Телефон как рыбка трепыхался на самом краю стеклянного озера стола, когда на последнем сигнале его подхватил ловкая ручка Ирмы. Голос Саныча звучал на удивление без помех:

– Мантра для настроя:

Океаны ломают сушу,

Ураганы сбивают небо,

Исчезают земные царства,

А любовь остается жить.

– Что нового, Саныч?

– Узнал намедни: Америку открыл украинец Колумбенко.

– Поняла, шутите, значит, у вас всё хорошо.

– Делюсь опытом: отличить живых от иных очень просто – они шутят…

– Звоните чаще, Саныч. Нелли звоните!

Саныч – владелец частной урологической клиники и сосед, живёт надо мной, на втором этаже. Ирма его секретарь, адвокат, личный психолог, ещё и санитарка, кормящая, хочется написать мама, но нет. Она заботится только о том, чтобы Саныч был сыт на работе. Тоже соседка, но с пятого. А я – любопытная Варвара, которой как известно… Ну, ей-же-ей, театр маленькой больнички стал частью моей жизни.

О Саныче коротко сказать невозможно. Он – главная фигура всё-таки.

Рыжий, красно-рыжий, белокожий, веснушчатый. Упрямый жёсткий хохол как раз посередине головы – задорный петушиный гребень. Рыжим Удодом называет его жена в дни немилости. Обидно, если знаешь, Удод – исковерканный урод. Если понаблюдать его в движении – до удивления напоминает всем знакомого красного фараона. Такая фигура нуждается в окружении: упомянем жену, амфорообразную Алевтину, тоже врача, но гинеколога, и собачку таксу, отзывающуюся на имя Дружок.

Утром Саныч всегда не в духе. Сегодня особенно. В кабинете крутится как в лабиринте. Вчерашнее посещение налоговой инспекции, точнее впечатляющая сумма, отнятая в пользу государства, сорвала его с катушек. На компьютерной схеме он ежедневно оснащал современным оборудованием клинику-мечту. Мечта накрылась медным тазом.

Ирма маленького роста худенькая женщина. Армянка. Знаете, с таким характерным упрямым чётко вылепленным носом, будто он принимает основную нагрузку её под завязку наполненных хлопотами будней, ну и темной кудрявой головой, до смешного похожую на разорённое птичье гнездо.

– Ирма, ты мои халаты продаешь? Или себе на память берёшь, фетишистка?

– Вы вечером в невменяемости засунули их в стерильный бокс. Вспомните! Так вы обещали расправиться со мной и новой медсестрой Нелли, а потом отправили в долгое путешествие в ж....

– Неужели я мог в присутствии Нелли, этого сокровища, так выразиться?!

– Вы, видимо, вообразили себя Бэтманом и носились по клинике в поисках мирового зла. Двадцать самолётов, сражённых шваброй, лежат в ящике рядом со столом.

Саныч с интересом глядит на потолок, где раскачивается его гордость и услада для глаз – модели самолётов, и почти физически чувствует, как срывались они с высоты и, покалечившись, рассыпались на гулком кафельном полу. Ему жалко до слёз погубленных самолётиков, но он сдерживается.

– И Нелли все это видела?

– Хуже того… она поделилась со мной секретом.

– Каким!

– Саныч, я же сказала "секретом".

– Да знаю – Старый Дятел позвал её на большую зарплату. А мы его перехитрим, перекупим… Ирма, поговори с ней, ну, как только ты умеешь. Пойми, это лучший специалист нашего профиля в городе. Пришлось вывернуться наизнанку, чтобы её заполучить. И, что совсем нехорошо, я кажется попался на крючок этой барышни. Всю ночь мы с ней оперировали и говорили, и смеялись во сне.

– Саныч, вы назначили троих с сайта, они уже здесь.

– Пока не придёт Нелли, никого принимать не буду. Мне она нужна для вдохновения.

– А что мне сказать пациентам!?

– Да так и скажи: всем ждать, пока придёт зазноба доктора.

Саныч включил экран и приник к снимкам. Ирма вспомнила перечень ближайших дел, слегка приуныла и начала с самого сложного, с переговоров.

