– Поразительно! – удивился Роман. – Это чьи же деды и прадеды?
– Да, нашей лесной деревушки, почитай, все. А нас всего-навсего едва ли сто человек наберется, не считая детей.
– А где-нибудь ещё чудь сохранилась?
– Слышал я, что какие-то остатки есть на Урале и вроде бы в Забайкалье. Чудь же всегда таилась, себя не афишировала, скорее пряталась. И связи друг с другом не держала, так что тут трудно сказать что-либо определённое. Я думаю, большинство перешло в старатели. Старатели-то всегда были. Ещё совсем недавно в Зыряновске старательские артели работали. В самом городе копались, мыли золотишко.
– Я думаю, и сейчас есть. Зря их запретили – они же пользу стране приносили.
– Вестимо, польза была, золото ведь государству всегда нужно – это валюта. А теперь вот тайком потихоньку работают, прячутся, кому попало сбывают, разве это по-хозяйски со стороны государства – так поступать?
«Естественно, Фемистоклу это не нравится, – подумал Роман, – называет себя чудью, а на самом деле он просто тайный старатель. А что золотишко на сторону уходит мимо государства – это действительно плохо».
– А вот вы скажите, как вы-то попали сюда? – вдруг спросил Фома.
– Очень просто: через штольню в верховьях Хамира, – ответил Роман.
– Через штольню? Я знаю рукотворную выработку в сторону вашего Хамира, но она же не имеет выхода.
– Не имела, а теперь есть, – торжествующе, что может удивить опытного знатока, пояснил Роман. – Оползень перекрывал устье, а река подмыла берег, и устье открылось.
– Вот как! – удивился Фемистокл. – Пятьдесят лет хожу по этим подземельям, а такого чуда не видел. Вот бы посмотреть!
– Так идёмте с нами, нам уже пора возвращаться, и всё увидите своими глазами.
– Пожалуй, пойду, – согласился Фома, – а я вам тоже много что могу показать. Я ведь здесь все закоулки знаю. Всё облазил, кое-где даже ползком пробирался по лабиринтам, по ручьям, приходилось по пояс в воде бродить.
– Вот здорово, а мы об этом только мечтали! – обрадовался Агафон. – Я всё время думал, что в этом подземелье, всяких чудес, наверное, не счесть.
– Есть, кое-что есть, – согласился Фома. – Я и сам время от времени навещаю полюбившиеся здесь места.
– Может, и стоянки древнего человека есть? – спросил Стёпа. – Логова троглодитов.
– Ну ты скажешь тоже! – оборвал его Егор. – Для этого надо специальные раскопки вести, а так разве узнаешь, где они жили или прятались?
– Это верно, – согласился Фома, – но я сужу по закопчённым сводам, сам примеряюсь, где бы я спрятался зимой от холода, и так, чтобы было не слишком далеко от входа. Кое-какие признаки есть, и некоторые сохранились.
– Ага, первобытный человек искал себе убежище, как медведь, ищущий себе берлогу на зиму, – догадался Агафон. – Мы уже имели дело с такой медведицей. Рыскала у нашей выработки всю осень, крутилась вокруг да около.
– Ну уж ты и сравнил! – с неудовольствием заметил Егор. – То медведь, а то люди, хотя и древние. Разница есть.
– Ничего, ничего, он правильно мыслит, – поддержал Гошу Фома. – На заре человечества люди конкурировали с животными.
Фома хотел продолжить свою мысль, но в это время они подошли к навешенной верёвке для подъёма в рукотворную штольню.
– Ого! – удивился он. – Я вижу, вы тут капитально обосновались, но я покажу вам более простой путь подъёма, где и канат не нужен.
Чуть в стороне, пробираясь через глыбы свалившихся камней, они и верно, обошлись без верёвки, и вскоре все собрались у могилы бергала, задавленного обвалом.
Кладоискатели хотели удивить этим своего нового знакомого, но он спокойно отреагировал на это, сказав:
– Вы правильно сделали, что не стали разрывать завал. Я знаю здесь целое кладбище, где погребены разные доисторические животные, и, возможно, там есть и люди. – И, опережая нетерпеливые вопросы, добавил: – Но это потом, не всё сразу. Я вижу свет в конце туннеля, и меня это удивляет не меньше, чем все кладбища динозавров и мамонтов вместе взятые.
