Мечты сбываются. Роман

– Уже третий раз в «Мечту» еду, – жизнерадостно сообщил водитель, скосив глаза на молчаливую соседку.

– Да? – безразлично отозвалась та.

– Ага. У них, видимо, заезд сегодня. Придумали же – из дачи пансионат сделать. А чо, молодцы! Чем зря такие хоромы топить, лучше с пользой – и для себя, и для людей. Правильно я говорю?

– Угу.

– А вы надолго туда?

– Не очень.

– Я бы тоже отдохнул. На лыжах или на сноуборде погонял… Но… Работать надо. Семью кормить.

– У вас семья?

– А как же. Сын и дочка.

– Вроде молодой еще.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся парень. – Это дело не хитрое. Из армии пришел и готово. Невеста честно ждала, письма писала. А мне чего, в кусты?

– А любовь?

– Ну и любовь, конечно. Как без нее?

Он помолчал, видимо, тронутый деликатной темой, но открытый и доброжелательный нрав искал выхода эмоциям.

– Мы ведь с ней еще с пятого класса замутили. В основном, конечно, я старался. Подножки ставил на переменах, за косы дергал, придурок. У нее косы были… Высший класс! А как родила – обстригла. Некогда, говорит, с гривой возиться.

Парень покачал головой и прицокнул языком, выражая тем самым

восторг и сожаление одновременно.

Воронцова посмотрела на его курносый профиль с пшеничным чубом, и в груди защемило от воспоминаний.

И у нее был ухажер, где-то в шестом классе. Кешка Рудников. Кудрявый мальчишка с тонкими, музыкальными пальцами и девчоночьими ресницами. За косы он не дергал, да и не было у нее никаких кос, но подножки на переменах ставил и обзывал «вороной». А в десятом признался в любви.

Грустно усмехнувшись, она представила его лицо со страдальчески сдвинутыми бровями и опущенными пушистыми ресницами. Бледный, несчастный, сжимая тонкие пальцы и дрожа всем телом, Кешка произнес две фразы: «Воронцова! То есть, Оля… Ты можешь рассчитывать на меня. Я все для тебя сделаю».

На выпускном он застал ее с Сашкой Решетниковым. Уединившись в классе, они целовались. Но, застигнутые Кешкой, нимало не смутились и даже расхохотались над его совершенно обалдевшим видом.

Тяжело вздохнув, Воронцова тряхнула головой, чтобы исчезли мысли о юности, и сосредоточилась на дороге.

Свет фар выхватывал из темени декабрьского вечера стволы сосен, безмолвными стражами стоящих по обе стороны заснеженного тракта.

Давно не бывавшая в лесу, актриса ощутила безотчетный страх. Не приведи господи, оказаться одной в этой чаще. Только бы не сломалась старенькая «Тойота», везущая их неведомо куда, сквозь непроглядные дебри векового сосняка.

И вновь она одернула себя. Для чего трястись от страха перед смертью, если в планах предусмотрена встреча именно с ней, безглазой каргой в черном капюшоне. Но тут уж ничего не поделаешь – первобытный страх, заложенный природой, неискореним и за редким исключением не поддается управлению.

– Приехали, – сообщил водитель, когда они остановились у освещенных ворот какого-то особняка. – С вас двести пятьдесят рублей.

– Двести пятьдесят? – рассеянно переспросила актриса, разглядывая высокое здание пансионата.

– Ну да. Обычно беру двести. Но в темное время, сами понимаете…

– Нет-нет, не беспокойтесь. Я заплачу.

Она порылась в сумочке и протянула ему триста рублей.

– Сдачи не надо, – торопливо предупредила она.

– На амортизацию пойдет, – рассмеялся парень. – Утром привез отдыхающего, по выправке военный, я таких сходу определяю, так он тоже триста заплатил. Говорит, на наших дорогах на одном ремонте можно прогореть.

– Спасибо вам, – сказала Воронцова, выходя из авто. – С Наступающим.

– И вас так же! Все у вас сбудется, вот увидите.

– Почему? – машинально спросила она.

– В «Мечту» приехали. Ни куда-нибудь.

* * *

Татьяна украдкой разглядывала «новенькую».

Худое лицо немолодой аристократки, с высокими скулами и точеным носиком, выражало ту степень отрешенности, когда человек либо очень устал, либо перенес тяжелое горе. При этом макияж был выполнен профессионально, местами с небольшими излишками, но в целом не портил, а только подчеркивал правильность черт и наличие вкуса.