Мягкий вкрадчивый голос, судя по абсолютному вниманию пациентов, и на этот раз обеспечил доктору его каприз.

Песня!

Пришла Нелли. В этом случае можно сказать явилась. Открывшаяся дверь стала на миг сценой. Героиня, как и подобает женскому существу в расцвете лет, была свежа и хороша. Копна пышных волос, усыпанных мельчайшими сверкающими капельками воды, как некое таинство свело все взгляды в один фокус.

Саныч в этот самый момент вышел в коридор со снимками.

В не застёгнутом халате с развевающимися полами он остановился перед девушкой и молча смотрел на игру света в волосах. Стоял и смотрел – большой рыжий ребенок.

"Песня!"– выкрикнул Саныч в лицо Нелли, расслабленно глуповато улыбаясь. Она, слегка отодвинув его, тихо поздоровалась и прошла в кабинет.

– Климов! – приглашающе загребая рукой со снимком, Саныч обратился к пациенту с абсолютно голым черепом благородной лепки, – Вы мне напоминаете любимого киноактера Юла Бриннера, видимо поэтому я так долго с вами вожусь, – бормотал он скороговоркой, ничуть не заботясь, слышит ли его пациент. – Со мной, пожалуйста!

Будни.

Началось обычное утро в маленькой клинике, где Саныч был богом для мужчин, застигнутых недугом самой уязвимой и нужной части тела. Он видел, казалось, насквозь любой детородный орган – "мальчика", как он его обычно называл. Диагнозы Саныча были точны, лечение эффективным. Его визитку бережно хранили в потайном отделе бумажника вместе с телефоном скорой технической помощи.

Существенная закавыка портила благостную картину: отношения с пациентами не всегда вписывались в стандартные рамки, впрочем, с коллегами – тоже. Вечер того же дня сопровождался повышенным звуковым фоном. Ещё томились двое мужчин, перечитавших все полезные советы, как из кабинета стали доносится громкие спорящие голоса.

– Скажите им: у доктора истощился запас энергии, всё! Баста – батарейка разрядилась.

– Вы им назначили визит ещё в среду…

– Ирма, вспомните, за что я плачу вам "дукаты".

– Даже за них не хочу работать у доктора, не уважающего своих пациентов, надоело. Уйду от вас!

– Ирма, шшштобы я больше не слышал угроз – вы мне нужны как моя рука, нет, две руки. Без вас я подамся не в ту сторону, завязну в тине жизни, пропаду.

А мне, как никогда, хочется жить (он взял её за руки), Нелли любить хочется… не можете вы меня бросить в такой момент. – Жалко тебе их? Сделай мне большую чашку морковного сока. Выпью – приму! Кстати, в прошлый раз я потратил час на Воронова, убеждая его выполнять схему приёма лекарств неукоснительно. За это я не взял с него ни копейки. Знаешь, почему он здесь?! Он плевал на мою схему – и теперь танцует от боли. Иди, утешь его, скажи, что это твоими слезами он будет ночью спать как младенец.

Через минуту в служебке миксер извлекал полезные вещества Санычу, а из кабинета доктора доносились неконтролируемые, а потому смешные какие-то детские взвизгивания.

– А я вам говорю, препарат поддельный! Не было случая, чтобы он не помог в такой ситуации. Ищите другого поставщика! Не ваш взгляд ловит больной, а вы его трусливо прячете. Ирина Владимировна, мне хочется физической расправы над мерзавцами… Вынудите – приду к вам…

– Ирма, где там Воронов? Давай его сюда! Что?! Какой сок?! Пей сама. Нелли – в перевязочную, если освободилась.

Час прошёл в тишине, прерываемой лишь редкими звуками.

Знакомство.

Об окончании рабочего дня возвестил звонок у входа. Алевтина, как всегда, что-то напевая, не раздеваясь, направилась в кабинет мужа. Дружок, привычно сунув нос в маленькую знакомую ручку Ирмы, получил ожидаемую косточку.

Доктор вырвался из перевязочной точно им выстрелили.

– Стоп-стоп-стоп! Мой рабочий день еще не окончен!

