Школа 67
67-я школа была десятилеткой. В старших классах обучение было платным. Сто пятьдесят рублей за год. Девочки и мальчики учились раздельно. На Стачек, 20 уму-разуму обучалась прекрасная половина.
Любимым предметом Киры с пятого класса стала биология. Учительница Агния Ефимовна Корюкина покоряла сердца благодаря пестикам, тычинкам, стебелькам. Увлечение цветами у Кирочки стало хобби на всю жизнь.
Класс по биологии напоминал оранжерею. Дверь отворялась, Кира растворялась в мире растений. Как персонажи её любимой книги Яна Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали». Толстые фикусы, резные пальмы, причудливые монстеры, неугомонные герани, ползучие традесканции. Агния Ефимовна учила правильно собирать семена, размножать растения, искусству полива: цикламены – в поддон, кливию – раз в неделю. Оказывается, подкармливать нужно не только себя, но и растения. Старый чай – в цветы, воду после варки яиц – туда же. Когда марганец развести, когда йод накапать.
Урок физкультуры. Архив музея 67-й школы
Физкультура на лыжах. Архив музея 67-й школы
1949 год. Кружок биологии. 67-я школа.
Личный архив
1952 год. Кружок биологии. 67-я школа.
Личный архив
Уходить из школы не хотелось. Впрочем, комнатка Станкопосёлка быстро превратилась в филиал биологического класса.
– Цветочки мои, вы ведь живые! – приговаривала Кирочка, не замечая времени с растениями.
После уроков желающие оставались в кружок биозоо. Аквариумы с рыбками, террариумы с черепахами, стеклянные банки с белыми мышами и хомяками:
– Каждой твари по паре, – и говорилось, и делалось.
За Кирой закрепили совёнка. Птенец крутил головой на 360 градусов.
Биозоокружок. Витрина с птицами. Внутри сидит совёнок. Архив музея 67-й школы
– Ой, какой холёсенький! – впрочем, так восхищались любым пернатым и хвостатым.
Совёнок был славным, но немерено какал. Его подобрали с переломанным крылом, выходили, отпустили в сказку настоящего леса.
Около школы росли яблони. Малина, смородина. Огромный школьный двор был не двором, а огородом. Пришкольный огород, как в сказке «Репка», благоухал. Осенью тянули-тянули, вытянуть не могли. Урожаи были гигантских размеров. У капусты – реально сто одёжек, кабачки-тыквы без окон, без дверей. Морковка сидела красной девицей в темнице. В школе на третьем этаже накрывали огромный стол: «Праздник урожая». Закатывали пир на весь мир. Скатерть-самобранка кормила из своего огорода. По усам не текло, потому что учились одни девчонки. Но на том пиру было шумно, вкусно:
– Летней практике конец, кто работал – молодец!
С Агнией Ефимовной всё хотелось:
– Девочки, кто себе возьмёт одноглазого кролика?
– Я!
– Крыса беременная. Кто заберёт маму с крысятами?
– Я!
– Кирочка, ты уже взяла. Тебя из дома выгонят.
Классным руководителем был историк Яков Григорьевич. Очень маленького роста.
– Ма-а-хонький, – шушукались девчонки.
Пришкольный участок. Архив музея 67-й школы
Пришкольный участок. Архив музея 67-й школы
Яков Григорьевич, Пипин Короткий.
Учитель истории 67-й школы. Личный архив
– Пипин Короткий, – так его и прозвали.
Ходил по школе такой анекдот:
– Пипин Короткий, встаньте, пожалуйста, из-за стола.
– А, так это я уже стою.
Вот девчонки! Вот шельмы! Попади им только на язык!
Но историю Пипин Короткий давал потрясающе. Со знанием дела. Красочно, вкусно. Школьницы вместе с Яковом Григорьевичем сражались на Куликовом поле, сжигали перед армией Наполеона Москву, брали штурмом Зимний дворец.
В школе Кира начала писать стихи. Они даже звучали со сцены актового зала на тематических мероприятиях:
Бьют часы двенадцать,
Сегодня Новый год!
За Родину! За Сталина!
Пьёт честной народ!
Спасибо вам, товарищ Сталин, за счастливое детство! Детство не зависит от времени и правителей. Оно всегда и у всех счастливое.
Новый год. Фото предоставлено музеем 67-й школы
1947 год. 67-я школа. Личный архив
Холл на третьем этаже. На стене лозунг: «Спасибо
т. Сталину за счастливое, радостное детство».
Архив музея 67-й школы
Лестница в школе. Архив музея 67-й школы
Кружок физики. Архив музея 67-й школы
1950 год. Перед 67-й школой. Личный архив
Зададут сочинение на дом.
