Когда Галка увидела расстроенное лицо тёти Паши, ей почему-то тот час же вспомнились все эти тёти Ирины знакомые, которые в будущем видели Галку работницей какого-то неведомого конструкторского бюро – никак не меньше. Что представляло из себя это самое конструкторское бюро, Галка и понятия не имела, а вот идея разобрать и снова собрать старый будильник пришла ей в голову моментально и показалась вполне осуществимой. Поэтому поглядев на тётю Пашу и взглянув ещё раз на будильник, с корпуса которого местами уже слезла краска, она выпалила: «А давайте я Вам часы устрою!» Ей и в самом деле думалось, что часы устроены не хитрее тех машин, которые предлагалось собрать из конструктора. Тётя Паша же, в глазах которой всё ещё мелькали Галкины руки, подбирающие раскатившиеся по полу яблоки, воодушевилась:
– А ты сообразительная девчушка, – произнесла она, обращаясь к Галке. Попробуй, а вдруг у тебя получится привести их в порядок. Может быть, старушка так подумала ещё и потому, что сама частенько была свидетельницей того, как ловко Галка орудует небольшой отвёрткой и таким же маленьким гаечным ключом. И как после этих манипуляций с её ладоней съезжают на стол весьма симпатичные железные машинки, которые вызывали одновременно и интерес, и восхищение у всех тех, кто был рядом. А, может, она просто не представляла себе, насколько сложно часы устроены внутри – трудно было предположить, какими соображениями руководствовалась тётя Паша на тот момент.
Но как бы то ни было, Галка покинула тёти Пашино жилище уверенная в том, что сумеет заставить часы работать так, как они действительно должны работать, а заодно одарила старушку надеждой, что её будильник вновь будет функционировать, как надо…
На следующее утро, как только тётя Ира ушла на работу, строго- настрого наказав племяннице вести себя прилично и никуда не лазить, Галка вытащила старый тёти Пашин будильник и внимательно его осмотрела. В будильнике со вчерашнего дня ничего не изменилось: он не тикал, стрелки его замерли, словно часовые на боевом посту.
И Галка принялась за «ремонт». Сначала она открутила ключики, которые располагались на задней стенке часов. Их было два: один – чтобы переводить стрелки, другой – чтобы заводить часы. Был там и ещё один ключик поменьше – чтобы устанавливать стрелку будильника. Как справиться с ним – Галка не знала. Открутить его не получалось, вытащить же его из ложбинки, где ключик располагался одним концом, тоже не представлялось возможным. Галка даже зубами попробовала его подцепить, но поняла, что и это не выход.
«Нужны какие-то инструменты, – задумчиво произнесла Галка, – вот только где их взять?»
На глаза ей попалась тёти Ирина косметичка. Может быть, там удастся найти хоть что-то полезное? Галка проворно вытряхнула из косметички её содержимое, обнаружив в ней небольшой пинцетик и пилочку для ногтей.
Поковыряв ложбинку пинцетиком, Галка попыталась захватить с его помощью основание ключика для установки стрелки будильника. Рр-р-раз – и пинцетик распался на части в Галкиных руках.
Оставшись без «инструмента», огорчённая Галка пилкой орудовать уже не стала, поняв, что тут она многого не добьётся. Ей думалось, что пока она не уберёт маленький ключик, заднюю стенку с будильника ей снять не удастся. Однако, когда Галка ещё раз несильно подвигала стенку туда-сюда, то – о, чудо! – она легко снялась с корпуса, потащив за собой непокорный ключик.
– А, – протянула Галка, – вот в чём секрет. Оказывается, третий ключик совсем не надо было вытаскивать!
Ей опять стало жалко сломанного тёткиного пинцетика, впрочем, через пару-тройку минут она уже забыла о нём, потому что внутри будильника оказалась уйма разных винтиков. Галка стала осторожно вынимать эти, как ей показалось, чудесные детали, и каждая появлявшаяся на свет часть будильника вызывала неподдельную радость на её лице. Винтики оказались похожими на маленькие волчки, которые Галка тот час же принималась запускать на письменном столе, за которым взялась «чинить» часы тёти Паши.