Элегантное пальто с чернобуркой, изящные сапожки на гвоздиках и сумка из дорогой кожи, благоухающая модными духами, наводили на мысль, что бегать по магазинам с авоськами и стоять у плиты, чтобы накормить семью, этой женщине не приходится.

– Ольга Васильевна, вы у нас только до первого января? – поинтересовалась Татьяна, отметив, что других вещей у элегантной дамы, кроме небольшой дорожной сумки и изысканного клатча, не было.

– Да, – коротко ответила Воронцова, не глядя на хозяйку. – А номер, как и обещали, с балконом?

– Да, конечно. Правда, в такой мороз вряд ли захочется проводить время на балконе, но…

– Я привыкла к зарядке на свежем воздухе, – сухо пояснила гостья.

– А-а, тогда понятно. Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату.

– Спасибо.

– Через час у нас ужин. Я накрою здесь.

– Хорошо, – меланхолично отозвалась гостья и посмотрела наверх.

Ей показалось, что за балюстрадой галереи мелькнуло испуганное лицо молодой женщины. Испуг исказил ее черты, превратив лицо в трагическую маску.

Воронцова пожала плечами и пошла следом за Татьяной, стараясь больше не смотреть по сторонам и не впитывать в себя обстановку чужого дома.

Зачем ей эти детали? Эта посторонняя жизнь с ее страхами и проблемами. У нее свой путь и своя цель, ради которой она приехала сюда, в затерянную среди снегов и сосновых лесов глубинку, не обозначенную ни на одной карте мира.

– Располагайтесь удобнее, – мелодичным голосом говорила Татьяна,

плавно обводя рукой небольшую уютную комнату, оформленную в пастельных тонах. – А в восемь часов ждем вас на ужин.

– Спасибо.

Татьяна вошла в холл, но вдруг всплеснула руками и вернулась обратно. Постучав в дверь к Воронцовой, она заглянула в комнату и увидела сценку, которая потом не давала ей покоя, наводя на размышления о людских странностях.

На кровати, в пальто и шапке, с сумкой в руке лежала Воронцова и смотрела в потолок. Ее безжизненное лицо не отражало ни одной эмоции.

Татьяна кашлянула и искусственно бодрым тоном извинилась.

– Извините, ради бога! Памяти совсем нет…

Странная постоялица поднялась и, ничуть не смутившись, спросила:

– Что вы хотели?

– Я забыла спросить, что вы предпочитаете на ужин? Диетическое или от мяса не откажетесь?

– Мне все равно.

– Ну, тогда, как и всем. Тефтели под белым соусом.

Татьяна закрыла за собой дверь и задумчиво потерла переносицу.

Надо рассказать мужу, решила она, отправляясь на кухню.

Ровно в восемь часов спустились молодожены. Они ворковали между собой, не замечая тщательно выполненного убранства стола – главной гордости хозяйки, вложившей в эту красоту все силы и талант. Вскоре появился Балашов, а за ним и Артур.

– Добрый вечер, господа! – непринужденно воскликнул Артур, отодвигая стул. – Меня зовут Артур. А вас, юная леди?

– Настя, – смутилась девушка и переглянулась с мужем.

– Алексей, – исподлобья посмотрев на Артура, представился он.

– А я Сергей Владимирович, – улыбнувшись молодой паре, сказал Балашов.

– Очень приятно, – нежным голосом ответила Настя и покраснела.

– Неужели в наше время такое возможно? – обращаясь к Балашову, театрально удивился Артур.

– Вы о чем? – не понял тот.

– Разве молодые девушки не разучились краснеть?

– Как видите, – серьезно ответил Балашов и, заметив вздувшиеся желваки на лице Алексея, добавил: – Надеюсь, что и молодые люди не разучились отстаивать честь своих дам.

– К сожалению, рыцарский век остался в прошлом, – вздохнул Артур, не сводя глаз с Насти. – Молодежь выбирает пиво, непечатный сленг и унисекс, причем девушки не отстают от парней по крутизне разборок.

– А зачем обобщать? – не выдержал Алексей. – Вы похожи на бабушек у подъезда, ругающих молодежь за мини-юбки. Сами-то, небось, пивко уважаете?

– Алеш! – цыкнула на него Настя, дернув за рукав.

– Вы мне нравитесь, – усмехнулся Артур.

