Папа Всеволод
А дома жена, маленькие дети-погодки Лёня и Лена. Их нужно укладывать спать. Это страшнее любой глазной операции. Петь какие-то непонятные колыбельные.
– Какие?
Выручал неизменный «Варяг», заученный с детства за Иваном Ниловичем:
Свистит и гремит, и грохочет кругом
Гром пушек, шипенье снарядов.
И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг»
Подобен кромешному аду.
1955 год. Семья Мезенцевых: Лена, Августа Константиновна, Мария Константиновна Киселёва, Лёня, Всеволод Иванович. Архив Е. В. Мезенцевой
И для тех, кто ещё не спит, Лермонтов. «Бородино» и «Колыбельная сына»:
…По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой – старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю…
Три произведения неизменно прокручивались двух-трехлетним детям перед сном.
Эффект был потрясающим. Хотелось заснуть уже до того момента, как злой лермонтовский чечен заползет на берег точить кинжал. Или смешаются в кучу кони-люди. Вжаться в кроватку. Крепко закрыть глазки. Не дышать. Натянутое на голову одеяло было спасением. Вечер за вечером артистическое мастерство папы росло. Колыбельные приобретали более тонкие драматические нотки. Дети засыпали быстро. Знали, чем закончится история. Но вдохновлённый папа неизменно декламировал до конца:
– Спи, малютка, будь спокоен, баюшки-баю!
1961-й год. Лёня закончил первый класс. Дали путёвку в санаторий на август. Мать и дитя. В СССР нельзя было купить путёвку. Её можно было получить бесплатно по медицинским показаниям или через профком.
1960 год. Августа Константиновна Мезенцева с сыном Лёней и дочерью Леной. Перед Детским миром
на 8-е Марта – Ленина. Архив Е. В. Мезенцевой
– Удача. Надо ехать, – однозначно решили на семейном совете.
Жена Августа Константиновна с сыном поехали оздоровиться. Папа Воля с шестилетней дочкой остались робинзонами дома. Дверь закрылась:
– Лёня, слушайся маму. Гутенька, всё будет хорошо, – Всеволод успокаивал больше себя.
Сваренная женой перед отъездом кастрюля с борщом закончилась быстро. Буквально на следующее утро выяснилось, что, оказывается, дочку нужно причесывать.
– Кто придумал бантики, косички и прочие финтифлюшки? – длинные волосы Лены не слушались, жили своей жизнью.
Соседка по лестничной площадке выручила:
– Я и причешу, и накормлю. Идите на работу.
– Да, но ведь ещё обед и ужин!!! – ребёнка-то надо кормить. Этого папа не учёл.
Лена в свои шесть лет была невозмутима. Она бойко жарила яичницу. И себе, и папе. Яйца закончились вслед за борщом. Купить их в эпоху дефицита СССР было особо негде. Только по случаю. Это называлось «когда выбросят». Выбросят – не куда-то бросят. А нужно поймать тот краткий момент, когда они окажутся в гастрономии.
Всеволод придумал ходить в столовую. Она была недалеко на Свердлова. Леночка с радостью выбирала то котлетку, то поджарку, то бифштекс.
– А еще пироженку, трубочку с кремом или эклер можно? – спрашивал счастливый ребёнок.
– Конечно, можно. Ешь!
– Папа, с тобой так весело. Хорошо, что мама уехала! Правда? – измазанный кремом рот дочери улыбался.
Папа молчал. Он почему-то не ел всю эту вкуснятину. Говорил:
– Я не хочу. На работе чаю попил, – Всеволод подсчитывал в уме, сколько обедов ещё можно протянуть до предстоящей получки.
И тут в профкоме предлагают:
– Всеволод Иванович, есть возможность отправить ребенка в санаторий. Оздоровить органы дыхания. С расширенным питанием.
Питание! Расширенное! А там мои приедут, Лену заберём, поправившуюся и здоровую.
Вернувшаяся домой жена с порога заявила:
– Поехали за Леной, – на носу сентябрь месяц, школа у обоих.
Есть такая смешная вещь – Манту. Да, та, которую нельзя мочить. Её ещё подкожно вводят каждый год детям и говорят:
– Пуговка.
