Семь сестер. Потерянная сестра

– Итак… вы будете играть белыми, а я – черными. Смотрите, как я расставляю свои фигуры, и ставьте ваши как в зеркальном отра жении.

Наконец доска была подготовлена к игре. После того как Нуала снова наполнила бокал Филиппа, он научил ее, как называются фигуры и как они могут передвигаться по доске.

– Единственный способ научиться – это играть и еще раз играть, – сказал он. – Ну как, вы в игре?

Нуала согласилась, что бы ни означали его слова. Сосредоточившись, она перестала обращать внимание на время, пока они двигали фигурки по доске, и постепенно начала понимать правила.

В дверь постучали.

– Проклятие! – пробормотал Филипп. – Да, входите!

В дверях стояла миссис Хоутон.

– Прошу прощения, но вы не собираетесь выпить чаю? Обычно сиделка посылала за чаем в четыре часа, а сейчас уже половина пятого.

– Это потому, что предыдущая сиделка была безмозглой дурой, а Нуала уже усвоила элементарные шахматные правила. Мы попьем чаю, а потом продолжим игру.

– Морин принесет его для вас. Будут сэндвичи с копченым лососем и огурцом.

– Отлично, миссис Хоутон. – Дверь закрылась, и Филипп посмотрел на Нуалу. – Раз уж нас так грубо прервали, не будете ли вы добры откатить меня в ванную комнату?

Филипп направил ее через дверь в спальню, где стояла громадная кровать с четырьмя столбиками, на которых было натянуто нечто вроде шелкового балдахина.

– Теперь направо, – распорядился он и указал на другую дверь. – Вкатите меня внутрь, а там я уже сам справлюсь.

Нуала изумленно смотрела на большую ванну с водопроводной трубой, отходившей от нее, и на низкую овальную чашу с цепочкой, свисавшей с потолка.

– Вы уверены, что вам не понадобится помощь?

– Все будет путем, как говорят ирландцы. Закройте дверь за собой, а я позову вас, когда буду готов.

Оставшись в великолепной спальне, Нуала на мгновение представила себя на громадной кровати, она глядела на шелковый балдахин и чувствовала себя надежно защищенной. Вдали от фермерского дома, который ежедневно находился под угрозой полицейских рейдов. Дома ее постелью служил соломенный тюфяк, а непрестанная работа с рассвета до заката была необходимой хотя бы для того, чтобы у них всегда была еда на столе. Нуала представила, каково это – иметь слуг и унитаз за дверью спальни, куда можно было незаметно облегчиться в любой момент. И, прежде всего, не жить в ежечасном страхе…

«Но хотела бы я оказаться на его месте?»

– Ни за какие коврижки, – пробормотала она.

– Я готов, – донесся голос из соседней комнаты. Нуала встряхнулась и пошла открывать.

– Все готово, – сказал Филипп и улыбнулся. – Пожалуйста, потяните за цепочку наверху.

Стараясь не глазеть по сторонам, чтобы Филипп не принял ее за тупую крестьянку, она доставила его обратно в гостиную, где Морин установила трехъярусный серебряный поднос, наполненный сэндвичами и пирожными, а также две изящные фарфоровые чашки перед диваном с парчовой обивкой.

– Чай подан, – сообщила Морин. Нуала была уверена, что, выполняя небольшой реверанс, горничная посмотрела в ее сторону и этот взгляд был вовсе не теплым.

– Надеюсь, вам нравится рыба, – сказал Филипп, когда потянулся за сэндвичем из белого хлеба с обрезанной корочкой.

– Честно говоря, я никогда не пробовала рыбу.

– Это ничуть не удивляет меня, – заметил Филипп. – Я никогда не понимал, почему вы, ирландцы, так недолюбливаете ее. В здешних водах полно рыбы, однако вы предпочитаете мясо.

– Так меня воспитывали.

– Ладно, после того как вы наполните чашку – кстати, сначала чай, потом молоко, – я настаиваю, чтобы вы попробовали сэндвич. Как вы можете убедиться, здесь достаточно еды для десятерых.

– Спасибо, я попробую.

Нуала налила чай и молоко. Чайник и молочник были тяжелыми, словно из литого серебра.