Вытащив последний «волчок» из нутра будильника, Галка сменила свою игру. Теперь она решила запускать по нескольку «волчков» сразу. Это выглядело необычно, потому что некоторые из них практически тот час же падали, не успев сделать и нескольких оборотов; другие же вращались, словно в каком-то плавном танце, довольно долго. Почему так происходило, Галка не знала. Она вспомнила, что тётя Паша что-то говорила о том, что детали надо хорошенько промыть, и только потом уже ставить обратно на своё место. Галка взяла «волчки» в горсть и понесла их в ванную комнату. Там, вывалив их в таз, Галка зажгла колонку и пустила тёплую воду.
«Сейчас, – приговаривала она, – глядя на детали будильника, лежащие на дне таза, вы будете чистые, как ангелочки». Это сравнение она не раз слышала от своей тётушки и, поскольку сама Галка была некрещеная и в церкви за свою жизнь не была ни разу, она воспринимала это выражение дословно: раз ангелочки были чистыми, значит, кто-то их долго мыл.
Закончив «мытьё», Галка вытащила части будильника из таза и сложила их на газету. Правда, она отметила про себя, что они стали не столько чистыми, сколько мокрыми. Но теперь перед Галкой вставал другой вопрос: как их высушить?
Галка потащила так понравившиеся ей «волчки» обратно в комнату и снова разложила их на столе. Не прекращая раздумывать, как теперь вернуть деталям былую сухость, Галка машинально запустила один «волчок». Он закрутился на месте, разбрызгивая воду маленькими, чуть ли не микроскопическими, капельками. Так Галке пришло в голову, как с новоявленными «игрушками» можно играть ещё: их можно было запускать сырыми. Это Галке понравилось, и где-то с полчаса она запускала «волчки», предварительно намочив их.
Наигравшись, Галка решила собрать будильник. Но, как она ни пыталась, волчки упорно не хотели вставать на свои прежние места. Да и в какой последовательности надо было их ставить – этого Галка не знала тоже. Кроме того, из будильника, когда Галка снимала заднюю стенку, с шумом вывалилась какая-то пружина. Вылетев из корпуса и обретя свободу, эта пружина распрямилась. Придать ей первоначальное положение у Галки тоже не получилось, и тут она поняла, что часы устроены куда сложнее железного конструктора.
Помучившись с непокорными винтиками и пружиной ещё какое-то время, Галка поняла всю тщетность предпринимаемых ею попыток и, оставив часы на столе в разобранном виде, убежала во двор.
…Когда тётя Ира вернулась вечером с работы, Галка уже спала на старом диванчике, подложив под голову вышитую ещё тёти Ириной бабушкой думку. А на столе кучкой лежали какие-то железки, пружинка, ободранный корпус от невесть откуда взявшихся часов… Воззрившись в недоумении на всё это, как поняла тётя Ира, Галкино «богатство», она обнаружила рядом со всем этим хламом свой сломанный пинцет, который раньше применялся для придания бровям эстетичных форм, а так же пилку для ногтей, у которой, по счастью, дефектов обнаружено не было. Косметика валялась кучей прямо на кровати; тут же рядом, демонстрируя свою пустоту, грустно лежала косметичка. Решив отложить все вопросы на завтра, тётя Ира накрыла Галку лоскутным одеялом. Сама же разместилась на большой кровати и, прочитав одними губами короткую молитву, которую с детства слышала от бабушки, через десять минут уже крепко спала.
Утром Галку ожидал небольшой допрос по поводу появившихся в комнате железок, которые раньше были пусть сломанными, но всё же часами.
«Да это мне тётя Паша старые часы дала отремонтировать», – простодушно объяснила Галка тётушке, сходу засыпавшей её вопросами.
Та только глаза вытаращила: «Зачем дала? Отр… отремонтировать?» – тётя Ира даже заикаться начала. – А ты разве умеешь это делать?
