История изучения восточных языков в русской императорской армии

В качестве компромиссного варианта было принято решение не издавать пособия по турецкому языку типографским способом, а издать лекции более дешевым литографическим способом. С этим согласился и сам Казем-Бек, который писал директору Императорской военной академии: «Взявшись за дело, удостоенное монаршим одобрением, я не щадя сил предался ему; как известно начальству Военной академии, я приготавливаю все нужные материалы для моего курса, эти материалы предварительно литографируются, и мои слушатели имеют все, что нужно для успешного продолжения курса; следственно, вопрос об издании учебного пособия, о котором я имел честь предложить Военному министерству, вовсе не касается до моих занятий в Военной академии. Мои слушатели здесь будут иметь все средства к продолжению курса мною начатого и не будут нуждаться в особых учебных пособиях, имея в руках своих «Материалы для курса турецкого языка в Императорской военной академии»^[97]. Первые литографированные лекции Казем-Бека были доставлены в Императорскую военную академию, Департамент Генерального штаба и в штаб Главнокомандующего Гвардейским и Гренадерским корпусами уже в конце декабря 1853 г.

Курсы турецкого языка при Императорской военной академии были полностью прочитаны профессором Казем-Беком в декабре 1853 – июле 1854 гг. и больше не возобновлялись. Отчасти этому помешали обстоятельства военного времени. Несмотря на свою краткую историю, курсы сыграли весьма важную роль в развитии в России системы военного востоковедения. Они были первой попыткой соединить высшее военное образование в России с классической востоковедной наукой. Кроме того, курсы положили собой начало подготовке военно-востоковедных кадров в Петербурге – военной столице империи. До их открытия языковые специалисты готовились на азиатских окраинах России – в Сибири, Оренбургском крае и на Кавказе. Большой успех курсов в среде офицеров Генерального штаба свидетельствовал об имевшейся уже в то время потребности у наиболее передовой части русского офицерского корпуса в изучении стран Востока и восточных языков, что было вполне естественно, принимая во внимание, что многие офицеры Генерального штаба проходили службу в Азиатской России и делали там успешную карьеру, а также тот факт, что первая половина XIX в. явилась для русской армии полосой непрерывных войн на Востоке – Кавказская война, вооруженные конфликты с Персией и Турцией, начало военных кампаний в Средней Азии. Курсы также явились примером удачного соединения академической востоковедной науки с практическими задачами военного ведомства на Востоке.

Санкт-Петербургский университет и военное ведомство

В 1860 г. при факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета кяхтинским купечеством были учреждены первые «частные» стипендии им. Н. Н. Муравьева-Амурского (Высочайше утверждена 3 октября 1860 г.) и Николая Игнатьева (Высочайше утверждена 4 апреля 1861 г.)^[98]. Стипендии учреждались для поощрения молодых людей к изучению китайского, маньчжурского и монгольского языков. Согласно положению о стипендиях, стипендиат по окончании курса на факультете восточных языков и получении ученой степени обязан был прослужить по указанию правительства в пограничных пунктах, установленных для ведения сношений с Монголией и Китаем. Стипендии по своим размерам (525 руб. в год) значительно превосходили правительственные (300 руб.). Именные стипендии не только признавали заслуги государственных деятелей, но и стимулировали процесс целевой подготовки востоковедных кадров для решения колонизационных и оборонных задач на русском Дальнем Востоке. Между тем выпускники факультета восточных языков с неохотой покидали столицу и отправлялись на восточные окраины империи. Еще осенью 1859 г. генерал-губернатор Западной Сибири генерал от инфантерии Г. Х. Гасфорт отправил в адрес руководства факультета запрос, «не желает ли кто из окончивших курс факультета занять вакантную должность старшего переводчика татарского языка при генерал-губернаторе». Желающих ехать в Сибирь не оказалось. Летом 1863 г. на факультет поступила аналогичная просьба найти кандидата на вакантную должность переводчика маньчжурского языка при военном губернаторе Амурской области, но и она осталась безответной.

В разные годы отдельным офицерам по личной инициативе в качестве вольнослушателей удалось получить востоковедное образование в ведущих учебных заведениях России: генералы Д. Н. Богуславский, П. Ф. Унтербергер и Генерального штаба полковник Н. А. Караулов закончили факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета, генерал М. А. Терентьев – Лазаревский институт восточных языков. Все они получили известность на ниве военного востоковедения и внесли в его развитие весомый вклад. Вместе с тем подготовка офицеров-востоковедов в этих учебных заведениях носила случайный характер, без какого-либо участия со стороны военного ведомства.