– Пожалуйста, налейте себе, Нуала. Должно быть, у вас пересохло в горле.

Это было очередное английское слово, которое она раньше не слышала, но ей действительно хотелось пить.

– Чин-чин, – произнес Филипп, коснувшись своей чашкой края ее чашки. – И поздравляю с парой остроумных ходов на шахматной доске. Если вы будете продолжать в том же духе, то через две-три недели сумеете одолеть меня.

* * *

Минуло девять вечера, когда Нуала наконец вышла из дома. На улице быстро темнело, и она включила велосипедный фонарик, чтобы ненароком не съехать в канаву. Остановившись у того же дуба, где она встречалась с Финном, Нуала опустилась на землю и прислонилась спиной к стволу, ощущая силу и мудрость старого дерева.

Сегодня она вступила в другой мир, и ее голова кружилась от мыслей о том, что она обнаружила.

Игра под названием «шахматы» затянулась еще надолго после чаепития (а лосось, розовый и нежный, оказался гораздо лучше на вкус, чем она ожидала). Потом Филипп настоял на следующей игре, где перестал предлагать ходы, которые ей нужно было сделать. Этот поединок продлился лишь десять минут, но следующая игра продолжалась целый час, и под конец Филипп хлопнул ладонью по здоровому бедру.

– Славно, очень славно, – сказал он после того, как Морин принесла горячее молоко и бисквиты. – А знаете, Морин, Нуала еще может побить меня в шахматы!

Морин коротко кивнула и ушла. Не то чтобы Нуале хотелось услышать похвалу, но что-то в поведении горничной заставило ее насторожиться.

Нуале хотелось посидеть подольше, чтобы переварить последние несколько часов своей жизни. Но наступила темнота, и пора было возвращаться домой. Собравшись с силами, она встала и забралась на велосипед.

12

Той ночью Нуала и Ханна лежали вместе на кровати, которую они делили друг с другом в крошечной мансарде над кухней. Нуала погасила свечку и засунула под матрас свой дневник, где она записывала свои ежедневные впечатления, как однажды посоветовал ее школьный учитель. Ей пришлось уйти из школы в четырнадцать лет, чтобы помогать на ферме, но она гордилась тем, что по-прежнему упражняется в словесности.

– Ну, и как он тебе? – спросила в темноте Ханна.

– Он… довольно вежливый, – ответила Нуала. – Он получил ужасные раны во время Великой войны, поэтому передвигается в кресле-коляске.

– Ты ведь не сочувствуешь ему, правда? Эта семья украла земли, по праву принадлежавшие нам более четырехсот лет назад, а потом они заставили нас платить за крохотные земельные наделы!

– Он чуть старше тебя, Ханна, но с его лицом можно зарабатывать деньги в цирке уродов на сельской ярмарке. Он даже плакал, когда говорил о Великой войне…

– Господи, девочка! – Ханна выпрямилась в постели и откинула одеяло. – Я не желаю слышать, что ты сочувствуешь врагу! Лучше я выкину тебя из Куманн на-Маэн уже завтра утром.

– Нет, нет… прекрати! Даже папа говорит, что Фицджеральды – достойное семейство британцев. Кроме того, никто не предан нашему делу больше, чем я: мой жених прямо сейчас подвергает себя опасности ради поражения англичан. А теперь, поскольку у нас нет ночных гостей, а завтра предстоит собрание бригады, можно ли немного поспать?

– Я постоянно думаю о бедном Томе Хэйлсе и Пате Харте. – Ханна вздохнула и снова легла. – Мы уже оповестили наших разведчиц; они найдут место, где их держат. Но ты права, завтра будет долгий день. Добровольцы будут голодны как волки, а папа говорит, что их будет много.

– По крайней мере, у нас есть чистая одежда для них, – добавила Нуала, не осмелившись сказать сестре, что миссис Хоутон попросила ее вернуться в Большой Дом до тех пор, пока не найдут постоянную сиделку.

«Утром я поговорю с папой», – подумала Нуала, когда ее веки сомкнулись, и она погрузилась в сон.

* * *

– Что ты думаешь об этом, Ханна? – спросил Дэниэл на следующее утро, когда члены семьи расселись вокруг стола для завтрака. Хотя было лишь семь утра, коров уже подоили, а Фергус с пони и тележкой направился со сливками на маслобойню.

