Франсуа и Кит занесли свои сундучки в шикарную комнату, куда их проводила служанка, быстро, торопясь, разобрали с горем пополам вещи, легли каждый на свою кровать и крепко уснули, Кит только подумать успел: «Эх, милый Франсуа, братик, хороший ты человек, добрый, но, почему такой упрямый? Конечно, я ещё мальчишка, не взрослый, но ведь я не слепой, ну, ведь видел со стороны то, что Ульрика и Франсуа не замечали за собой во время общения, что нравятся они друг другу, просил же Франсуа смотать удочки во Францию, пока не случилось какой беды. Но, ведь, упрямец, всё равно по-своему делал…».
… А тем временем высокомерная Фредерика-Берта фыркнула и скривила лицо злым оскалом и подумала: «Что ж, любезный мой Франсуа, значит, такие мы преданные Ульрике? Значит, будешь любить лишь её, а меня просто терпеть? Нет уж, я не оставлю эту ситуацию так, твоя же откровенность со мной стала губительной для твоей ненаглядной Ульрики. Я изведу соперницу старым, как мир, и проверенным средством. Ко мне, как к кронпринцессе, помнится, приезжала дочь одного восточного раджи и дарила мне диковинку востока перстень, в котором скрыт змеиный яд, мол, такую вещь на востоке, в Перси, Египте, изготавливали ещё в глубокой древности при царях и фараонах. Не опробовать ли его на Ульрике?».
… Следующие два дня текли скучно и вяло. С утра пораньше Франсуа и Кит делали их любимую утреннюю традицию, только теперь в дворцовом парке: прогулка с гимнастикой на свежем воздухе, а потом Кит садился за свои занятия, а Франсуа до вечера был занят приготовлениями к свадьбе с принцессой Фредерикой-Бертой. Вечером он заходил на часик-два к Ульрике поговорить о музыке, книгах, жизни, послушать её нежное пение, а потом уже Кит уже ждал его в их комнате, чтобы помочь Франсуа вечером в темноте не набивать бесконечно шишки из-за слабого зрения.
… А на следующий день свадебные приготовления подходили к концу, и старый седой король Хлодвик-Карл решил для всей своей семьи устроить чисто семейный, без лишних посторонних лиц, праздничный обед.
… За нарядно накрытым белоснежной с золотой вышивкой скатертью столом, где слуги поставили различные мясные и рыбные деликатесы, десерты, чай, шампанское и вино, расселась вся королевская семья. С одной стороны стола сидел сам Хлодвик-Карл, по правую руку от него сидела Ульрика, а по левую – Франсуа, а с противоположной стороны стола сидели Кит и Фредерика-Берта Ротенбургская.
Обед был явно невесёлый, все были непривычно бледными, не проронили не слова, без аппетита угощались…
На душе у Ульрики и Франсуа было тяжело, как никогда в жизни, на душе царил настоящий ураган, отзывающийся гулом боли в груди, они понимали, что скоро Франсуа женится на надменной Фредерике-Берте, которую Франсуа втайне от короля и самой принцессы, назвал « мартышкой», и всё, они больше не будут общаться. Милые беседы под музыку клавесина, которые были их главным утешением, кончатся, никто им не разрешит даже подойти к друг другу…
… Вообще-то до этого ни Франсуа, ни Ульрика не пробовали, ни разу в жизни алкогольные напитки, но в этот момент от постоянных печальных мыслей им обоим стало так тоскливо, что они решили нарушить сои принципы и чуть-чуть выпить, чтобы отвлечься. Франсуа налил себе чуть-чуть вина, а Ульрика – чуточку шампанского…
… Тут в обеденную шикарную позолоченную залу зашла молоденькая служанка и доложила:
– Ваше величество, к вам пришла ваша сестра, Герда Беккер, она просит вас, как сестру выйти к ней и поговорить. Что прикажете сказать ей?