– А вы мне нет, – отрезал Алексей.

– У-у, – насмешливо протянул Артур.

Их рокировку остановил приход Зои.

– Добрый вечер, – смущенно поздоровалась она и села на краешек стула.

– Здравствуйте, – ответил Балашов и отвернулся, чтобы не смущать женщину еще больше.

Артур кивнул, скользнув равнодушным взглядом по ее бледному лицу без намека на пудру и тушь, и вновь уставился на Настю.

– А вот и горячее! – радостно объявила Татьяна, подходя к столу с фарфоровой супницей. – Обещанные тефтели в белом соусе.

– Божественный аромат, – втянув в себя воздух, похвалил Артур.

– И такой же вкус, – поддакнула Татьяна, накладывая в тарелки дымящиеся тефтели.

– А вы с Юрием разве не разделите с нами трапезу? – осведомился Артур.

– Если не возражаете.

– Мы будем только рады, – ответил за всех Балашов.

– Артур, наполните, пожалуйста, бокалы. Сегодня у нас испанская «Малага», – похвастала Татьяна.

– Да вы что? – вытянул лицо Артур. – Комплимент из знойной Испании нашей сибирской глухомани? Не верю.

– Не верите в подлинность вина? – расстроилась Татьяна. – Вообще-то оно куплено в Интернете. Специально для праздника.

– Не будем заранее судить, – заступился за выбор хозяйки Балашов. – Давайте-ка я сам разолью.

Он взял бутылку и внимательно рассмотрел этикетку, затем взболтал напиток и налил немного в свой бокал.

– Обратите внимание – пена в самом центре, – опустив руку с бокалом, заметил он.

– Ой, исчезла, – прокомментировала Настя.

– Отсюда следует… – сказал Балашов и вопросительно посмотрел на Артура.

Тот пожал плечами, выпятив нижнюю губу.

– Что вино настоящее, – закончил фразу Алексей.

– Правильно, – подтвердил Балашов и налил вино в Настин бокал.

– Ну не знаю, – скорчил недовольную физиономию Артур. – Я предпочитаю такие вина как Токайское, Кьянти… А что такое «Малага»…

– Это любимое вино Есенина, – раздался низкий женский голос из глубины холла.

Все повернули головы и увидели стройную женщину в твидовом костюме а-ля шанель. Она прошла к столу и поздоровалась.

Артур вскочил, отодвинул стул. Она села, словно и не заметив его жеста.

– Подумаешь, Есенин, – фыркнул Артур, слегка задетый ее невниманием. – Крестьянский поэт.

– А также Достоевского, – не обращая внимания на его реплику, закончила фразу обладательница чарующего голоса.

– Хочу представить вам еще одну нашу гостью, – сказала Татьяна, довольная рекламой купленного ею вина. – Ольга Васильевна. Прошу любить и жаловать.

– Очень приятно, – высказался Алексей, покрываясь легким румянцем.

Артур перехватил ревнивый взгляд Насти, брошенный на мужа, и криво улыбнулся.

Балашов наполнил бокал Воронцовой. Та лишь кивнула в ответ, приподняв уголки губ. Застолье с ее приходом обрело принужденный, чопорный оттенок. Все молча ели, обмениваясь случайными взглядами.

– А мне вино нравится, – с детской непосредственностью вдруг нарушила молчание Настя. – Вкусное. Правда же, Алеш?

– Угу. Классное вино.

– Ну и слава богу, – выдохнула хозяйка, все еще переживающая за свое Интернет-приобретение.

Входная дверь тяжело открылась, слегка скрипнув. Зоя, скромное присутствие которой никто не замечал, вздрогнула и уронила вилку, отчего раздался звонкий протяжный звук.

В дом вошел Юрий. Замшевые угги и пуховик на нем были в снегу. На испитом бледном лице особо выделялся покрасневший нос.

– Ну и погодка, – сказал он. – Третий раз за день подметаю. Метет и метет.

– Переодевайся и садись за стол, – с натянутой улыбкой приказала Татьяна.

– Зачем? Я и на кухне могу, – проворчал хозяин и неверным шагом

прошел в сторону кухни.

– Извините, – пробормотала Татьяна, вставая, и устремилась следом за мужем.

– Сейчас получит по полной, – ухмыльнулся Артур.

Из кухни раздался сердитый голос Татьяны. Она отчитывала мужа, но слов разобрать было невозможно. Вскоре она вернулась с бутылкой вина.