– Я скажу, что ей больше не нужно этого делать, папа. Для начала, здесь и так полно работы, и это без нашего участия в Куманн на-Маэн. Кто поможет маме с такой огромной готовкой и стиркой? Не говоря уже о работе на огороде и помощи в сборе урожая на полях. У меня есть своя работа… будет неправильно отправлять одну из нас на работу в Большом Доме.

– Я справлюсь; в конце концов, у меня есть Фергус и Кристи, – сказала Эйлин и похлопала по плечу Кристи, уплетавшего завтрак рядом с ней. Она посмотрела на мужа. – Решение за тобой, Дэниэл.

Ханна открыла было рот, но Дэниэл поднял руку, и наступила тишина.

– Многие волонтеры занимаются разведкой. И женщины – одни из лучших разведчиц, потому что британцы редко подозревают их.

– Ну да, – пробормотала Ханна.

– Если Нуале предложили временную работу в Большом Доме, значит, она сможет слушать кухонные сплетни насчет посетителей. У сэра Реджинальда среди военных много друзей, которые могут беседовать с ним о своих дальнейших планах, особенно после нескольких порций виски.

– Я вряд ли смогу подслушивать болтовню в нижней гостиной, папа, – вмешалась Нуала. – Это огромный дом.

– Нет, но уверен, что твой молодой джентльмен время от времени обсуждает происходящее со своим отцом. Нам будет полезно узнавать об этом.

– Филипп и сам не прочь пропустить глоток виски, – улыбнулась Нуала.

– Тогда наливай ему побольше и выясняй, что ему известно. – Дэниэл подмигнул ей. – Кроме того, как это будет выглядеть, если ты откажешься от своих обязанностей? Они считают, что работа для членов их семьи – это честь для тебя.

– Значит, ты хочешь, чтобы я продолжала?

– У тебя нет выбора, Нуала, – сказала Эйлин. – Когда зовут из Большого Дома…

– …мы бежим на зов. – Ханна закатила глаза. – Когда придет великий день нашей победы, мы выдворим отсюда это семейство.

– Сын за нас или против нас? – спросил Кристи.

– Как ты можешь задавать такой вопрос? – воскликнула Ханна.

– Пусть ответит твоя сестра, – сказал Дэниэл.

– Я скажу, что Филипп в принципе против любой войны и просто хочет, чтобы все прекратилось, – сказала Нуала.

– Вот как, он уже Филипп? – Ханна прищурилась на сестру.

– Все его так называют, потому что обращение «сэр» напоминает ему о том времени, когда он служил капитаном в военных окопах, – парировала Нуала. – Я бы не стала об этом говорить, если бы не твой поганый язык.

– Нуала! – Эйлин хлопнула по столу. – Таким выражениям нет места под нашей крышей. А ты, дочь, – она повернулась к Ханне, – держи свои замечания при себе. А теперь нам лучше приступить к делу. Мы знаем, сколько человек соберется здесь сегодня? – обратилась она к Дэниэлу.

– Пятнадцать или двадцать, и я отправил весточку в Тимолиг, чтобы местные скауты вышли в патруль, пока все не соберутся, – сказал Дэниэл. – Там будет немало из объявленных в розыск.

– Я собрала местных женщин из Куманн на-Маэн, чтобы помочь с готовкой, – добавила Ханна.

– Присмотри за тем, чтобы они спрятали свои велосипеды в амбаре за стогами сена, – напомнил Кристи.

– Само собой. – Ханна встала. – До встречи.

После ухода Ханны Нуала помогла матери вымыть посуду и оставила горшки отмокать в одной из бочек с водой.

– Я буду на дальнем поле, если понадоблюсь, – сказал Дэниэл, направляясь к выходу.

– Папа? – Нуала поравнялась с ним. – Финн будет здесь сегодня вечером?

– Точно не знаю; после того как взяли Тома и Пата, все находятся в повышенной готовности, – ответил Дэниэл и вышел, махнув на прощанье мощной загорелой рукой.

* * *

Ханна была верна своему слову, и, когда они с Нуалой уезжали из дома, две женщины из Куманн на-Маэн уже находились на кухне и помогали матери с вечерней готовкой.