Секреты чуди
Выйдя на свет, Фома с жадностью рассматривал устье штольни и всё приговаривал:
– Надо же, тысячу лет стояло, и на тебе – открылось чело! Сработанное человеком устье, вход в чрево земли. Да, но ведь теперь же сюда попрут все, кому не лень. Туристы, все праздношатающиеся, не говоря уже о геологах, – вдруг спохватился он, – так и конец придёт нашему подземному городу. Правда, верховья Хамира в стороне от всех проложенных троп, – сам себя попытался он успокоить, а тут и Стёпа обнадёжил:
– За год, что открылась штольня, пока никто здесь не был. Скотопрогонных троп здесь нет, на Уймон из Зыряновска ходят через верховья Черновой, туристы дальше Тегерека не заглядывают, лесорубам, как вы сами видите, тоже делать здесь нечего.
– Ну да, до поры до времени, – согласился Фома, а сам же подумал: «От силы год, не больше продержится тайна, а то и того не будет».
Роман промолчал, только предложив:
– Уже вечер – где уж теперь блуждать по подземным лабиринтам, оставайтесь с нами ночевать.
– А и верно, останусь-ка я с вами на ночь, – согласился Фома.
Мальчишки уже собирали дрова для костра. Большая палатка стояла под кедром. Уже стемнело, когда все, сидя у костра, уплетали сваренный Егором и Стёпой полевой суп, а Фемистокл рассказывал про чудь, про древних металлургов и горняков.
Он оказался прекрасным рассказчиком, на что Степан заметил:
– Фемистокл, вы родились и живёте в глухом таёжном посёлке, и мы ожидали, что вы нам расскажете про охоту, про встречи с дикими зверями, а вы читаете лекции про подземное царство не хуже профессора горного дела или историка.
Для Фемистокла такие откровения не были новостью – примерно об этом ему говорили и родные, и односельчане, – поэтому он не удивился, сказав только:
– Что поделаешь, каждому своё. Я хоть и лесной человек, да ещё и деревенский, а вот люблю читать разные журналы, а раз уж я чудь, то и по горному делу интересуюсь. Куда и как она исчезла.
– Дядя Фома, а теперь я хотел бы у вас спросить, – обратился с вопросом до сих пор молчавший Егор. – Вот вы прошли насквозь весь Холзун – значит, и туннель здесь можно прорыть?
– Тогда ведь за какие-то три-четыре часа можно будет пешком пройти в Уймон и не надо переваливать через гору, на что и двух дней мало.
– Туннель? Конечно можно, только я бы не хотел, чтобы вместо подземного, сказочного царства была забетонированная выработка. Пойдут вереницы машин, толпы народа, посёлки в тайге, кафе, рестораны – и прощай, дикая природа.
– Да, нет ничего ценнее дикой природы, – подтвердил Роман. – Всё человек может, а вернуть дикую природу – нет. А если и попытается, то это будет подделка. – И опять разговор вернулся к подземному царству.
– Фома, вы что, тысячелетиями сохраняли вашу тайну, тайну чуди, и никто за всё это время не дознался, кто такие, как жили, как работали?
– На этот вопрос мне трудно ответить. Возможно, кто-то дознавался, возможно, нет. Даже ваши историки от науки не могут ответить на многие вопросы, связанные с событиями пятисот- и даже трёхсотлетней давности. Теряются документы. Да и были ли они? Теряется связь времён. Да что там говорить – даже события наших дней разные политики объясняют по-разному, а тут речь идёт о трёх тысячелетиях.
Фемистокл заметно разволновался. Роман почувствовал, как важны для него все эти вопросы.
– Да, но за события последних двухсот пятидесяти лет можно ручаться, – добавил он после некоторой паузы. – Например, как разгадали технологию плавки металла.
– Интересно, это почему же?
– Остались документальные свидетельства, причём у ваших историков восемнадцатого века.
– Вы имеете в виду русских историков?
– Да, русских или немецких на русской службе. Особой разницы нет.