– Вот, из старых запасов, – ставя бутылку на середину стола, сказала она и постаралась стереть с лица досадливое выражение.

– О! Другое дело! – воскликнул Артур, взяв на себя роль виночерпия. – До боли родное «Каберне».

Он поднес бутылку к бокалу Насти, но Алексей накрыл его ладонью.

– Ей хватит сегодня, – строго произнес он.

– То есть как? – вспыхнула юная жена.

– Увы, – пожал плечами Артур. – Слово мужа – закон.

– А мне, пожалуйста, полный, – не глядя на Артура, попросила Воронцова.

Балашов обратил внимание, что еда на ее тарелке осталась нетронутой. «Странная дама, – подумал он. – Ведь опьянеет, как пить дать».

– Желание дамы тоже закон, – с завуалированной издевкой произнес Артур, наполняя бокал Воронцовой.

* * *

Сыграв с Артуром партию в шахматы, Балашов поднялся к себе.

Проходя мимо комнаты молодоженов, он стал невольным свидетелем их ссоры.

– По какому праву ты командуешь? – плачущим голосом вопрошала Настя.

– По праву мужа, – сдержанно отвечал Алексей.

– Мы что, при царе Горохе живем? По праву мужа, видите ли!

– Во все времена муж – глава семьи. Ты не знала?

– Надо же! Глава он. Сначала деньги научись зарабатывать, а потом командуй.

– Вот, значит, как? К деньгам все свела? А не ты ли на свадьбе у подруги вещала: «Только любовь правит миром. Ни за какие деньги не купишь любовь»? Врала, значит?

– Ничего я не врала. Просто… Просто…

Раздалось горькое рыдание, заглушаемое, очевидно, подушкой.

Покачав головой, Балашов вошел в свою комнату.

Он долго не включал свет, любуясь волшебной картиной за окном.

Там, на темно-фиолетовом фоне декабрьского вечера медленно кружились мохнатые снежинки, а за их тонкой кисеей проступали стройные стволы сосен-исполинов.

Воображение унесло Балашова в далекое детство. Вот он, тринадцатилетний пацан, идет с матерью по Синему бору. Солнце, пробиваясь сквозь густые ветви, ложится причудливым узором на изумрудный мох. Его бархатный ковер делает шаги неслышными, мягко пружинит и отдается в душе чем-то ласковым и теплым.

Мать уже набрала полную корзинку боровиков, крепких, ладных, с шоколадно-коричневыми шляпками, и зовет сына домой. А ему не хочется покидать это царство, где так хорошо и свободно душе. Он просит ее чуточку подождать, зовет к озеру, предлагает искупаться.

– Ну что ты, Сережа. Какое мне купание? Да и устала я. В другой раз сходим. А ты лучше с друзьями сбегай, зачем тебе я?

Он молчит, стесняясь сказать, что давно мечтал именно с ней побывать на Песчаном озере. Чтобы от его красоты посветлело материнское лицо, разгладились морщинки. Чтобы сошли с хрупких плеч заботы и ставшая привычной усталость.

О, сколько невысказанных при жизни признаний прошептали его губы у могилы матери! Сердце до сих пор не смирилось с ее ранним, несправедливым уходом.

«Мама! – тихо произнес Балашов. – Завтра я приду на твою могилку, и мы поговорим».

Подумав о предстоящем дне, Балашов разволновался. Завтра он увидит ту, которой целиком принадлежало его юное сердце. Ох, и помучила она его!

Красивая девочка с каштановыми волосами, лучшая в классе, да что там в классе! Во всем поселке не было другой такой колдуньи с глазами цвета меда, тоненькой и гибкой, пахнущей луговыми цветами.

«Эх, Марина, Марина! И что толкнуло тебя выйти за этого Витька? Нахрапистого недалекого „качка“ с деньгами отца-кооператора. Разве его подарки значили для тебя больше моих букетов сирени? Неужели деньги стали для тебя путеводной звездой и мерилом счастья? А как же любовь? Нет, не верю. Существует причина, о которой я не догадываюсь».

И вновь перед глазами встала сценка из прошлого.

Он с другом Петькой ловит рыбу на Песчаном. На берегу появляется Витек, за его спиной маячат двое дружков, готовых стелиться ради подачек своего властелина.

– Э! Мелочь! А ну, брысь с нашего места! – кричит Витек и сплевывает сквозь зубы.

