– Верёвки готовы, – рапортовал Афанасий, – сейчас будем спускать, сначала надо наладить связь. Попробуем написать записку.
И тут же раздумал:
– Нет, какая записка, там уж, видно, у них и свечи закончились. Надо замерить глубину и спускаться самим.
– На всякий случай привяжите, вот мой рюкзак, я положил кое-что из еды, – предложил Пётр Иванович, – и вот ещё свечи.
Связанные верёвки с рюкзаком стали осторожно опускать. Слышались шорох и звуки падающих каменных обломков.
– Есть дно, – наконец сказал один из спасателей.
– Сколько верёвок? – спросил Афанасий.
– Четыре и ещё чуть-чуть.
– Значит, больше пятидесяти метров, – тут же подсчитали спасатели.
Роман уже готовился к спуску, нетерпеливо посматривая на воронку и примеряя одну из шахтёрских касок.
– Нет-нет! – остановил его Афанасий. – Это наша работа, посторонние не допускаются.
– Ничего себе посторонний! – возмутился Роман. – Там же мой брат!
– Тем более, лезть туда тебе не следует. Что там с рюкзаком?
– Никаких сигналов.
Артём с Игорем страхуют, спускается Юрий. Да, по пути смотри внимательно и убирай заколы. Для подъёма дёргай верёвку три раза. Всё понятно? Приступайте, травите потихоньку!
Сгрудившись, все молча наблюдали за происходящим.
– Да, но кто же, как могла эта каменная глыба закрыть вход? – теперь, когда улеглись первые страсти, задал вопрос Пётр Иванович. – Вы, Фемистокл, что-то знали или подозревали?
– Вы вынуждаете меня дать самый фантастический ответ, в который я и сам верю с трудом, – сказал Фемистокл, затягиваясь трубкой с едким самосадом. – Люди, – наконец сказал он, не закончив свою мысль.
– Люди? – недоверчиво переспросил Афанасий. – Вы хотите сказать,что люди перекрыли плитой воронку? Какие люди? Откуда они могли взяться в этих диких краях, да ещё и в древности?
– Как откуда? А штольню кто сделал? – резонно напомнил Фома. – А может, и ещё раньше жили здесь, ещё до того, как прорыли штольню. Обитали же здесь древние люди.
– Так значит, вы предполагаете, что это могли сделать пещерные люди или чудь? – переспросил Роман. – А для чего?
– Как для чего? Воронка представляла опасность – вот её и закрыли. Я думаю, троглодиты использовали этот естественный провал как ловушку, как западню для отлова диких животных, а чудь закрыла её, так как она уже была им не нужна и даже мешала. Могли проваливаться люди.
– «Вход в преисподнюю, откуда слышны протяжные стоны и стенания, от которых волосы становятся дыбом», – процитировал Роман откуда-то вычитанную фразу. – Я, как вспомню, что ребята там без еды и тёплой одежды, так жуть берёт. И чувство вины перед ними.
– Да, мы тут разглагольствуем, а живы ли ребята? – вздохнул Пётр Иванович.
– Осталось совсем чуть-чуть, немного потерпите, – успокаивал Афанасий.– А ребятам вашим ничего не сделалось. Люди, бывает, голодают и больше, а вода у них есть.
– Насчёт воды: лучше бы её поменьше было, – продолжал сетовать Пётр Иванович. – Но как вы, Фома, догадались? Десятки похожих плит, и вдруг нашли единственную, нужную.
– Очень просто. Я сразу догадался, что это сделал человек. А раз так, то каким бы он способом мог перекрыть воронку?
– Ну, сделав настил из деревьев, сверху земля.
– Ненадёжно и более трудоёмко. Надо валить деревья, а попробуйте это сделать тупым, примитивным топором! Пилы-то у них не было. А тут готовые плиты, и есть десяток человеческих сил. Какую бы вы выбрали плиту?
– Ясно: ту, что полегче, – не задумываясь отвечал Пётр Иванович.
– Вот и я так же подумал. Выбрал потоньше, что под силу перетащить руками семи – десяти крепких мужиков. Оказалось, что угадал. Тут уж просто повезло.
– И правда, просто, – развёл руками Пётр Иванович. – Уму непостижимо! Что бы мы без вас делали?
– Нужда заставит – до всего дойдёте, – спокойно отвечал Фемистокл. – Древнему человеку тоже приходилось соображать, думать, чтобы выжить.
– Нет-нет, вы гений! – воскликнул Пётр Иванович. – Дайте, я пожму вашу руку.
– Руку мне не жалко, но ведь мы пока ещё не вызволили ваших ребят.
– Да-да, конечно, но будем надеяться на удачу. Вот и Станислава надо расцеловать. Теодолитный ход оказался верным. Станислав, дайте я вас обниму!
