Список гостей

За все то время, что мы с Чарли были вместе, у Джулс никогда не было длительных отношений. Мне всегда казалось, что у нее нет времени на что-то серьезное из-за ее работы в «Загрузке». Чарли всегда нравилось предугадывать, сколько продержится новый парень: «Максимум три месяца» или «А у этого вообще уже давно истек срок годности». И когда она все-таки переживала расставания, то всегда звонила Чарли. Часть меня задается вопросом, что он чувствует теперь, когда видит, что Джулс наконец-то остепенилась. Что-то мне подсказывает, что не радость. Мои подозрения насчет этих двоих опять грозят выплыть наружу. Я стараюсь быстрее отогнать эти мысли.

Когда мы подходим к особняку, откуда-то сверху раздается громкий хохот. Я поднимаю глаза и вижу группу людей на вершине зубчатой стены «Каприза», смотрящих на нас сверху вниз. В этом смехе слышится легкая издевка, и я внезапно вспоминаю, в каком состоянии сейчас мои одежда и волосы. Уверена, что это играет не последнюю роль в их веселье.

Оливия. Подружка невесты

Встреча с Чарли напоминает мне, как я им грезила. На самом деле, прошло всего пару лет… но я тогда была ребенком. Думать о той девочке, которой я была раньше, довольно унизительно. Но и немного грустно.

Я ищу, где бы мне от них спрятаться. Иду по тропинке мимо разрушенных домов, оставшихся с тех времен, когда на этом острове еще кто-то обитал. Джулс сказала мне, что все уехали отсюда, потому что на материке жить проще, с электричеством и прочими удобствами. Я понимаю. Сама мысль о том, чтобы находиться здесь постоянно, легко может свести с ума. Даже если бы вам удалось доплыть на лодке до «большой земли», вы все равно оказались бы в глуши. Ближайший, ну, не знаю, например H&M, будет за сотни километров. Я всегда жаловалась, что мы с мамой живем в какой-то дыре, но сейчас я благодарна, что эта дыра хотя бы не на острове посреди Атлантики. Так что да, я понимаю, почему отсюда хочется сбежать. Но глядя на эти заброшенные дома с пустыми окнами и полуразрушенными фасадами, трудно не предполагать, что здесь случилось нечто ужасное.

Вчера я что-то заметила на одном из пляжей; больше по размеру, чем камни вокруг, серое, но гладкое и мягкое с виду. Я подошла, чтобы посмотреть поближе. Это был мертвый тюлень. Совсем малыш, судя по его размеру. Я сделала еще пару шагов, и тогда меня будто ударило током. С другой стороны, которую раньше было не видно, тело тюленя было полностью вскрыто, темно-красное, с вываливающимися наружу внутренностями. Я не могу отделаться от этого образа. С того момента это место заставляет меня задумываться о смерти.

Я всего за несколько минут спускаюсь в пещеру, которая отмечена на карте острова в «Капризе». Она называется «Пещера шепота». Как длинная рана в земле – открытая с обеих сторон. Ее легко можно не заметить и упасть, вход зарос длинной травой. Когда я вчера на нее наткнулась, то правда чуть не свалилась. Я бы сломала себе шею. Это бы точно разрушило идеальную свадьбу Джулс. Эта мысль заставляет меня улыбнуться.

Я спускаюсь в пещеру по камням, которые слегка напоминают ступеньки. Весь этот шум в моей голове уходит на задний план, и дышится сразу легче, даже учитывая противный запах пещеры – сера и, возможно, что-то гнилое. Он мог исходить от водорослей, разбросанных повсюду, как большие темные веревки. Или, может, вонь исходит от стен, покрытых желтым лишайником.

Передо мной – крошечный галечный пляж с раскинувшимся вдаль, бесконечным морем. Я сажусь на камень. Он сырой, но здесь так везде. Я чувствовала с утра эту сырость на одежде, как будто ее недавно постирали и она еще не успела высохнуть. Если я сейчас облизну губы, то почувствую на коже привкус соли.