А потом меряют с умным видом линейкой. И несколько миллиметров приближают или отдаляют нас и туберкулёз.
О том, что реакция Манту у дочки была по жизни близка к положительному результату, Всеволод даже не помнил. В санатории эта коварная пуговка – Манту выдала склонность к туберкулёзу.
– Отдайте нам нашего ребенка!!!
– Вы что, сдурели? У девочки туберкулёз.
– У нас нет никакого туберкулёза!!!
– Был контакт с детьми, у которых есть! Нет туберкулёза? Будет! – оптимистично объяснили родителям.
– Поймите, я сам врач! Офтальмолог, – Всеволод Иванович не собирался сдаваться.
– Тем более! Товарищ доктор, смотрите глазами! Вы что туберкулёза не боитесь? Карантин четыре месяца, – вот такие дела.
Знакомства Мезенцева в Минздраве не помогли. СССР стоял на страже здоровья детей. Супротив туберкулёза не покричишь.
Лену не отдавали. В первый класс она пошла в ужасном туберкулезном санатории. Родители ничего не могли сделать. Они навещали дочку каждый день. Все нескончаемых четыре месяца. Семья воссоединилась только зимой, незадолго до Нового года.
Питание в санатории, действительно, было расширенным…
Начало 1960-х. Лёня учился в 104-й школе на Лермонтова, 11. После уроков забегал к папе в больницу. Вместе шли домой. По пути был магазин «Диетические продукты». Магазин-то был, но не факт, что в нем было что купить. А уж диетическое это или нет, никто даже не успевал подумать. И вот один раз:
– Удача! Сардельки! Нежный аромат!
Всеволод с Лёней решили дерзко бросить вызов прекрасным мясным сарделькам. Очередь продвигалась медленно. Но предвкушение сваренной сардельки-толстушки. Горчица «Русская» из стеклянной двухсотграммовой банки. Небрежная горка консервированного зелёного горошка «Глобус». Вилка вонзается в ещё дымящуюся сардельку. Кожура с треском лопается. Из дырочек сочится пряный бульончик.
– Мда-с, скорей бы!
Папа с сыном скромно встали в конец бесформенной очереди. Победили, как в сказках Киплинга, несколько витков этого удава. И тут джунгли продуктового разрывает клич продавца:
– Всеволод Иванович! Голубчик! Что ж вы стоите? Неудобно-то как. Проходите! Проходите сюда без очереди! Почему же вы сразу этого не сделали?
Очередь оборачивается на Мезенцевых. Всеволод Иванович, вместо того чтобы воспользоваться предложением и приблизить себя к мечтам о сардельках, краснеет:
– Простите! – хватает Лёню за руку и выскакивает с ним на улицу.
Аппетитные сардельки они ели в другой раз.
Алексей Иванович Мезенцев
(07.03.1925 – 1989)
Лёша, младший из детей с ул. Алексея Толстого, был самым изобретательным. Заводила в играх, выдумщик в проказах. Ловкий фокусник. Непревзойденный рассказчик анекдотов.
1941-й год. Алексей после 37-й, немецкой, гимназии, в 16 лет поступил в медицинский институт. Жаль, что театральное училище в Свердловске было основано только в послевоенные годы. Мир потерял великого артиста. Гениального. Но приобрёл выдающегося доктора. Профессора. Основателя кафедры рентгенографии на Урале. Это всё будет позже. А пока…
1947 год. Алексей Иванович Мезенцев с женой Зоей Денисовной и младшей дочерью Наташей. Архив Е. В. Мезенцевой
Параллельно с учёбой в меде ноги сами разворачивались в сторону театра. Лёшка, обладатель бархатного баритона, знал арии из многих опер. Мог пропеть вам, как Евгений Онегин:
Мечтам и годам нет возврата…
Не обновлю души моей,
Я вас люблю любовью брата
Иль, может быть, еще нежней.
Алексей пел в оперном. Прямо со сцены. За это ещё и платили. У студентов деньги всегда через дырку в кармане утекают. Нет, пел не арию Отелло в опере Джузеппе Верди. Но типа:
– Куша-а-ть подано-о-о…
Голос сочный. Сам молодой, чубчик с завитком, глаза бархатные. Красавчик.