– Конечно, наука интернациональна, – многозначительно согласился Роман и сам удивился своим столь умным мыслям.
– Но всё-таки, говорите конкретнее. Какие есть документы, что вы упомянули?
– А речь идёт о временах Петра Первого, о начале восемнадцатого века, – продолжал Фемистокл. – Вы знаете, что Пётр был озадачен развитием горно-рудного и металлургического производства в России? До этого, считай, в России такой промышленности не было. А какая страна без металла? Вы же знаете, что в войне со шведами после первого поражения ему пришлось снять колокола с церквей, чтобы отлить новые пушки.
– Да, это хорошо запомнилось из уроков истории в школе.
– Так вот, своих специалистов в горном деле и металлургов в тогдашней России не было, и он привёз из Германии таких профессионалов. А вы знаете, что большинство немцев служили верой и правдой новому своему отечеству? И особенно среди специалистов выделялся некто Вильгельм де Генин. В России его имя для краткости переделали на Вилима Ивановича, и царь ему во всём доверял.
– Да, слышал я о нём, – признался Роман, – но продолжайте.
– Этот Вилим Иванович обладал неуёмной энергией. Он организовал строительство металлургических заводов на Урале и стал основателем этой важной отрасли хозяйства в России. Так вот, рудники основали, металлургические заводы построили, а выплавлять чистую медь долго никак не получалось. Вместо одних медных минералов, малахита и азурита после плавки выходила не медь, а другой, ни к чему не пригодный минерал куприт. Вильгельм де Генин выходил из себя, бушевал:
«Это танталусы сидят на злате и не могут его получить! Древние мастера умели, а нынешние не могут».
Бесчисленные депеши самому Петру возымели действо – были срочно выписаны из Германии новые мастера. Но и они разводили руками: в плавленой рудной массе медь не отделялась от шлаков. Саксонская медная руда, из которой успешно плавилась медь, отличалась от уральской и алтайской, а в чём секрет – не могли разгадать. Заводчики Демидова и Строганова также бились почти двадцать лет, пытаясь разгадать секреты выплавки меди из российских руд.
– Это интересно, что вы рассказываете.
Роман и мальчишки с большим вниманием слушали странного подземного человека, оказавшегося знатоком секретов чуди.
– Да, так вот и бились, пока этому Вильгельму Ивановичу не привели неприметного старичка из местных уральцев. Он и говорит:
– Ты, барин, не слушай своих учёных немцев, а лучше позови мастерового горняка из чуди, он тебе все секреты скажет.
– Это ещё какого такого чуди? – взревел де Генин. – Ты разве не знаешь, что вся чудь до рождества Христова за тысячу лет под землю ушла?
– А вот ушла, да не вся. Ты лучше гордыню свою убери, спрячь, а с добрым человеком по-хорошему поговори. Может, тогда он тебе всё и обскажет, как дело на лад поставить.
Этому де Генину ничего не оставалось, как послушаться доброго совета. А мастеровой тот из чуди, такой неказистенький, невысокий мужичок пришёл с мешочком, высыпал оттуда в горнило с толчёной рудой каменный порошок и говорит:
– Вот теперь разводите огонь – посмотрим, что будет.
Заработали меха с поддувалом, температура должна быть выше тысячи градусов, и вот чудо – вместо зелёных и синих окислов меди потёк чистый металл. Так был налажен выпуск меди в России из уральской и алтайской медной руды. Вот, а вы говорите, что чуди нет! А кто же секреты хранил, как не чудь? – закончил свой рассказ Фемистокл.
– А что за порошок подсыпал этот мастеровой? – спросил Стёпа.
– Окись минерала барита, – ответил Фома, – но это химия, а я не слишком в этом деле силён. Вернее, совсем не силён.
– Фома, вот вы сказали, что вода промыла все эти подземелья, а где же она сейчас? Лишь капель да кое-где небольшие ручейки.
– Это верно, – согласился Фемистокл, – но ведь вода стремится вниз. Промыла себе другие галереи и там шурует себе нижним этажом под нами. Но туда лучше не спускаться. Сплошной ледяной душ, надо по воде брести, а кое-где и вплавь придётся пускаться.