– Никуда мы не уйдем, – отвечает он, чувствуя, как холодеет в животе.

– Мы здесь с пяти утра, – пытается разойтись «по-хорошему» Петька.

– Да хоть с прошлого года. Мне плевать. Кыш отсюда!

– Не уйдем, – упрямо отвечает Сергей.

Витек кивком приказывает вассалам применить силу. Те хватают зашиворот незадачливых рыбаков и пинками прогоняют с берега.

Всю дорогу до дома Петька размазывает по лицу слезы, а он, стиснув зубы, клянется себе, что когда-нибудь отомстит.

Но клятву так и не сдержал. Видно мало ему досталось тогда на берегу, он еще и невесту отдал этому мерзавцу. А сейчас, спустя много лет, вынужден признать полное свое поражение.

От выпитого вина и воспоминаний стало жарко. Балашов открыл балконную дверь и вышел на мороз. Вдохнув чистого холодного воздуха, почувствовал облегчение.

Нет, не все сказано в этой драматической истории. И пусть молодость не вернешь и ошибок не исправишь, судьбу можно повернуть в другое русло. Они с Мариной еще не старые. Зато много испытали и обрели драгоценный опыт. И если чувства еще живы…

Где-то внизу раздался не то стон, не то тяжкий вздох. «Что за чертовщина? – удивился Балашов. – Я тут со своими переживаниями потихоньку схожу с ума? Мне уже лешие мерещатся?»

Но что-то толкнуло его подойти к перилам и посмотреть вниз.

Фруктовый сад мирно спал под снежным одеялом, на которое отбрасывало желтую тень освещенное окно первого этажа.

«Кто это бодрствует в такое время?» – заинтересовался Балашов.

Нагнувшись ниже, он увидел такой же балкон, в центре которого стояло плетеное кресло-качалка. В нем кто-то сидел, откинувшись на спинку. Приглядевшись, Балашов узнал Воронцову.

«Похоже, я не один сумасшедший в этом доме. Нашлась еще одна экстремалка, – усмехнулся он. – Ладно, пойду умоюсь».

Вернувшись из ванной, Балашов переоделся в пижаму и лег в кровать с намерением почитать перед сном. Но чтение не шло.

Слишком много впечатлений было за этот длинный день.

Он долго ворочался с боку на бок, пока не оставил затею уснуть. Накинув на плечи спортивную куртку, вновь вышел на балкон.

Желтый квадрат внизу по-прежнему лежал на свежем снегу.

Перегнувшись через перила, Балашов посмотрел на нижний балкон. Его вдруг пронзило холодом. Но не от морозного воздуха, а от ужаса. Ему показалось, что женская фигура в кресле за этот час не изменила позу.

Надо было что-то делать. Накинув пуховик и переодевшись в сапоги, Балашов спустился в холл. Там стояла сонная тишина.

Решив никого не будить, он не без труда открыл сложные замки и выскочил во двор. Быстро сориентировавшись, побежал влево, по идущей вдоль дома дорожке. Калитка в сад была заперта на ключ. Пришлось подставить пластиковую бочку и с ее помощью перелезть через высокую ограду.

Утонув в сугробе почти по пояс, Балашов стал медленно продвигаться к балкону Воронцовой. Преодолев расстояние в десять метров, он оказался возле цели. Но балкон, благодаря цокольному этажу, находился слишком высоко. Взобраться на него без лестницы не представлялось возможным.

Балашов выругался и решил обогнуть дом с другой стороны, авось там найдется какое-нибудь подручное средство. И оно нашлось. Такая же бочка под водосточной трубой. Кое-как выдернув ее из снежного плена и вернувшись обратно, Балашов сумел одолеть препятствие.

Чтобы не напугать женщину, он тихо произнес ее имя:

– Ольга Васильевна!

Выждав пару секунд, вновь позвал, но значительно громче:

– Ольга Васильевна, вы слышите меня?

Его сердце бешено колотилось, но мозг работал с привычной ясностью и хладнокровием. Подойдя к Воронцовой вплотную, Балашов склонился над ней и понял, что она крепко спит.

– Понятно, – произнес он вслух. – За ужином перебрала, решила совершить моцион и уснула. Придется будить, иначе – «кранты».

Он потрепал спящую за плечо, но ничего не добился. На лице женщины не дрогнул ни один мускул. Тревога росла в Балашове как снежный ком. Уже без всяких церемоний он подхватил ее на руки, внес в комнату и опустил на кровать. Нечаянно коснувшись ее ледяной ладони, он замер от страшной догадки. Она умирала!