Главный штаб для подготовки офицеров-востоковедов со знанием китайского и японского языков для войск Приамурского военного округа рассматривал возможность обучения офицеров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета. С этой целью предполагалось ежегодно направлять на факультет восточных языков двух офицеров для изучения китайского и японского языков. Каждому офицеру предполагалось выдавать по 600 руб. в год на оплату лекций и учебные пособия. В 1895 г. Главный штаб испрашивал Высочайшее разрешение на выделение средств на университетскую подготовку военных специалистов: на 1896 г. – 1200 руб., 1897 г. – 2400 руб., 1898 г. и последующие – 3600 руб.^[99] Такое разрешение последовало, и Главный штаб получил испрашиваемые средства.

Между тем проект так и остался нереализованным в связи с обращением временно командующего войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенанта Н. И. Гродекова в Главный штаб с просьбой разрешить использовать средства, выделенные для подготовки офицеров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета для устройства во Владивостоке офицерского курса китайского, японского и корейского языков. Генерал-адъютант Н. Н. Обручев счел возможным согласиться с предложением Гродекова в связи с тем, что «преподавание языков в университете более теоретическое, а на Дальней окраине нужны по преимуществу практические знания»^[100].

В более поздний период в военном ведомстве также изучалась возможность подготовки кадров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета, к примеру, известен проект генерала В. П. Целебровского (1901 г.), о котором будет сказано ниже. Однако дальше изучения возможностей военное ведомство не продвинулось, причиной тому, возможно, были опасения поместить офицеров в студенческую среду. В послемилютинский период в военном ведомстве на университеты смотрели как рассадники антиправительственной пропаганды. В известной мере такие опасения имели свои основания, об этом будет сказано в разделе, относящемся к истории офицерского отделения Восточного института во Владивостоке.

Лингвистические работы: словари, учебные пособия, разговорники

Важное значение для развития в русской армии традиций изучения восточных языков имела деятельность выдающегося русского лингвиста и кавказоведа Петра Карловича Услара (1816–1875). Получив образование в Инженерном училище и Императорской военной академии, П. К. Услар непродолжительное время служил в Отдельном Сибирском корпусе (1844–1846), дивизионным квартирмейстером 1-й Гренадерской дивизии, принимал участие в Венгерском походе 1849 г. В мае 1850 г. Услар был назначен на службу в Отдельный Кавказский корпус (с 6 декабря 1857 г. – Кавказская армия) и провел на Кавказе без малого четверть века^[101]. В штабе Кавказской армии на Услара были возложены работы по военно-статистическому описанию Эриванской губернии и составлению истории Кавказа. С конца 1850-х гг. П. К. Услар принимается за изучение языков народов Кавказа и посвящает этому грандиозному делу всю свою последующую жизнь^[102]. Изучение языков горских народов Кавказа Услар начал с западно-кавказской группы – черкесского, абхазского и убыхского. Результаты работ по изучению черкесского и убыхского языков (вместе с очерком сванской грамматики) были опубликованы уже после смерти Услара. В 1861–1862 гг. Услар работал над составлением грамматики и азбуки абхазского языка, изучение которого положило начало серии лингвистических работ по кавказским языкам. В 1861 г. Услар разрабатывает «Кавказскую азбуку» в качестве универсальной основы для записи бесписьменных кавказских языков. За основу он взял принцип грузинской азбуки с использование русских букв и букв осетинского словаря, созданного русским лингвистом А. М. Шёгреном. К разработке грамматик, букварей и словарей горских языков Кавказа Услар привлекал наиболее образованных горцев – носителей языка. В относительно короткий период времени ему удалось разработать кабардинскую азбуку и чеченскую грамматику. Отлитографированные монографии «Абхазский язык» и «Чеченский язык» Услар представил на конкурс Императорской академии наук и был удостоен за эти сочинения Демидовской премии.

С 1863 г. Услар приступает к изучению дагестанских языков – аварского, лакского («казикумухского»), арчинского, ураклинского («хюркилинского»), лезгинского («кюринского») и табасаранского. В этот период Услар много путешествовал по Кавказу, проживал в удаленных и не всегда безопасных местах края, встречался со многими просвященными горцами. В ходе многочисленных поездок Услар разработал основы методики полевых исследований в российском языкознании. Лингвистические работы Услара (за исключением грамматики табасаранского языка^[103]) были опубликованы уже после его смерти Управлением Кавказского учебного округа^[104]. Научное наследие Услара не ограничивается только лингвистическими работами, он также известен своими исследованиями в области этнографии и истории кавказских народов.