Институт, жена Зоя Денисовна, первая дочка Наташенька. Жили всем табором на неизменной А. Толстого, 8. Нужно кормить семью. Будущий завкафедрой подрабатывал на овощебазе бухгалтером. Им же в зоопарке. Студент-бухгалтер Алексей всегда был с солидным портфелем. Портфель – он и в зоопарке портфель. Удобно. Портфель и выручит, и накормит, и в дом принесёт.
После окончания мединститута молодая семья уехала по распределению в далёкий Благовещенск. И только потом было покорение Свердловска. Окончательное и безоговорочное.
Врачебная практика. Наука. Преподавание в институте. Дом. Трое детей. Как это все успевать?
1985 год. Алексей Иванович Мезенцев. Профессор. Доктор медицинских наук. Основатель кафедры рентгенографии на Урале. Архив Е. В. Мезенцевой
До сих пор старожилы мединститута говорят:
– Такого профессора, как А. И. Мезенцев, больше не сыскать.
Секрет Алексея Ивановича: легко и весело. Лучше пошутить, чем поругаться. Дядя Лёша мог предстать в образе Льва Толстого, собирающего в косоворотке грибы. Околдовать шуткой продавщицу «Салона для новобрачных», где в 1980-е продавали по справкам из загса дефицитные товары для молодожёнов. Улыбнулся и выходишь из магазина с кожаными шлёпками, понравившимися средней дочери Евгении.
Лето. Ленинград. Посадка на «Комету» до Петродворца. Народу море. Катер заполнен: извините, следующий в течение часа. Заградительный канат, сигнал об отправлении. Алексей Иванович из середины очереди хватает сына Ваню за руку:
– Быстро! – энергично устремляются к «Комете», подныривают под канат. – Можно пройти! Я – член профсоюза!
А кто-то против этого? И они уже на пути в Петродворец!
Свердловск. Жара. Пивнушка под открытым небом. Традиционно длинная очередь формата СССР. Алексей Иванович узнаёт:
– Депутатам пиво без очереди?
– Да, конечно! – это гордость для страны – обслужить столь важную персону в общественном месте под солнцем.
– Будьте любезны, две кружки.
Берёт, отходит.
Очередь:
– А вы депутат?
– Нет, я просто поинтересовался.
День рождения бабушки Зинаиды Ниловны Черниковой. 70 лет! Мне четыре года, брату Пашке – девять. Дядя Лёша, придя в гости, сразу перешел с нами к делу:
– Теннисный мячик есть?
Брат:
– От пистолета подойдет?
– Тащите!
Маленький мячик был неутомим. Он парил в плавных движениях пальцев дяди Лёши. Ловко появлялся из рукава пиджака, ворота рубашки, носа Павлуши и его же уха.
– Ой, – и из моего носика. Из-под подола платьица. Я потом проверяла нос, уши, карманы. Но мячиков нигде не было.
Алексей Иванович с Зоей Денисовной слыли радушными хозяевами. Профессорская квартира на Большакова, как «Комната смеха», таила подвохи.
Дефицитный окорок в 1970-е был уже сам по себе праздником. Тамбовский. У того, кто его помнит, при этих словах уже текут слюнки. Мезенцевым удалось достать дефицит. Праздник и на календаре, и на столе.
– Лёш, как сервировать? Порезать окорок на блюдо?
– Зоя, это очень скучно. Давай прокрутим через мясорубку.
И вот скатерть, хрусталь, серебро – все дела. Селёдка под шубой, зимний салатик, засолы-разносолы. В центре стола вместо жареного поросёнка стоит блюдо неприглядного вида.
– Господи, это же свиной фарш, – гости поглядывают брезгливо. Но молчат. Воспитанные люди.
Алексей Иванович стучит вилкой по ждущему тоста хрустальному фужеру:
– Минуточку внимания. Дорогие гости! Я только вернулся с симпозиума, сенсация в медицине! С целью профилактики желудочно-кишечных заболеваний весь мир переходит на лечение сырым фаршем. Перед едой столовая ложка фарша на хлебе. Прошу всех попробовать, пока не начали закусывать.