Сердце Нуалы гулко стучало в груди, когда она ехала в Аргидин-Хаус, – не только из-за возвращения туда, но и при мысли о мужчинах из Третьей бригады Западного Корка, включая ее возлюбленного Финна, тайно пробиравшихся на встречу в старом амбаре на Кросс-Фарм.

– Где бы ты ни был, милый, я молюсь о тебе, – прошептала она.

– Ну, здравствуй, Нуала, – сказала Люси, когда Нуала вошла на кухню. – Я слышала, ты произвела сильное впечатление на молодого хозяина.

– Правда?

– Да. Мисс Хоутон сообщила мне, что ты гораздо лучше нянчилась с ним, чем предыдущая сиделка.

Нуала нахмурилась:

– Я не нянчилась с ним. Большей частью он может обходиться самостоятельно. Я лишь ополоснула его перед сном, положила в постель и скормила таблетки.

– Ну, ты все сделала правильно. Миссис Хоутон сейчас нет дома, так что Морин отведет тебя к нему.

Вскоре появилась Морин и проводила Нуалу наверх, не сказав ни слова. Она остановилась перед дверью Филиппа.

– Я была бы рада, если бы вы ровно в четыре часа вспоминали о чае для молодого хозяина. Сэндвичи заветриваются, если долго оставлять их открытыми, а кроме того, у меня есть другие дела.

С этими словами она открыла дверь и впустила Нуалу в комнату.

Филипп сидел у окна в той же позе, в какой она впервые увидела его вчера. Остатки его обеда лежали на столике рядом с парчовым диваном.

– Я заберу это, если вы закончили, – сказала Морин.

– Благодарю вас.

Филипп не сказал ни слова, пока за ней не закрылась дверь.

– Настоящая зануда, правда? Мне сказали, что она потеряла своего мужа на Великой войне, поэтому я стараюсь быть снисходительным к ней, – добавил он. – Садитесь, Нуала. Надеюсь, у вас было приятное утро?

Нуала удержалась от улыбки, потому что с утра она не останавливалась ни на секунду, даже для того, чтобы поесть самой, когда подала завтрак для членов семьи.

– Нуала, у вас очень бледный вид. Может быть, я закажу чай? По моему опыту, сахар всегда оказывает бодрящее действие.

– Ох, Филипп, со мной все будет замечательно. И утро было очень приятным.

– Нет, я настаиваю, – сказал он и взялся за колокольчик, свисавший на шнурке возле его кресла. – Я за двадцать шагов вижу голод и усталость, и мы просто не сможем начать очередную шахматную партию, если вы не получите подкрепление.

– Правда, Филипп, я… – Нуала почувствовала, как краска приливает к ее щекам.

– Никаких проблем; нынче наша горничная не сбивается с ног. Никто из английских друзей отца – или ирландских, если уж на то пошло, – не расположен приезжать сюда из опасения быть взятым в заложники или получить по пути пулю от ИРА.

Замешательство Нуалы усилилось, когда Морин снова появилась в дверях.

– Вы позвонили, Филипп?

– Да. Мы с Нуалой собираемся устроить шахматную партию, и я не хочу, чтобы меня беспокоили. Поэтому прошу вас принести чай и сэнд вичи до того, как мы начнем игру. Нуала проголодалась.

– Да, хотя это может занять десять минут, так как я всегда подаю вам все самое свежее. – Морин бросила на Нуалу убийственный взгляд, перед тем как выйти из комнаты.

– Можно спросить, Нуала, ваша семья часто голодает?

– О нет, Филипп, вовсе нет. Нам повезло, что у нас есть овощные грядки и свиньи для бекона. И картошка обещает хорошо уродиться в этом году.

– В отличие от жуткого «картофельного голода» в прошлом веке. В то время мой отец был мальчиком, но он помнит, как его отец делал все возможное для поддержки местных земледельцев. На кухне готовили огромные кастрюли супа и все время пекли хлеб, но, разумеется, этого не хватало.

– Конечно.

– Многие из вашей семьи уехали в Америку? – поинтересовался он.