– Тихо, есть сигнал снизу, – объявил Афанасий. – Игорь, Артём, дело за вами, – обратился он к своим товарищам. – Действуйте предельно осторожно. Давайте и я подключусь к подъёму.
Верёвка цеплялась за выступы каменных стен, мелкие каменные осколки с шорохом и звоном летели вниз и осыпали поднимающегося. Минут через пятнадцать усиленного труда из воронки показалась голова в каске.
– Егор, это ты? – не скрывая волнения, воскликнул Роман.
– А вы думали, троглодит? Я собственной персоной, а кто же ещё? – тихим голосом отвечал спасённый Егорша. – Вы тут греетесь на солнышке, а мы совсем замёрзли и три дня не евши. Есть тут у вас что пожрать?
– А как там Степан? – с тревогой и дрожью в голосе спросил Пётр Иванович.
– Стёпа заказал, чтобы к его выходу нажарили шашлыков. И я бы тоже не отказался.
– Должны вас разочаровать, – вставил Афанасий без тени сочувствия, – вам теперь с жидкого супчика надо начинать. После голодовки-то.
Через полчаса вызволили Степана.
– Отец, это ты? – удивлённо спросил он, щурясь от яркого света и оглядываясь. – Да вас тут много, – ещё более изумился он.
– Все, все, сынок, здесь по вашим с Егором персонам. Я и мать кое-как отговорил – хотела тоже сюда добираться. Наделали вы, ребята, всем хлопот!
– А какое нынче число?
– Ты ещё не очухался, а спрашиваешь зачем-то число! – удивился Агафон.
– Как это зачем?! Мне пятого сдавать экзамен. Я же абитуриент!
– Успеешь, сегодня только двадцать пятое июля. Месяц-то не забыл? – подал голос Роман.
– Слава богу, успею. Я же сидел там – боялся, что опоздаю на вступительные экзамены.
– Один вы уже прошли, и хорошо, что он закончился благополучно, – тихо сказал ему Фома.
– Ага, за битого двух небитых дают! – обрадовался Егор.
Расставание
Новое утро настало тихое и безмолвное, без птичьего пения и щебета, всегда смолкающего в преддверии августа. Притихшая природа как нельзя лучше гармонировала с настроением обитателей лесного лагеря. Вчерашняя праздничная атмосфера сменилась деловой обстановкой и приготовлениями к возвращению домой. Спасатели во главе с Афанасием были в приподнятом настроении, довольные окончанием работ. Наоборот, нотка грусти поселилась у искателей приключений. А тут ещё прилетела иссиня-чёрная птица кедровка и давай оглушительно кричать на всех скрипучим, дребезжащим голосом.
– Да отвяжись ты! – сердито прикрикнул на неё Гоша, но она и не думала отставать, продолжая чему-то сердито возмущаться.
– Жадная она – боится, что будем собирать её шишки, – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Егор и добавил, невесело обращаясь к надоедливой птице: – Да не долдонь ты, шишки ещё не поспели, зелёные!
Никто не откликнулся на слова Егора. Не говорили и о предстоящем расставании, но у каждого в душе таилась лёгкая печаль разлуки. Даже Пётр Иванович, успевший привязаться ко всем и особенно сошедшийся с Фемистоклом, всё повторял, что все здесь стали ему родными. Он долго, но безуспешно уговаривал всех заглянуть к нему на пасеку в Большой Речке, чтобы отведать свежего медку, но все заторопились домой. Фома уже примерял свою котомку на плечах, готовясь отправиться к себе в Уймон, а Пётр Иванович всё никак не отходил от него, жалея, что надо расставаться. Тут же толпились ребята, едва ли не заглядывая ему в глаза и наперебой стараясь пожать ему руки.
– Фома, до встречи! Нас не забывай, приходи!
– Встретимся, встретимся! У меня ещё есть что вам показать и рассказать.
– Да-да, мальчики с вами как за каменной стеной! – подтвердил Пётр Иванович.
Афанасий долго тряс руки спасённым Стёпе и Егору, нечаянно обронив при этом неудачную фразу, не понравившуюся подземным сидельцам:
– Вы, ребята, бравые, но надеюсь, не будете больше делать подобных глупостей.
– Это какие ещё глупости? – насупился Егор. – Это то, что мы лазили в подземную камеру? Так ведь кто-то должен был её исследовать! Не мы – так кто-то другой.
– Верно, Егорша! – похвалил его Степан. – Дерзайте, граф, вас ждут великие дела! Как там про буревестника: «безумству храбрых поём мы песню»!
– Ну, допустим, храбрости там было не так уж много, – деликатно заметил Пётр Иванович, – скорее безрассудство.
– Безрассудство? – Обиженный Егор не сразу подобрал слова. – А как же альпинисты лезут зачем-то на гору, путешественники открывают новые земли, рискуя жизнью?