Молчание усилилось. Обидеть хозяев не хочется. Но и сырой фарш, простите, жрать тоже.
– Вижу вашу нерешительность. Может, не уважаете? Я вот последую мировой практике. Зоечка, будь добра фаршику.
Пауза. Застолье не начинается. Будь что будет: самый смелый из гостей принимает вызов:
– Бутерброд, – сто грамм для дезинфекции. Почему вместо омерзения хохот?
– Рекомендую!
Цепная реакция пошла по кругу. Фарш из окорока быстро закончился. Вечеринка удалась!
Другой праздник. Гости собираются. Хозяева задерживаются. Квартира наполняется предвкушением застолья. В спальне зажжён торшер, кресла. Какие-то иностранцы смотрят журналы. Наверно, коллеги Алексея с Зоей по работе. Одеты диковинно. Он: длинная шевелюра, нелепые усы. Она, как с картинки журнала мод. Пачка воздушная, как у балерины, волосы странные. Оба в чёрных очках. На западе это модно. Гости уже и Лёшу с Зоей обсудили. Тех всё нет. Вдруг иностранцы встают и говорят:
– Бонжур вам! – еле сдерживается Зоя Денисовна.
– Дорогие друзья, приглашаем к столу! – бархатный голос Алексея Ивановича.
Под париками оказываются хозяин с хозяйкой. Смеха не было. Был ржач.
Талантливый человек талантлив во всём. Вы хотите лечиться у скучного доктора? Или у доктора-фокусника?
Шутите, как Алексей Иванович Мезенцев. Это успешно!
Галина Ивановна Мезенцева
(19.09.1919 – 1999)
Галочка – единственная дочка Ивана Ниловича и Евгении Сергеевны – так и прожила почти всю жизнь на Алексея Толстого, 8. Современница жизни целой улицы. Галина Ивановна сама стала чем-то похожа на героиню книг Алексея Толстого. Интеллигентная, добрая, очень скромная. Без особых прикрас в одежде и внешнем виде. Почти всю жизнь с одной и той же причёской: волосы на прямой пробор, забраны у основания шеи в узел. С такой прической удобно надевать медицинскую шапочку. Радушная хозяйка и желанная, непритязательная гостья. Ранимая, благородная и сострадательная душа.
Братья женились, обзаводились своими домами с удобствами и без. Уходили-приходили. Галя оставалась хранительницей отцовского дома, библиотеки и семейных традиций.
Сад на Алексея Толстого, 8. Архив Е. В. Мезенцевой
Галина Ивановна, по мужу Камышенко, стала самым женским доктором. Гинекологом. И не простым, а хирургом. Окончила институт в тревожные годы Великой Отечественной войны. Работа подхватила Галку и закружила водоворотом. Медиков забирали на фронт. В Свердловске основная забота была о раненых. Мирных врачей катастрофически не хватало. Галина Ивановна была единственным гинекологом на весь бескрайний Кировский район. Включая Шарташ. Приходилось перебегать из поликлиники в поликлинику. Утром в одном месте. Вечером в другом. Дежурство в выходные и ночами. Операции, осмотры, консультации. Практика, практика и ещё раз практика.
1937 год. Свердловск, ул. А. Толстого, 8. Гостиная. За столом Галина Мезенцева. Личный архив
1936 год. Галина Ивановна Мезенцева-Камышенко.
Архив Е. В. Мезенцевой
Хрупкая женщина – капитан медицинских войск. Ушла на пенсию только к 80 годам.
Сейчас на страже здоровья женщин стоит огромная аппаратная индустрия. Всевозможные ультразвуковые датчики, маммографы, кольпоскопы, компьютеры. Галина Ивановна надеялась на свои руки, глаза. Опытный гинеколог по запаху могла определить: со здоровьем что-то не так. Неуловимые штрихи – и точный диагноз.
Женский доктор знает не только о здоровье пациентки, но и все секретики её личной жизни. Кто, с кем, от кого и сколько раз.