– Как же так, Саныч, ты обещал сегодня погулять с нами…

– Аля, обещая, я совсем забыл о своей новой медсестре: мало того, что она молодая, красивая и кажется не дура, так ещё и понимает меня с полуслова. Мы должны обсудить с ней завтрашний день. Гуляйте без меня и ужинайте тоже.

В это время из перевязочной вышли пациент и Нелли, оживленно обмениваясь улыбками.

– Вот она, Песня! Саныч крепко взял за руку Нелли и, преодолевая её сопротивление, подвел к жене.

– Моя жена – Алевтина. Эта чудо-женщина не воспринимает меня всерьёз, поэтому никогда не ревнует. Алевтина, не ответив на улыбку Нелли, демонстративно отвернулась и вышла.

…Тихо жужжит пылесос. Это время полностью принадлежит Ирме. Всегда.

Но не сегодня. Саныч и Нелли засели в кабинете доктора и в полном согласии определились со всеми неотложными делами на завтра. Саныч крутится на стуле – он доволен помощницей. Такой толковой он ещё не встречал.

– Я свободна, Александр Александрович?

– Нет. Именно теперь мы обсудим самое главное. Точнее я буду говорить, а Вы, если захотите, послушайте. И впредь называйте меня Саныч. Отчество – вроде рудиментарного хвоста. Не люблю!

Начну издалека. Слишком раннее знакомство со сказкой «Петушок – золотой гребешок", где петушок всякий раз оказывался жертвой своего любопытства, а братья спасали его, повлияло на всю оставшуюся жизнь. Лиса, у которой отбирали петушка, сделалась для меня чрезвычайно привлекательной. Мне захотелось побыть с ней, так упорно меня домогающейся. Повзрослел. Лиса – тут как тут.

Спасать балбеса некому. Мечта осуществилась – тут и сказочке конец.

Но мне неймется, теперь я хочу поспорить с судьбой и сам себя… спасти.

– Заприметил я Вас давно – помните конкурс на лучшую операционную медсестру. Мне пришлось быть в составе жюри. Вы работали с …

– Дятлом.

– Почему Вы на меня ТАК смотрели?

– Чтобы понравиться.

– Но я не подхожу Вам. По возрасту. Профессиональному статусу. По росту. Внешней привлекательности… Так зачем?

– А просто так! Видите, пригодилось. Теперь Вы переманили меня, предложили зарплату, какую никто из сестёр не получает.

– Но что же получается: Вы меня использовали?

– Выходит.

– Мне нравится Ваша откровенность. Сегодня ночью пообещал себе, что скажу Вам о своих чувствах. Иначе они унесут меня куда-нибудь. Может быть они исчезнут, если я их выскажу. Не знаю – хорошо это или плохо.

Ещё совсем недавно текла налаженная жизнь: дома Алевтина, здесь Ирма и неиссякающий поток пациентов. Ваше появление всё изменило до неузнаваемости. Хотите знать, что творится в моей голове? Там крутится карусель из Вашего имени. Разрастающаяся туча чувств клубится надо мной. Невозможно спать, есть, нормально работать.

Ничего не говорите в ответ, Нелли! Боюсь услышать неугодное. Просто дайте мне побыть рядом с Вами. Хочу жить рядом с Вами. Не бойтесь, такие признания Вам не придётся выслушивать ежедневно. Наберитесь терпения понять.

Смотрите на Ирму – она вначале еле переносила меня. А потом полюбила.

И как же хорошо сделала. Сколько мы вместе работаем? Двенадцать лет, Нелли. Эта дивная женщина знает, какое счастье для меня встретить Вас. Вот теперь Вы свободны. До завтра, Нелли!

Домой Нелли летела – у неё теперь хорошая работа, и, может быть, она станет женой доктора. У Саныча с Алевтиной нет детей. Неважно, что у него трудный характер – все они – не сахар. Важно, что руки не распускает, значит его не надо бояться. Главное, чтобы ребенок никогда не видел насилия над мамой. Всё еще жив страх от мужниных побоев и всё ещё плачешь во сне. Она окружит его заботой и лаской как Женечку. За всё надо платить. И заплатим! Весело пообещала она себе.

Ты лети с дороги птица.

