, собрав морщинки по углам глаз. Пальцы мерно двигались, метая петли. Желтые, красные, синие, зеленые и черные. Она вязала ямайскую шапку. Над ней парил Джа.
-Ты все такой же шалопай, маленький Эди.
-Такой же, – рассмеялся Моба, – так что там с тринадцатым?
Его собеседница замерла, жуя губу, а потом глянула на длинноволосого. Надо признать, что у старушки были стальные яйца. Лицо ее не выражало абсолютно ничего. Ее внучок был много жиже. Много. Пару секунд они обменивались взглядами.
-Расскажи им, Хесус.
-Вначале они искали перевозчика здесь, господин старший инспектор, – выдавил тот, – но наши отказались, там была какая–то ученая байда. С этими умниками можно влететь в неприятности, а то и вообще все потерять. Помните тех двух коржиков, что раскурочили рентген в Святом Иоанне? Их еще приняли в порту..
– Зато теперь их можно видеть в темноте, чувак. Очень удобно, если отрубят свет, – оживился толстяк.– Короче, давай по порядку: кто искал? Когда искал?
-Щавель с «Питоном». Звать вроде Мейерс. Он тут долго ошивался. Ему нужно было что-то перебросить на ту сторону. Но никто не согласился. Потом он свалил. Было это пару месяцев назад…
Прерывая его, в дыре опять появился неугомонный сосед, заявивший, что вызвал полицию, и сейчас она накроет все наше змеиное гнездо разом. Некоторым что бы существовать в этом унылом мире, непременно надо быть несчастным. Без геморроя они быстро склеивают ласты. Их готовность жертвовать собой из-за какой-нибудь ерунды не дает соскучиться, даже если эта ерунда- всего лишь дыра в стене. Соседи вызывают изжогу и слюноотделение. Они горят этим священным пламенем, пока не получают соответствующую обратку, запутывая и так запутанную жизнь донельзя.
Толстый, разозленный вмешательством, привстал с дивана и, осторожно обойдя телевизор, двинул недовольного правой. Прямо через дыру. Тот исчез где-то за стеной, судя по грохоту выломав по пути дверь. Сунув голову в отверстие, его величество веско произнес несчастному вслед.
– Никогда, слышишь чувак, никогда не говори мне под руку, сечешь?
Я усмехнулся, возражать взбешенному Мастодонту, мог только полный идиот. По телевизору беззвучно шел показ мод. Модели отрывисто двигались по подиуму, словно через пару секунд у них начнется ломка, и они попадают с каблуков, выставив вверх острые колени. Затем вышел какой-то педик в цветастом платке. Он жал сам себе ручки умильно улыбаясь гостям. Миллионы которые он зарабатывал на тряпках, позволяли ему улыбаться.
Никогда. Никогда. Никогда не говори под руку Мастодонту, я прикрыл глаза. Есть правила, нарушать которые не следовало. В жизни вообще много правил, преступив которые, оказываешься в совсем безнадежной ситуации.
– Так он был один, этот Мейерс?
-Путался с какой-то бабой. Говорил, что без нее ничего бы не вышло. Вроде она там что-то организовала. Что-то связанное с наукой. Я особо не вникал. Дело тухлое.
-Что за баба? Как зовут?
– Никто не знает, -тощий Хесус развел руками.– Она не из наших, господин старший инспектор.
-Мы, правда, об этом ничего не знаем, Эди. Ты же понимаешь? – мягко заверила мама Ангелопулос. Свет, падавший из окон, освещал ее честные слегка выцветшие глаза. Она смотрела на нас, а руки продолжали автоматически двигать спицами, вязанье приросло уже на пару дюймов. Я ей почему–то верил. Но все же задал мучивший меня вопрос.
– Вам знакома фамилия Левенс, миссис Ангелопулос?
-Нет. А что он возит? – она была стойкой бабулей – мама Ангелопулос, очень стойкой, и все же бросила взгляд на мои руки. Это было простительно. Странно когда ты сам не замечаешь того, что вызывает внутренние судороги у собеседников. Все эти шрамы, подживающие ногти, синева под глазами. И еще более странно было встретить настоящее сострадание там, где его в принципе не должно было быть. Ни единой крошки милосердия. Абуелита твердо смотрела мне в глаза, ожидая ответа.