Челюскинцев, 29
Дом на вокзале:
– Екатеринбург, 21-й век: грязь, шум, суета.
– Свердловск, 1960-е: счастье, роскошь, умиротворение.
Своя, не коммунальная, двухкомнатная квартира казалась дворцом. Романтика привокзальной площади и пятого, последнего, этажа без лифта. Маленькая кухонька. Между холодильником и столом можно протиснуться только боком, втянув на вдохе живот. Зато газовая плита. Печку топить не надо. Душ, ванна, туалет с фаянсовым унитазом, отопление батареями зимой. Миниатюрная квартира-мечта. Проживающих – в самый раз. Семь человек. Муж, жена, тётка – сестра жены, двое своих детей 8 и 9 лет, двое таких же детей-сирот родственников из деревни. Кто не жил счастливо в тесноте, тот не найдёт радости и в огромном особняке.
Семья Всеволода Ивановича и Августы Константиновны Мезенцевых жила счастливо и хлебосольно. Работа взрослых и 104-я школа детей – рядом. Денег хватало от зарплаты до зарплаты. Если и не хватало, занять десятку до получки, буханку хлеба до утра или соли просто так можно всегда у соседей. Лакомый кусок отдавали осиротевшим девочкам.
– Лёня с Леной могут и в старых пальтишках побегать, они ведь свои.
А у их двоюродных сестёр нет никого. Пусть девчушкам приёмным будет лучшая еда, одежда, образование. Мама Гутя с тётей Машей ночами залатают, удлинят, подштопают, перелицуют.
Все три девчонки-сестрёнки, родная дочь Лена в их числе, спали на матрасах, прямо на полу. С кроватями проблем не было. Просто поставить их при всём желании невозможно. Бюджет мог позволить, метраж квартиры – нет. Когда хохотушки раскладывали матрасики на полу, пройти по комнате было уже нельзя. Зато как было весело! Прятаться под одеяло с головой, рассказывать истории или порхать в простынях привидением. Никто не унывал. Жили-хохотали, пряники жевали.
Прежде чем разложить матрасы:
– Всем сходить в туалет! – движение по комнате на ночь приостанавливалось.
По комнате:
– Да…
На кухне:
– Нет!
Там частенько сидели родственники, знакомые, знакомые знакомых, которым нужно ухать с вокзала ночью. Транспорт ночами не ходил, такси – дорого. Приятно подождать своего часа в тепле. Хозяева хлебосольные. Чайку попить, газетки полистать. Даже на работе говорили:
– Что вам сидеть на ступеньках вокзала? Вон у Гути с Волей можно время скоротать.
Порой хозяева не знали, чьи это знакомые пришли. Но спросить как-то неудобно.
– Советские – значит свои! – в хоромах на Челюскинцев хватало места на всех.
Взрослые утром убегали на работу. Хорошее место жительства, везде можно добраться пешком. Дети в свободное от учёбы время оставались хозяевами дворов.
Республика Вокзал. Свои законы. Дурманящий запах мазута, гари и путешествий. Иная плотность воздуха. Пыхтение деловитых локомотивов. Гул проводов, идущих в бесконечность. Вокзал в Свердловске был компактным и портативным, как картонный чемодан эпохи СССР. Звук селектора, напоминающий: тебя где-то ждут.
Иногда оператор забывал выключить тумблер звука. Разносились в громкоговоритель кашель или лясы-балясы. Туалеты с их амброзией подсказывали о своём наличии между вокзалом и выходом к поездам. Путей сообщения и платформ для посадки как пальцев на руке:
– Раз, два-пять, – и обсчитался.
Поездов любого направления было негусто. Электрички в сезон брали штурмом.
Зато на привокзальной площади продавались пирожки. Из тележки на колёсиках. Горячие, обжаренные на масле. С картошкой, капустой, рисом-яйцом, мясом. Мороженое. Соки-воды. Автоматы с газированной водой. Одна копейка без сиропа. Три копейки с сиропом: дюшес – грушевый, яблочный. Гранёные стаканы никто не воровал. Да особо и не мыл. Алкаши, бывало, брали стакашки сообразить на троих. Потом благодушно бросали их недалече. Пропажу водворяли на место дворники. Хватало на всех и радости, и ветра, и авантюризма.
– Электропоезд до станции «Дружинино» отменен по причине ремонтных работ. Ближайший будет через полтора часа.
– Электропоезд до «Шали» следует до «Кузино». Купленные билеты можно сдать в кассы вокзала.