– Нет, – вздохнула Галка печально, – теперь уже понимаю, что нет. Я думала, это просто. Ну, как машину из конструктора сложить. Но часы – это не конструктор. Они сложнее. Зато с этими волчками так играть здорово! – и она схватила со стола пару знакомых маленьких деталей от будильника. Запустив их на поверхности стола, она восторженно заявила: «Смотри, как долго крутятся!».
…Пока тётя Ира глядела на танцующие и подпрыгивающие по поверхности стола волчки, до неё стало медленно доходить, что подарком к приближающемуся Дню рождения тёти Паши будет новый будильник.
И она его действительно купила, и вручила разочаровавшейся в Галке тёте Паше в День Рождения. До этого старушка, вообразившая себе, что Галка так же легко приведёт в порядок часы, как и собирает раскатившиеся по полу яблоки или собирает железные машинки из деталей конструктора, несколько раз звонила им по телефону, чтобы узнать, удалось ли Галке отремонтировать её старый будильник. Но тётя Ира, сначала не знавшая, что ответить, сначала отвечала что-то неопределённое, потом она всё-таки сказала «нет» и очень долго о чём-то с тётей Пашей беседовала. День рождения оказался замечательным поводом, который помог исправить неловкую во всех отношениях ситуацию.
Когда тётя Ира с новым будильником и племянницей пришла поздравить старушку с восьмидесятилетием, Галка молниеносно прошмыгнула в уже знакомую комнату и, схватив со столика старый радиоприёмник, хитро подмигнула тёте Паше, безапелляционно заявив, что может попробовать «эту старую штуку» отремонтировать. Но тётя Паша, проявив несвойственную для её возраста прыть, подскочила к Галке и, прижав приёмник к груди, словно это была какая-то драгоценная вещь, сказала, что «старая штука» ей ещё и самой пригодится. И пусть приёмник уже не работает, ей было бы приятнее просто смотреть на него. Причём в не разобранном виде.
Галка пожала плечами. Она уже успела высмотреть в приёмнике лампочки, которые моментально заинтересовали её, но реакция тёти Паши и осуждающий взгляд родной тётки заставили её пойти на попятную.
«Не хотите, как хотите, – пробурчала Галка. – Пусть тогда и дальше покрывается музейной пылью».
Однако, судя по всему, ни тётю Пашу, ни сам приёмник такая перспектива совершенно не смущала…
Новогоднее желание
Они бежали лыжный кросс практически вдвоём: длинноногая Светка Седокова и невысокая, но довольно складная Машка, которую физкультурник Иван Павлович иногда в шутку называл «Маша – надежда наша». По правде говоря, надежды Маша подавала только зимой, когда вся школа вставала во время уроков физкультуры на лыжи. В метании мяча, в подтягиваниях, даже во всеми любимом баскетболе – Маше удавалось закрепиться где-то чуть выше середины, то есть на «четвёрочку». Правда, было ещё одно упражнение, в котором приземистая Маша легко превосходила даже мальчиков – прыжок через «козла». Эти прыжки приводили в удивление весь восьмой класс. Сам учитель физкультуры зорко следил за тем моментом, когда Машка выполняла этот несложный норматив. Вот она подбегает к трамплину, отталкивается от него и… дальше Иван Павлович успевал заметить только обутые в белые с синим кроссовки ноги, которые в нужный момент образовывали аккуратный угол в сто восемьдесят градусов, создавая впечатление распахивающейся во всю ширь двери. Дальше физкультурнику доводилось увидеть, а – вернее – услышать только лёгкое соприкосновение ног со спортивным матом, доносившееся уже с другой стороны гимнастического снаряда, стоявшего на четырёх опорах.