– Я знаю, что мои дед и бабка потеряли много родни во время того голода и отправили своих братьев и сестер в Америку. Там у нас есть родственники, которые иногда присылают посылки на Рождество. А вы сами там были? Судя по всему, это отличное место.

– По правде говоря, да. Мы приплыли в Нью-Йорк на бедной обреченной «Лузитании»^[10], а потом отправились в Бостон навестить родственников моей матери. Нью-Йорк и впрямь славное зрелище; на Манхэттене надо задирать голову, чтобы увидеть верхние этажи.

– Думаете, любой человек может там сколотить себе состояние?

– Почему вы спрашиваете?

– Просто мы с моим женихом иногда говорили об этом.

– Сомневаюсь, что в Ирландии есть семья, где бы не говорили об этом, – сказал Филипп. – Разумеется, для некоторых это было успехом, но, наверное, это стоит поместить в контекст безрадостного выбора для ваших предков: голодать в Ирландии или испытать судьбу в Америке. Я хорошо помню, как мой отец указывал на место под названием Бруклин, которое, по его словам, было громадным ирландским поселением только из-за того, что многие мужчины, приезжавшие во время «картофельного голода», находили работу на строительстве Бруклинского моста. Мы проезжали эти места, и тамошние жилищные условия… скажем так, неблагоприятны для людей. Ветхие трущобы и грязные дети, играющие на улицах. Если ответить на ваш вопрос: да, есть немногие счастливчики, которые добились успеха, но если выбирать между нищетой в многоквартирном бруклинском доме или возможностью выращивать собственную еду и дышать свежим воздухом, то я выбираю Ирландию.

– Финн, мой жених, работает учителем в школе Клогаха и считает, что стоит попробовать. А я? Я твердо сказала ему, что не поднимусь на борт после того, что случилось с теми беднягами на «Титанике», а потом на «Лузитании».

– Я, безусловно, понимаю вас, Нуала, но вы должны помнить о том, что добрая старая «Лузитания» была торпедирована немцами. Клянусь, это было отличное судно, которое могло бы еще много лет безопасно переправлять людей через Атлантику.

– Когда отец узнал о крушении, он сел на лошадь и проскакал до побережья в Кинсейле, надеясь помочь кому-нибудь. Я никогда не забуду, как он вернулся и рассказывал о телах, плававших в воде. – Нуала передернула плечами. – Хотя он не меньше меня боится открытого моря, он сел в лодку и помогал доставлять тела на берег.

– В то время я воевал во Франции, но мой отец тоже был в Кинсейле и рассказывал то же самое. Что ж, если потопление этого судна к чему-то и привело, то оно, безусловно, втянуло американцев в войну. Ага, вот и наш чай. Давайте больше не будем говорить о темных временах, ладно? Морин, оставьте поднос на столе перед Нуалой; она сама нальет чай.

Горничная снова сделала книксен и кивнула, метнув очередной мрачный взгляд в сторону Нуалы, а потом вышла из комнаты.

– Она все время недовольна, – вздохнула Нуала. – Мне она сказала, что предпочитает приносить чай ровно в четыре часа.

– Боже мой, не беспокойтесь насчет нее. Это всего лишь горничная. Теперь давайте попьем чаю, насытимся сэндвичами и приступим к игре.

* * *

К облегчению Нуалы, в половине восьмого Филипп объявил, что он устал и готов ложиться в постель. Она помогла ему искупаться, облачила в ночную рубашку, уложила в кровать, дала вечерние таблетки и смогла покинуть особняк в половине девятого.

– Это шахматы утомили меня, – с улыбкой сказал Филипп, когда Нуала собралась уходить. – Я слишком долго не разрабатывал мышцу, которая сидит у меня в голове. Мне пришлось попотеть, чтобы выиграть последнюю партию, моя юная леди. Вы учитесь на лету, и я не удивлюсь, если в скором времени вы одолеете меня.

По привычке останавливаться возле старого дуба – как будто ей требовалось несколько минут, чтобы превратиться из Нуалы – сиделки в Большом Доме в Нуалу Мэрфи, дочь пламенных республиканцев и участницу Куманн на-Маэн, – она села, прислонившись спиной к стволу, и обхватила руками колени.