– Поезд «Ленинград – Свердловск» опаздывает на 8 часов. О времени прибытия будет сообщено дополнительно.
– Пассажирский поезд «Владивосток – Москва», который должен был прибыть вчера, прибывает к 1-й платформе. Стоянка поезда сокращена в связи с опозданием поезда на 32 часа.
Билетные кассы поездов пригородного сообщения были на улице, начиная с 20-х годов прошлого века. И в дождь проливной, и в снег затяжной. Кассы притулились, поглядывая на центральный вход в вокзал, прямо к торцу дома Челюскинцев, 29. Жилой дом обезопасили от деловой суеты и желающих посидеть, а то и сходить украдкой в туалет во дворе забором с хитрой калиткой. Кассы смотрели на мир окошечками с небольшими решетками-веером. Тётя-кассир властно выставляла таблички: Открыто. Закрыто. Перерыв.
К заветным кассам поднимались изрядно потрёпанные деревянные ступеньки. Скользкие в дождь, обледенелые зимой. В щелях и выбоинах. Шустрые десятчики, пятнадчики и прочие монетки граждан в сумятице исчезали под настилом с времен первых пятилеток СССР.
В 1961 году прошла денежная реформа. Сталинскую, так называемую денежную портянку заменили хрущевским фантиком. Копейка стала в десять раз дороже.
Эпоха научно-технической революции наступала. Дорогу кассам-автоматам! Билет покупался быстро. Но не всегда ловко. То он не выскочит, то денежку автомат проглотит, то сдачу не сдаст. Контролёру в электричке можно было всё объяснить. Верили на слово. Просили больше так не делать. Безбилетники были, но врать было не принято.
Кассы, которым в обед сорок лет, подлежали сносу. Событие для ближайших дворов. Вот тупой гвоздодёр приподнял доски. Они огрызнулись. И тут миру явились сокровища! Потерянные за несколько десятилетий денежки.
Карманы детворы набились мгновенно. Куда складывать находки? В авоськах, сетчатых плетёных сумках – слишком большие дырки, поклажа вываливается.
– Вёдра!!! – неслись домой стоптанные сандалии.
Эпоха пластмассы ещё не вступила в свои права. Восьмилитровые вёдра у ребят постарше, ведёрки для песочницы у мелюзги были металлическими. Тяжеленные ёмкости, доверху полнёхонькие и медью, и серебром, растекались по близлежащим дворам. Взрослые на денежки внимания не обращали. Они вышли из употребления. Денежная реформа 1961 года ввела в обращение другие монеты. В ходу были новые 1, 2, 3, 5 копеек.
Это крупная удача! Нумизматический клад нужно привести в порядок. Надраить. В ход пошли валенки. Вёдра пересыпали в валенки. Они же служили для натирки. Летним душным днём дети двора Челюскинцев, 29 дружно трудились, каждый над своим валенком. Сортировать, начищать, меняться, играть в магазин. Да и просто для красоты.
– Ребята! Глядите, старые 20 копеек совсем как новые три!
– Правда.
– У нас ведь полно таких двадцатчиков!!!
– Айда газировку пить!
Автоматы с газированной водой на вокзале взорвались от наплыва несовершеннолетних пользователей. Гурманы быстро перешли на порцию с двойным сиропом. Сироп подавался вначале, затем доливалась вода. Нужно вовремя убрать стакан и положить следующие три, а в нашей истории, 20 копеек. Но блаженство длилось недолго. Вечером, при снятии выручки из автоматов, работниками было замечено обилие вышедших из употребления монет. На следующий день около автоматов с заветной газировкой дежурил милиционер. Настоящий Дядя Стёпа. В белой фуражке и с кобурой.
– Блин, профукали счастье, – понурили головы искатели приключений.
– Ребята, на Свердлова полно автоматов, – грусть-печаль длилась несколько секунд.
– Погнали туда!
1968 год. Челюскинцев, 29. На заднем плане строится гостиница Свердловск. Архив Е. В. Мезенцевой
Неунывающая гоп-компания обходила все близлежащие злачные места, где подавался сироп в стаканы. Надутые беззаботные животы урчали счастьем. Милиция пыталась поймать банду. Но:
– Это вокзал, детка, – улики неуловимы, как шум уходящих поездов дальнего следования.
Денежки снесённых билетных касс подмигивали миру и исчезали в монетоприёмниках.
