Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

Террор – это закономерный этап существования тоталитарного государства, когда оно утвердилось в своих позициях и одержало победу над своими реальными противниками, к такому выводу приходит Х. Арендт в своем исследовании. Тоталитарные общества не могут жить без врагов; покончив с реальными врагами, они создают мифических. Враги – оправдание жесткой политики, идея врага мобилизует общество: «все как один на борьбу с…». Могучий потенциал тоталитарного государства направлен на борьбу с эфемерным противником.

Удивительная закономерность обнаружена социологами: достижение реальных конкретных целей – недолговечный фундамент для человеческого объединения. Конкретная цель, если она достижима, оказывается преходящей: как только она будет достигнута (или необходимость в ее достижении исчезнет), общность, всецело ориентированная на достижение результата, – распадется. Для серьезного продолжительного сплочения людей важна не только, а может быть, и не столько общность целей, но и то, как эти цели будут достигаться, какие средства будут использованы, какие ритуалы и традиции будут в эту деятельность вплетены (Шрейдер, 1979, с. 11—113). То есть важна некая не прагматичная, даже, пожалуй, иррациональная составляющая человеческого поведения. Живой исторический материал снабжает нас примерами, когда именно смутные, нереальные, гиперабстрактные цели сплачивали воедино и надолго большое число людей. Такие цели подолгу удерживали внимание, заманивали в свое «силовое пространство» и сводили воедино множество разного народа, новаторов и ретроградов, пастырей и паству. Поиски священного Грааля были целью и высшей миссией всех орденов европейского рыцарства в течение нескольких веков. У социальных мифов, таких как напиток вечной молодости, или философский камень, или золотой век, есть свое могучее непреходящее обаяние. Более того, в опытных руках подобного рода ирреальные или утопичные цели могут превращаться в надежный инструмент манипулирования человеческими массами.

И террор тоже черпает вдохновение в смутных целях и социальных мифах, а точнее, у террора свое мифотворчество. И мифы о врагах в мифотворчестве террора занимают одно из первых мест. Враги народа и враги рейха рисовались одними и теми же красками, обвинялись в несуразных преступлениях и преступных пороках.

Мифы о врагах – давний спутник истории человечества. Они могут рождать самые различные социальные фобии. Роль мифа в истории – эта тема не так давно стала предметом серьезных научных исследований (Юнг, 1994; Дружников, 1988; Леруа, 2001).

Социальные мифы не только отражают или искажают реальность, но и вносят свою лепту в происходящее. Каждая историческая эпоха порождает свои мифы, такие как, например, описанные К.Г. Юнгом средневековые истории об эпифаниях (богоявлениях) и современные мифы о летающих тарелках (Юнг, 1994). Во власти мифа заставить людей во всем необычном видеть знаки божественного присутствия или напряженно ожидать контактов с внеземной цивилизацией. С течением времени мифы перестают иметь дело только с богами и героями, как это делали мифы древности. В современном мире социальные мифы чаще всего конструируют некие стереотипы общественного сознания, названные Х. Арендт «идеологическими предрассудками».

Шовинизм, который владел умами гитлеровских наци, – это тоже один из «идеологических предрассудков», построенных на мифе. Шовинизм густо замешан на фанатичном патриотизме, его любовь ко всему «своему» насыщена агрессией и ненавистью ко всему «иностранному». Имя этому разжигающему рознь между народами и людьми чувству дано в честь Никола Шовена, героя Гражданской войны, сражавшегося за Республику и Империю, яростного приверженца Наполеона I. Объясняя, что такое шовинизм, все энциклопедии ссылаются на рядового Никола Шовена, известны его патриотические речи, крестьянская прямота суждений, мужество на поле боя, его семнадцать ранений в грудь, только в грудь, ни одного в спину. Он стал олицетворением патриотизма простого француза, солдата и землепашца, он очень много сделал, оставив глубокий след в истории, но… он никогда не жил. Историкам не удалось найти реального Никола Шовена (де Пюимеж, 1999, с. 15–41). Н. Шовен – патриотический миф, который скромно отошел в тень, уступив место абсолютно реальному шовинизму, ставшему воплощением самого агрессивного национализма.

Тоталитарные системы, как было показано Х. Арендт, рано или поздно приходят к террору. Но террор – отнюдь не изобретение XX столетия. Просто тоталитарные режимы ушедшего века, опираясь на средства массовой информации, на административные ресурсы, на достижения технического прогресса, вывели репрессии на уровень своего рода отлаженного производства, тем самым достигнув небывалых для тираний, деспотий и удельных диктатур количественных показателей.

Исторические лики террора разнообразны. Наверно, наиболее давний террор, по крайней мере в истории Европы, связан с охотой на ведьм.