– Эх, что бы написать такое, – не пишется…
Кира цветы польёт. С котом поиграет. А потом как начнёт пёрышко бегать: чернильница – листок – чернильница. Кирины герои путешествовали в сочинениях на машине времени, как у Герберта Уэллса. Или находили сумку с письмами, как у Валентина Каверина в «Двух капитанах».
Училка по литературе обалдевала. Ставила двояк.
– Черникова, два. Списала. Пиши сама, – гласили безжалостные красные чернила.
– Ни у кого я не списываю. Я сама!
– Подросток не может так писать. Стыдно врать.
Черникова списывала не сочинения, а математику, физику. У Томки Васильевой. А подружка у неё – литературу, историю. Скажи мне:
– Кто твой друг?
Я скажу:
– Кто ты!
Студенчество
Кирочка хотела быть биологом. Но волей судьбы и она оказалась в мединституте. Со всеми Мезенцевыми за компанию.
Как просто запомнить на латыни названия цветов. Пара пустяков.
– Tulipa – тюльпан, hibiscus, – гибискус, chrysanthemum – хризантема, – поэтично и просто.
Но анатомия! Не можешь заснуть, учи строение человека на латыни. Сразу сон сморит.
– Тягомотина! Человек, homo sapiens, зачем тебе так много костей?
1956 год. Практические занятия в медицинском институте. Личный архив
У каждой своё название.
– Брр! Только не спать, только не спать, только…
Ошибся в букве, и все ржут. Например, talus – по-латыни «пятка». Первую букву спутала:
– Ха-ха-ха!!!
Кому: «Ха-ха-ха», а кому и пересдача.
Учились все дружно. Помогали, подсказывали друг другу. В медицинский шло много фельдшеров после училища. Им было тяжело с общеообразовалкой, позабыли всё. А со специальностью картина менялась. Вот и выравнивали кренящийся корабль то на один, то на другой борт.
1956 год. СГМИ, на кафедре хирургии. Преподаватель Павел Лаврович Финелонов. Личный архив
Самая строгая дисциплина всех времен – это физкультура. Дохлые, сутулые студенты – позор СССР. Нормы ГТО – это святое. Ты можешь не уметь петь или танцевать, но метать гранату, поднимать туловище из лежачего на спине положения или челночно бегать обязан каждый розовощёкий, счастливый студент. Бегом или в прыжке, в бассейне или в тире ты должен, нет, обязан, опередить и победить! Как в «Спортивном марше»:
Чтобы тело и душа были молоды,
Были молоды, были молоды,
Ты не бойся ни жаpы и ни холода,
Закаляйся, как сталь!
Май 1956 года. Студенты-медики. Эстафета «За медицинские кадры». Личный архив
1 мая 1955 года. Студенты медицинского института – участники парада физкультурников. Личный архив
Как сдать плаванье, если ты не умеешь плавать? Да просто, хотя бы присядь в воде и иди по дну бассейна. Пересеки финишный барьер без учёта времени. Стиль «по дну раком». Не можешь попасть в мишень? Выручали, стреляли друг за друга. Мастером спорта по спорту становились все.
Лыжи – зимний вариант готовности и к труду, и к обороне. Деревянные лыжики из проката мало чем отличались от досок. Уставшие, стосковавшиеся по лыжным мазям, воткнутые в снег, они больше напоминали покосившийся деревенский забор. Лыжник, очищающий экипировку от снега, мог получить в подарок кокетливую занозу. Крепления с лыж не хотели сдаваться, но удерживали ботинки через раз. Порой непоседливая лыжина с ноги срывалась и уезжала первой с горки:
– Йо-хо-хо! А ты так можешь? – подмигивала она, разгорячено ожидая уже под горой.
Раздолбанные палки радостно втыкались в снег, но вытаскивались без радости. И без колец. Кургузые разношенные ботинки из свиной кожи походили на дремлющих бегемотов. Иногда бегемотик с ленцой приоткрывал рот. Шов по канту расходился, ботинок просил каши.
Главное на физре сдать, отделаться. На лыжах бегали в лесопарке. Приезжал грузовик. На него закидали столы, стулья для комиссии, флажки для разметки лыжни и прочие атрибуты. Фамилия, секундомер, протокол.
– На старт, внимание, марш, – и ты уже следуешь заветам партии.
Хорошо в лесу зимой. Красивые деревья в снежном убранстве. Причудливые морщинистые ветки. Птички-синички. Лыжня как прикидывается нескончаемой. Ещё от очков лицо мёрзнет, а без них всё пеленой размыто.