Он замолчал, будто устыдившись смелости своей речи, а потом добавил невесело:
– А что, неужели все наши приключения закончились? Стёпа с Романом уезжают – нам с Гошей вдвоём, пожалуй, скучновато будет.
– Ну вот, ты уже и запереживал! – неодобрительно отозвался Стёпа. – Во-первых, мы будем приезжать на каникулы, а во-вторых, с вами остаётся Фома, да и Станислав не откажется составить вам компанию. Что ты, Станислав, думаешь об этом?
– Я как раз думаю: не пригласить ли мне из Алма-Аты своего друга-археолога на раскопки? Он такой, что не одного чудика раскопает, а целый город древних рудокопов найдёт! И приедет со всеми бумагами из Института археологии, так что всё будет по правилам и по закону. А что касается тайн, я уверен, что они только начинаются. Тут ещё много чудес откроется.
– Это было бы здорово! – обрадовался Егор. – Все забыли, что Фома ещё обещал показать нам подземную мастерскую, где древние бергалы изготавливали свои каменные инструменты, молотки и зубила. Да ещё мумии в камере мертвецов ждут, когда их раскопают, – вспомнил он, – эту кучу надо разворошить и изучить, что там есть.
– Тебе бы всё ворошить! – возмутился Агафон.– Мало, что ли, в камере просидел? Подняли на ноги чуть ли не весь Зыряновск!
– Ребята, не ссорьтесь, – ласково сказал Пётр Иванович. – Оба вы – и Егор, и Стёпа – молодцы, что сумели выжить, приобрели опыт и впредь будете умнее. По себе знаю, что жизнь – непростая штука и в ней всякое бывает: и хорошее, и плохое. И хорошо то, что хорошо кончается. Вот и Станислав нам здорово помог, и ребята-спасатели, и начальство в Столбоухе, и в Зыряновске. Нам все помогали, никто не отказал, за что всем спасибо.
– Да, я ещё хочу сказать, – к словам отца присоединился Степан, – что мы выжили благодаря совету Егора взять с собой тёплую одежду. Без неё точно дали бы дуба.
– Я же говорю, что вы вели себя достойно, – подтвердил Пётр Иванович. – Не какие-нибудь слабаки, а настоящие таёжники!
Так в разговорах они незаметно вышли на торную дорогу, где спасателей ждал грузовик, а мирно пасшийся здесь же коняшка Дементьевых приветствовал своих хозяев радостным ржанием.
– Желающих прокатиться прошу в мою карету! – запрягая коня в телегу, шутливо обратился Пётр Иванович к своим спутникам.
И хотя места в грузовике было сколько угодно, компания друзей не раздумывая приняла это приглашение. Но что же, старому Карьке везти шестерых крепких седоков, да ещё и по плохой дороге? Конечно, все, кроме Петра Ивановича, взгромоздившегося в бричку, жалея старую лошадку, шли рядом и мирно беседовали.
Звонко, на всю тайгу кричали слётки сарычей, называемых здесь карагушами (значит, не так уж молчалива тайга в эту пору!). Серая гряда Холзуна высилась за спиной, закрывая горизонт. Зелёные пятна кедрачей чередовались там с серыми шлейфами осыпей – корумов, – пятна снега белели лишь кое-где по логам. С другой стороны струился Хамир – светлый, обмелевший к середине лета, – и искорки солнечных бликов вспыхивали в зеленоватой, как изумруд, воде. Стоявший прямо в русле кедр цепко вросся в галечник, и вызывало удивление, как мог он сохраниться, сопротивляясь постоянным разливам мощной реки. «Вот так и надо жить – бороться и не сдаваться, – вдруг почему-то пришло на ум Роману, – и он наверняка счастлив, этот кедр, несмотря на все свои страдания и вечную борьбу за жизнь».
Громыхая на камнях, неспешно катилась телега по кочковатой дороге. Путь шёл пересекая речки, каждая из которых поражала дикой красотой, и все они не были похожи одна на другую. Тегерек – роскошная долина с берёзовым лесом, водопадами и живописными скалами. Громотушка – каменный каньон с грохочущей речкой и кедрами по утёсам, шишки которых падают прямо в воду. Красноярка – речушка, спрятавшаяся в лесных дебрях глубокого ущелья и глухо бубнящая, словно тетерев на току. Ярко светило солнце, на берегу реки, играя, бегали чёрные норки, у моста на Красноярской переправе плескалась в воде выдра. Но погружённые в беседу, друзья ничего этого не замечали. Оставим же их, читатель, в покое – пусть за долгую дорогу наговорятся всласть. Ведь у увлечённых людей темы для разговоров, как и дела, которым они отдаются со всей страстью, не кончаются никогда.