В 1894 г. штабом Приамурского военного округа была организована крупная рекогносцировка малоизвестных районов Уссурийского края силами нескольких рекогносцировочных групп. Одну из них возглавлял начальник строевого отделения штаба Владивостокской крепости Генерального штаба капитан С. Г. Леонтович. В его задачу входило исследование бассейна р. Тумнин, впадающей в Татарский пролив. Им был собран ценный географический и статистический материал, представленный в штаб округа в форме отдельной записки. За выдающиеся научные результаты рекогносцировки и «лишения, которые экспедиции пришлось испытать в дикой и негостеприимной стране» удостоен ордена Св. Анны 3-й ст. На основе лингвистических материалов рекогносцировки Леонтович составил «Краткий русско-ороченский словарь с грамматической заметкой»^[105]. За исполненную работу был избран в члены-сотрудники Общества изучения Амурского края.

До появления работы Леонтовича уже имелся небольшой словарь, составленный протоиереем Александром Протодиаконовым и изданный Православным миссионерским обществом^[106]. Леонтович обнаружил в словаре Протодиаконова, основанном на малораспространенном амурском наречии орочского языка, некоторые неточности и ошибки. На основе собранного в ходе рекогносцировки лингвистического материала Леонтович создал свой словарь орочского языка, в основу которого был положен тумнинский диалект, более крупный и распространенный в бассейне р. Тумнин. В словаре Леонтович рассмотрел также фонетические особенности и грамматику орочского языка, в котором на тот момент отсутствовала письменность. Словарь Леонтовича явился важным вкладом в изучение южной группы тунгусо-маньчжурских языков.

В середине 1880-х гг. Главный штаб приступил к реализации важного проекта по изданию разговорников на восточных языках, предназначенных для использования офицерами строевых частей и проходящими службу по линии военно-народного управления. В основу проекта легло предложение А. В. Старчевского^[107], известного в России журналиста и историка русской литературы, передать безвозмездно Военному министерству подготовленные им разговорники с русского на восточные языки. Старчевский еще в 1878 г. по поручению военного губернатора Семиреченской области генерала Г. А. Колпаковского составил «Спутник русского человека по Средней Азии». «Спутник» состоял из словарей и кратких грамматических очерков узбекского, казахского, татарского и таджикского языков. Издание пользовалось спросом, и им были снабжены все офицеры и чиновники Степного генерал-губернаторства^[108].

Предложение Старчевского было поддержано начальником Тверского кавалерийского училища генерал-майором бароном А. А. Бильдерлингом. В специальной записке, подготовленной для ВУК Главного штаба, Бильдерлинг указывал на неудовлетворительное положение в русской армии дела изучения иностранных языков и рекомендовал воспользоваться предложением Старчевского с тем, чтобы придать процессу изучения иностранных языков «практический, а не учено-филологический интерес». «Занятия эти (иностранными языками. – М. Б.), – отмечал Бильдерлинг, – в наших учебных заведениях идут крайне неудовлетворительно, и, несмотря на признанную всеми способность славянских рас усваивать иностранные языки, большинство нашей молодежи после восьмилетних занятий французским и немецким языками не говорит впоследствии ни на одном из этих языков.

Так, например, во время последней войны [с Турцией] парламентер выехал однажды на аванпостную цепь^[109], занятую эскадроном вверенного мне полка. Несмотря на то, что высланный из армии Мегмета Али-паши^[110] турецкий офицер отлично говорил по-французски, ни эскадронный командир, ни его офицеры не могли с ним объясниться и просили меня выехать на аванпосты»^[111].

Бильдерлинг отмечал, что собранный Старчевским богатый лингвистический материал еще не издан, сам Старчевский человек уже не молодой и что в случае его смерти накопленный полувековой работой материал может пропасть бесследно. Бильдерлинг считал, что «для целей военных, административных и коммерческих желательно, подобно тому как в Англии, иметь возможно большее число справочных книжечек, карманных переводчиков, словарей нужнейших слов для разных языков, на которых говорят наши соседи»^[112]. Записка генерала Бильдерлинга, имевшего влияние в ВУК Главного штаба и пользовавшегося личным расположением начальника Главного штаба Н. Н. Обручева, имела важное значение для успеха всего проекта по изданию разговорников восточных языков для нужд русской армии.