Ульрика быстро соскочила, отодвинула подальше фужер с шампанским, откинула за спину ловким движением ручки свои длинные воздушные пепельные блондинисто-жемчужные кудри и сказала:
– Скажите ей, чтобы подождала меня, что я сейчас приду…
После этого Ульрика подобрала край подола шикарного пышного с помпезной позолотой и сапфирами под цвет голубых глаз бледно-голубое платье с парчовыми золотыми вставками на рукавах и юбке, и вышла к Герде…
Пятнадцатилетняя отроковица скромно стояла в конце коридора, и её было тяжело узнать. За это время Герда совсем истощала, особенно ручки, её любимое старенькое зелёное поношенное платьице совсем истрепалось, было покрыто заплатками и болталось на похудевшей девчушке, бледное, покрытое смешными рыжими веснушками личико имело совсем уставший измученный вид, а длинные рыжие волосы непривычно вскосматились.
Ульрика, заволновавшись, с искренним сочувствием в наполненных слезами голубых глазах скорее подскочила к Герде и прошептала:
– Милая, сестрёнка, что случилось? Почему у тебя такой измученный ужасный исхудавший вид?
Герда с горечью во взгляде больших голубых глаз прянула в ответ:
– Всё, сестрёнка, Ульрика, не знаю, как твоя жизнь во дворце, а моя дома в настоящий ад превратилась! Мама наша Марта так и скончалась, не вынесла болезни и работы, отец разорился в торговле, и теперь дома только сыр, каша, молоко и хлеб, и те, в основном съедает отец, а мне перепадёт две ложки каши, корка хлеба да кружка молока за день. А характер у него, после того, как так позорно разорился, ещё хуже стал, ещё чаще бьет или порет, всё хозяйство на мне, я уже не выдерживаю. Я хотела тебя попросить забрать меня от отца, не хочу с этим дураком жить. Возьми меня служанкой во дворце, я ж любую работу хозяйственную за нормальную еду и ночлег могу выполнить. Могу и горничной убираться, и на кухне готовить вместе с другими кухарками, топить камины, прачкой могу быть хорошей, да что угодно…
Ульрика, еле сдерживая слёзы, закрыла глаза, обняла сестру и ответила:
– Милая-милая Герда, у меня ведь сейчас тоже тяжёлая ситуация, у нас сейчас такие проблемы в отношениях с мужем, что я не знаю, что я смогу. Поэтому не буду сразу обещать места во дворце, но я обещаю, что сделаю всё, что зависит от меня, что я тебя в беде не оставлю, сестрёнка…
… Тем временем, как только Ульрика хлопнула дубовой резной дверью в обеденном зале, Фредерика-Берта покраснела, её пульс участился, потому что она поняла, что это самый удобный момент выполнить тот план! Почти моментально, чтобы никто не успел увидеть, надменная принцесса открыла перстень с ядом и высыпала в фужер с шампанским, что поставила себе Ульрика, змеиный яд…
… Ох, как напрасно надеялась Фредерика-Берта, делая дрожащими от ужаса и переполнявшего волнения руками свою глупую идею, что её злого действия никто за столом не заметит. Заметили все трое, и Франсуа, и старый седой король Хлодвик-Карл, и Кит. Все трое пришли в полный страх.
Король Хлодвик-Карл Ротенбургский так не ожидал такого низкого страшного поступка от своей дочери, что в шоковом состоянии вытянул морщинистое лицо, онемел, а по-старчески сморщенным, украшенным перстнями, рукам побежали мурашки! Как?! Как его дочь способно на такое?!!
Франсуа же сразу побелел от страха за Ульрику, прищурил светло-табачные глаза и облокотился на стол так сильно, что каштановые кудри упали на меловое, полное решительности лицо, Кит же смотрел на всё это просто без единого звука, в испуге роняя слёзы из огромных, как у совёнка, зелёных глаз…
… Тут в роскошный обеденный зал зашла Ульрика и, не ожидая совершенно никаких подвохов или изменений, погрузившись в свои мысли о себе, Франсуа, о Герде, села за стол, хотела взять свой фужер…
Но тут резким движением руки перехватил роковой фужер с шампанским и ядом в свои руки Франсуа, непривычно суровым тоном бросив:
– Ой, простите меня, какая досадная случайность, мне подали слуги вино, но я же француз и предпочитаю более лёгкие напитки, такие, как шампанское!..