Галина Ивановна Мезенцева-Камышенко.
Архив Е. В. Мезенцевой
Уважаемые мужчины, да! – есть места, где тайн нет. Но только от доктора. А она уже – молчок!
Галина Ивановна делала свою работу день за днём. И тихонечко хранила так называемые тайны Мадридского двора. Была защитником здоровья женщин, их хрупкого семейного счастья.
А после работы – семья: мама, муж, двое сыновей-шалопаев Вова и Коля. Всё тот же дом без удобств. Сад. Колодец на горке. Выстиранное бельё, сохнувшее во дворе. Холодный, неблагоустроенный туалет. Уставшие руки, натруженная спина.
Семья Камышенко: Галина Ивановна, сыновья Владимир и Николай, Михаил Тимофеевич. Архив Е. В. Мезенцевой
По весне брат Лёша заказывал машину песка. Во дворе устраивали песочницу. Как утята, в ней сидели свои дети, племянники, соседские ребятишки. Ворота были для всех открыты. Мама Галя покупала рассаду. Весёлыми однолетниками засаживала клумбу напротив крыльца, превращая двор в ситцевый сарафан.
Мальчишек помогала подымать бабушка Женя. Евгения Сергеевна. Свободным вечером Галочке хотелось ещё с мужем Михаилом Тимофеевичем в оперный сбегать. Оперный театр был местом силы всех Мезенцевых. Любовь к опере прививал Иван Нилович. На пианино тренькал в доме почти каждый. И дети, и внуки. И девочки, и мальчики. Имелись либретто ко всем известным операм. Если не исполнить на инструменте, то хоть раскидать ноты по фортепиано мог любой. Великих пианистов из семьи не вышло. Только замечательные доктора!
Угомонить внуков без матери и отца – искусство капризное. Было дело, бегающие сорванцы превращались в кусающихся:
Мирись, мирись,
Больше не дерись.
Если будешь драться,
Я буду кусаться.
А кусаться – ни при чём,
Буду драться кирпичом.
1954 год. Свердловск. Оперный театр. Перед театром растёт пальма. Почтовая карточка. Личный архив
Начиная с 1950-х на печке уже не готовили. Появилась электрическая плитка. Махонькая. На одну конфорку. С открытой спиралью в керамических канавках конфорки. На смешных кривых ножках алюминиевого корпуса, как паучок. Спираль с характером, раскаляется до красна. Забудешь выключить плитку из розетки – перегорит. Вот на этом черепашонке пыхтело по несколько блюд. Жарили-парили. Медленно. Но неизменно вкусно.
День рождения Евгении Сергеевны отмечали чуть позже, 7 января. Общий сбор в восьмом доме на А. Толстого! Клали доски между табуретами. За столом садились плотно-плотно. Попа к попе, но места хватало всем. Готовили заранее. Галина Ивановна хозяйничала. Стряпала вкуснейшие пирожки с изюмом. Непревзойдённые – с черёмухой. Плоды собирали со своей красавицы из палисадника. Сушили их на печке. Потом смалывали вместе с костями. Аромат подгонял к столу. Пузатый самовар не знал отдыха. Разливал чай звенящим кипятком. Все накормлены!
Позже, в 1960-е, появилась чудо-печка. Алюминиевая кастрюля-сковородка, с пузатой крышкой. Чудо техники включалось в розетку. Выпечка в этом луноходе получалась немыслимо вкусной. Мамы Гали манник! С вареньем бабушки Жени! Он исчезал за считанные минуты у сыновей и многочисленных племянников. Чай попили – манник исчез. И опять чудо-печке пыхтеть-кряхтеть.
Всё надо успеть. Вовка с Колькой то собаку притащат, то на черёмуху в палисадник залезут. Дерево к концу лета обрастёт зелёными космами. Как затерянный мир в нём получается. Ищи-свищи сыновей. А они там среди веток курить удумают. Навертят самокруток с яблоневым сушёным листом. Больше понтов, чем толку.
– Ах, вы! – и отлупить бы надо. Да рука у матери не поднимается. Поворчит Галина, пожурит. Махнёт рукой, да сама больше расстроится. А у сыновей уж новые проказы.