Я подумываю о том, чтобы остаться здесь надолго, даже на ночь. Я могу прятаться здесь до самого окончания церемонии. Джулс, разумеется, будет в ярости. Хотя… может, она только притворится рассерженной, но на самом деле втайне почувствует облегчение. Мне кажется, что на самом деле она не хочет видеть меня на своей свадьбе. Думаю, она обижается на меня за то, что со мной мама общается больше, а еще у меня есть папа, который хоть иногда хочет меня видеть. Я знаю, что веду себя как стерва. Джулс иногда очень добра ко мне – например, прошлым летом она разрешила мне остаться в ее квартире в Лондоне. И когда я вспоминаю об этом, мне становится плохо, будто у меня неприятный привкус во рту.

Я достаю телефон. Из-за паршивой сети мой «Инстаграм» не обновляется, и в начале ленты завис тот же пост. Разумеется, он от Элли. Как будто надо мной издеваются. И внизу комментарии:

Ребята, вы ♥♥♥

ОМГ, как мииило

мама + папа

#милота ♥

так что, это уже официально? *подмигивает*

Мне все еще больно. Разрывает в центре груди. Я смотрю на их самодовольные счастливые лица, и часть меня хочет как можно сильнее швырнуть телефон о скалу. Но это не решит мои проблемы. Телефон разобьется, а они останутся.

До меня долетает шорох – шаги, – и от шока я едва ли не роняю телефон.

– Кто здесь? – спрашиваю я. Мой голос звучит неуверенно и испуганно. Я очень надеюсь, что это не шафер, Джонно. Я заметила, как он меня разглядывал.

Я встаю и начинаю выбираться из пещеры, держась поближе к стене, покрытой тысячью крошечных шершавых ракушек, которые царапают мои пальцы. Наконец я просовываю голову за каменную стену.

– О боже! – фигура спотыкается и прижимает руку к груди. Это жена Чарли. – Господи! Ты так меня напугала. Я и не думала, что тут кто-то есть, – у нее приятный акцент, северный. – Ты Оливия, да? Меня зовут Ханна, я замужем за Чарли.

– Да, – отвечаю. – Это я поняла. Привет.

– Что ты здесь делаешь? – она озирается, как будто проверяя, не подслушивает ли нас кто. – Ищешь место, чтобы спрятаться? Я тоже.

После этого я решаю, что она мне нравится.

– Ой, – вдруг говорит она, – наверное, прозвучало грубо, да? Просто… мне кажется, Чарли и Джулс будет легче разговаривать, если меня не будет рядом. Знаешь, у них же такая история, и меня в ней нет.

Она звучит так, будто ее это достало. История. Я на 90 % уверена, что в какой-то момент в прошлом Джулс спала с Чарли. Интересно, задумывалась ли об этом Ханна?

Ханна садится на выступ скалы. Я тоже сажусь, потому что я сюда первая пришла. Очень надеюсь, что Ханна поймет намек и оставит меня в покое. Достаю из кармана пачку сигарет и вытаскиваю одну. Жду, что на это скажет Ханна. Она молчит. Поэтому я решаю пойти дальше, даже проверить ее, и протягиваю ей пачку и зажигалку. Ханна морщится.

– Мне нельзя, – говорит она, а потом вздыхает. – Хотя почему нет? Мы так сюда добирались… меня до сих пор дрожь берет, – и она протягивает руку, чтобы показать.

Ханна закуривает, делает большую затяжку и снова глубоко вздыхает. Сразу видно, что ее начало немного мутить.

– Ничего себе, мне прямо сразу дало в голову. Я так давно не курила. Бросила, когда забеременела. Но я часто курила, когда ходила по клубам. – Она понимающе смотрит на меня. – Да, знаю, ты сейчас подумала, что это было сто лет назад. Чувствуется точно так.

Мне немного стыдно, потому что я и правда так подумала. Но когда я рассматриваю ее чуть внимательнее, то замечаю, что одно ухо проколото четыре раза, а на запястье из-за рукава выглядывает татуировка. Может, у нее есть другая сторона. Ханна делает еще одну глубокую затяжку.

– Боже, как приятно. Когда бросила, то считала, что в конце концов забуду этот вкус и не буду о нем вспоминать. – Она громко и искренне смеется. – Ага, размечталась.

После этого Ханна выдыхает идеальное колечко из дыма. Несмотря ни на что, меня это впечатляет. Каллум как-то пытался так сделать, но у него так и не получилось.