Собака Уголёк
Весело жить всемером в маленькой двушке под чердаком на Челюскинцев, 29. Но это ещё не аншлаг. Для полного счастья нужна была собака. Взрослые только при одном упоминании сказали:
– Нет!
А собака необходима настоящая. Пограничная. Ведь рядом вокзал.
Пёсик подвернулся среди дворов. Привокзальный. Очень славный. Чёрненький. На маленьких ножках. С остренькими носиком и ушками, смышлёным взглядом и глазками, похожими на черную смородину. Это же Уголёк! Реальный! Уголёк вполне мог быть пограничным псом. А то, что ростом мал – не беда. Ближе к земле, удобней брать след. Родине служить – на вокзале рельсы сторожить! Удачно, что чёрный. Враг не увидит в темноте.
Да, но где он будет жить?
– Где-где? Со всеми!
Папа, мама и тётка приходят домой уставшими. Они и не заметят, что прибыло жильцов под кроватью Леонида. Одеяло свесить пониже да возиться с шумом перед сном. Дивизион девчонок спал на полу. Лёжа на матрасах, смотрели, как там их собачонок лежит среди тапок. С едой тоже проблем нет. Не доесть котлету или сосиску ради друга – заговор и счастье.
1966 год. Челюскинцев, 29. Собака Уголёк.
Архив Е. В. Мезенцевой
Первые дни Уголёк был определён в кладовку. Каждые 20 минут договорились сменять друг друга. Строго по часам. Один заходит – второй выходит:
– И молчок! Кто тайну скажет – тому щелчок!
Пасть пёсика легонько зажимали, когда он пытался рассказать свою историю. Поили водой и нежно обнимали-целовали.
Пограничному псу нужен поводок.
– Нет. Цепь!
Пока родители были на работе, все четверо не совсем больших детей с собакой отправились пешком с вокзала аж к гостинице «Исеть». В «Спорттовары» на Ленина, 53. У прилавка шумно спорили, что брать.
– Может мягкий ошейник из натуральной кожи?
– Вы что хоть. Он для комнатных собачек.
– Давайте цепь. С колючками!
– А денег хватит?
– Впритык.
– Тогда без мороженого.
– Перетопчемся. Либо – граница, либо – мороженое.
– Нормально. Зато Уголёк будет экипирован.
Цепь и Уголёк не захотели дружить сразу. Тяжёлые звенья обвивали тоненькую шею. Колючки щекотали. Цепь неминуемо соскальзывала по гладкой шёрстке на пол.
– Ничего.
– Привыкнет.
– Это он след путает.
– Главное регулярные тренировки.
Нужно было заняться дрессурой. Уголька выводили на привокзальную площадь. Закупили кулёк ирисок «Фруктовых». По плану, первый идёт как бы сам по себе. Ириска в руках за спиной. Остальная банда за ним. Аромат патоки ведёт Уголька за собой.
– Служу Советскому Союзу! – порядок и с собакой, и на вокзале.
– Рядовой Уголёк! Отставить! – он всё делал по-своему. Не по уставу.
Тающая ириска в липких руках за спиной восьмилетнего ребёнка была слишком высока от носа пограничника. Запах пленял собаку, не кормленную с утра специально для променада. Уголёк очень ловко вставал на задние лапки. Они были коротенькими, но сильными. И шёл за соблазном, так сказать, на двух ногах. Как на параде. Такого в положении о пограничных псах дозволено не было. Уголёк получал пинок под зад от сопровождающих. Вставал в природное положение. Цепь при этом гремела. Аромат манил. Уголёк снова оказывался на задних лапах. Идти, как тётя Мотя, у четвероногого друга получалась очень бойко. Пёс вышагивал по привокзальной площади, срамя пограничные надежды.
– Легкомысленный циркач! – прохожие смеялись, выстраивались посмотреть, как собака ходит по вокзалу на задних лапах изо дня в день.
Угольку это даже и нравилось. Но дети терпеливо шли к цели. Ириска за ириской. Пинок за пинком.
1960-е годы. Привокзальная площадь Свердловска.
Открытка. Личный архив
После нелёгкой службы на границе был отдых. Увольнительная. Наскребали на мороженое. Одно на команду. Копеек семь-одиннадцать. Уставшие от хлопот, запрыгивали в подъезде на подоконник. Уголёк сидел со всеми. Плечо к плечу. Мороженое передавали по кругу. Каждый откусывал жадный кусок. Уголёк был в доле. Кусок себе – собаке – другому. И так несколько кругов. Даже пограничники любят мороженое.