Разумеется, она никому, никому не скажет, что на самом деле получила удовольствие от двух последних дней, проведенных в обществе Филиппа. Во время обеда он заявил, что не голоден; кроме того, при необходимости он всегда мог заказать новые сэндвичи, поэтому она ела, сколько хотела. Сегодня подали нечто, названное Филиппом тушенкой, и Нуала решила, что это одна из вкуснейших вещей, которые ей приходилось пробовать. Еще были свежевыпеченные булочки, которые они ели вместе со сливками и джемом после окончания второй шахматной партии. Потом они сыграли еще две партии. Филипп по-прежнему без труда побеждал ее, несмотря на комплименты, но Нуала поняла, что при благоразумном расчете ей удается затягивать игру. Жесткая сосредоточенность означала, что все остальные мысли – главным образом о плохом – улетучивались из головы, и сегодня она чувствовала себя спокойнее и расслаб леннее, чем когда-либо после кровавого Пасхального восстания, которое произошло четыре года назад и стало водоразделом для нее. Это было началом согласованных усилий ирландской нации по освобождению от британского владычества, и Нуала поняла, что ее жизнь уже никогда не будет прежней.

– Старый дуб, мне нравится Филипп, – призналась она, глядя на переплетение мощных ветвей наверху. – Он добрый и обходительный. К тому же он много страдал и продолжает страдать, – вздохнула она.

«По крайней мере, сегодня он не плакал», – подумала она, когда вернулась к своему велосипеду.

– Это лишь доказывает, что жизнь несправедлива ко всем в равной мере, будь то богатые англичане или бедные ирландцы, – сказала она ветру, готовясь к долгому подъему по склону холма до Кросс-Фарм.

* * *

– Наконец-то ты вернулась, Нуала, – сказала Ханна, когда она вошла на кухню. – А то мы уже думали, что ты устроилась на ночлег в одной из их роскошных спален.

– Господи, сейчас всего лишь начало десятого. – Нуала обвела взглядом кухню и увидела огромные миски с овощами на столе, а Дженни и Лили, принадлежавшие к отделению Куманн на-Маэн в Клонакилти, нарезали ветчину и раскладывали ее по тарелкам.

– Сегодня ночью мужчины придут не для еды, – сказала Ханна, снимая жаркое с крюка над огнем. – Лишь час назад патруль эссекцев видели на дороге у фермы Шэннонов.

– Нам нужно разложить картошку с овощами и доставить еду гостям в амбар, прежде чем все остынет, – сказала мать. – Кстати, Нуала: он уже на месте, так что лучше расчеши свою дикую гриву, прежде чем подавать ему еду. – Эйлин похлопала дочь по руке и понизила голос. – Не обращай внимания на старшую сестру. Она упрямая как мул… или как ее отец.

Нуала быстро вышла из кухни и побежала наверх, чтобы воспользоваться единственным зеркалом в доме, висевшим в комнате родителей. Расчесав свои длинные, темные, вьющиеся волосы, которые уже давно нуждались в стрижке, она расправила хлопчатобумажное платье, которое ей пришлось выстирать вчера вечером и снова надеть сегодня. После проверки следов грязи на лице она бегом вернулась вниз; ее сердце гулко билось в предвкушении встречи с любимым человеком.

Уже стемнело, когда женщины вышли из дома с едой для мужчин, собравшихся в амбаре. Он был почти полностью огорожен, за исключением узкого бокового входа. Нуала знала, что на вершине холма находятся дозорные, наблюдающие за любыми подозрительными передвижениями внизу.

Эйлин возглавила процессию и особым образом постучала в дверь, подавая условный сигнал. Получив такой же ответ, она открыла дверь, и пять женщин вошли в амбар.

Внутри было почти совсем темно; лишь небольшой участок в дальнем конце освещался свечами. Нуала различала силуэты мужчин, сидевших со скрещенными ногами на полу или на снопах сена, разложенных полукругом вокруг одного снопа в центре. Когда женщины приблизились, мужчины, тихо беседовавшие друг с другом, подняли головы. Там были знакомые и незнакомые лица. Нуала обводила взглядом худых и изможденных мужчин, пока не остановилась на одном из них.

– Привет, – выдохнул он и слегка помахал ей кончиками пальцев. Нуала вместе с другими женщинами обошла полукруг, раздавая миски и получая тихие слова благодарности в ответ.