Ирма заканчивала уборку. Мысли её скакали как кузнечики на солнечном лугу. Какое счастье для Саныча эта Нелли! Наконец-то Алевтина, может быть, умолкнет. Сколько лет изводила Саныча подозрениями насчёт нашей с ним любовной связи. Печень мне испортила – воз таблеток от стресса пришлось выпить. Эта дылда не знает, каким дорогим может быть собственный муж.

На большом диване в гостиной Алевтины разбросаны альбомы с фотографиями. Это очередной набег после сегодняшнего шоу с представлением медсестры.

"Моя жена не воспринимает меня всерьез?!" – копировала она мысленно интонацию Саныча и мурлыкала свою любимую:

Ты лети с дороги птица,

Зверь с дороги уходи,

Видишь: облако клубится,

Кони мчатся впереди.

Ты, значит, мстишь мне, Рыжий Удод. За флирт ради тёпленького места, ради семьи. Три дня на базе отдыха. Не молиться же ездила. А как прикажете мосты с благодержателями наводить?

Ну да – «не воспринимаю», шут гороховый! Но и первой встречной, вылупившейся гадючке не отдам то, что своими руками выпестовала. Шелудивого пса за двадцать лет превратить в породистого кобеля это вам не фунт изюма скушать. Квартира в Петербурге, дача на озере, эта больничка – нажиты не за один день. Держись, Саныч, и ты, девочка, поберегись. Голос её окреп, мелодия обрела слова:

Эх, за Волгой и за Доном,

Мчался степью золотой,

Загорелый, запыленный,

Пулемётчик молодой.

Алевтина пошла в наступление. Любви Саныч захотел? Не слишком размечтался? Для начала уничтожим все фото бонвивана. Фата. И жуира!

Но не на виду, без демонстрации. Приготовим изысканный ужин с вином и объявим празднование дня рожденья супруги в Сингапуре!

Звонок в дверь прервал разработку сценарного плана, – вошла Ирма с блюдом ароматного печенья. Надев приветливое выражение (Алевтина обожала стряпню Ирмы), она слишком горячо поблагодарила и вернула пустое блюдо, всем видом выразив занятость. Зоркий взгляд дарительницы подметил изъятые и набросанные горкой фото.

«Неспокойное время наступает у шефа», – с сочувствием отметила добрая Ирма.

Скандал.

Как в воду смотрела. Около полуночи дочь Ирмы, возвращаясь из кино, встретилась на лестнице с кое-как одетым и очень сердитым Санычем. Он ходил и вслух считал ступени по-немецки. Через полчаса соседи услышали гневно выразительный речитатив Алевтины:

– Голым выпущу. Посмотрю тогда на ваш дуэт. Это будет песнЯ!!!

– Алевтина, облейся водой. Иначе – принудительный душ!

– Не рви гланды, доктор, – заживают долго.

– Женщина Алевтина, накличешь беду словониями. Не видать тебе места на еврейском кладбище.

Поющая взвинтила голос до предела своего диапазона:

– Голова-из-пакли, решай: девушка или деньги?! Чемоданы на пороге!

Соседи немедленно выразили солидарность с доктором испытанным способом – ножом по батарее. Всё стихло.

У Ирмы на дисплее высветился номер Саныча. Он говорил сдавленным голосом, сильно заикаясь:

– Мне надо переночевать … Ирма, нужны ключи и код от больнички. Их бин больной, пойду сам себя лечить.

Точка невозврата.

Саныч провел ночь в больнице. Алевтина прикончила все фотографии Рыжего Удода.

Явившись, как обычно, на работу к восьми, Ирма была приятно удивлена запахом свежесваренного кофе. Саныч с Нелли тихо разговаривали за закрытой дверью. Но витало в воздухе настолько необычное, что Ирма, наплевав на приличия, тихо прилипла к двери, пытаясь стать одним большим ухом.

И едва успела отскочить, когда вылетел взъерошенный Саныч.

– Ирма?! Подслушиваешь? Правильно! Тебя это тоже касается, заходи!

Он внес маленькую опешившую сотрудницу и посадил на стол.

– Совещание считаю открытым. Буду краток, как никогда.