И всё! Прыжок каждый раз выполнялся точно и красиво. Иван Павлович даже сказал бы «изящно». Однако добиться этого изящества не могли ни парни, которые после прыжка с шумом приземлялись на толстый мат всей своей массой, ни высоченная и длинноногая Седокова. Последняя с «козлом» была в очень даже большой дружбе. Но так красиво эстетично прыгнуть, да чтобы ещё и руки после прыжка плавно сами собой поднялись вверх, словно лебединые крылья – этого ей не удавалось даже после дополнительной часовой тренировки в спортзале. Более того, иногда Светка вместо того, чтобы с легкостью перемахнуть через «козла», оттолкнувшись от трамплина, садилась на него верхом. Это неизменно вызывало шквал эмоций и хохота, поэтому чтобы пореже попадать впросак, рослая девица старалась заниматься в спортзале дополнительно, оставаясь иногда после уроков на дополнительный час. Тренироваться больше Иван Павлович не то, чтобы не рекомендовал – он просто не разрешал этого делать, боясь за неокрепшие подростковые организмы. Некоторым ученикам только стоило дать волю – и они бы «зависали» в спортзале часами. Но Иван Павлович прекрасно знал, что это может кончиться растянутыми связками и перетруженными мышцами. Поэтому для дополнительных занятий спортзал открывался строго в шестнадцать ноль-ноль – и только на один час. Кроме того, школа была не спортивная, а самая обыкновенная, общеобразовательная, поэтому Иван Павлович не считал нужным требовать от своих подопечных заоблачно высоких результатов. Для этого, как он небезосновательно полагал, были школы Олимпийского резерва.
Машка появилась на дополнительных занятиях всего один раз. Проболтав минут десять в раздевалке с подружками, она тем самым сократила себе продолжительность не включенной в расписание уроков тренировки. Разминалась в зале она недолго. Разминка состояла из приседаний и растягивания икроножных мышц, да попыток подтянуться на шведской стенке. Подтягивания эти, как и предполагала сама Машка, не только не дали хоть каких-нибудь результатов, но и не принесли никакого удовольствия. Поэтому, посидев недолго на длинной синей скамейке, она подтащила к «козлу», который одиноко стоял недалеко от приделанных к полу брусьев, чёрный громоздкий трамплин и сделала несколько прыжков, неоспоримая элегантность которых заставила на какое-то время замолчать находившихся в зале одноклассников. Затем, оттащив трамплин на прежнее место, Машка, до которой доносились восхищенные возгласы мальчишек и девчонок, произносимые шёпотком, покинула зал.
Больше на дополнительных занятиях по физкультуре её никто не видел, да и что было без толку ходить и выполнять то, что и без дополнительных усилий давалось, словно само собой? А то, что не давалось – исправлять Машка и не собиралась. Уж такой у неё был характер: она считала, что то, что ей было дано от природы – это было как бы её личной собственностью. А уж то, что не дано – значит, ей это просто не надо. Так чего же терять время да измываться над телом? Не дано – и не дано. И баста!
***
– Лыжню! – то и дело доносились выкрики с лыжной трассы, где была дистанция, которую проходили мальчики. Машка лыжню не просила, потому что Седокова была достаточно далеко от неё. Остальные одноклассницы безнадежно отстали от двух первенствующих лыжниц.
Хотя Светкина синяя куртка маячила впереди где-то метрах в пятнадцати, Машка сдаваться не собиралась. Расстояние между ними то сокращалось, то вновь увеличивалось. Со стороны эти гонки были похожи на детскую игру под названием «Поймаешь – не поймаешь».
– Ну куда же ты, милая? – со злостью спрашивала Машка длинноногую бегунью Светку, обращаясь на весьма почтительном расстоянии к Седоковой, зная, что та её ни за что не услышит. После таких самоличных «подстёгиваний» Машке и вправду удавалось ненадолго приблизиться к сопернице, но проходила одна-две минуты – и расстояние возвращалось на прежний уровень. Светка бежала легко, она даже ни разу не оглянулась на Машку. Ах, как Машка хотела вот так же спокойно и уверенно пройти всю дистанцию, ни разу не оглянувшись назад! Не оглянувшись, зная, что равных соперниц ей просто нет!