– А где-то на поверхность выходит эта подземная вода?
– А как же – две реки начинаются в Уймоне от подземных источников, Там и озёра есть, и реки, а где их истоки, бывает трудно понять. Часть под землёй пробивается, снаружи не видно. Чтобы разобраться и понять, надо специальные исследования проводить. Вот в Пиренеях, во Франции, Испании – там с помощью красителей выясняли, где и куда подземные источники идут. Это всё непросто.
– Вы, Фома, я смотрю, поднаторели в этих делах. Как это вы всё знаете?
– Я же говорю: я сам горняк, хотя и кустарь. Но имейте в виду, вовсе не одиночка, у нас всегда существовала своего рода артель, и мы мастерство передавали по наследству. Кроме того, древней металлургией и горным делом я и сам с малолетства интересовался, а многое мне передали деды наши. Я подземный житель, мне сам Бог велел это знать. А если честно, я же здесь вырос, ещё мальчиком меня отец натаскивал по этим подземным ходам. Здесь ведь, не будешь знать, – заблудиться можно. Это же подземный город, для всех таинственный и неизведанный, а для меня он как дом родной. Хотя, наверное, я чересчур расхвалился. Тайны и для меня здесь ещё остаются.
«Очень странное совпадение, – опять подумалось Роману, – ведь о подземном городе говорил ещё Максим».
То же самое вспомнилось и остальным ребятам, а Стёпа прямо спросил:
– Получается, здесь целый подземный город, и в нём, наверное, чудес полно.
– Город – не город, а подземный лабиринт, и чудес в нём хватает, – согласился Фемистокл, – я не слишком всё это афиширую, вернее, совсем не афиширую. Наоборот, можно сказать, держу в секрете. Иначе пойдут ватагами, замусорят, пограбят. Наш народ ведь такой – после нас хоть потоп.
– А что, кроме вас, никто не знает об этом подземелье? – спросил Егор. – Во всё это трудно поверить.
– Кстати, где-то есть ещё входы и выходы? – заметил Роман. – Чувствуется, что воздух циркулирует, тяга есть.
– Вы правы, – отвечал их новый знакомый. – В нашей деревушке почти все знают об этих подземных ходах, но стараются не говорить о них, тем более посторонним. Боже упаси! И, кстати, пользуются ими, можно сказать, испокон веков, хотя и редко, и не все. Я же говорю: на то мы и чудь. Понемножку скребём золотую жилу. Не жадничаем, все понимают, что голову терять тут нельзя, и болтать лишнего тоже не надо.
– Чудеса, в это верится с трудом, – признался Роман, – человеческой натуре присущи жадность и корысть. Неужели не находятся среди вас такие, чтобы развернуться, разбогатеть?
– А вот как хочешь, так и понимай. Выходит, не нашлось. В царское время боялись лихих людей. Узнают про золото – убьют. В революцию богатых ставили к стенке, в тридцатых за лишнюю коровёнку посылали на лесоразработки, а то и просто кончали. Отучили жить богато – люди богатства боялись. А вот понемножку, горстку, щепотку золотого песка скребли время от времени. Так, чтобы с голоду не умереть. Так и в годы войны выживали. Правда, почти все мужчины на фронте были, половина не вернулась. А те, кто в деревне оставался, делились с семьями фронтовиков. Как-никак, а песочек помогал. А теперь-то нас, чудиков то есть, раз-два и обчёлся. Поразъехались по городам. Я, да ещё трое в нашей деревне остались. Тех, которые могут робить. Последние из могикан, держатели тайны.
– Вы, я смотрю, Фома, не очень весело настроены. А тут ещё мы внедрились в ваш подземный город и в ваши секреты.
– Вы-то что! Вот рудник откроют, даже два – тогда другое дело. Тогда нам нечего будет здесь делать. Полиметаллы и железо будут добывать, а для нас это будет крах! Но я думаю, какое-то время ещё продержимся, – сам себя попытался он успокоить. – Раньше чем через три-пять лет не развернутся. И мне не нравится ваша штольня, – продолжал Фома, – смотрю я на неё и думаю, что выдаст она нас с головой, стоит только увидеть её знающему человеку. Надо бы её ликвидировать. То есть не саму штольню, а вход. Чело, так сказать. Завалить или хотя бы замаскировать. А выход другой, причём с вашей стороны, я вам покажу.