Облюбовавший меня хаос вынудил поменять тактику проживания. Стыдно воевать с женщинами, когда для спасения людей нужны опытные хирурги. То, что я скажу, очень большой секрет, но я вам полностью доверяю. Можете, Ирма, занять свое место на стуле. Два месяца меня не будет, я еду на войну, оперировать, в госпиталь на Украине.

Ирма вытянулась на стуле, на лице застыл маленький ужас. Множество слов теснились в горле, образовав плотину, через которую не смогло бы прорваться даже местоимение. Саныч по-отечески опустил ей на плечо веснушчатую руку. Ирма слегка обмякла и поникла.

– Для всех – я в отпуске. Вы будете получать вашу обычную зарплату и хранить тайну. Закончите все назначенные процедуры, сдадите отчёт. На самолётах не должно быть ни одной пылинки! – Ирма – с Вас, если вернусь, за всё спрошу. Ну, а не вернусь, есть судья и построже. Алевтине на все вопросы один ответ – в отпуске. В сейфе телефон человека, которым можете воспользоваться только в крайнем случае.

…Вначале звонки поступали каждый день. Потом реже и реже. Саныч всё шутил и смешил Ирму и Нелли. За неделю до окончания срока по контракту, его телефон замолк. Тогда же позвонил человек с оставленного номера и сообщил, что Саныч попал под обстрел. Ранен.

Ирма побледнела, сцепила сильно дрожащие руки. Через несколько секунд, Нелли поднесла ей под нос ватку с нашатырным спиртом и привела в чувство. Обнявшись, они обе заплакали и долго разговаривали. Вместе отправились в "Женское здоровье", где работала Алевтина. Она была в отпуске, в туристической поездке.

Нелли, выправив документы у того же безымянного знакомого и, оставив сынишку маме, уехала ухаживать за Санычем.

Чашка кофе и не только.

Каждый дорожит тем, что любит. У иного таких драгоценностей – как в ювелирной лавке, а у других телик один. Но любимое блюдо или напиток – тут от мала до велика все имеют предпочтения. Привередливая женщина, начальник экологического отдела иностранной фирмы Елена Борисовна любила кофе.

Ей сорок лет. Заметная деталь внешности, не модная в нынешнее время – длинная шея. Выглядит хорошо. Лучше не знать, сколько на это «хорошо» уходит сил, денег и здоровья! Карьерная устойчивость требует тонкого баланса. Молодые барышни рядом вьются, в затылок дышат, так и норовят… помощь предложить. А босс поощряет: «Здоровая конкуренция на пользу делу». Какая там польза… Отчёты не умеют толково составить.

Ещё недавно была у начальницы семейная жизнь. Плескалась от половодья до засухи, пока однажды не иссякла. Муж, не дождавшись продолжения рода, нырнул в другую реку. Елена Борисовна удар выдержала. Вездесущие, насквозь смотрящие коллеги, сплочённые наездами хищных комиссий, спаянные в одно целое корпоративами, семинарами, тимбилдингами, тренингами, не смогли промониторить начальницу. И до сих пор оставались в неведении.

Оглушённая разводом, разделом и разъездом, помнящая боль каждого дня, как бормашину в зубе без обезболивания, железная женщина поставила мысленно крест на личной жизни. Даже фантазий на тему любви и случайной встречи боялась и прогоняла спасительным «Отче наш». Образовавшуюся пустоту тотчас заполняла работой, а ненужные теперь праздничные и другие окна пыталась закрыть поездками, шопингами, полезными для оставленных дам.

Осуществила давнюю мечту – отправилась в Италию посмотреть на боттичеллевскую «Венеру» – Симонетту Веспуччи. Пока стояла в очереди в Галерею Уффици, думала о ней. Всего двадцать два года прожила бедняжка. Зато как! Её обожал молодой муж и провозгласил дамой сердца управитель Джулиано Медичи, носила на руках вся Флоренция. Боттичелли, тоже, наверно, без ума влюблённый, приписал ей черты других красавиц, которые его окружали. С такими козырями можно и в бессмертные. Хотя есть свидетельства, что сильно польстил Симонетте художник, да и любовник в ослеплении мог навязать подданным своё отношение. Настоящей же причиной обожания современники называли душевную притягательность, которую она излучала.