Самой Машке гонка давалась тяжеловато. Постоянно сбивалось дыхание, ноги иногда проезжали не то расстояние, на которое рассчитывала юная лыжница, а всё потому, что она неправильно отталкивалась палками, иными словами «частила» упираясь железными крючковатыми наконечниками в истыканный по бокам другими лыжниками снег. Но Машка была упрямой, и, по всей видимости, именно это упрямство и выручало её на лыжной трассе.
Это были не прыжки через «козла» в спортивном зале, где всё получалось само собой. Здесь, если бы Машка даже очень захотела, «само собой» у неё ничего не получилось. Поэтому злость, которая нет-нет, да и слетала с губ, словно подталкивала её, и поэтому Машка периодически обгоняла словно саму себя. Она поставила себе цель: прийти к финишу второй, раз уж первое место было словно предопределено для Светки Седоковой. Второй, и только второй! – это стало её стимулом на всё время, пока продолжались соревнования. И она пришла, оторвавшись от Светки на десять с небольшим метров и показав разрыв во времени в три целых, семь десятых секунды.
Кому досталось третье место, Машка в тот день даже не поинтересовалась, а узнала об этом только из школьной радиопередачи на следующее утро. Впрочем, борьбы за третье место, как таковой, не было, потому что остальные девчонки, буквально с первых минут потерявшие надежду догнать Светку с Машкой, довольно долго безвольно ехали чуть ли ни целой толпой. И только потом, немного вырвавшаяся вперёд остальных Ольга Гребенькова, стала обладательницей диплома III степени.
***
На улице было темно и холодно. Мало того, там ещё взялась хозяйничать вьюга, завывая и разметывая по сторонам снег, так аккуратно убранный дворниками днём в небольшие искрящиеся на солнце кучки. Днём, увидев эти кучки из окна, Машка запланировала на следующий день пойти и поваляться в снегу, прихватив для компании Андрейку со второго этажа. Андрейка приехал на каникулы к своей бабушке, которая позволяла внуку гулять целыми днями. И хотя родители добросовестно снабдили не особо усидчивого в учёбе Андрея учебниками, «Родная речь» и «Математика» так и остались лежать в коридоре, в старом ранце. Прибегающий с улицы домой только пообедать, Андрей про них даже ни разу не вспомнил, а бабушка, у которой были свои взгляды на проведение зимних каникул, скорее всего, делала вид, что не помнила. Но теперь, после того, как вьюга навела в их небольшом дворе свои порядки, Андрею по всей вероятности так и пришлось бы засесть за решение примеров по математике, потому что пойти и поваляться в снегу после такой пурги представлялось маловероятным.
Приближался Новый год. В отличие от улицы у Машки дома было тепло, но как-то неуютно. Когда ещё была жива бабушка, она часто пеняла Машкиным родителям: мол, завели ребёнка, как какую-то вещь; дескать, ни занятий, ни общения дитя не видит. Впрочем, Машка давно уже привыкла к такому положению вещей. Картина повторялась каждый год с неизменной точностью. Мать с отцом уходили встречать Новый год к каким-то дальним родственникам, которых Машка даже не знала. Дочку с собой они не брали. Не взяли и в этот раз, оставив её дома с наполовину глухим дедом, строго наказав ему, «не баловать ребёнка и уложить его в десять часов, как положено».
Обычным временем, в которое «как положено» Машку укладывали в постель, было девять часов. Но ради Нового года родители «проявили милость», одарив единственную дочь дополнительным часом, в который можно было бодрствовать. Сказать, что Машку воспитывали в спартанских условиях было нельзя, но бабушка в своё время была права, сравнивая появление в доме новорождённой Машки с диваном или шкафом: Машку завели, считала она, потому что «так было надо», потому что «так было у всех». Правда, к бабушкиному ворчанию родители особо не прислушивались, неизменно поступая так, как считали нужным только они.