Настоящая работа – это не историческое исследование явления, которое вошло в науку под названием «охота на ведьм». Это, скорее, исследование мифа о ведьмах и злокозненном заговоре против всего человечества и его функционирования в обществе. Поколение за поколением историков пытается понять, что было началом охоты на ведьм, в какой среде она зародилась, как воспринимались гонения их современниками. Только отдельным аспектам охоты на ведьм посвящены целые монографии (Macfarlane, 1970; Thomas, 1971; Тревер-Ропер, 1982; см. также: Шверхофф, 1996, с. 306–330). Здесь же очень кратко рассказывается об основных вехах развития идеи еретического колдовства и приводятся некоторые поражающие воображение подробности преследований ведьм и эпидемий одержимости. Данная работа – это попытка различить в описаниях той давней охоты за ведьмами наиболее общие механизмы перехода общественного сознания от мифа к социальной фобии, от толерантности к террору.

«Охота на ведьм» – это выражение уже давно стало идиомой, именем нарицательным, синонимом террора, репрессий, маниакальных преследований. «Охота на ведьм» – это эпоха всеобщего страха, постоянный поиск виновных и разгул карающего молоха, равно опасного и для жертв, и для палачей. Это синоним кровопролития, которое, как показывает опыт истории, ни к чему не ведет, кроме разрухи и развращения общества.

Сама иллюзия существования и поиска «ведьм» – это своего рода «навязчивая идея» всей истории человечества. Есть такой враг, которого надо уничтожить любой ценой, уничтожить – и всем сразу станет легче. Эта идея красной нитью пронизывает различные исторические эпохи, органично вплетается в трактаты демонологов, спокойно сосуществует с прогрессивными научными и просветительскими идеями, следует по пятам различных социальных утопий и расцветает пышным цветом в атмосфере революционных преобразований. Протестанты охотились за католиками, католики – за протестантами всех мастей; инквизиторы – за еретиками; карбонарии Великой французской революции охотились за роялистами; большевики – за «гидрой мировой контрреволюции»… В разное время в роли «ведьм» выступали и выступают гугеноты и иезуиты, иноверцы и нацменьшинства, враги народа и евреи, космополиты и «лица кавказской национальности»…

У истоков любой «охоты на ведьм», в какую бы эпоху она ни разворачивалась, всегда стоит нетерпимость общества в целом по отношению к какой-либо социальной группе, или, иными словами, интолерантное отношение к тем, кого признали «ведьмами».

* * *

Понятие толерантности объемно и многопланово. Можно говорить о политической толерантности как о терпимости властей к инакомыслию и об этнической толерантности, проявляющейся в мирном сосуществовании различных этнических групп. Можно говорить о толерантности как о норме повседневного общения (Асмолов, Солдатова, Шайгерова, 2001, с. 8—18).

«Толерантность-интолерантность» оказывается одновременно и «мерилом» человеческих отношений, и универсальным историческим параметром, который в равной степени подходит и для исследования повседневности с ее стереотипами восприятия и предрассудками, и для анализа разного рода конфликтов, войн, геноцидов, погромов. Толерантность может выступить как критерий открытости общества контактам с иными культурными мирами, как признак готовности к восприятию инноваций и к преобразованиям, а следовательно, и как признак жизнеспособности самой социокультурной системы.

В толерантности также можно увидеть особую самостоятельную культурную ценность: как показали исследования американских антропологов, в одних культурах уживчивость, стремление любым способом избежать открытого конфликта, неагрессивное поведение поощряются, воспитываются, считаются главной добродетелью и знаком высокой мудрости; в других обществах, напротив, то же самое расценивается как признак малодушия, трусости, личностной несостоятельности (Мид, 1988; Эйбл-Эйбесфельд, 1982). Но во всем многообразии своих проявлений толерантность выступает как готовность общества терпимо относиться к чему-либо отличному от него самого и признавать право на существование иных людей и иных образов жизни.

Любая культура, если вглядеться в нее попристальнее, – явление неоднородное, представленное множеством разнообразных локальных «миров»: город, деревня, различные профессиональные и социальные круги, классы, сословия, страты, поколения, конфессии, группы. С изрядной долей условности можно говорить о «богатых» и «бедных», об элите и «низах». Также существует бесконечное множество самых разных объединений, от английского клуба, общества филателистов, юных техников и партии любителей пива до гитлерюгенда, ку-клукс-клана или Аль-Каиды… Каждое сообщество, каждая субкультура по-своему воспринимает, представляет и реализует нормы и ценности доминирующей культуры, а также предлагает что-то свое, свои идеалы, свои ценностные ориентиры и нормы поведения, свой образ жизни.