Елена Борисовна не заметила, как взревновала Симонетту к посмертной славе. Втайне она считала себя в чём-то похожей на златовласую, с длинной шеей обольстительницу. Только вот у Елены Борисовны, вполне достойной, не было в тот момент ничего, что тешит самолюбие женщины.

Она остановилась перед картиной. Всмотрелась, последовала за взглядом Венеры. Сделала короткий шажок, чтобы получше разглядеть деталь, но внезапный, охвативший всё тело восторг, а может, воспрянувшая душа, повелели умалить себя, опуститься на колени, затрепетать. Перед ней стояла живая Симонетта. Какие-то люди бережно подняли её, залитую слезами и шепчущую нечленораздельное, повели к выходу.

На воздухе, рядом с уличными художниками, пришла в себя. В голове было пусто и светло, а от гортани до солнечного сплетения всё постанывало от распирающего чувства любви неизвестно к кому.

Такое бывает, когда под щедрым солнцем наполнившаяся талым снегом река не может вместить всех вод, и льды взламываются и громоздятся. Угнездившееся чувство непонятного свойства приходилось пока скрывать. Странное оно такое: поламывает, поднывает, не к месту слёзы вызывает. Иногда душевная тихая мелодия зазвучит непонятно откуда. Очень чувствительная стала. Привычные радости померкли, потеряли привлекательность.

Дома остаток отпуска решила истоптать в магазинах – понадобилось кое-что прикупить. Кошмар кошмарский эта дресс-кодовая униформа. Ну не любит она обтягивающее-утягивающее, тесненькое, добротненькое, брендовое, одинаковое. Однако куда ж денешься!

Покупки изнурили настолько, что нагрубила по телефону матери, после чего, как школьница, стыдливо сбегала за сигаретами и, накурившись, маялась головной болью. Лишний раз убедилась: хождение по магазинам вредно для здоровья.

С мамой тоже вопрос непростой. Было время, когда материнский подвиг спас семью от катастрофы. Перестроечный разор унёс раньше времени из жизни отца – мелкого предпринимателя, уготовив ему обширный инфаркт. Вдова с десятиклассницей дочерью оказалась буквально без гроша в кармане. За работу медсестре к тому времени не платили полгода. Страх погнал женщину искать прокормление в неизвестном направлении. Пригодилась способность рифмовать, забавлять байками и прибаутками. Смешанные, как в салате, качества, приправленные желанием заражать людей весельем, выкуклили в родительнице тамаду. Новое занятие стало неплохим источником денег. Пять лет учёбы дочери были оплачены веселящимися женихами и невестами.

Шутовская популярность матери смущала Елену Борисовну. И она, как только стала начальницей отдела, просила мать уйти на отдых. Однако та и слушать не хотела. Ежедневное участие в празднике, обещающем нескончаемое счастье, сделало её зависимой. Очередные переговоры закончились и на этот раз победой тамады.

После перемирия и справедливых советов почистить берлогу, устыжённая дочь решила заняться домом. Заодно можно было проверить, годится ли растиражированный совет психологов для брошенных женщин.

Попытка закончилась неожиданно: попался альбом с семейными фотографиями, который давно должен истлевать на помойке. Отчётливо вспомнились переживания. На этой карточке заботило, хорошо ли сидит платье, здесь – красив ли профиль, на следующей – изогнулась так, чтобы подчеркнуть не слишком тонкую от природы талию. И везде – как бы отдельно от мужа, сама по себе. Выражение на лице кукольное, застывшее.

Не слишком-то приятно видеть себя в невыгодном свете. Муж, напротив, на всех фотках на неё смотрит, словно хочет поделиться, сказать важное. Камеры будто и нет – везде разный, живой. Елена Борисовна захлопнула альбом, с лёгким сердцем расставшись с собой прежней. Вспомнила о деле. Поколебавшись, махнула рукой. Для генеральной уборки все это знают, надо созреть. Пока дом нужен как спальное место.

Вот и выходит: чашечка кофе в обед – это «её все». Да и тут не гладко. Приготовленный дома, он был пойлом. Кофе вкусен из кофе-машины. Опять-таки, не из всякой. Пришлось немало поколесить по городу в обеденный перерыв, прежде чем встретила подходящий. Напиток должен стать эквивалентом отсутствующего аромата жизни, самим её наполнением. Блуждающий в потёмках человек иногда ставит перед собой чудные задачи!