Пробило девять часов. Это значило, что Машкина свобода должна была закончиться ровно через час. Дед очень любил Машку. Он даже детские книжки ей читал на ночь, несмотря на то, что в последнее время плохо слышал даже свой собственный голос. Но он был настолько пунктуален в своих действиях, что Машка даже не сомневалась: раз родители велели ему уложить её в десять часов, это повеление будет исполнено с точностью до секунды.
Правда, была в доме одна вещь, которую родители оставили Машке, чтобы она не скучала и не чувствовала себя совсем покинутой. Это была высокая пушистая ёлка. Елка эта была самой настоящей, от неё чудесно пахло хвоей, и под ней стоял самый настоящий Дед Мороз в толстой блестящей шубе и такой же шапке. Наряжали родители ёлку обычно сами, потому что боялись, что непоседа-Машка разобьёт какую-нибудь игрушку. Поэтому когда Машка слушала рассказы друзей о том, как они вместе с родителями, а ещё с кучей других родственников вместе наряжали новогоднюю красавицу, она втихаря им завидовала. Ей дозволялось только любоваться на уже повешенные на ёлку шары, снеговичков, мальчиков-барабанщиков и мишуру. Дед в украшении ёлки обычно участия не принимал, поэтому Машка выходя из его комнаты уже после того, как ёлка была наряжена, только восхищённо ахала. Сердце её начинало биться учащённо, и она даже забывала обидеться на родителей, которые в очередной раз сотворили в своей комнате такую красоту, но сотворили без неё!
Сейчас, когда дома никого не было, если не считать деда и пёстрой кошки Мурки, Машка, недолго думая, забралась под ёлку, на которой горели, светились и переливались аж две гирлянды: старая – оставшаяся ещё чуть ли ни с дедовой молодости, и новая, которую купили в универмаге за месяц до Нового года.
Надо сказать, что старая гирлянда нравилась Машке намного больше. Она была какой-то «настоящей», потому что лампочки на ней были похожи на старинные свечки, и ещё они были стеклянными. Новая гирлянда – вся пластмассовая – отдалённо напоминала сосновые шишки, но где это было видано, чтобы шишки на сосне были красного, жёлтого, а то и синего цветов? Для своего возраста, а ей недавно исполнилось девять лет, Машка обладала довольно неплохой фантазией, но даже в её голове не укладывалось, как шишки на сосне могут быть такими разношёрстными. Да, и шишки ли это вообще? Так, какие-то неинтересные пластмассовые выпуклые фигурки…
Продолжая сидеть под двухгирляндной ёлкой, Машка сначала разглядывала новогодние игрушки, которые появлялись на свет из коробки только раз в году, а потом решила загадать желание. Поначалу она решила, что загадает кучу отличных оценок. Но эта мысль тут же показалась Машке немного смешной, потому что она и так неплохо училась, и количество «пятёрок» иногда даже превосходило число «четвёрок» как в дневнике, так и в тетрадках. Потом ей страшно захотелось иметь шоколадный торт, которым однажды угостили её родители Андрея, когда привезли его к бабушке. Этот волшебный, бесподобный вкус, казалось, всё ещё стоял во рту у Машки. И вдобавок, там было так много шоколада… Машка даже зажмурилась и облизала губы, словно на них можно было ещё почувствовать сладкий вкус шоколадного крема.
Представив себе торт, который стоит на столе и манит её шоколадными цветами и неимоверно вкусными орешками, Машка улыбнулась сама себе. Но торт, каким бы хорошим и вкусным он ни был, недолго владел Машкиным воображением. И она задумалась вновь.
По правде говоря, была одна вещь, обладать которой Машка хотела уже очень давно. И была это ни говорящая кукла, ни яркие рыбки в аквариуме, ни торт, про который Машка вспомнила вот только что – это были лыжи. В то время как её одноклассники давным-давно катались на самых заправских тонких и длинных лыжах, помахивая при езде палками, Машкины лыжи давным-давно остались в прошлом. Ох, сколько же времени пролетело с тех пор, когда Машка была ещё совсем маленькой девочкой! Ведь именно тогда и смастерил ей дед лыжи – как он сам говорил – «ладные и лёгкие».