…Как тут Хлодвик-Карл содрогнулся по-настоящему, оторопев, с мыслью: «Неужели он, красивый и молодой человек, сейчас, чтобы спасти жизнь какой-то смазливой девицы, как Ульрика, выпьет это и отравится?!! Это как сильно, самозабвенно он должен её любить, чтобы ради её жизни погибнуть!!! Ой, ужас, что дочка натворила…».
Кит заплакал в голос и стал причитать:
– Пожалуйста, не надо, Франсуа! Не оставляй меня одного, я без тебя пропаду, у меня никого больше нет, только ты! Умоляю, братик!
Фредерика-Берта же от испуга побелела, резко громко задышала, понимая, что вышло из её задумки, и стала в ужасе медленно сползать под стол…
А Франсуа с тем же решительным выражением на красивом аристократичном лице поднёс фужер близко к губам, подержал у уст, а потом резко бросил в сторону Фредерики-Берты гневный взгляд и крикнул:
– Ну, что, липовая кронпринцесса, признаешься при всех в том преступлении, что ты хотела сделать с Ульрикой и я по-хорошему разобью фужер, чтобы никто из сидящих за столом случайно не взял его, или будешь лгать о своей невиновности, и чтобы доказать твою вину, мне придётся сейчас выпить это и отравиться?!! Давай, Фредерика-Берта, решай быстрей!!!
Дрожа от страха, принцесса еле-еле протянула дрожащим голосом:
– Я… я не знаю, в чём ты требуешь признания, и… что я сделала, и с чего ты взял, что… отравишься…
Франсуа же крикнул:
–Берта, я ведь не шучу!!! Не сделаешь по-хорошему, я ведь выпью и отравлюсь, я всё видел!!! Говори скорее, а то выпью ведь!!!
Принцесса Фредерика-Берта ещё хуже испугалась и кое-как промямлила:
– Нет, не надо, не пей, я… я признаюсь, я насыпала Ульрике в фужер змеиный яд, хотела отравить её, погубить, потому что ревновала тебя к ней…
После этого Франсуа широким жестом руки бросил хрустальный дорогой фужер на пол, и чуть не ставшая роковой, посудина с резким звоном разбилась на мелкие осколки, а несколько глотков шампанского с ядом, что были налиты в том фужере, растеклись по полу…
Все, и, особенно, сам Франсуа, с облегчением вздохнули, порозовели и начали уже приходить после пережитого в себя, радуясь, что горя всё-таки не случилось, а Кит даже на радостях перестал плакать, только шмыгал тихо носиком, он, конечно, испугался сейчас больше всех…
… Примерно, полчаса все сидели, не издав и звука, обдумывая, каждый по своему, случившееся, и постепенно приходя в ясное спокойно сознание после такого сильного испуга. А старый седой Хлодвик-Карл подумал и принял окончательное решение. Он первый прервал молчание и по-старчески грубо крикнул служанку:
– Диана, глупая девица, где ты ходишь? Сейчас же уберись здесь, подмети все осколки от разбитого фужера и вытри разлитое шампанское, только будь осторожна, предупреждаю. Чтобы беды не случилось, там был яд, чтобы и тряпку, которой будешь вытирать, сразу выбросила, и руки потом хорошо помыла!
Молоденькая служанка удивилась таким словам короля, но не посмела что-то спросить у его величество и поспешила сделать всё, как он велел…
Только Диана, выполнив работу, убежала, Хлодвик-Карл Ротенбургский встал и по-старчески прошамкал:
– Вот теперь мне действительно стало всё понятно, и я могу принять верное решение! Ульрика, Франсуа, сейчас пойдём втроём в мой кабинет, объясниться с вами хочу, горемычная парочка, но сначала, ты, дочь, верни мне то топазовое колье, что дарил при сватовстве тебе Франсуа, ты не достойна такого подарка! И, вообще, дочь, я разочарован в тебе окончательно. Я не понимаю, откуда в тебе такая жестокость, просто бесчеловечность! В кого ты такая бессердечная и жестокосердная? Твоя мать, прекрасная Августа-Генриетта, была сама добродетельность и благочестие, я тоже, вроде, не безжалостный, хотя и строгий. Я разочаровался в тебе, дочь, я от тебя такого никак не ожидал…
Фредерика-Берта, раздосадовано пождав губы и прикрыв стыд на лице крупными прядями своих тёмно-русых волос, сняла с шеи топазовое ожерелье и подала отцу с мыслью: « Какая же я глупая! Ведь знала, что никогда не делала ничего подобного, как с этим ядом, совершенно не умею это делать, зачем взялась тогда?».