– Хорошо выглядишь, Нуала. – Финн улыбнулся, когда она подошла к нему. – Встретимся потом в обычном месте?

Она кивнула и вышла из амбара вместе с остальными женщинами.

– Разве тебе не хочется остаться с ними, услышать все новости и узнать планы? – обратилась Нуала к Ханне.

– Когда нас разошлют с поручениями или поручат сопровождать грузы с контрабандным оружием и боеприпасами, мы узнаем все новости, – ответила сестра.

Вернувшись на кухню, женщины расселись за поздним ужином.

– Есть новости о Томе и Пате? – поинтересовалась Нуала.

– Да, – сказала Дженни. – Я перехватила телеграмму, предназначенную для майора Персиваля из Эссекского полка. Наших парней перевели в госпиталь в Корк-Сити.

Поскольку Дженни работала в почтовом отделении в Бандоне, она была ценной разведчицей, и Нуала иногда завидовала ей.

– Это значит, они серьезно пострадали. Боже сохрани! – Эйлин перекрестилась.

– Будем благодарны за небольшие милости, сестры, – сказала Дженни. – По крайней мере, наши ребята не в тюрьме и их больше не пытают. Наши медсестры в госпитале позаботятся о них.

– Я уже отправила сообщение для Флоренс, завтра она сядет на поезд до Корк-Сити, проверит их состояние и поручит одному из волонтеров доставить пакет с едой, – вставила Лили.

– Нуала, сходи во флигель и принеси кучу стираной одежды, чтобы доставить ее в амбар после совещания, – распорядилась мать.

Нуала встала:

– Они останутся на ночь?

– Если останутся, мы приготовили для них соломенные тюфяки. По крайней мере, сегодня будет теплая ночь, а то у нас мало одеял.

Нуала пошла во флигель и начала собирать чистые подштанники, штаны и рубашки в две большие корзины. Когда она понесла одну корзину через двор к дому, то ненадолго остановилась и прислушалась. Из амбара не доносилось ни звука. Все было как обычно, не считая того, что внутри составлялись планы ведения партизанской войны.

– Ах, Филипп, что бы ты подумал обо мне, если бы знал об этом? – прошептала она.

* * *

Уже перевалило за одиннадцать вечера, когда Дэниэл, Фергус и Кристи вошли на кухню. Девушки из Куманн на-Маэн вымыли посуду и растворились в ночи, поэтому на кухне оставались только Ханна, Нуала и их мать.

– Я иду спать, жена, – объявил Дэниэл. Он повернулся к Нуале. – Кое-кто ждет тебя на улице. – Он указал на заднюю дверь. – Только не задерживайся. У меня есть глаза повсюду, а вы еще не пожени лись.

Сердце Нуалы встрепенулось в груди при мысли о том, что жених ждет ее снаружи. Ее, фермерскую дочь с неполным школьным образованием и еще не полученным дипломом медсестры, ждал уважаемый учи тель.

«Если бы я могла сказать ему, что умею играть в шахматы», – подумала она, когда шла к флигелю, где хранилось выстиранное белье. Но она понимала, что не может этого сказать.

В темноте она видела только тлеющий огонек его сигареты.

– Это ты? – прошептал Финн.

– Я. – Нуала улыбнулась.

Он затушил окурок и привлек ее к себе. Финн поцеловал ее, и, как всегда, у нее подкосились ноги, а в теле зажглось желание того, что могло произойти только после их бракосочетания. В конце концов он вывел ее со двора на луг, где они легли рядом, и она успокоилась в его объятиях.

– Что, если кто-то увидит нас здесь? – прошептала она.

– Нуала, здесь темным-темно, но я больше боюсь, что в таком положении нас застанет твой отец, а не целый патруль «черно-коричневых», – хохотнул он.

– Тут нечего беспокоиться, Финн: я почуяла виски в его дыхании, пока была на кухне. Он не проснется до рассвета, до той минуты, когда коровы начнут мычать, чтобы их подоили.

– Тогда, наверное, я смогу осуществить свои коварные планы насчет тебя, – прошептал он и взгромоздил ее на себя.