Среди субкультур есть и те, что вполне воинственно настроены против общественных устоев. Совсем не обязательно это какие-то экстремистские течения, последние возникают и распадаются, они могут быть и могут отсутствовать. У традиции, в широком смысле этого слова, есть куда более постоянные оппоненты, чем разного рода горящие ненавистью экстремальные группировки. Речь идет о субкультурах, которые неотделимы от жизнедеятельности самой культуры и органично вплетены в ее ткань. К таким «возражающим» субкультурам можно отнести и смеховой мир, и полукриминальный образ жизни низов общества, и бунтующую молодежь, которая вечно испытывает традиционный уклад жизни на прочность, то облачаясь в одежды менестрелей и вагантов, то в «прикиды» хиппи или рокеров…

Всегда, во всех уголках земли были и будут люди, которые возмущают спокойствие мирных обывателей, к ним прежде всего относятся святые странники и нищие, шуты и юродивые, пророки и прорицатели, бродячие музыканты и поэты… Иногда их называют социальной периферией, иногда социальными неформалами. Кроме того, всякое общество содержит в себе некие маргинальные элементы – такие как иноэтничные группы, различные религиозные течения, секты, общины… За каждой субкультурой, за каждым бунтующим персонажем, как это было показано в историко-эволюционном подходе, проступают потенциально возможные направления развития культуры в целом (Асмолов, 1996, с. 450–465).

Во все времена в отношении к подобным маргинальным персонажам и социальным группам присутствует некая доля настороженности – не такие как все, другие, «чужаки», они-то чаще всего и оказываются первыми претендентами на роль «ведьм». Именно они испытывают на себе все превратности толерантности. Но в какой-то момент «чужак», ранее вполне приемлемый и достойный сосед, начинает превращаться в реального врага. Он видится столь ужасным, что противостояние сменяется открытым противоборством, которое может обернуться преследованиями и физической расправой. Эдакий социальный «перевертыш».

Историкам, психологам, социологам стоит попристальнее всмотреться в этот перевертыш. Все «охоты на ведьм» начинались с подобных перевертышей – от настороженности к тотальной ведьмомании. Где искать точку бифуркации, в сфере ли общественного сознания или в объективных противоречиях, накопившихся в процессе взаимодействия между маргинальными группами (или маргинальными персонажами) и «социальным центром»? Этот исследовательский ракурс чрезвычайно важен для понимания динамики социальных конфликтов разного рода.

«Охота на ведьм» не сводится к одним лишь репрессивным действиям, это прежде всего некий социально-психологический комплекс, в который входят и общественные идеалы, и глобальные представления о добре и зле, и образ врага, и многочисленные защитные механизмы, и механизмы социальной казуальной атрибуции, а также особенности выживания личности в экстремальных стрессовых условиях (то, что принято относить к сфере психологии личности)… Спутниками «охоты на ведьм» становятся навязчивые страхи, глухота к здравому смыслу, невосприимчивость к рациональным доводам, доносы, оговоры, самооговоры, массовые психозы… «Охота» накладывает свой отпечаток на все стороны жизни общества.

Предлагаемая работа представляет собой попытку исследовать (описать) «охоту на ведьм» как социально-психологический синдром интолерантности: что должно происходить в обществе, чтобы обычное отчуждение превратилось в террор, сметающий на своем пути все юридические, психологические, моральные и этические барьеры?

В качестве основного материала для разработки этих вопросов выбор автора останавливается на охоте на ведьм (уже без кавычек). Пожалуй, это самые продолжительные репрессии в истории человечества. В течение нескольких столетий, то затихая, то разгораясь с еще большей силой, охота на ведьм бушевала во враждующих лагерях католиков и протестантов. Ею были охвачены многие государства, но причины ажиотажа охоты на ведьм в одних государствах и отсутствия ее в других невозможно свести к какому-либо «общему знаменателю». Пережидая военные действия, подстраиваясь под перемены в светской и духовной власти, охота на ведьм оказалась удивительно живуча.

Выбор столь удаленных во времени событий для исследования одной из самых актуальных в наши дни проблем, проблемы толерантности общественного сознания, вполне уязвим для критики, надо отдавать себе в этом отчет. Вопрос о правомерности обобщения и переноса данных с одной исторической почвы на другую (полученных на различных исторических материалах), конечно же, «ахиллесова пята» любого подобного исследования. Но, по словам Ю.М. Лотмана, «вечное всегда носит одежды времени» (Лотман, 1994, с. 9). Процессы над ведьмами, если отвлечься от исторического колорита, навязчиво напоминают подробности репрессий в тоталитарных обществах, описанных Х. Арендт.

«Ведьмомания» – явление, в разных масштабах и «одеждах» периодически повторяющееся в истории человечества. В ней должно быть некое инвариантное «вечное» ядро, и его стоит попытаться проанализировать на любом материале, в том числе и на покрытых вековой пылью ведовских процессах.

Основным источником для этой работы стала «Энциклопедия колдовства и демонологии», созданная американским историком Расселом Хоупом Роббинсом, в которой приведено и систематизировано огромное количество материалов, связанных с преследованиями колдовства: сведения о судебных процессах и протоколы допросов; выдержки из демонологических сочинений и памфлетов; письма современников и практические руководства для палачей; а также редкие иконографические материалы. По признанию самого автора «Энциклопедии», в ней собрана квинтэссенция более чем из тысячи первоисточников. Приверженность Р.Х. Роббинса тем или иным гипотезам или концепциям уступает место строгому изложению фактов и максимально точному воспроизведению архивных первоисточников.