Насчёт лёгкости – тут дед оказался прав: Машка их даже и не чувствовала, когда при помощи широкой резинки приспосабливала их сначала к валенкам, а потом и к сапожкам на молнии. А вот что дед имел ввиду, говоря, что они «ладные», Машка долго не могла взять в толк. Красотой эти лыжи не блистали. Правда, уродливыми их тоже было никак нельзя назвать, но были они непомерно широкими, так что когда Машка первый раз принесла их в школу на урок физкультуры, над ней дружно смеялся весь класс, потому что таких лыж никто из её одноклассников не видел. Если бы не учительница, которая вовремя пришла ей на помощь, объяснив ребятишкам, что эти лыжи сделаны специально, чтобы ходить по лесу, неизвестно, сколько бы Машка ещё оставалась объектом насмешек мальчишек и девчонок. Ну, а палок к тем лыжам и подавно не полагалось!
В общем, старые широченные лыжи Машка в школу больше носить не решилась. Правда, если кто-то из одноклассников давал ей прокатиться на своих «настоящих» лыжах, памятуя о том, что Машка летом с лёгкостью одалживала половине двора свой двухколёсный велик, ей казалось, что она находилась на седьмом небе от счастья. Она довольно быстро научилась бегать на лыжах вокруг школы как с палками, так и без них, причём это получалось у неё так ловко, что ещё не каждый решался вступить с ней в «лыжные догонялки». Все и так знали, что Машка обязательно всех обгонит! Родителей купить лыжи Машка просить не стала, будучи почему-то уверенной, что они пропустят её просьбу мимо ушей. А вот с дедом, несмотря на то, что он был уже в весьма почтенном возрасте, в начале года завела разговор на эту тему. Но дед погладил Машку по голове и объяснил, что такие лыжи, как ей хочется иметь, должны быть сделаны на заводе. А у него нет ни оборудования, ни инструмента – поэтому дед только развёл руками…
И вот теперь, сидя под ёлкой, продолжая рассматривать знакомые, но, тем не менее, милые сердцу блестящие игрушки, Машка тихонько произнесла вслух, что она хочет заполучить от дедушки Мороза самые настоящие лыжи с не менее взаправдошными ботинками. Ну, и желательно, с палками! Правда, если Дед Мороз не услышит её просьбу насчёт палок, она, Машка, особенно не расстроится. Главное – чтобы лыжи были самыми настоящими, заводскими!
Подумав немного, Машка исправила свою устную просьбу насчёт ботинок, заменив их кожаными креплениями. С креплениями, как ей удалось выяснить, тоже можно было довольно неплохо кататься. Поэтому повторив несколько раз свою просьбу и смотря широко раскрытыми блестящими глазами на Деда Мороза в ватной шубе, Машка словно воочию увидела, как она, смеясь на морозном ветру, бежит на лыжах. И её длинный красный шарф при этом развевается, а она всё бежит и бежит без остановки, вроде как лыжи несут её сами. И вдруг Машке показалось, как ватный Дед Мороз улыбнулся, и в его глазах загорелся хитрый огонёк.
Машка взяла Деда Мороза на руки, и прижав его к груди, ещё раз тихонько повторила: «Ну, дедушка, ну, миленький, ну подари мне лыжи!» Потом она поставила Деда Мороза на место и ещё какое-то время продолжала смотреть на него, словно надеясь, что он опять незаметно подмигнёт ей. И это будет означать, что он услышал её просьбу.
***
– Соколова! – физкультурник нагнал её в самом конце коридора, – зайди ко мне на минуту.
– Куда зайти? – не поняла Машка, зная, что своего кабинета у Ивана Павловича не было.
– Ну, началось, – всплеснул учитель руками, – куда… зачем…
Надо! – промолвил он, загадочно улыбаясь. И, цепко схватив упрямую девчонку за локоть, потащил её на первый этаж, где находился спортзал.