…Хлодвик-Карл же с важным, но миролюбивым выражением на морщинистом лице с седой бородой слегка сгорбившись под весом дорогой красивой меховой накидки, прошёл к себе в кабинет. В сморщенной украшенной перстнями руке он держал топазовое ожерелье, а за ним скромно шли Франсуа и Ульрика.
… Они, конечно, немного переживали, не понимая, для какого объяснения Хлодвик-Карл позвал их к себе в кабинет, но все их опасения и ожидание гнева рассеялись без следа, сменившись приятным удивлением, когда король миролюбиво с доброй насмешкой произнёс:
– Ну, что, кутюрье из Франции, полюбилась тебе немецкая королева? Не стойте с повинными лицами, горемычная парочка, я всё сейчас понял. Я уже тогда, когда Ульрика в ответ на мой упрёк в супружеской неверности упрекнула меня в том, что я сам виноват в этом, уже задумался над правотой её слов. Я ведь, правда, всё равно не могу забыть и разлюбить мою чудесную Августу-Генриетту, не могу смириться с её потерей, тем более, не молодой и болезненный я уже человек. Я выбрал-то Ульрику тогда на балу, потому что она юна и прекрасна, чтобы поднять себе же самооценку. Мне хотелось, чтобы рядом со мной была красивая и величавая молодая и изящная в манерах королева, чтобы мне завидовали короли других стран, чтобы был почёт, и держал себе, как предмет гордости, наряженную в эти шикарные платья работы Франсуа. Но никогда я не любил Ульрику, и я, не желая того, причинил ей много страданий. Я ни мнения её не спросил, не приложил ни капли сил, чтобы добиться её расположения, не приложил, мы очень мало общались, потому что мне, человеку в почтенном возрасте просто не было интереса общаться с молоденькой восемнадцатилетней девицей, которая ровесница моей дочери. Я поступил глупо, я не подумал о разбитом сердце Ульрики, не подумал, что она не готова к такой жизни, какую я ей предложил, что ей нужен муж более модой, равный ей по статусу и общими интересами муж, который будет её любить и уважать. Такой, как Франсуа. Но, если раньше я ещё колебался, то после инцидента с ядом в шампанском, я понял, как ты, Франсуа, любишь Ульрику, что это не просто мимолётные амуры, что это – истинная любовь. Меня поразила мысль, что ты был готов спасти жизнь Ульрики ценой своей собственной жизни, если бы моя глупая дочь вовремя не одумалась, ты же погиб за Ульрику! Я, как бы не любил женщину, никогда бы не смог любит её больше своей жизни, а ты полюбил Ульрику именно такой самой сильной и необъяснимой любовью! Так что, кутюрье для королевы, возьми это топазовое колье и подари той, кто будет тебе достойной невестой: Ульрике. Конечно, вы те ещё хитрые ужи, устроили там за моей спиной интрижки, но вы оба такие простосердечные люди, что эти попытки были не оскорбительны скорее, а очень наивны и тщетны. Так что, мне кажется, у вас получится настоящая любящая семья. Что касается развода, я быстро разберусь, так как тогда из-за моей дочки у вас ничего не вышло: созову тех же матрон, пусть засвидетельствуют девственность Ульрики. А потом уже пойдём в церковь с Ульрикой с жалобой от неё, что брак должен считаться недействительным по неспособности мужа, и всё. Всё, я исправлю свою ошибку, заберёшь, кутюрье, королеву своего сердца, во Францию и уже законно обвенчаетесь там, будете уже мужем и женой, уже нечего будет скрывать и стыдится…
После этого старый сморщенный король соединил их руки, а сияющий от счастья Франсуа, дрожащими, от переполнявшего молодого человека ликования руками одел на изящную шею Ульрики то самое красивое топазовое колье, что завещала ему подарить избраннице его мама и тихо с придыханием произнёс:
– Моя невеста…
… И эти слова для них были слаще любого мёда, пьянили счастьем без единой капли вина…
… Они смотрели друг другу в нежные бледноватые аристократично красивые лица со счастливыми улыбками, распахнутые большие глаза, светло-табачного и голубого цвета, и, сияя от ликования, не могли сдержать слёз. Тихие ручейки так и текли по их нежным озарённым улыбками лицам…
Настоящие слёзы счастья…
…Хлодвик-Карл же поправил седые волосы и седую окладистую бороду и сказал:
– Ладно, давайте, готовьте всё к переезду во Францию, к своей свадьбе, а я пойду, созову матрон для осмотра Ульрики, чтобы сделать развод, но сначала всё-таки выпорю дочь!