В универсальном магазине, где приютился буфетик, украшенный репродукцией картины Леонардо «Дама с горностаем», исправная машина варила правильный кофе. А руководила действом Таня, как извещал нагрудный значок. Внешне ничем не примечательная, кроме миловидной улыбки, доброй и открытой, как протянутая для знакомства рука. Но серая мышка была та ещё штучка. Как клоун вытаскивает из своей шляпы зайцев, бумажные розы, гирлянды ярких платков, так Танина душевность при дальнейшем знакомстве струилась на клиентов вроде тёплого ветра или «слепого» дождя. За просто так. Будто от неё зависело счастье. Согласитесь, неплохое дополнение к чашечке кофе.

Как выражалось в действиях? Смотрела она внимательно, из глубины души. Интонации, с которыми произносила всякие пустяшные слова вроде «Рада вас видеть. Вам как всегда? Всё ли хорошо?», впечатляли детской искренностью, полным к вам расположением. Также привлекательно Таня выполняла рутинную работу – каждую чашечку кофе варила, как первый раз в жизни. Нажимая и удерживая кнопки безмозглой машины, а затем заинтересованно вглядываясь в маленькую лужицу в чашке, как повивальная бабка, помогала родить густой напиток.

Теперь новый день манил Елену Борисовну желанным мгновением – устроиться на несколько минут напротив картинки Леонардо с чашечкой кофе. Эспрессо, этот ароматный плевочек на дне чашки, определял устойчивость бытия, дарил энергию и, как любовное признание, сулил вечную исключительность.

С чудесным послевкусием, как с богатством, которого никто не видит, но все чувствуют, если оно есть, можно было разгребать дальше экологические проблемы.

Всё шло хорошо. В тот день, как обычно, Елена Борисовна наполнилась Таниной улыбкой, дождалась своей чашечки, уселась, погрузилась… И почувствовала взгляд. Смотрел мужчина. Можно было и не скашивать глаза. Раз мужчина, то по определению – пил пиво и читал газету. Да, так и есть: пил и что-то чиркал в блокноте.

Небольшое смятение – «Чего это он пялится?» – исправила на примиряющее: «Мнится всякое». Но тело среагировало: почистила пёрышки – поправила причёску; приукрасила себя – машинально провела блеском по губам; предстала цацкой на витрине. Подходите, полюбуйтесь! Как унизительна его животная готовность. Кофе впервые оказался лишённым вкуса. Так же бывает бессмысленна и абсурдна страница машинально прочитанной книги.

Женщина встала, направилась к выходу и столкнулась со старушкой, которая, сбившись с курса, сделала непредсказуемый шаг в сторону. Её чашка с чаем очутилась на полу, пирожное – на безупречной юбке Елены Борисовны. Мужчина бросился на помощь, ловко поднял чашку с блюдцем, убедился, что женщины не обожглись, подал салфетку потерпевшей, направился к стойке – по всей видимости, возместить старушке утраченное.

Сама же первопричина в растерянности оглядывала место катастрофы. Высушенная временем до состояния шелестящего листа долгожительница ежедневно одолевала расстояние от дома до магазина по нескольким причинам. Хотя в уютном буфетике бывает не так много посетителей, однако вполне достаточно, чтобы не чувствовать себя одинокой. Таня-буфетчица ей нравится. Через день угощает чаем с пирожным за свой счёт. А какой там счёт при мизерной зарплате. Ещё Таня даёт деньги своему мужу. Он приходит часто и долго сидит молча, с укоризной на лице.

Чай и пирожные здесь вкусные. Маленькое заведение скрашивает старушке каждый прожитый день. Бывает, запуржит или нездоровье прихватит, божий одуванчик хотя бы мысленно посидит за своим столиком.

Недавно в буфете стала появляться строгая женщина. Пьёт крошечную чашечку кофе и смотрит в себя. Смотри – не смотри, одиночество, как голодный пёс, себя выдает.