– Так ты поступила в универ, да? – спрашивает она.

– Да, – отвечаю я.

– Какой?

– В Эксетере.

– Он же вроде хороший?

– Ну да, – пожимаю я плечами. – Пожалуй.

– А я не поступала, – говорит Ханна. – И никто в моей семье не ходил в универ, – она прокашливается. – Кроме моей сестры Элис.

Я и не знаю, что на это сказать. В моем окружении все поступали в университет. Даже мама ходила на актерские курсы.

– Элис всегда была умнее всех, – продолжает Ханна. – А я в нашей семье была самой взбалмошной, представь себе. Мы обе ходили в отстойную школу, но Элис закончила на отлично, – она стряхивает с сигареты пепел. – Прости, я знаю, что достаю. Просто последнее время часто о ней думаю.

Я замечаю, как меняется ее выражение лица. Но мне кажется, что раз мы совсем не знакомы, я не могу ее об этом спросить.

– Ну да ладно, – меняет тему Ханна. – Тебе нравится в Эксетере?

– Я туда больше не хожу, – отвечаю я. – Я бросила.

Не знаю, почему это сказала. Было бы намного проще подыграть и притвориться, что я все еще там учусь. Но я внезапно почувствовала, что не хочу ей врать.

– Правда? – хмурится Ханна. – Так тебе там не понравилось?

– Нет, – говорю я. – Просто… у меня был парень. И он меня бросил.

Боже, как жалко это звучит.

– Видимо, он та еще скотина, – замечает Ханна. – Если ты бросила из-за него универ.

Когда я думаю обо всем, что произошло за последний год, в голове одновременно сгущается туман и куда-то исчезают все мысли, и я не могу мыслить здраво и разложить все по полочкам. Это абсолютно нелепо, особенно сейчас, когда я, наоборот, пытаюсь собраться. Думаю, не рассказав всех подробностей, это невозможно объяснить. Поэтому я лишь пожимаю плечами и говорю:

– Пожалуй, он был моим первым настоящим парнем.

«Настоящим» – значит кем-то больше, чем просто интрижка на маленьких вечеринках. Но этого я Ханне не скажу.

– И ты его любила, – добавляет она.

Это не вопрос, так что мне необязательно отвечать, но я все равно киваю.

– Да, – говорю я тихим и хриплым голосом. Я не верила в любовь с первого взгляда, пока не увидела Каллума на вечеринке первокурсников, этого парня с черными кудряшками и голубыми глазами. Он так чувственно мне улыбнулся, и я сразу решила, будто знаю его. Как будто нам суждено было найти друг друга и быть вместе.

Каллум первым сказал: «Я тебя люблю». А я так боялась показаться сволочью. Но в конце концов мне тоже пришлось это сказать, будто эта фраза рвалась из меня. Когда он меня бросил, то сказал, что всегда будет меня любить. Но это полнейшая чушь. Если ты любишь, то не делаешь все, чтобы ранить.

– Дело не только в том, что он меня бросил, – быстро продолжаю я. – А как бы… – я тоже делаю глубокую затяжку, мои руки трясутся. – Думаю, если бы Каллум меня не бросил, то всего остального не произошло бы.

– Всего остального? – спрашивает Ханна. Она садится на краешек скалы, явно заинтригованная.

Я не отвечаю. Пытаюсь придумать, как сменить тему, но не нахожу нужных слов. Но она и не давит. Между нами повисла длинная пауза, и мы просто сидели и курили.

– Черт! – вздрагивает через некоторое время Ханна. – Мне кажется, или уже сильно потемнело с тех пор, как мы тут сели?

– Наверное, солнце уже садится, – замечаю я.

Нам его отсюда не видно, потому что пещера выходит не в том направлении, но небо уже подернулось розовой пеленой.

– О боже, – говорит Ханна. – Нам нужно возвращаться к «Капризу». Чарли ненавидит опаздывать. Учительские замашки. Пожалуй, я могу еще десять минут попрятаться, но… – и она тушит сигарету.

– Иди, – отмахиваюсь я. – Это неважно.

Она прищуривается.

– А звучало так, будто важно.

– Нет, – заверяю ее я. – Честно.