1963 год. Евгения Сергеевна Мезенцева с внуками. Всего у Ивана Ниловича и Евгении Сергеевны было 11 внуков. Архив Е. В. Мезенцевой
В 1970-е мы с родителями ходили к тёте Гале за саженцами. Жасмин, или чубушник венечный. Малина. Белая морщинистая роза. Сирень густого оттенка позднего цветения. Лепестки часто срастались по несколько штук. Мы с братом находили цветки до 16 лепестков. Сколько сокровенных желаний было загадано на ту сирень! И съедено, как и должно быть для их исполнения. Нет уже ни улицы, ни дома, ни многих его обитателей. А сирень с жасмином, которые помнят руки Ивана Ниловича, Евгении Сергеевны, живы. Каждую весну зацветают, передают привет от Галины Ивановны. Желания до сих пор сбываются!
– Галочка – единственная сестрёнка, – говорила, вздыхая, моя мама Кира.
Чаёвничали с Галиной Ивановной, то да сё на нашей кухне. Угощение не имело значения. Что бог послал. Главное – разговоры разговаривать.
1970 год. Хозяйка Галина Ивановна Камышенко
провожает гостей. Ворота дома на ул. А. Толстого, 8.
Архив Е. В. Мезенцевой
Тётя Галя! Я всё ещё берегу твою куклу, подаренную мне в конце 1960-х. Смеющуюся, поглядывающую с кукольной хитрецой на мир людей почти полвека. Была и дарственная книга «Изготовление искусственных цветов из бумаги». Покорить её не получилось. По ней делала цветочки для церковной лавки Евгения Сергеевна. Гофрированная бумага, бульки так и хранят нераскрытые секреты.
Только в 1980-е годы Галина Ивановна переехала в квартиру со всеми удобствами. Горячая вода. Душ. Тёплый туалет. Но. Так уж устроен человек. Оторвавшись от земли, начинает скучать без неё.
Улица Жданова, 23
В 1950-е Всеволод Иванович с женой и детьми жили на улице Жданова. 23-й дом был особенным. Летняя резиденция купца Ильи Ивановича Симанова. Купец первой гильдии построил для себя прекрасный двухэтажный дом.
На первом этаже расположился небольшой детский садик. Всего две группы. И ФЗУ – школа фабрично-заводского ученичества. Второй этаж по-купечески широким коридором дал приют десяти квартирам, аудитории и общежитию ФЗУ. Из училища в общагу вела красивая парадная лестница. Барская. По этой лесенке верх-вниз сновали только учащиеся.
Конец 1950-х. В детском садике на Жданова, 23.
Архив Е. В. Мезенцевой
1 мая 1958 года. Во дворе на Жданова, 23.
Слева туалет на улице. Сзади мельница Симанова.
Архив Е. В. Мезенцевой
В детском садике была своя кухня. Из неё на второй этаж вела ещё одна лестница. Но пользоваться детям ей разрешали совсем редко. Зато без пальто и обуви можно было оказаться у себя в комнате. Туалета, воды и отопления в доме не было. Взрослые жильцы, преподаватели и учащиеся ФЗУ, работники детского садика ходили по нужде на улицу. В центре города белёный дощатый туалет типа М, Ж не являлся диковинкой.
Конец 1950-х. В комнате на Жданова, 23.
Архив Е. В. Мезенцевой
Детей в детском садике высаживали на горшки, которые потом каким-то волшебным образом обрабатывали. Дети – цветы жизни в буквальном смысле этого сравнения. Мыли руки из рукомойников, в которые нянечки наливали воду ковшиками. Умывальники висели рядком. Водили туда строем, как цыплят. Воду для садика привозила лошадь в бочке. Так называемый ещё в песне Леонида Утёсова водитель кобылы.
Самым удивительным во всём здании купеческой постройки являлся потолок. Его высота. Она покорилась бы не любому прыгуну. Даже с шестом. Со стула, поставленного на стол, длинной палкой он не доставался. Хозяйки не могли побелить. Вот такой потолок-недотрога.