Сорвав с себя пуховик, он накрыл им несчастную и ринулся к двери. Она была закрыта изнутри, а ключ, слава богу, торчал в скважине.

Спустя несколько секунд Балашов стучал в спальню хозяев.

– Кто там? – послышался испуганный голос Татьяны.

– Откройте! Нужна медицинская помощь!

Щурясь от света, Татьяна слушала сбивчивые объяснения Балашова.

– Никакая скорая к нам не поедет, – категорически заявила хозяйка. – Праздник. Далеко. И дорогу замело. Давайте сами попробуем откачать. В термосе у меня горячий чай…

– Нужен тонометр…

– Есть. Сейчас принесу.

– И возможно, понадобиться сосудорасширяющая инъекция…

– Тоже есть. Мужу иногда ставлю…

– Хорошо. А пуховая шаль, одеяло или…

– Найдется. Я побежала, а вы пока к ней. Если уж совсем плохо, будем звонить в скорую.

* * *

Ей мешал свет. Ослепительный, настырный, он проникал сквозь ресницы и не давал досмотреть сон. Прекрасный, потрясающий сон!

Неужели это она, юная богиня в прозрачной тунике, шагает загорелыми ногами по белому песку, а пенистая волна ласково ударяет по ее ступням и застенчиво отступает, чтобы набрать сил и вновь ударить нежной, теплой лапой… Боже, как хорошо! Нет, пожалуй, слишком тепло. Уфф! Жарко! И этот свет! Нет, это невыносимо!

Воронцова подняла веки и непонимающе повела глазами. Где она? Что это за комната? И этот жуткий свет… Ах, вот он откуда!

Над изголовьем горело бра. И, должно быть, горело давно. От накалившегося стекла шел сильный жар, да и яркий свет лампочек добавлял дискомфорта.

Но что это? Почему она не может пошевелиться? Ее тело словно куколка, спеленатая в коконе. Что за чушь?!

– Проснулись? Как вы себя чувствуете? – раздался мужской голос.

Повернув голову вправо, она увидела сидящего на стуле Балашова.

– Что со мной?

– Вы едва не замерзли. Уснули на балконе. Как вы себя чувствуете?

Она не ответила. Высвободив руки из-под двух одеял и пухового платка, внимательно осмотрела их, затем ощупала узкими длинными пальцами щеки и лоб.

– Я ничего не отморозила? – осипшим голосом спросила актриса.

– Кажется, ничего. Мы с Татьяной провели ряд спасательных и профилактических действий.

– Хм. Прям, местное МЧС.

– Если шутите, значит, все в порядке. Я пойду к себе.

– Постойте!

Скинув резким движением одеяла, Воронцова села и сурово посмотрела на своего спасителя.

– Зачем вы лезете, куда вас не просят?

– Оригинальный способ выразить благодарность, – усмехнулся Балашов.

– За что мне вас благодарить? За то, что продлили агонию? Вам приходилось видеть раненого зверя?

– Это аллегория?

– А вы умнее, чем я думала.

– Рад за вас. Я все-таки пойду. Не сомкнул глаз, знаете ли.

– Простите, если обидела.

Она уронила голову на грудь, опустила плечи, сцепила руки и застыла. Словно вновь окунулась в тяжелый, беспробудный сон.

Балашов, уже шагнувший к двери, остановился, с жалостью посмотрел на женщину, деликатно кашлянул.

– Ольга Васильевна, вам принести чаю?

– А?

Она подняла глаза, и его сердце дрогнуло. Боль, опустошение, усталость и что-то еще, быть может, невозможность существовать сквозили в ее взгляде.

– Лучше идите к себе. Не надо меня опекать. Не маленькая, сама справлюсь.

– Если все же что-то понадобится, обращайтесь.

– Спасибо.

Выйдя от Воронцовой, Балашов поднялся на второй этаж и столкнулся с Артуром, который возвращался из туалета.

– Не спится? – обронил сосед, пряча ухмылку.

Балашову не понравился его игривый тон. Ограничившись кивком, он скрылся за своей дверью.

«Щенок! – выругался Балашов, раздеваясь. – Наверняка подумал, что… А! Плевать! Пусть только вякнет. Церемониться не стану».

Он долго не мог уснуть – вспоминал события уходящей ночи.