Поверить не могу, что практически рассказала ей обо всем. Я никому об этом не говорила. Даже своим друзьям. Но это такое облегчение. Если рассказать, то назад уже не вернуть. И тогда мир об этом узнает: что я сделала.

Ифа. Свадебный организатор

Семь часов. В столовой все накрыто. Фредди позаботился о еде, так что у меня есть свободные полчаса. Я решаю сходить на кладбище. Там нужно заменить цветы, завтра точно будет не до этого.

Когда я выхожу, солнце только начинает садиться, расцвечивая воду огненными всполохами. От этого туман, охраняющий секреты болота, становится розовым. Это мое любимое время суток.

Наверху сидят гости: я слышу их плывущие вниз голоса, когда выхожу из «Каприза». Они звучат громко и немного невнятно – без сомнения, это «Гиннесс» постарался.

– Надо как следует отпраздновать.

– Да, мы сделаем хоть что-нибудь. Это же традиция…

Меня подмывает остаться и подслушать – убедиться, что они не планируют устроить хаос на моем празднике. Но их варианты звучат вполне безобидно. И в любом случае, у меня не так уж много времени.

В этот вечер остров выглядит особенно красиво, освещенный лучами заходящего солнца. Но, наверное, он больше никогда не покажется мне настолько прекрасным, каким я его запомнила во время детских поездок. Мы вчетвером приезжали сюда всей семьей на летние каникулы. Больше никто на свете не знал такой безмятежности. Но это лишь ностальгия – тирания тех воспоминаний детства, которые кажутся такими золотыми, такими совершенными.

Когда я дохожу до кладбища, то слышу шепот, среди надгробий гуляет легкий ветерок. Может, он предвещает нам завтрашнюю погоду. Иногда, когда поднимается настоящий ветер, складывается ощущение, что он приносит с собой голоса женщин из прошлых веков, исполняющих caoineadh – ритуальный плач по умершим.

Могилы здесь расположены необычайно близко друг к другу, потому что подходящей земли на острове не хватает. И даже сейчас болото уже начало обгрызать края, засасывать пару могил, пока от них не осталось только несколько сантиметров. Некоторые из надгробий придвинулись еще ближе, наклоняясь к соседям, будто делясь секретом. Те имена, которые еще можно различить, на Коннемаре были распространены: Джойс, Фоли, Келли, Коннели.

Так странно думать о том, что мертвых на этом острове гораздо больше, чем живых, – даже сейчас, с учетом гостей. Завтра равновесие восстановится.

Об этом острове гуляет куча местных суеверий. Когда мы с Фредди купили «Каприз» где-то год назад, на него больше никто не претендовал. К людям с острова всегда относились с опаской, воспринимали их как отдельный вид.

Я знаю, что жители материка считают нас с Фредди чужаками. Я, «новомодная» горожанка Дублина, и Фредди, англичанин – парочка, которая не соображает, которая слишком много на себя взяла. Которая не знает о темной истории Иниш ан Амплора, о его призраках. На самом деле, я знаю этот остров намного лучше, чем они думают. В каком-то смысле даже лучше, чем любое другое место за всю мою жизнь. И я не боюсь того, что здесь водятся привидения. У меня они тоже есть. И я привожу их с собой, куда бы ни пошла.

– Я скучаю, – тихо говорю я и наклоняюсь. А надгробие просто стоит, тихое и нерушимое. Я касаюсь его кончиками пальцев. Оно грубое, холодное, неподатливое – совсем не то, что тепло щеки или мягких упругих локонов, которые я так отчетливо помню.

– Но надеюсь, что ты будешь мной гордиться. – Я чувствую это снова всякий раз, когда сижу здесь на корточках: знакомый бессильный гнев, поднимающийся во мне и оставляющий во рту горькое послевкусие.

И тут я слышу карканье, доносящееся откуда-то сверху, – словно насмешка над моими словами. Сколько бы раз я ни слышала этот звук, все равно кровь стынет в жилах. Я смотрю наверх и вижу его: наверху разрушенной часовни сидит большой баклан, его кривые черные крылья раскрыты, будто разложили сломанный зонтик. Баклан на колокольне – плохая примета. Его в этих краях называют «дьявольской птицей». Cailleach dhubh, черная ведьма, предвестник смерти. Надеюсь, что жених с невестой об этом не знают… или не верят в приметы.