В феврале 1886 г. начальник Главного штаба докладывал военному министру, что Старчевский в течение 40 лет собрал до 700 тыс. «слов разных языков и наречий» и по разработанной им системе составил самоучители для десяти азиатских языков – «персидского, курдского, афганского, бухарского, тибетского, монгольского, маньчжурского, китайского, корейского, японского и подготовил материал для руководств турецкого, арабского, мадьярского, татарского, тюркского, индустанского и тунгузского языков»^[113]. Все самоучители Старчевский снабдил разговорной лексикой (слова и фразы), а также необходимой военной лексикой и краткими словарями с русского на восточные языки. Старчевский предлагал Главному штабу издать на выбор пять самоучителей и просил выделить на издание каждого по 150 руб. и еще 100 руб. на «наем помощника для надзора за печатанием».

Генерал-адъютант Н. Н. Обручев предлагал воспользоваться предложением Старчевского и приступить к изданию самоучителей, начиная с персидского языка. «Предлагаемые Старчевским самоучители, – отмечал Обручев, – будут весьма полезны не только лицам, командируемым для исследования Азии, но и всем офицерам и чиновникам, служащим на окраине и в частях Империи, населенных татарами, киргизами, китайцами и пр., а также всем нашим купцам, ведущим торговлю с Азиею»^[114]. Обручев предлагал в качестве первого шага издать до 1000 экз. самоучителей персидского, турецкого, сартовского и китайского языков. Поскольку сам Старчевский не был знатоком восточных языков, то в помощь ему были привлечены авторитетные специалисты – военный востоковед генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский для составления персидского, турецкого и сартовского самоучителей и известный китаевед, русский консул в Ханькоу П. А. Дмитревский для работы над китайским самоучителем. Предложения Обручева были встречены с полным пониманием военным министром П. С. Ванновским, одобрившим реализацию проекта.

В октябре 1886 г. Обручев докладывал Ванновскому, что изданные Старчевским «Переводчики»^[115] с персидского, турецкого, сартовского и китайского языков тиражом в 1000 экз. каждый доставлены в Главный штаб^[116]. «Переводчики» Старчевского были отправлены в войска Кавказского, Туркестанского, Омского, Приамурского, Иркутского и Одесского военных округов, на офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИД, в штаб войск Гвардии и Петербургского военного округа, Азиатскую часть Главного штаба^[117], Азиатский департамент МИД, в Николаевскую академию Генерального штаба, военным агентам в Константинополе и Пекине, заведующему обучением персидской кавалерии.

«Переводчики» Старчевского быстро разошлись по войскам и получили в целом положительную оценку офицеров, соприкасавшихся с восточными языками по роду службной деятельности. В апреле 1887 г. военный агент в Константинополе доносил в ВУК Главного штаба: «Пять экземпляров “Переводчика с русского языка на турецкий” Старчевского, полученные мной из канцелярии Комитета в Петербурге, розданы мною офицерам парохода “Тамань”^[118], занимающимся изучением турецкого языка. Ввиду встретившейся надобности для тех же офицеров и вновь ожидаемых имею честь покорнейше просить зависящих распоряжений для высылки мне еще десяти экземпляров упомянутого “переводчика”»^[119].

Старчевский еще в 1878 г. обращался в ВУК Главного штаба с предложением профинансировать издание подготовленного им «афганско-русского и русско-афганского словаря и разговорников (военных) и грамматического очерка языка»^[120].

По отпечатании тиража Старчевский выражал готовность передать в распоряжение военного ведомства 200–300 экз. словаря и разговорника. Это лингвистическое пособие представляло значительный интерес для Главного штаба в связи с обострением военно-политической обстановки вокруг Афганистана и началом второй англо-афганской войны (1878–1880). Главный штаб обратился с просьбой к известному востоковеду И. П. Минаеву дать оценку работе Старчевского с научной и практической точки зрения. Минаев высказался резко против работы Старчевского, указав, что она во многом скомпилирована со словаря британского военного медика Г. Беллью^[121] и «не имеет никакого научного достоинства, и сомнительно, чтобы ею возможно было воспользоваться для практических целей»^[122]. Вместо издания работы Старчевского Минаев предлагал переиздать в русском переводе сам первоисточник – словарь Беллью^[123].