Однажды Уголёк исчез. Утром его не оказалось в месте дислокации.
– Как! Как это могло произойти? – отважная четвёрка облазила всю привокзальную площадь. Спрашивали у продавщиц лотков, таксистов, билетных кассиров. Собаку, ходившую на задних лапах, знали все. Но Уголька и след простыл. Граница без пограничного пса открылась ветрам. Гарнизон скис. Мороженого не хотелось. Родители и тётя волновались:
– Может эпидемия?
– Всеволод, сделай что-нибудь. Ты же врач!
Прошла целая вечность. Два дня. На третий день под ванной возникла какая то возня. И… высунулась любимая мордочка!
– Уголёчек, миленький! Как ты там оказался?
– О-ё! Светите фонариком! Кто-то ещё пищит.
Под ванной копошились шесть чёрных «уголят». Радости детей не было границ. Так же, как и ужасу взрослых. Пограничник оказался пограничницей.
Памятник воинам Уральского добровольческого танкового корпуса
Привокзальная площадь разнежилась перед новеньким кирпичным вокзалом с десятого года прошлого века. Она была высокого о себе мнения. Горделивая. С характером. Доступная и безотказная. Каких только ног она не повидала. Босые, мокрые, с мозолями или педикюром, в лаптях, сапогах, валенках, кроссовках, на каблуках и без. Приезжали-уезжали экипажи, лошади, первые чудо техники автомобили, трамвайчики, троллейбусы, такси, велосипеды, тележки. Целовались и плакали, обнимались и ссорились, ожидали и опаздывали. Привокзальная площадь могла вам позволить любой каприз. Она не возражала, со всем соглашалась.
Так и любовалась она, свободная и просторная, собой и миром до начала 1960-х. Машин было ещё не особо много. Пешеходы ходили вдоль и поперёк.
Площадь всегда знала:
– Я – лицо города.
Догадался про это и город:
– Быть здесь памятнику! Воинам Уральского добровольческого танкового корпуса.
Единству фронта и тыла. Рабочего и танкиста. Мудрости и молодости. 23 февраля 1962 года наша привокзальная знакомая приобрела узнаваемый вид.
Вокзал – место встреч, расставаний. Раньше это происходило под часами главного входа. Памятник позволил встречаться «под варежкой». Перенеслись туда:
– Чмоки-чмоки!
– Пока-пока!
– Пиши-звони!
Вместе с горой наваленных рюкзаков или чемоданов. Варежка пожилого рабочего, призывно вытянутая вперед, стала знаковым атрибутом в судьбах многих горожан и гостей города. «Под варежкой,» – некоторые думают, что памятник так и называется.
Установка выпала на зиму. Ветер, холод, колючий снег. Каменные рабочий и танкист не замечали погоды. А вот установщики кряхтели, мёрзли, обмораживались. Валенки, ватники, меховые варежки, спущенные шапки-ушанки роднили живых рабочих с образом в камне.
Забор перегородил подступы любопытным. Четвёрка отважных детей с Челюскинцев, 29 ускоряла свои шаги на ветру от холода, пробегая мимо стройки в школу – из школы. Поднятые воротники, замотанные шарфы, сжатые в кулачок под рукавичками пальцы спорили с желанием подглядывать в дырку деревянного забора.
Высота творения – четырнадцать метров. В аккурат с пятым этажом соседнего, двадцать девятого, дома. Даже бинокль не нужен. Всё как на ладони. Строители – маленькие. Памятник всё выше-выше. Развлечение и детям, и взрослым:
– Мам, смотри, уже ноги стоят.
– Хватит пялиться. Быстро спать. Никуда не убегут без вас.
Долгие зимние вечера пролетали незаметно между подоконником и занавеской. Под окном батарея. Горячая. Руки на неё положишь, тепло. Или привстанешь на ногах. Через комнатные цветы, из засады, смотрели за рождением памятника.
– …А из нашего окна площадь Красная видна. А из вашего окошка только…
– Памятник немножко.
1970-е годы. «Под варежкой». Памятник воинам
Уральского добровольческого танкового корпуса
По соседству жил художник Александр Власов. Он принимал участие в создании памятника. Александр рассказывал соседям, как идут дела:
– Саша, поспеем в сроки, ядрён батон?
– Как не поспеть! Войну нашими танками выиграли, так памятник не откроем, что ли. Государственный заказ. Не сможем – заставят!