Я хлопаю в ладоши, но животное не улетает. Вместо этого оно медленно поворачивает голову, так что теперь мне видно его суровый профиль, строгую форму клюва. И тогда я понимаю, что птица искоса наблюдает за мной своим черным глазом, будто знает что-то мне неведомое.

В «Капризе» я несу поднос с бокалами шампанского в столовую, готовая к вечеринке. Когда я открываю дверь, то вижу пару на диване. Я не сразу понимаю, что это невеста с еще одним мужчиной: из пары, которую Мэтти привез на лодке. Они сидят очень близко друг к другу, их головы почти соприкасаются, и тихо разговаривают. Не то чтобы пара отскакивает друг от друга, заметив мое появление, но все же отодвигается на пару сантиметров. И она убирает руку с его колена.

– Ифа! – зовет меня невеста. – Это Чарли.

Я помню его имя из списка.

– Наш ведущий на церемонии, правильно? – уточняю я.

Он откашливается.

– Да, он самый.

– Конечно, и ваша жена, Ханна?

– Да, – соглашается он. – Какая у вас память!

– Мы как раз обсуждали завтрашние обязанности Чарли, – объясняет мне невеста.

– Ну разумеется, – подыгрываю я. – Замечательно.

Не знаю, зачем ей понадобилось что-то мне объяснять. Да, казалось, что им довольно уютно вместе на диване, но я здесь не для того, чтобы осуждать моих клиентов, любить их или презирать, да и вообще иметь какое-то мнение. В моей профессии все не так. Если все пройдет хорошо, мы с Фредди будем всего лишь задним планом. А выделимся только в том случае, если что-то пойдет не так, а я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Жених с невестой, как и их близкие, должны почувствовать, будто это место принадлежит им, что на самом деле они тут хозяева. А мы только упрощаем им задачу, помогаем убедиться, что все пройдет гладко. Но чтобы в этом преуспеть, я не могу быть совсем инертной. В этом и заключается самая странная сложность моей роли. Мне придется за всеми следить, предугадать любое событие, которое может что-то испортить. Мне всегда надо быть на шаг впереди.

Сейчас. Вечер свадьбы

Крик застывает в воздухе, даже после того как стихает, – словно звон разбитого стекла. Гости замерли, сраженные его силой. Они выглядывают из шатра в ревущую темноту, откуда раздавался звук. Свет мигает, угрожая очередной темнотой.

Затем в шатер вваливается девушка. Белая рубашка выдает в ней официантку. Но ее лицо исказила звериная гримаса – огромные темные глаза, спутанные волосы. Она стоит перед гостями и пристально на них смотрит. Кажется, она даже не моргает.

Наконец к ней подходит женщина – это не гостья. Свадебный распорядитель.

– Что такое? – мягко спрашивает она. – Что случилось?

Девушка не отвечает. Гостям кажется, что они могут слышать только ее дыхание. Оно тоже походит на животное: слишком отрывистое и хриплое.

Организатор свадьбы шагает к девушке и осторожно кладет руку ей на плечо. Она не реагирует. Гости застыли как вкопанные. Некоторые из них смутно припоминают эту официантку. Одна из многих, кто с улыбкой подавал им закуски, основные блюда и десерты. Убирала тарелки и наполняла бокалы, мастерски наливая вино, ее рыжий хвостик подпрыгивал при каждом шаге, а рубашка была белой, чистой и хрустящей. Некоторые вспоминают ее нежный певучий акцент: может, вам что-нибудь налить, а вам что-нибудь принести? В остальном же она была, за неимением лучшего выражения скажем, частью интерьера. Частью хорошо смазанного механизма. Намного менее интересная, чем шикарные виды острова или колеблющееся пламя свеч на серебряных подсвечниках.

– Что случилось? – повторяет свадебный распорядитель. Ее тон все еще сочувственный, но на этот раз в нем проскальзывает больше напора, какая-то властная нотка. Официантка дрожит так сильно, что это похоже на припадок. Организатор свадьбы снова кладет руку ей на плечо, как бы успокаивая. Девушка прижимает руку ко рту, и на мгновение кажется, что ее сейчас вырвет. Затем наконец она говорит.