– Завалить? Это же большая работа, нам она не по силам.
– Впятером можно сделать за пару дней. Вы учтите, что на нашей стороне будет закон господина Ньютона о земном притяжении, о всемирном тяготении.
– Как это? – не понял Агафон, а Рома его упрекнул:
– Сразу видно, что ты хромаешь по физике.
– Да, – подтвердил Фома, – стоит только поковырять землю над штольней, и она сама полетит вниз к устью штольни. Можно обойтись одними только лопатами.
– Ладно, там посмотрим, – уклончиво ответил Роман.
Разрядкой тревожных мыслей явилась прогулка по отвалу.
– Вот, глядите. – Фемистокл показал на зелёный и синий камешки. – Это малахит и азурит, окислы меди. Из них чудь и выплавляла металл.
– Неужели это малахит? – удивился Стёпа. – Тот самый, из которого знаменитая малахитовая шкатулка выточена?
– Ну не совсем тот. Красивый, поделочный малахит добывали только на Урале. Наш для этого не годится – видите, какой рыхлый, крошится в пальцах, хотя по химическому составу он тот же.
– А как же из них металл плавили? – спросил Гоша. – Никак эти камни не похожи на металлическую медь.
– Очень просто, – ответил Фома, – толкли, закладывали в глиняные формы слоями вперемежку с древесным углём, добавляли сульфат бария и всё это в печь. Чтобы добиться высокой температуры, подключалось воздушное дутьё с помощью примитивных мехов, то есть с дополнительным поддувом воздуха. А меха делались из цельных кож животных, например барана. Добавляли для горения кислорода.
– Действительно, просто и даже примитивно, – согласился Роман.
– Просто, да не совсем, – поправился Фома, – наверное, я неточно выразился, назвав процесс простым. Правильнее его назвать примитивным. Прежде, чем нашли добавку из сульфата бария, древние металлурги немало поломали голову. Химию-то они не знали. Только пробами, экспериментами решали проблему. И потом, после плавки ещё надо было металл доводить до кондиции – получалась медь, опять-таки, пока ещё только черновая медь. Там были включения шлаков, их надо было убирать. Слиток разрубали на части, выковыривали ненужное, просеивали, и так несколько раз.
– Да, кажущийся простым процесс на самом деле был сложным, – согласился Роман.
– Сложным и дорогим, – подтвердил Фемистокл, – но с дороговизной не считались, труд был рабским, и хозяева и потребители с ценой, а вернее, с затратами труда мирились. А куда денешься! Всё очень примитивно, никакой механизации. И обогащение – отделение рудных кусков от пустой породы – тоже вручную. Вот так, сидели и откидывали – руду в одну кучу, просто камень – в другую.
– Да, отец рассказывал, что на Зыряновском руднике этим занимались дети, – вмешался Егор.
– Верю, это считалось лёгким трудом, – подтвердил Фома.
– Фома, вот вы показываете рудные минералы, они зеленоватого и синего цвета, а как же рудная железная шляпа цвета ржавчины, жёлтая и рыжая? – задал вопрос Роман. – Вы же в местных рудах разбираетесь, в зыряновских?
– Да, верно, – согласился Фома, – руды старого Зыряновского рудника были в основном рыжей окраски, цвета ржавчины. И вы догадаетесь почему.
– Видимо, много окислов железа?
– Совершенно верно, и ещё там было много окислов цинка, а они тоже в основном бурой расцветки – они и назывались охряными. В отличие от руд уральских, где преобладала медь, окислы которой синие и зелёные.
– А вот и она, легка на помине, Медной горы хозяйка! – Рома заметил ящерку изумрудного цвета, замершую на одном из валунов.
Ребята разглядывали знакомую всем ящерицу, сразу вдруг приобретшую совсем другой статус и символ древних рудных залежей.