Скульптуру возводили частями. Делали-делали, вояли-вояли. Остались головы. Последние сутки, завтра – пятница, открытие. Остовы двух мужиков стоят как всадники без голов. Привозят головы. Поднимают краном. Они не подходят!!!
– Опаньки! – тут началось самое интересное.
Глаз из окон пятого этажа не отвести! Рабочий и танкист сами стали линией фронта. Лозунг «Быстрее!» – олимпийцы передали добровольцам танкового корпуса в камне.
Ночью никто не спал. Аврал. Полный сбор команды. Яркий свет. Стук инструмента. Машины, одна, другая. Кран то вверх, то вниз. Каменные головы, будь они не ладны, туда-сюда. Ночь взорвалась работой.
Утром 23 февраля рабочий и танкист были с головами. Каждый при своей.
Новиковы
Ленина, 97
Слово за словом, год за годом учеба Киры в меде шла своим чередом. Тут откуда ни возьмись гарный хлопчик подвернись. Ноябрьская демонстрация, песни под гитару, гармошку, шуры-муры:
1958 год. Свердловск. Первомайская демонстрация.
Личный архив
Ой, за гаем, гаем,
Гаем зелененьким,
Там стояла дивчиночка
С хлопчиком чёрненьким…
1959 год. Свердловск. Ноябрьские праздники.
Личный архив
Борис Новиков, учившийся в Киеве, любил растянуть меха тульской двухрядки под украинские мотивы. Боря на минутку зашёл в уют-комнату на Баумана в гости, сразу подружился с Зинаидой Ниловной. Понравишься будущей тёще – тебе в её доме готов чай, домашние тапочки.
1960 год. Борис и Кира Новиковы. Дом Севастьянова
1960 год. Борис и Кира Новиковы. Памятник П. П. Бажову
Одно из первых свиданий Киры и Бориса проходило как у Штирлица в кафе «Elеphant». Не только за разными столиками, но и в разных заведениях. Борис предложил поболтать о том о сём в кафе «Киев». Карла Либкнехта, 23 (сегодня – ресторан «Тануки»). Верный тактический ход. При виде пирожных-тортов «Киева» девчонки неизменно со словами: «Я худею» изящно придвигали к себе тарелку, полную бисквитов, мило щебеча о видах диет.
Кира не различала «Киев», «Москву», «Свердловск» и другие злачные места города. Поэтому в назначенный час она уже ждала… в ресторане «Большой Урал». Его звали в народе БУШ. Такой же столик и заказ. Кто знал, что рестораны отличаются названиями?
Она подумала:
– Он не пришел…
Он подумал:
– Она не пришла…
Испорченный вечер. Милый сюжет для комедийной мелодрамы.
Любовь выдержала все испытания. Счастливые молодожёны Новиковы забрали с собой Зинаиду Ниловну. Поселились втроём в комнате-коммуналке на Ленина, 97 над кинотеатром «Искра» (сегодня – «Коляда-театр»).
Нравился район. Проспект Ленина – красавец и франт. Среди лип дышится легко.
В соседнем доме – Ленина, 95 – булочная с вкусным горячим хлебом. Его привозили по часам. Деревянные поддоны с разгружаемой выпечкой источали неземной аромат. Очередь за свежим хлебом награждалась ароматерапией. В магазинчике слева от входа соблазняет кафетерий. Ядрёный чёрный чай, баночный кофе в титане, слойки московские, пирожки-тошнотики и прочая сдоба призывала:
– Съешь меня!
Летом перед магазином в свой обеденный перерыв часто сидели рабочие на бордюре тротуара. Как голуби. Такие же сизые в рабочих робах. Вкусно распечатать стеклянную бутылку с кефиром, намахнуть её с батоном, подкормив им и братьев наших пернатых.
Сосед «Булочной» – магазин «Потребкооперация». Продукты там чуть дороже. С наценкой. Но радовали свежими совхозными и охотничьими щедротами. Неощипанные глухари в витринах-холодильниках вызывали интерес больше у детей, чем у хозяек. Новиковы любили субпродукты. Печень, почки, мозги. Стоят дешевле мяса, быстро готовятся. Сковороду чугунную на огонь, подмороженные мозги обвалял яйцо-мука, на растительном масле обжарил. Нежный царский деликатес для гурманов. Все сыты. Вечер удался.