Стадион «Динамо» расположился тоже на обширной территории Симановской мельницы. Часть старинного купеческого парка в 1950-е годы ещё сохранилась. Футбольный клуб «Динамо» уже тренировался на стадионе под радостные возгласы:
– Гол!
Около него были металлические времянки для зрителей. Современные трибуны вместе с бассейном построили только к концу 1950-х. Стройку обнесли забором, сверху колючей проволокой. Часовой стоял на вышке с ружьём. Перекрёстный обзор с двух точек. Всё, как полагается, когда строители-заключенные.
Шумная ватага близлежащих дворов почему-то думали, что это пленные лично детей. Они всё время должны были их кормить. Из садика приносили в кармашках платьиц и штанишек замусоленные куски хлеба. Его швыряли за забор. Строители были накормлены государством. У многих дома остались свои дети. Само это общение превращалось в своеобразный ритуал. Игру. Заключённые принимали хлеб с улыбкой.
1960 год. Набережная «Динамо». Архив Е. В. Мезенцевой
Лёне было четыре года. Лене – три. Каждый выбрал своего любимого заключённого. Хотелось накормить именного его. В руки хлеб давать было страшновато. Ещё и охранник сверху. С винтовкой. Конечно, они видели возню детей. Но у конвоиров дома такие же сорванцы. Неусыпные стражи почему-то в момент появления хлебных ручонок начинали прикуривать, покашливать, отворачиваться в другую сторону. Своеобразному общению никто не препятствовал. Забросить хлеб за забор хватало смелости даже у мелюзги. Игра обрастала новыми фантазиями. Спасать мир. Побеждать. Передавать боеприпасы…
1954 год. Свердловск. Набережная. На заднем плане «Динамо». Почтовая карточка. Личный архив
В садике по особым праздникам давали конфеты. На полдник. Настоящие шоколадные сладости купить было сложно, да и дорого. Угощение из садика приносили домой как сокровище. Его обязательно делили с отнекивающимися родителями. Сначала после ужина съедали все вместе конфетку Лёни. Потом поровну делилась лакомство Лены.
– Вместе вкуснее!
– Спасибо, дети!
1954 год. Свердловск. Набережная. Почтовая карточка. Личный архив
Решили угостить и «своих» по конфетине. Раз надо делить поровну между всеми, то колючая проволока не преграда. Решено – сделано. Сладкий подарок был передан привычным способом. Конфета «Мишка косолапый». Ароматная, вафельная, в золотинке и красивом фантике. Заключённый взял этот бесценный дар. Он понимал, как не просто ребёнку расстаться с сокровищем. Спустя много лет, Лена помнит этот взгляд. Из глаз строителя текли слёзы.
1954 год. Свердловск. Набережная перед «Динамо».
Почтовая карточка. Личный архив
1954 год. Свердловск. Набережная перед «Динамо».
Почтовая карточка. Личный архив
Пролетело шумное лето. Хлеб неизменно оказывался за охраняемым забором.
В один из осенних вечеров, улучив момент перекура у охранников, пленный достал сверток. Дети вначале испугались. Но он поманил Лену пальцем. Свёрток перелетел забор, упал под ноги девочки.
Это была кукла, ювелирно вырезанная из дерева. Типа марионетки. Каждый ноготок, волосок считывался на деревяшке. Ручки-ножки шевелились. Она была прекрасна! Мастер трудился над таким шедевром не одну ночь. Кукла была воплощением благодарности и нежности. Вперемежку с тоской и болью.
– Куда эту куклу девать? Домой? – мама с папой заругают.
– В садик? – тоже нельзя.
Кукла стала жить в ворохе листьев. После садика Леночка бежала к своему тайнику. Кукла носилась весь вечер по двору с хозяйкой. Потом её целовали в деревянный лоб и неизменно отправляли спать в прелые листья.
В один из вечеров пряной кучи, хранящей тайну, не оказалось на месте. Горбатый грузовик ехал по улице, жестоко увозя подарок на уродливую свалку. Необыкновенная кукла исчезла. Её саму сослали на вечное поселение, не известное потомкам. Трибуны, привычные нашему взору, построили. Заключённых перевели на другой объект. Кормить хлебом больше было некого.