Да, если бы не укол, вряд ли они с Татьяной вернули к жизни эту странную женщину. «Раненый зверь». Хм. Раненых он повидал, и немало. А зверь… Животное знает, что ему никто и ничто не поможет, оттого в глазах безысходная тоска. Пристрелить – единственный гуманный выход.

Покончить с жизнью, чтобы не испытывать боль. Именно эта цель была поставлена, а он помешал. Вторгся в чужую судьбу, взял на себя роль ее вершителя. Впрочем, так поступил бы любой здравомыслящий человек.

А она разве не здравомыслящий человек? Если да, значит, заранее все продумала. И приехала сюда неспроста.

Что толкнуло эту красивую и умную женщину на самый крайний, отчаянный шаг? Неизлечимая болезнь? Чье-то предательство?

Ну и публика собралась под крышей пансионата «Мечта»! Разношерстная и по возрасту, и по менталитету. Задача у всех, на первый взгляд, одинакова – отдохнуть в праздники, обрести покой…

Но одни ищут душевный покой, другие – семейный, а третьи – вечный.

Надо бы поговорить с ней, убедить, что жизнь в любом случае лучше небытия, что рано или поздно мы придем к черте, за которой уже не будет этой звездной ночи, падающего снега…

Однако занесло вас, Сергей Владимирович. Не много ли берете на себя? И доводы у вас какие-то книжные. Разве можно с их помощью переубедить человека, который уже предпринял попытку уйти навсегда? У него-то доводы покрепче будут, посолиднее.

Ладно, хватит рассуждать о постороннем. Ему бы самому как-то определиться в этой жизни. А то болтается как цветок в проруби.

И вообще. Настроил планов на новый день, а сам ни секунды еще не спал. С какой головой он пойдет на встречу с Мариной?

Мысль о ней вновь взбудоражила, растормошила душу.

Уснул он только в шесть часов, измученный мыслями и бесчисленными попытками заснуть.

А в восемь часов началась суматоха.

Кто-то громко барабанил в дверь.

Юрий – помятый, с всклокоченными волосами, в трусах-боксерах и майке, – пошел открывать.

– Стойте! Не открывайте дверь! – закричали сверху.

Оторопевший хозяин воздел припухшие глаза и увидел насмерть перепуганную Зою.

– В чем дело? – хрипло спросил он.

С белым лицом и обезумевшими глазами, она держалась за перила и задыхалась от страха.

– Это он! Я знаю.

– Кто?

– Мой муж! Он нашел меня. Господи, что мне делать?!

Юрий неловко топтался на месте, не зная, как реагировать на подобный инцидент, а в дверь непрерывно стучали.

– Ну дак я, может, открою? – неуверенно сказал он и пошел к двери.

– Нет!

Наверху раздался стук падающего тела. Вконец растерявшийся хозяин нервно позвал жену:

– Таня! Сколько можно спать? Иди на помощь!

Из спальни вышла заспанная Татьяна и, кутаясь в халат, уставилась на мужа.

– Ты чего разорался? – зашипела она. – Людей перепугаешь, пьяница несчастный. Кто-то стучит! Оглох, что ли?

– Там, кажется, обморок, – кивая наверх, невпопад сообщил муж.

– Что ты несешь? «Белочку» схватил? Открывай, говорю!

– У вас нашатырь есть? – послышалось с галереи.

Супруги посмотрели вверх. Сквозь перила галереи было видно Артура. Наклонившись вперед, он махал над кем-то руками.

В дверь забарабанили с новой силой.

Тихо матерясь, Юрий пошел открывать, а Татьяна побежала наверх.

– Что тут произошло? – спросила она у Артура, машущего руками над Зоей.

– По-моему, обморок.

– Господи! Что за ночь-то сегодня! Я сейчас! – воскликнула хозяйка и поспешила вниз.

– Вы чего тут, перепились, что ли? – возмущался долговязый юноша, входя в холл.

– Ой, сынуля приехал! – обрадовано всплеснула руками Татьяна. – Как хоть добрался? Дорогу-то замело.

– Меня походу самого ща замело бы. Чо не открывали?

– Ой, потом! У нас обморок! – отмахнулась Татьяна и скрылась на кухне.

– С постоялицей что-то неладное. Мужа своего боится, – пояснил Юрий, закрывая входную дверь.