– Финнбар Кейси! Даже не думай об этом! Я собираюсь войти в церковь такой же чистой, как в день моего рождения. Кроме того, что подумают твои ученики, если узнают, что мистер Кейси повалялся в траве со своей девушкой?

– Уверен, что они наградят меня аплодисментами, особенно мальчики.

Когда зрение Нуалы приспособилось к полумраку и луна вышла из-за облаков, она смогла различить черты его лица. Она провела кончиками пальцев по его щекам.

– Люблю тебя, милый. Не могу дождаться, когда стану твоей женой.

Они долго целовались, потом Нуала слезла с него и пристроила голову под его согнутой рукой, глядя на звезды.

– Какая прекрасная ночь, – сказала Нуала. – Тихая и спокойная.

– Да, – прошептал он. – Кстати, я слышал, что ты ухаживаешь за сыном Фицджеральда в Большом Доме?

– Кто тебе сказал?

– Вчера вечером я получил донесение от одной девушки из Куманн на-Маэн.

Нуала резко выпрямилась:

– Не может быть!

– Ладно, я просто хотел подразнить тебя. Твой отец упомянул об этом и сказал, что это хорошая идея.

– А ты, Финн? Что ты думаешь?

– Хотя я предпочел бы стоять по пояс в коровьем дерьме, чем знать о том, что моя девушка ухаживает за врагом, твой отец прав. Пока я работаю школьным учителем, а ты работаешь у Фицджеральдов, нас никто не подозревает. Пока… «Черно-коричневые» все чаще устраивают рейды на местные фермы. Я слышал о троих, чьи фермы обыскали вчера вечером и запугали жильцов до полусмерти. Дом Бакли сожгли до основания. Это было возмездием за убийство того ублюдка, Малхерна.

– Как думаешь, это Том Хэйлс приказал застрелить его?

– Я бы сказал, что он точно приложил руку к этому. Он командир бригады… или был командиром. – Финн вздохнул.

– Что будет теперь?

– До освобождения Тома Чарли возьмет командование на себя. Но нельзя предугадать, в каком состоянии окажется бедняга, когда его освободят. Члены его семьи просто вне себя, особенно его брат Шон.

– Я никогда не позволю тебе попасть в руки этих британских паршивцев, – яростно прошептала она.

– Со мной все будет в ажуре, – хохотнул он. – Хотя мне хотелось бы увидеть, как ты валишь целый Эссекский полк своим визгом, словно баньши.

– Я хочу сберечь тебя, Финн. О чем еще говорили на встрече?

– Военные дела, милая. Чем меньше знаешь, тем лучше; если тебя допросят, ты мало что сможешь сказать. Могу лишь добавить, что Том Барри был здесь сегодня вечером. Ты помнишь его?

– Думаю, да. Разве он не сражался вместе с британцами в Великой войне?

– Да, но он один из самых преданных добровольцев, которых я знаю. Мы обсуждали методы военной подготовки, – продолжал Финн. – Поскольку Том Барри служил в армии, он знает толк в этом. Остальные – новички в военных играх, но тем не менее мы находимся на войне. У нас нет шансов без надлежащей организации.

– Я знаю, Финн. Я все время думаю, как могут ирландские фермеры, которые до сих пор держали в руках лишь вилы да лопаты, справиться с вооруженной мощью Британии.

Нуала вздохнула.

– «Черно-коричневые» – самые жестокие из них, Нуала. Их набирали из британских солдат, выживших во французских траншеях. Они разгневаны и склонны к кровопролитию, что делает их настоящими дикарями. Я бы сказал, что они потеряли свои моральные принципы на полях сражений и теперь хотят расквитаться за это.

– Пожалуйста, Финн, не пугай меня. – Нуала передернула плечами. – И ты примешь участие в этой военной подготовке?

– Разумеется. Это может означать разницу между победой и поражением. А мы просто не можем проиграть. Снова. – Он скрипнул зубами. – У нас наконец появилось собственное правительство в Дублине. Мы проголосовали за него, что дает нам мандат на образование независимой республики. Ирландцы имеют право управлять своей страной. И не слушай никого в Большом Доме, если они говорят тебе другое.

– Конечно. Но я не думаю, что Филипп скажет такое. Я говорила ему о тебе.