Через дорогу – на Ленина, 62 – открыли новые магазины «Кино-фотолюбитель» и «Кристалл». Двухэтажные, как веранды, с красивыми панорамными окнами. В магазинах легко дышалось. Воздушно и невесомо.
«Кино-фотолюбитель» привлекал запахом непередаваемых химикатов. Серебра. Тайна создания кино и фото. Фиксаж – закрепитель, проявитель. Бумага матовая, глянцевая. Монохром, контабром. Знаменитые фотоплёнки «Свема» и «Тасма». Желтоватых оттенков. Частенько рвущиеся по перфорации. Это они сохранили историю тех лет для потомков. В магазин хотелось зайти даже просто поглазеть. Использованные фотореактивы сдавались на переработку серебра. Первый в городе магазин-салон. Где фотография преподносилась как искусство.
Магазин «Кино-фотолюбитель».
Свердловск, ул. Ленина, 62
«Кристалл» завлекал не только золотом-серебром, но и уральскими камнями. Как Хозяйка Медной горы из сказов Бажова. Непривычно большие витрины под чёрным бархатом. Стеклянные кубы второго этажа призывали приобретать серебряное копытце, золотого полоза, хрустальные друзы. Тут же сидел гравёр, который мог сделать красивую витиеватую надпись-гравировку на вашем подарке. Уральские камушки улыбались:
– Ты можешь нас купить!
Народный кинотеатр «Искра» – всегда праздник. Тема для шуток-прибауток:
Посещай кино «Искра» —
Это классная дыра.
Кира с Борисом успевали сбегать в кино чуть ли не в тапках. Иногда домашний халат предательски торчал из-под пальто ситцевой каймой.
Знакомый дом на ул. А. Толстого рядышком. Можно к Евгении Сергеевне сбегать за яблоками. Варили варенье по её рецепту. Неказистые уральские ранетки, обязательно с черешками, нежили в сахарном сиропе. Добавляли вишнёвый лист для терпкости. В вазочке прозрачного стекла на изящной ножке каждое яблочко как янтарное. За веточку берёшь его прямо руками. Плоды – цукаты тягучие, медовые.
– Чпок, – это черешок оторвался от плода через сомкнутые губы. А через яблочко чаёк потягивается.
С таким десертом молча не посидишь. Разговоры сами темы находят. Уже и чай выпит, и яблочек не хочется, а растобары-тары-бары не заканчиваются.
Михайловское кладбище под боком. Центральный вход с Блюхера, но бегали через дырку в заборе с Первомайской. Раз – и навестили Ивана Ниловича, Зинаиду Фёдоровну с бабой Клашей.
– Спите спокойно, – на сердце благостно.
Осенью рождение сына Павлуши у Киры расставило в обучении педиатрии всё по своим местам. Как, во сколько, до каких пор. Стало легко и просто. Бессонной ночью сыночку к груди, конспект на коленки:
– Ты, мать, сразу профессор.
Вышитые крестиком подушечки на диване, перламутровые пуговички на наволочках, дырочки салфеток ришелье – всё исследовалось махонькими, пахнущими молочком пальчиками Павлуши.
Как была рада внуку бабушка Зина! Это их с Жоржиком наследник! Вспомнились колыбельные, потешки. Мытарства, репрессии, война не стёрли родовые премудрости:
– Носик, ротик, щёчки-щёчки, – любимый носик в ответ ждал, ротик гулил, щёчки румянились.
В любую погоду Зинаида Ниловна забирала малыша-жаворонка, уходила раным-рано с певуном гулять. Борису на завод. У Киры диплом. Пусть поспят ещё хоть часок. Воспитывала в традициях Орла:
– Не кутать.
– Сон на свежем воздухе.
– Солнечные ванны, витамин Д.
Люди шли на работу, а перед УПИ каменный С. М. Киров поднимал в приветствии руку гарцующему малышу-голышу, принимающему воздушные ванны. Улыбающаяся бабушка следила, как столь юный корнет обуздает детскую коляску!
1954 год. Площадь им. С. М. Кирова перед УПИ. Почтовая карточка. Личный архив
Тётка Тася из Киева, воспитавшая Бориса, научила молодую мать премудрости:
– Сделай дырку в резиновой соске чуть больше. Садовую викторию протри через сито. И в бутылочку для детского питания с молоком.
Коктейль «Румяные щёчки» уходил с добавкой.
Жили весело, дружно, радостно и с соседями, и внутри семьи. Муж, жена, сынок да тёща. Счастье бывает там, где тихо и уютно.