… Скоро послышался поросячий громкий визг, крики кронпринцессы Фредерики-Берты и свист розг, а Франсуа и Ульрика сели обсуждать всё, что им предстоит в ближайшее время организовать. И вместе приняли решение забрать в свою семью во Францию и Кита, и Герду, те более, что у такого известно кутюрье, как Франсуа, были богатые гонорары…
А потом был осмотр матрон, которые подтвердили девственность Ульрики, разборки в церкви и долгожданный вердикт признать брак его величество Хлодвика-Карла Ротенбургского и девиц Ульрики недействительным. После чего Все четверо, как и договорились, уехали во Францию.
Глава-эпилог « Счастливое семейство Жаккар…»
А уже во Франции Франсуа создал для Ульрики ещё один швейный шедевр: её шикарное пышное, изысканное украшенное золотым тонким кружевом светло-кремовое подвенечное платье с бордовыми пионами на лифе, и состоялось красивое венчание и очень весёлая свадьба Франсуа и Ульрики, которая теперь стала Ульрикой Жаккар, женой кутюрье Франсуа Жаккара…
И, хотя гостей было не много, зато все желали счастья молодожёнам и искренне веселились, а Кит и Герда от счастья за своих дорогих близких людей чуть ли не прыгали до потолка и были главными весельчаками и крикунами на свадьбе.
… А ровно через девять месяцев у Франсуа и Ульрики родилась чудесная маленькая доченька, которую они назвали нежным и коротким французским именем Люси. И Герда стала замечательной помощницей своей старшей сестре, а Кит – добросовестным помощником Франсуа. Семья жила более чем благополучно, там всегда царили уют, любовь, нежность, взаимоуважение, веселье и шутки. Ульрика часто для всей компании играла на клавесине и пела красивые романсы и смешные комические куплеты, а все ей дружно подпевали, а ещё Ульрика радовала Франсуа тем, что читала ему вслух те книги, которые он так давно мечтал прочесть. Когда однажды они оба возликовали от оттого, что заметили… что зрение у Франсуа стало улучшаться!!! Радовалась этой новости вся семья.
А Франсуа радовал Ульрику тем, что всегда утром рано на рассвете, когда, сохраняя свою старую привычку, выходил на прогулку вместе с Китом, то приносил жене или подарок или шикарные букеты из прекрасных цветов Прованса: синении, маков, пионов и роз…
Изредка Ульрика наряжалась в шикарные роскошные платья, которые шил для любимой жены Франсуа, и посещала с ним театр, они оба полюбили музыку.
А Кит здорово подружился с Гердой, а к дружбе их расположил один момент.
– А почему, Кит, ты так хорошо относишься ко мне и не смеёшься надо мной? Я ведь такая некрасивая девочка… – удивлённо спросила Герда.
Кит озорно улыбнулся, стрельнул кокетливо своими зелёными глазами в сторону Герды и ответил:
– А кто тебе сказал, что ты некрасивая девочка? Твой глупый жестокий папаня Ханс? Так знай, что он сущую чепуху тебе сказал, ты – красивая, я тебе это по секрету, как мальчик говорю…
А когда маленькой Люси Жаккар исполнилось три годика, и она стала милой девочкой, которая любила играть с большими мягкими красивыми куклами, что ей сшил папа, Ульрика была уже настоящей красивой молодой мадам двадцати одного года, а Франсуа в свои двадцать три года стал самым богатым и известным в Европе кутюрье.