– Между прочим, – продолжал Фемистокл, – мальчишкой я бегал по склонам горы, где располагался Зыряновский рудник, и находил ещё остатки древних копей. Они были совсем небольшие – так, закопушки метра по полтора-три длиной. А однажды повезло: в обрывистом берегу речки Маслянки я заметил: торчит какой-то предмет. Трогаю – он тут же поддался, смотрю: бронзовый нож. Догадаться было нетрудно – явно древний, чудской.
– А я знаю: из охры делают жёлтую краску, – вдруг вмешался Агафон.
– Да, причём это самая древняя краска, которой пользовались даже первобытные люди, – подтвердил Фемистокл. – В пещерах на Пиренеях во Франции находили древние рисунки, нарисованные охрой. А это двадцать тысяч лет тому назад.
– Страшно подумать, как долго длился этот период древнего человека, – в задумчивости сказал Степан. – В пещерах у костров. И как только выжил человек?
– Заметьте: мамонты вымерли, пещерные носороги и медведи вымерли, а человек смог сохраниться. Всё благодаря разуму, – поддержал его Фома.
– А вот скажи-ка, Роман, ты же студент технического вуза – значит, технарь: куда подевалась древняя медь, выплавленная две или три тысячи лет назад? Её ведь добывали, судя по гигантским горным разработкам на том же Южном Урале, на Алтае, сотни и тысячи тонн. А медь, в отличие от железа, не окисляется так быстро, не исчезает, превращаясь в ржавчину за пятьдесят лет, и хранится почти в нетронутом виде сотни и даже тысячи лет. Так вот куда делась медь, выплавленная в бронзовом веке? Вот хранятся медные и бронзовые изделия древности в музеях мира – так это не более тысячной доли процента от выплавленного. А куда делся остальной металл?
Роман, не отгадавший такого простого, но каверзного вопроса, задумался.
– Да, Фома, задали вы задачку, даже не знаю, что и сказать.
Зато Агафон сразу сообразил:
– Так не все же курганы разрыты. Вот разроют, и тогда всё сойдётся: сколько добыли, столько и найдут.
– Молодец! – похвалил Агафона Фома. – Логично мыслишь, а главное, смело и быстро нашёлся, что сказать. Только я думаю, если все курганы разрыть, то будет не одна тысячная процента, а две, три или четыре тысячных. И дисбаланс останется.
– Значит, остальное где-то в земле, – догадался Стёпа. – Вместе с культурным слоем.
– Интересный ответ и похожий на истину, – согласился Фома. – Но учёные и сами разводят руками. Говорят, что не знают, и всё тут.
Роман со Степаном отправились устраивать лагерь, а Егор с Агафоном неотступно следовали за Фемистоклом, жадно слушая его рассказы.
– Фома, – начал Егор, – вот вы давеча говорили про троглодитов, пещерных людей. А как они уживались с пещерными медведями? У троглодитов, наверное, кроме дубины, ничего и не было, а что дубинка против такого громилы!
– Это верно: одному человеку с медведем трудно справиться, – согласился Фемистокл, – но у человека, даже древнего, было другое оружие – разум, – а кроме того, они действовали сообща, а вдвоём, втроём даже пещерного медведя можно одолеть.
– А чем пещерный медведь отличался от нашего? – спросил Агафон. – Наш тоже берлогу норовит сделать в каком-нибудь укрытии, а то и в пещерке.
– А кто его знает, признаюсь в своём невежестве в этом вопросе, – сказал Фемистокл. – Разве что покрупнее, я думаю. А так, что человек в ту пору, что медведь друг на друга смотрели как на объект охоты. В природе всегда стоит проблема питания, а на одной травке да на корешках ни человек, ни медведь не проживёт. А тут ещё убежище от холода надо искать, а где оно? Только в пещере. У человека огонь, у медведя – тёплая шуба. Так и соревновались друг с другом.
– Всё же человек победил, – заметил Егор. – Где он, пещерный медведь?
– Я думаю, он переродился в нашего, современного, хотя нигде не встречал, в чём же между ними разница.
Расставаясь, Роман спохватился:
– А как же мы будем общаться, встречаться?
– Оставляйте записку на том месте, где меня нашли. Летом я бываю там почти каждую неделю.