– С постоялицей? – брезгливо скривился сын. – Все-таки пансионат открыли? И чо? Много у вас постояльцев? Да еще с обмороком. Ха! Ну, предки, вы даете.

– Ты, Сергей, не очень тут, – проворчал Юрий. – Иди на кухню, мать покормит.

– Можно я как-нить сам определюсь, куда мне идти? Вроде не в чужой дом прикатил.

Покачав головой, Юрий ушел на кухню. Оттуда выбежала Татьяна и зачастила по ступенькам на второй этаж.

– Дурдом, – провожая мать удивленным взглядом, прокомментировал Сергей.

Он смотрел, как она хлопотала над кем-то, распростертым на полу. Рядом крутился какой-то тип в махровом халате. Вскоре тип подхватил на руки вялое женское тело и скрылся за дверью одной из комнат.

Пожав плечами, Сергей снял пуховик, медленно прошел к камину и упал в кресло. Дорога вымотала его, и вскоре он спал, вытянув длинные ноги в модных сапогах.

* * *

– Мне нужна отдельная комната, – заявила Настя после завтрака.

– Да где же я ее возьму? – изумилась Татьяна, составляя чашки в посудомоечную машину.

– Где хотите, – капризно, с плачущими нотками сказала девушка.

– Вот те раз! Такая очаровательная пара…

– Никакой пары не будет. После праздника мы разводимся! – со слезами выкрикнула Настя и зарыдала, уткнувшись в ладони.

– Настенька, девочка моя, – всполошилась Татьяна, обнимая ее за плечи. – Успокойся, пожалуйста. Ну, поссорились. С кем не бывает? Милые ругаются, только тешатся…

– Никакой он не милый! Дракула и то милее его. Пусть один живет, раз такой… Такой… —

– Тшш! Тише, тише, детка! Мы так всех гостей перепугаем, – успокаивала Татьяна, похлопывая девушку по спине. – Пойдем, на кушетку сядем. Вот так. Давай, я тебе водички дам…

– Не надо мне никакой водички! Мне комната нужна. Не хочу его видеть, как вы не понимаете?

– Все я понимаю. Я сама через это прошла. Да что там прошла! До сих пор ругаемся, будто дети. Ох, Настюш, такая у нас женская доля – терпеть мужской произвол. Никуда от этого не денешься.

– Не буду я его терпеть!

– Ну, хорошо. Есть у нас кладовка под лестницей. Я вынесу вещи в сарай, вымою пол, поставлю раскладушку. Через час можешь въезжать.

– Ладно, – всхлипнув, улыбнулась Настя.

– Ну вот и хорошо. А потом, дай бог, помиритесь.

– Ну уж нет! Пусть без меня живет, раз не нравлюсь. А подчиняться не стану. Я ему не рабыня. Тоже мне, падишах нашелся.

Отвернувшись, чтобы скрыть улыбку, Татьяна бросила взгляд на кухонный стол и всплеснула руками:

– Батюшки, про тесто забыла! Через край полезло!

Она подбежала к кастрюле с тестом и подняла крышку, к которой прилипло поднявшееся тесто.

– Давайте я вам помогу, – предложила Настя.

– Ой, спасибо, моя хорошая! Вовремя ты предложила помощь! – обрадовалась Татьяна. – Я пока тесто разомну, а ты яблоки помой и нарежь.

– Как нарезать, дольками?

– Угу. Потоньше. Яблочный пирог к обеду испеку.

– Ура. Мой самый любимый.

– Вот и прекрасно. Дуршлаг на крючке висит, а яблоки в тазике. Вон там, видишь?

– Угу. Я фартук только надену.

На кухню вошел Сергей и уставился на Настю.

– Привет, – сказал он, разглядывая ее с ног до макушки.

– Привет, – ответила она, завязывая тесемки фартука.

– Знакомься, Настя. Мой сын Сережа, – сказала Татьяна, выкладывая тесто на разделочную доску.

– Очень приятно, – улыбнулась Настя.

– А уж как мне приятно… – ответил юноша, снисходительно взирая на нее с высоты своего роста.

– Ты, сын, ведь не завтракал. Проспал все на свете. Возьми в холодильнике салат, а на столе…

– Хорош, мам! Я разберусь. Насчет пожрать меня учить не надо. В этом деле академиев не кончают. Так ведь, Настюха?

– Хм, грамотный едок, – подколола его девушка.

– Ага. А ты чо, в поварята нанялась?

– Сережа! – с укором воскликнула мать.