Кит тоже в свои девятнадцать лет вырос в красивого крепкого высокого юношу и самостоятельного очень востребованного потного, который тоже хорошо зарабатывал, а Герда в юные восемнадцать лет за три года хорошей жизни выросла в такую красавицу! Ещё старшую сестру превзошла! Лицо красивое, румяное, нисколько его красоты не портят веснушки, глаза голубые бездонные, фигурка точёная, женственная, как у Афродиты, высокая, статная, а из смешных рыжих косичек получилась такая красивая грива волос! Длинные, ниже пояса, огненно-рыжие, густые, блестящие! И очень уж Герда по-хозяйски любила покомандовать Китом, а тот смеётся, а слушается и любуется ей.
А однажды набрался храбрости и сказал Герде:
– Слушай, Герда, мы с тобой эти три года так хорошо дружим, и я даже привык к твоим дамским капризам, что, по-моему, нам ничего не остаётся, как тоже обвенчаться и стать мужем и женой. Ну, что ответишь на это?
– Да, сейчас! – с достоинством ответила Герда.
– Так я не понял, это был уже отказ или, как вы девушки, любите набивать себе цену, фразой «я подумаю»?
Тут Герда мило улыбнулась и ответила:
– Кит, дурачок, это означает, что я согласна!
… Так поженились Кит и Герда, и спустя год у них родилась в браке дочка Жоржета, а у Франсуа и Ульрики двойня: Альберт и Сьюзи…
… Что ж, на этом я закончу историю Франсуа и Ульрики, они нашли своё счастье, и их близкие тоже, а верить или в эту красивую историю любви или нет, решать, дорогие читатели, только вам.
Дружба, которая сделала меня лучше
Предисловие
Однажды в царские времена сидели на веранде, и пили ароматный зелёный чай две пожилые помещицы-дворянки. Тихо было в летнем саду под сенью юных берёз на деревянной веранде, которая пахла древесиной и травами, что сушились здесь. Аромат чая располагал к беседе двух пожилых дам.
– Какое у вас красивое поместье, Татьяна Ильинична! И хозяйка вы приветливая, я очень рада, что попала к вам, у вас в поместье отдыхаешь душой… – произнесла Тамара Дмитриевна Головина, гостья.
– Ах, что вы, Тамара Дмитриевна, не хвалите меня, кушайте лучше малиновое варенье… – отвечала с добротой и радушием Татьяна Ильинична Мёдова, хозяйка поместья.
– А скажите, голубушка Татьяна Ильинична, почему вы такая добрая? – вдруг спросила Тамара Дмитриевна.
Татьяна Ильинична вздохнула и тихо изрекла:
– Один человек научил меня этому в юности, это – долгая история…
Тамара Дмитриевна не заметила минорности в очах подруги и попросила:
– Обожаю слушать длинные истории из юности, расскажите, пожалуйста!
– Я расскажу, – отвечала Татьяна Ильинична – Только боюсь, что моя история вам не понравится…
Рассказ Татьяны Ильиничны
Когда на царском престоле восседала Екатерина Великая, мне было всего шестнадцать лет, я была красавицей с длинными каштановыми волосами и лазурными очами. Родители меня любили, баловали, наряжали, но я была очень горделивой и заносчивой…
Однажды родители подарили мне зимой парчовое платье, а к нему парчовую накидку с капюшоном и дорогим мехом. Я очень гордилась, что такая красота досталась мне…
Вдруг я вошла в свою светлицу и увидела, как мой наряд мерила крестная девушка, моя ровесница, я хорошо знала её, а звали девушку Лукерья. Она стояла и пела:
– Дивный миг торжества,
День святого Рождества,
Ангел в гости к нам пришёл,
Счастье, радость нам нашёл!
До того прекрасной мне показалась Лукерья, до того понравилась её песня, что я позавидовала и, когда вошла, закричала на Лукерью:
– Ты! Берёшь барские вещи! Негодница, я велю высечь тебя!
– Простите, барыня, просто я подумала, что не обижу вас, если просто примерю одно из многих ваших красивых платьев. Надеюсь, вы не очень расстроились? Я не хотела портить вам настроение… – искренно и просто произнесла девушка.
Я была поражена тому, что я грожусь её высечь, причинить ей такую боль, а она заботится о том, чтобы не испортить мне настроение! Какое же широкое сердце нужно иметь для этого!