В рассматриваемый период разработкой военно-востоковедных лингвистических пособий плодотворно занимался Генерального штаба подполковник Н. А. Волошинов. В конце 1884 г. он был командирован с научной целью на Командорские острова и по делам службы провел полтора месяца в Японии. Находясь в Японии, он на собственном примере убедился в том, насколько сложно подыскать в Японии хорошего переводчика японского языка. Постоянные трудности в переводе испытывали и офицеры русских военных кораблей и судов, имевших зимнюю стоянку в Йокогамском порту. Это обстоятельство подтолкнуло Волошинова к мысли составить специальный русско-японский разговорник. «С этой целью, – доносил он в Главный штаб, – я взял с собой один экземпляр книжки “Военный переводчик с русского языка на турецкий, болгарский и румынский” издания Военно-ученого комитета Главного штаба 1877 года. Убедившись на практике в полной пригодности этой книжки при сношениях с турками, румынами, а также болгарами во время последней русско-турецкой войны и считая ее за наиболее краткий, но вместе с тем вполне достаточный сборник всего того, что нужно для сношений с иностранцами, я принял ее за образец»^[124].

Волошинов обратился к переводчику Российского императорского консульства в Йокогаме Ханиуде с просьбой составить русско-японский переводчик. Ханиуда давно служил в консульстве, заведуя канцелярией и исполняя обязанности переводчика при официальных сношениях русского консула с японцами. Он изучил русский язык в русской школе в Токио и продолжительное время совершенствовал свои знания как разговорного, так и литературного языка, занимаясь переводами русской литературы на японский язык. Волошинов попросил Ханиуду исполнить работу как можно тщательнее, не торопясь с ее окончанием, с тем, чтобы избежать ошибок и неточностей. В конце 1885 г. Ханиуда закончил работу и прислал ее рукопись Волошинову в Хабаровск.

Неотложные служебные дела и недостаток шрифта не позволили Волошинову издать «Переводчик» в типографии штаба Приамурского военного округа. Находясь в ноябре 1886 г. в служебной командировке в Петербурге, Волошинов представил в ВУК Главного штаба рукопись работы и обратился с просьбой помочь издать «Переводчик». В докладной записке на имя военного министра начальник Главного штаба генерал-адъютант Н. Н. Обручев отмечал: «Эта книга по системе отличается от китайского переводчика, изданного г. Старчевским, но для военных целей она более пригодна, потому что в ней отдел военных фраз и военный словарь несравненно обширнее. Главное же достоинство “Японского переводчика” состоит в том, что транскрипция слов сделана на месте и природным японцем»^[125]. Обручев предложил издать «Японский переводчик» тиражом в 1200 экз., из которых 300 экз. безвозмездно передать подполковнику Волошинову «в возврат сделанных им затрат по заказу этой книги». Военный министр полностью согласился с мнением Обручева. 19 марта 1887 г. Обручев представил Ванновскому экземпляр изданного «Японского переводчика», первого в военном ведомстве издания на японском языке^[126].

В докладной записке П. С. Ванновскому по поводу издания «Японского переводчика» Н. Н. Обручев также высказал мысль о желательности иметь аналогичное издание по монгольскому языку. Для подготовки такого пособия он предлагал обратиться к командующему войсками Забайкальской области с просьбой оказать содействие в подборе офицера, хорошо знающего монгольский язык, для работы над «Монгольским переводчиком». Н. Н. Обручев считал, что выполнить эту работу будет проще в Забайкалье, «где знание монгольского языка довольно распространено, чем в Петербурге, где трудно найти человека свободно говорящего по-монгольски и в то же время знающего русский язык». Найти такого специалиста в Забайкалье не удалось, и за разработку «Переводчика» взялся полковник Н. А. Волошинов. Основную работу по составлению русско-монгольского разговорника принял на себя видный русский монголовед профессор факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета А. М. Позднеев^[127].

В самом начале русско-японской войны Главный штаб в спешном порядке осуществил переиздание «Японского переводчика» полковника Волошинова и Ханиуды^[128]. Переиздание разговорника велось под руководством помощника начальника 7-го отделения (военная статистика иностранных государств) Главного штаба полковника М. А. Адабаша. В работе ему помогал мичман А. А. Де-Ливрон (Деливрон), выпускник Морского кадетского корпуса и юридического факультета Токийского университета (1903). Де-Ливрон в 1903 г. издал в Порт-Артуре «Русско-японский словарь», который в 1904 г. вышел вторым изданием^[129].