– Снаружи, – хрипит она, звук ее голоса даже не похож на человеческий.

Гости внимательно прислушиваются.

Девушка издает стон.

– Ну же, – тихо и спокойно просит ее свадебный распорядитель. На этот раз женщина слегка трясет девушку. – Говори. Я здесь и хочу помочь, как и все мы. Все хорошо, тебя никто не тронет. Расскажи, что случилось.

В конце концов девушка продолжает тем же ужасным хриплым голосом:

– Снаружи. Так много крови. – А потом, прямо перед тем, как упасть в обморок, добавляет: – И тело.

За день до этого. Ханна. Плюс один

Я прижимаю к губам салфетку, чтобы убрать излишки помады. Хотя в этом замке она кажется уместной. Наша спальня просто огромная – в два раза больше той, что у нас дома. Ни одна деталь не кажется лишней: ведерко со льдом, в нем – бутылка дорогого белого вина; два бокала; старинная люстра под высоким потолком; большое окно, выходящее на море. Я не могу подойти к нему слишком близко, иначе голова закружится, внизу видны разбивающиеся о скалы волны и крошечный кусочек пляжа.

В этот вечер отблеск умирающего заката озаряет всю комнату розовым золотом. Я выпила большой бокал изысканного вина, пока готовилась к ужину. На пустой желудок и после выкуренной с Оливией сигареты я чувствую легкое головокружение.

Было весело покурить в пещере, этакий привет из прошлого. Он и вдохновил меня оторваться в эти выходные. Весь месяц я была дерганной, грустила, а теперь появился шанс немного расслабиться. Поэтому я втиснулась в дорогое черное шелковое платье, которое носила еще до родов, – я всегда чувствовала себя в нем уверенно. Аккуратно уложила волосы феном. Стоит хотя бы попытаться, даже учитывая тот факт, что от влажности на острове они снова превратятся в огромный спутанный клубок. Я думала, что Чарли уже давно сердитый ждет меня в комнате, но он и сам вернулся сюда только пару минут назад, так что я успела почистить зубы, чтобы скрыть запах сигарет, ощущая себя при этом непослушным подростком. Хотя какая-то часть меня надеялась, что он будет здесь. Мы могли бы вместе залезть в ванну с вычурными ножками.

На самом деле, я почти не видела Чарли с тех пор, как мы сошли с лодки: они с Джулс уютно расположились на диванчике и обсуждали его обязанности ведущего.

– Извини, Ханна, – сказал он, вернувшись. – Джулс хотела обсудить планы на завтра. Надеюсь, тебе не было одиноко?

Когда я выхожу из ванной, он обводит меня оценивающим взглядом.

– Ты такая… – он вскидывает брови, – сексуальная.

– Спасибо, – отвечаю я, слегка покачиваясь. Я и чувствую себя такой; пожалуй, я уже давно так не наряжалась. И да, сама виновата в том, что не могу вспомнить, когда он в последний раз так обо мне говорил.

Мы присоединяемся к остальным в гостиной и немного выпиваем. Обставлена она так же, как и наша комната: старинный каменный пол, канделябры, стеклянный декор на стенах с огромными блестящими рыбами, я ловлю себя на мысли, что, пожалуй, они настоящие. Таксидермисты вообще занимаются рыбой? За маленькими окнами виднеются прямоугольники голубых сумерек, и снаружи теперь все кажется туманным и даже потусторонним.

Стоя в окружении группы гостей, Джулс и Уилл мягко освещены свечами. Похоже, Уилл рассказывает анекдот: остальные ловят каждое его слово. Я снова замечаю, что они с Джулс держатся за руки, как будто не могут жить без физического контакта. Они так хорошо смотрятся вместе, невероятно высокие и элегантные – она в сшитом на заказ кремовом комбинезоне, а он в темных брюках и белой рубашке, отчего его загар кажется на несколько тонов темнее. Я чувствовала себя такой уверенной, но теперь мой наряд кажется какой-то пародией: уверена, что хоть для меня это и роскошное платье, Джулс вряд ли отважится в нем выйти даже в магазин.