Я замерла и стала рассматривать Лукерью. Длинная светлая коса и серые большие глаза украшали девушку, вся она сияла доброжелательностью.
– Тебе, действительно, не безразлично, расстроилась ли я? – спросила я.
– Не безразлично. Я хочу, чтобы всем было хорошо, и прошу об этом Господа Бога нашего Христа! – ответила Лукерья.
Меня обескуражили эти слова. Я задумалась о том, какая я была эгоистка, как мучила капризами родителей, и произнесла:
– Бери это платье себе, Лукерья, ты заслужила его больше, чем я…
Лукерья просияла радостью и спросила:
– Правда?! Благодарю вас, барыня, вы – сама доброта, я буду за вас молиться! А чем я могу порадовать вас?
– Спой мне ту песенку про Рождество Христово, что напевала без меня… – попросила я.
Лукерья запела нежно, как соловей, а я наслаждалась её пением, и праздник входил в мою душу.
Спустя три дня я захотела проведать Лукерью и пришла в избушку, в которой она жила. Я застала девушку за варевом.
– Что ты готовишь, Лукерья?
– Щи готовлю, добрая барыня, угощайтесь, я много наготовила, понесу нищим, пусть они тоже покушают…
Я села за стол, Лукерья поставила чугунок, всё вокруг заполнилось приятным ароматом, я с аппетитом съела свою порцию, подметив:
– Вкусно ты готовишь, Лукерья, твои щи вкуснее даже французских деликатесов! И какое же у тебя щедрое и милосердное сердце, что, живя так скромно, ты заботишься о тех, кто ещё беднее! Я хочу помогать тебе, давай я принесу с кухни еды, и мы вместе сготовим что-то нищим и сиротам!
Лукерья умилилась и изрекла:
– Барыня, милая вы моя, какая же вы добросердечная! Я с радостью приму вашу помощь, потому что она мне очень нужна!
– Я милосердию учусь у тебя, Лукерья. И не называй меня барыней, обращайся на ты и называй просто Татьяной! – ответила я.
Я принесла всё для пирога с брусникой, и мы взялись за дело. Как же ловко всё выходило у Лукерьи!
– Смешная ты, Татьяна! Не умеешь готовить! Сразу видно, что барская дочка! – по-доброму смеялась Лукерья, а я училась, и мне не было обидно.
Потом Лукерья налила кипятку, и мы скушали по кусочку пирога, а затем отправились в нищие семьи, сиротские приюты, дома престарелых в Москве. Как же приятно было помогать другим!
– Лукерья, а что ты ещё умеешь делать? – спросила я.
– Вышивать… – ответила Лукерья скромно.
Мне стало стыдно, потому что я умела вышивать, но из лени давно не делала этого.
– Лукерья, я хочу вспомнить, как вышивают, помоги мне, пожалуйста… – попросила я.
За несколько дней труда я сделала прекрасный подарок маме, и была счастлива.
– Лукерья, а у тебя есть мечта? – спросила однажды я.
– Знаешь, Татьяна, я бы хотела научиться читать и прочесть Библию… – ответила скромно Лукерья.
– Давай научу! Приходи в мою светлицу каждый вторник, я буду давать тебе уроки чтения! – загорелась я.
Лукерья оказалась старательной ученицей и за два месяца освоила грамоту. Тогда я тожественно вручила ей Библию. Её очи сияли благодарностью и счастьем, она молча поклонилась мне, но я поняла, что она хотела сказать и попросила её:
– Не надо мне кланяться, благодари Господа, не меня…
Потом мы виделись редко, но на Пасху я пришла поздравить её, и мы снова готовили снедь и раздавали бедноте.
Как же весело мы встретили Пасху! Мы похристосовались, наверное, со всей Москвой!
– Лукерья, я такая счастливая! Ты научила меня радоваться жизни и помогать другим! Спасибо тебе! – изрекла искренно я.
– Благодари Христа, Татьяна, не меня…
– Давай поклянёмся быть названными сёстрами! – предложила вдруг я.
– Конечно, Таня, милая моя подруга, добрая моя названная сестра! – нежно ответила Лукерья, и в тот торжественный весенний Пасхальный день мы принесли клятву быть названными сёстрами…
Я побежала сообщить об этом родителям, я сияла от счастья, мне хотелось кричать всем от радости об этом событии.