Когда Машка зашла в тесную комнатку, где на лавках вперемешку валялись шахматы, боксёрские перчатки и масса другого мелкого спортивного инвентаря, со стула поднялся высоченный парень, лицо которого показалось Машке знакомым.
– Здравствуйте, – протянул он руку, – спортивный корреспондент Шишков. А Вы, стало быть, и есть Соколова Мария?
– Стало быть… – улыбнувшись, сказала Машка. – А я Вас, кажется где-то видела.
– Где-то, – с нотками иронии повторил корреспондент, – так три дня назад на соревнованиях по лыжным гонкам и виделись!
– Ой, а ведь верно, – спохватилась Машка. Когда закончились соревнования, и она подошла к Ивану Павловичу, с ним рядом действительно стоял какой-то долговязый парень в красной спортивной шапочке, но она не обратила на него особого внимания, потому что от усталости просто валилась с ног. И в тот момент ей было совсем не до него. Да и мало ли, кто мог присутствовать на районных соревнованиях? А вот, оказалось, что даже спортивный корреспондент пожаловал!
– Мария, – продолжил меж тем новый знакомый, – Вы вообще, где на лыжах кататься учились?
Вопрос был настолько неожиданным, что Машка даже немного растерялась, не зная, что ответить.
– Ну… – протянула она неуверенно, н-н-нигде не училась. И потом добавила: а кому учить-то было?
– То есть в спортивную секцию Вы не ходили, – продолжал вытягивать информацию корреспондент.
– Нет, – покачала головой Машка. – В театральный кружок полгода ходила, а потом бросила.
– Что ж так? – удивился корреспондент Шишков, – театр обычно барышням по душе приходится. А Вам, значит, не пришёлся?
– Не пришёлся, – ответила Машка, отрицательно помотав головой. И добавила: скучно там. Я думала, что роли сразу играть дадут. А там…
– Что, там? – заинтересованно произнёс её собеседник.
– Там движения разные учить сначала надо. И гимнастику дыхательную делать. И слова с разными звуками непонятными произносить. Не-е-е, это не моё.
– А спорт – Ваше? – спросил Шишков, и тут же уточнил: лыжи, хотелось бы знать, Ваше?
– Лыжи? – переспросила Машка, – лыжи мне нравятся. Если бы можно было круглый год на них кататься, то я бы точно каталась!
– Понятно… – задумчиво произнёс корреспондент. – А знаете, Мария, я ведь не статью приехал о Вас писать. Газета – это так, больше увлечение моё. Я ведь на самом деле тренер. Тогда, на соревнованиях, когда Вы ещё с одной барышней вперед всех уехали, я всё смотрел на Вас, и знаете, к какому выводу пришёл?
– Нет, – честно призналась Машка.
– Хочу пригласить Вас в юношескую сборную. Ведь у Вас очень большой потенциал. Только техника бега начисто отсутствует. Но это дело поправимое. Я же ведь не зря спросил Вас в начале разговора, где Вы бегать на лыжах учились.
– Нигде, – повторила Машка.
– Я уж понял, что нигде, – усмехнулся Шишков. И добавил: «Соглашайтесь. Ведь я из Вас знаменитую лыжницу сделаю. Других, кого я видел, не взял бы, а Вас возьму. Хоть и возраст свой для юношеской сборной Вы уже перешагнули, но всё равно возьму.
«Да придумаю я, – горячо проговорил он, – что здесь сделать можно, потому что вижу: из Вас толк будет! Тренироваться, конечно, придётся много, но это – дорогая моя – спорт, а не театр. В спорте куда тяжелее. Ну, что, будущая олимпийская чемпионка, по рукам?
Машка ошалело протянула ему свою худенькую подростковую руку, и в её голове никак не укладывались слова: «юношеская сборная» и «олимпийская чемпионка».
– А… – словно спохватилась она, – а как же Светка? Что же Вы Светку-то Седокову участвовать в олимпиаде не приглашаете?
– Это та девочка, которая первой пришла? – последовал вопрос. Машка кивнула.