Сейчас, невпопад улыбаясь, старушка протягивает салфетки: «Простите ради Бога»! Запачканная женщина, как видно, не сильно огорчилась случившимся, кивает и делает успокаивающие жесты. С кем не бывает!

Поверхностное внимание мужчины её неприятно зацепило. Всё-таки вышел конфуз, помочь бы надо… поговорить… шутку какую отпустить для смягчения… Мужчина не торопился, устанавливая на подносике новое угощение. С жирным пятном на светлой юбке деловая женщина шла к машине, как по каннской красной дорожке. Смотрела на себя со стороны и одобряла: «Ай, молодца!» Одно непонятно, откуда взялось столько энергии и игривое настроение.

На другой день, прежде чем поехать в кофейню, определилась: едет пить кофе, ничто другое её не интересует. Сразу у входа сидели вчерашний мужчина и старушка. Они улыбались ей, точно давней знакомой. Кофе был вкусным, как всегда. Уходя, женщина негромко попрощалась, мельком взглянув на мужчину. Их взгляды впервые встретились, и взаимный контакт установился где-то за пределами воли.

Произошло осознавание, мгновенное и решающее. За гранью многозначных слов и пропущенных через цензуру разума интонаций. Эфемерные души, распознав надобность друг в друге, заключили радостный союз. Свет их близости отозвался в теле смущением: пугал и притягивал. Внешность мужчины напоминала лица любимых родственников, зеленоватые глаза обещали: «Я в доску свой». Ещё было в них предвосхищение любви.

Новое чувство захватило, как болезнь. Подобный взгляд однажды уже заставил служить обладателю верой и правдой целых пятнадцать лет… Ну, это так говорится – служить. Значит, вести дом и готовить. На самом деле служил муж. Любящий и покладистый, помогал во всём, потакал капризам, творчески выполнял цветочно-подарочный ритуал на зависть подругам.

И он же – неожиданно, без всякой подготовки однажды огорошил: «Я ухожу!» У любой земля из-под ног уйдёт. Разрушительный катаклизм потряс с неизвестно ещё какими последствиями. И, подобно Тунгусскому метеориту, самым подлым образом бомбардировал её и без того несчастную голову – уничтожил половину пышной наличности. Такое забыть невозможно. Второй раз на те же грабли? Даже коллеге, стремящейся занять твоё место, не пожелаешь.

Буфетик с кофе-машиной выпал из жизни внезапно, как летающая тарелка. И точно так же, как встреча с ней, не забывалось пустяковое приключение.

На этот раз перемена в настроении начальницы не ускользнула от вечно бдящих экологов. Сотрудники стали интересоваться её здоровьем и обменивались медицинскими анекдотами. Босс предложил командировку в Сингапур вместо себя, прибавив, что в свободное время рекомендует посетить там спа-салон, где он словно вновь на свет народился. Благородный жест никого не обидел. Надвигалась сдача важного проекта, который должен подтвердить рейтинг отдела. От личного вклада Елены Борисовны зависело материальное благополучие каждого.

Ни командировка, ни напряжённая работа, ни даже гостевание мамы-тамады, способной заставить самадхи плясать под её дудку, не давали забыть мимолётную встречу. Мешанину будней регулярно, как светофор, прошивал взгляд незнакомца. Установившаяся прямая связь будоражила невысказанной словами тайной. Оставалось узнать о ней от самого обладателя.

Восторг и преклонение, случившиеся перед Симонеттой, перекраивали Елену Борисовну и дальше. Крест на личной жизни заменился восклицательным знаком, что извещало о переменах. Прежние желания быть единственной, избранной, навеки любимой – исчезли, будто их не было.

Елена Борисовна сама нынче готовит подарки. Их много, но разбуженное сердце не в силах ограничивать счёт. Всё важно, всё годится. Она окружит любимого заботой. Чтобы забылись прежние переживания, причинённые несправедливости, ошибки. Лишь бы ему было хорошо. Наглаженные рубашки и яблочный пирог с корицей – лёгкий штрих в рисунке дня. Основное наполнение – народившееся чувство. Как маленького ребёнка, его надо держать в сердце, заботиться и растить. Новая Елена Борисовна без суеты и спешки будет учиться принимать, понимать то, что откроется. Только бы длилось и длилось само путешествие.