В конце концов я оказываюсь совсем рядом с Уиллом, что не так уж и случайно; меня к нему так и тянет. Такое пьянящее чувство – быть так близко к кому-то, кого вы видели на экране телевизора. Знакомое и в то же время странное ощущение. Я чувствую, как от этой близости покалывает кожу. Когда я подошла, то заметила, как его взгляд быстро прошелся по моим лицу и фигуре, прежде чем он закончил свой анекдот. Очевидно, я правда хорошо выгляжу. Меня пробирает постыдная радость. За все те годы после родов – наверное, потому что дети всегда со мной – я превратилась для мужчин в невидимку. Только когда они прекратились, я поняла, что все это время принимала взгляды мужчин как должное. И они мне льстили.

– Ханна, – говорит Уилл, поворачиваясь ко мне со своей знаменитой добродушной улыбкой, – ты выглядишь потрясающе.

– Спасибо. – Я делаю большой глоток шампанского, чувствуя себя сексуальной и немного взбалмошной.

– Все хотел спросить на причале, а мы встречались на вечеринке в честь помолвки?

– Нет, – неловко отвечаю я. – К сожалению, мы не могли приехать из Брайтона.

– Тогда, может, я видел тебя на фотографиях Джулс. Такое ощущение, что мы знакомы.

– Может быть, – соглашаюсь я. Но это вряд ли. Не думаю, чтобы Джулс выставила хоть какое-то фото со мной – у нее достаточно снимков, где они только вдвоем с Чарли. Но я знаю, что задумал Уилл: он хочет, чтобы я чувствовала себя спокойнее, своей. Это очень мило.

– Знаешь, – протягиваю я, – у меня такое же чувство. А я могла тебя где-то видеть? Ну, может быть… по телевизору?

Как банально, но Уилл все равно смеется, причем так громко и раскатисто, что мне сразу кажется, будто я только что выиграла приз.

– Пойман с поличным! – говорит он, поднимая руки. Из-за этого я снова чувствую его одеколон: мох и кедр – смесь леса и дорогого парфюмерного магазина. Он расспрашивает меня о детях и о Брайтоне. И кажется очень заинтересованным в моем ответе. Уилл – один из тех людей, которые заставляют вас чувствовать себя остроумнее и привлекательнее, чем оно есть на самом деле. Я ловлю себя на мысли, что мне нравится и обстановка, и восхитительное прохладное шампанское.

– А теперь, – говорит Уилл и мягко кладет руку мне на спину, его тепло ощущается даже через ткань платья, – позволь представить тебе некоторых гостей. Это Джорджина.

Джорджина, стройная и сногсшибательная, одетая в шелк цвета фуксии, одаривает меня ледяной улыбкой. Она практически не может шевелить лицом, и я изо всех сил стараюсь не пялиться – мне кажется, что до этого я и не видела ботокс на чьем-то лице.

– Ты была на девичнике? – спрашивает она. – Что-то я не могу вспомнить.

– Мне пришлось его пропустить, – отвечаю я. – Сама понимаешь, дети…

Это правда только отчасти. Есть еще тот факт, что девичник проводился на йога-курорте Ибицы, а такую поездку я себе ни за что не могу позволить.

– Да ты ничего не пропустила, – вмешивается в разговор стройный мужчина с темно-рыжими волосами. – Просто сборище стерв, загорающих с сиськами наружу и сплетничающих за бутылками дорогущего вина. Боже, – добавляет он, окидывая меня взглядом, прежде чем наклониться и поцеловать в щеку, – а ты умеешь ухаживать за кожей.

– Э-э-э… спасибо, – судя по улыбке, он планировал сказать что-то приятное, но я все равно не уверена, что это был комплимент.

Очевидно, это Дункан, и он женат на Джорджине. Один из лучших друзей жениха, как и еще трое мужчин. Питер – зачесанные назад волосы, как у заядлого тусовщика. Олувафеми, или просто Феми – высокий, темнокожий и безумно красивый. Ангус – похожий на Бориса Джонсона как цветом волос, так и пузом. Но, как ни странно, все они очень похожи. На них одинаковые полосатые галстуки и хрустящие белые рубашки, отполированные туфли и дорогущие пиджаки, которые куплены явно не в Next, как у Чарли. Мы специально покупали костюм для этих выходных, и я надеюсь, что Чарли не сравнивает себя с остальными. По крайней мере, он точно выглядит богато рядом с шафером, Джонно, который, несмотря на свои габариты, почему-то напоминает мне ребенка в одежде с чужого плеча.