Издание Адабаша вызвало критику со стороны чиновника Главного управления уделов В. П. Панаева^[130], который в самом начале войны с Японией также издал русско-японский военный разговорник, составленный по его просьбе японцем Иосибуми Куроно^[131]. «Как мог полковник Адабаш, – задавался вопросом Панаев, – редактировать столь ответственное издание, как разговорное пособие для военных, сам будучи совершенным невеждой в японском языке, является более чем непонятно. Но во всяком случае факт тот, что из-под его редакции вышел безграмотный японский переводчик, отнюдь не может хоть мало-мальски послужить намеченной цели. Однако, как об этом ни указывалось Панаевым Адабашу, какие доказательства он тому ни приводил, все было напрасно, и полковник Адабаш продолжал и продолжал наводнять армию десятками тысяч экземпляров своей макулатуры, благо это право было в его руках»^[132].

В начале русско-японской войны В. П. Панаев обратился в Главный штаб с предложением приобрести у него права на издание составленного им «Военного русско-японского толмача». Главный штаб отклонил предложение по причине как высокой стоимости – 40 000 руб., так и в связи с тем, что в феврале 1904 г. вышло второе издание «Русско-японского переводчика». После войны Панаев предпринимал энергичные усилия, чтобы добиться покупки военным ведомством его работы. С этой целью он не только обращался на имя военного министра, но и непосредственно к императору Николаю II. В настойчивых предложениях Панаева Главный штаб даже обнаружил признаки «предложения взятки»^[133]. После отказа военного ведомства от услуг Панаева последний обвинил Главный штаб в том, что при издании «Русско-японского переводчика» из работы Панаева были без его разрешения позаимствованы «таблицы числительных». Панаев пригрозил Главному штабу судебным разбирательством, но затем предложил мировую с условием, что его работа все же будет приобретена военным ведомством со скидкой.

В сентябре 1909 г. Генеральный штаб окончательно отказался от всяких переговоров с Панаевым по поводу его «Толмача». Генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал-майор Ю. Н. Данилов отмечал в этой связи: «Отклонение покупки стереотипа было вызвано, во-первых, его непомерной дороговизной, совершенно несоразмерной с достоинством издания, а во-вторых, и это главным образом, отрицательными отзывами специалистов о выпущенном г-ном Панаевым “Толмаче”, причем достоинства “Толмача” были сравнены с изданным Главным штабом “Переводчиком”. Между прочим, это сравнение привело к заключению, что “Толмач” не отличается никакими преимуществами перед “Русско-японским переводчиком”, а приложенная к “Толмачу” “Таблица чисел”, которой издатель придает особенное значение, составлена крайне небрежно и поверхностно, не говоря уже о том, что она далеко не обнимает все необходимые и употребительные в японском языке категории числительных»^[134].

В период русско-японской войны Главный штаб предпринял также издание русско-корейского словаря «Разведчику в Корее», предназначенного для частей войск, действовавших на Дальнем Востоке^[135].

В 1887 г. выходит в свет один из первых в России военно-технических словарей на восточных языках, подготовленный директором Учебного отделения восточных языков при Азиатском департаменте МИД М. А. Гамазовым, – «Краткий военно-технический русско-французско-турецко-персидский словарь с русскою транскрипцией восточных слов»^[136]. Экземпляр словаря был подарен Гамазовым военному министру П. С. Ванновскому. При работе над словарем Гамазов пользовался широкой поддержкой Главного штаба. По просьбе Гамазова ВУК Главного штаба отдал распоряжение русскому военному агенту в Константинополе собрать и отправить в Петербург новейшие турецкие издания по военному делу. В марте 1886 г. состоящий при военном агенте Генерального штаба подполковник Н. М. Чичагов доносил управляющему делами ВУК генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману, что для Гамазова приобретены и отправлены в Петербург «турецкие руководства, принятые в училище генерального штаба в Константинополе». Среди отправленных наставлений и учебников оказались: «Тактическое учение», «Организация и устройство иностранных армий» (2 тома), «Курс тактики», «Курс полевой фортификации» (с атласом), «Курс топографии», «Курс артиллерии» (2 тома), «О порядке службы в военное время» (2 тома). Кроме того, как указывал Чичагов, в скором времени он надеялся дополнительно приобрести еще несколько изданий, из которых «наиболее интересными будут география и устройство турецкой армии»^[137].