Когда же я вошла в гостиную с бархатными стенами, отец был хмур, а мама плакала.
– Отец, матушка, что случилось? Я пришла рассказать вам радостную новость и поздравить с Пасхой!
– Дочь, какая сейчас может быть радость и Пасха?! Мы разорены и вынуждены продать имение с крестьянами! Мы будем сами всё делать! Это ужас, кошмар! – плакала мама.
– Дочь, собирай вещи, через полчаса мы уезжаем на съёмную квартиру, а в имение приедет его новая хозяйка, помещица Мёдова… – тихо со скорбью произнёс отец.
– А Лукерья?! – испуганно спросила я – мы – названные сёстры!
– Прости, доченька, мне тяжело это говорить, но Лукерья теперь собственность Графини Мёдовой…
Я была знакома с графиней и знала, как жестока она со своими крепостными крестьянами, как безжалостно она морит их голодом и сечёт за самые мелкие провинности. Я ужаснулась и промямлила:
– Мама, папа, как так?! Могу я спасти подругу?
Родители с грустью посмотрели на меня и ответили:
– Ты могла бы спасти не только подругу, но и нас от нищеты, если бы вышла замуж за сына графини Мёдовой!
– Что ж, значит быть свадьбе! – решительно сказала я – Бог мне в помощь!
Скоро родители сообщили о моём решении суровой графине.
– Что ж, лето – самое подходящее время для венчания! – важно произнесла графиня – Прохор, познакомься с невестой!
Когда вышел Прохор Самсонович, некрасивый юноша, я заплакала, потому что мечтала, что мой жених будет галантным и красивым, и будет любить меня, а Прохор был некрасивым, вычурно одетым молодым человеком без манер.
«Как я буду жить с ним?! Как можно венчаться без любви?! Он мне противен!» – думала я.
Потом я взяла себя в руки и сделала реверанс со словами:
– Мне очень приятна эта встреча, Прохор Самсонович…
Я очень удивилась, когда Прохор ответил с нежной интонацией:
– Я тоже рад видеть вас, милая Татьяна Ильинична! Вы оказываете мне большую честь тем, что согласились стать моей женой…
– Но… – удивлённо спросила я – Разве вы не такой же сухой и жестокий, как ваша матушка? Я оказываю вам честь? Я не ожидала, если честно таких слов…
– Поверьте, хотя я некрасив и очень стеснителен, я умею любить и всегда останавливал и не поддерживал матушку в жестоком обращении с крестьянами…
Мне сразу после этих слов стало легче.
«Я думаю, я смогу полюбить его, хотя он и не красавец: он добр. А вдруг мне так только показалось?» – мучительно подумала я.
– А вы бы не могли бы дать вольную моей подруге, крестьянке Лукерье? Вы теперь хозяин поместья… – решила я проверить его.
– С великим удовольствием, любезная Татьяна Ильинична! Я рад угодить вам! – ответил Прохор.
Я очень обрадовалась, когда вольная грамота для Лукерьи оказалась у меня в руках.
– Простите меня, Прохор Самсонович, я удалюсь, чтобы вручить вольную грамоту своей подруге и попрощаться с ней… – сказала минорно я, думая: «Как печально, что я больше не увижу Лукерью, и как хорошо, что она стала свободным человеком…».
– Зачем прощаться? Вы можете видеться со своей подругой, когда захотите, даже когда станете моей женой! – заботливо изрёк Прохор.
Мне стало легко и светло на душе, как на Пасху, и я с волнением спросила Прохора:
– И вы, дорогой мой жених, не осуждаете меня за дружбу со служанкой?
– Нет, не осуждаю. Вы – Ангел, Татьяна Ильинична, и если вы с кем-то дружите, значит это достойнейший человек… – с улыбкой ответил мне Прохор.
Я побежала к Лукерье и радостно закричала с порога:
– Лукерья, подруга, ты – свободный человек! Новый барин подписал тебе вольную грамоту! Приходи ко мне не как служанка, но как подруга!
Я поняла по её лицу, что Лукерья опешила.
– Ты не рада? – удивилась я.
– Рада, но как ты этого добилась, Татьяна?
– Я выхожу замуж за нового барина! – призналась я.