На первый взгляд все мужчины кажутся такими очаровательными. Но я помню их смех с башни, когда мы шли к «Капризу». И даже сейчас под этим очарованием явно что-то зреет. Ухмылки, поднятые брови, как будто они тайно шутят на чей-то счет – скорее всего, на мой.

Я иду дальше, чтобы поболтать с Оливией, которая в своем сером платье выглядит какой-то неземной. В пещере мне показалось, что мы немного сблизились, но сейчас она отвечает мне односложно и постоянно отводит взгляд.

Пару раз мы с Уиллом встречаемся взглядом. Мне даже кажется, что он уже давно на меня смотрит. Это неправильно, но все равно волнующе. Я знаю, что говорить так совершенно неуместно, но больше всего это напоминает то едва заметное подозрение, что обожаемый тобой человек тоже к тебе что-то испытывает.

Я резко себя осекаю. Вернись с небес на землю, Ханна. Ты мать двоих детей, замужем, и твой муж стоит прямо напротив, а ты разговариваешь с мужчиной, который вот-вот женится на лучшей подруге твоего мужа, ну и что, если он похож на мужской вариант Моники Белуччи. Возможно, тебе не стоит налегать на шампанское. Я уже сбилась со счета, какой бокал пью. Отчасти все дело в нервах из-за такой компании. Но также в чувстве свободы. Потом мне не придется позориться ни перед какой няней, а завтра с утра не надо никого будить. Есть что-то чарующее в том, что сейчас я в компании взрослых, у нас огромный запас алкоголя и никакой ответственности.

– Еда так вкусно пахнет, – говорю я. – Кто готовит?

– Ифа и Фредди, – отвечает Джулс. – Они владельцы «Каприза». А еще Ифа – организатор нашей свадьбы. Я ее представлю за ужином. А Фредди будет готовить и завтра.

– Очевидно, это будет восхитительно, – радуюсь я. – Боже, я такая голодная.

– Неудивительно, у тебя же пустой желудок, – говорит Чарли. – Ты все оставила за бортом.

– Тебя стошнило? – радостно интересуется Дункан. – Покормила рыбок?

Я бросаю на Чарли злобный взгляд. Кажется, он только что испортил все впечатление, которое мне удалось о себе создать за вечер. Думаю, он хотел так пошутить, почувствовать себя частью компании. Клянусь, у него даже голос другой – явно выделывается. Но я знаю, что если скажу об этом, он лишь притворится, что не понимает, о чем я.

– В любом случае, – с напором продолжаю я, – будет приятно съесть что-то другое, кроме куриных наггетсов. Дети их так обожают, что мне приходится готовить их через день.

– А в Брайтоне сейчас есть какие-то хорошие рестораны? – спрашивает Джулс. Она всегда говорит так, будто Брайтон – это какая-то глушь.

– Да, – отвечаю я, – у нас есть…

– Только мы в них не ходим, – перебивает Чарли.

– Неправда. Мы ходили в тот новый итальянский ресторанчик…

– Он уже не новый, – парирует Чарли. – Это было где-то год назад.

Он прав. Я не могу вспомнить, когда мы в последний раз ужинали в ресторане. Последнее время у нас с деньгами немного туго, я уж молчу про стоимость няни. Но лучше бы он этого не говорил.

Джонно пытается налить Чарли еще шампанского, но он быстро кладет ладонь поверх бокала.

– Нет, спасибо.

– Да ладно тебе, – негодует Джонно. – Завтра же свадьба. Можно расслабиться.

– Да, давай! – подхватывает Дункан. – Это всего лишь газировка, а не крэк. Или ты нам сейчас заявишь, что беременный?

К его смеху присоединяются все друзья.

– Нет, – напряженно отвечает Чарли. – Но я не хочу сегодня много пить.

Очевидно, ему очень некомфортно это говорить, но я рада, что он не забылся.