– А где же все-таки финиш? – внутренний разговор шёл у Киры среди леса. – Вот, похоже, и он. Вот она я! А где тогда все?
В далеке далёком уезжал грузовик, увозя протокол с прочерком в графе Черникова. Зачёт Кире потом поставили. Пересдача – большой риск для кафедры. Человек потеряется в лесу, а это уже и не труд, и не оборона.
Наградой за учёбу было мороженое! В вафельных, бумажных стаканчиках, обёртках – это само собой! А вот в изящной чаше, заграничной креманке! Шарман! Жидкий шоколад сверху, ореховая крошка и маленькая печенюшка монеткой. Важное мороженое в шариках знало себе цену. Но оно было в жизни студентов. Кафе «Пингвин» на Карла Либкнехта, 18 или кафетерий Центрального гастронома на Вайнера. Места, где сбывались мечты. Экономили на том на сём, но без креманок никак. Стояли в очереди, мёрзли, ждали. Сервировка из алюминия и интерьер из дерматина располагали к уюту. Лучше мороженого мог быть только молочный коктейль. Там же.
Маршак правильно подметил:
Из чего только сделаны девочки?
Из конфет и пирожных
И сластей всевозможных.
Вот из этого сделаны девочки.
Парки
Летом – в дендрарий с Томкой. Пяльца в руки и вышивать гладью с натуры. Анютины глазки. Это только в разговоре они анютки. А на самом деле фиалки трёхцветные. Иван-да-марья. И в песне, и жизни:
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком
Милую в садочке —
Сразу жизнь становится иной.
Скамейки в дендрике на 8-е Марта около красивого фонтана как голуби. Всегда тебе рады. Газетку на лавочку подстелешь, босоножки беззаботно снимешь. Тут же:
– Девушки, а с вами можно познакомиться?
– Можно, но не сейчас, – не отвлекаются от вышивок подружки.
– Ой, вы такие сурьёзные. Вот вы сейчас плачете или смеётесь?
– Мы работаем, – а у самих плечи от смеха трясутся.
К концу дня глазки анюток в углу салфетки оживали. Вышитые с натуры, они передавали каждую жилку, морщинку и нежность лепестка. Шёлк, мулине были дефицитом. На помощь цветовой гамме приходили атласные ленточки, тесёмки. Распускали на нитки. Ими обменивались тут же на скамейках. Произведения искусства дышали свободой, девичьими мечтами. Доделки, фестоны по краю перемещались на скамейку перед домом или к телевизору.
Начало 1950-х. В дендрарии на 8-е Марта. Личный архив
3 сентября 1953 года. Рисунок Киры Черниковой.
Личный архив
1953 год. Свердловск. Личный архив
1954 год. Дендрарий, 8-е Марта. Почтовая карточка. Личный архив
1953 год. Дендрарий, 8-е Марта. Личный архив
1954 год. Подружки. Кира Черникова (в центре), Тамара Васильева (справа). Личный архив
А вот парк Маяковского подружки не любили. И далеко, и зарос кустами-бурьяном. Без знакомых мальчишек вообще лучше не соваться. А с ними придёшь – обязательно драка с местной шпаной. Брали с собой опасные бритвы. Как разборка: девчонок в сторону, бритва из кармана. Начиналось махалово с местными. Убивать – не убивали. Но резались, одежду рвали.
– Это кто тут у нас с Эльмаша? Уважаю! – прилетал первый взмах кулака со спрятанной бритвой.
Рукава отрывались, голоса надрывались, визг привлекал дружинников.
– Да ну эту Маяковку. У нас в Летнем парке не хуже, – девчонки-медики доставали из сумочек йод, перекись водорода.
Каждый готовил для прогулки своё оружие. Синяки украшают героев. Дамам лишь бы повизжать да поохать. Все были счастливы.
Театр музыкальной комедии
Театр – это всегда праздник. Лёгкий по нраву, неизменно счастливый по финалу Театр музыкальной комедии. Роскошное здание в стиле модерн бывшего коммерческого собрания изначально было построено на широкую ногу. Георгий Иванович Кугушев, худрук, знал толк в оперетте. Граф по происхождению, он обладал потомственным чувством прекрасного. Оперетты в его театре получались чувственными, правдивыми. Настоящими.
В институте девчонки успевали накрутить локоны на висках карандашом. Плюнешь на пальцы, прядь смочишь слюной, намотаешь на карандаш и за ухо его. Как папироса на портретах Маяковского. Высохшая прядка сама карандаш отпустит, останется красивым завитком. Красота в театре, умный вид на лекции. Последний штрих – капелька модных духов «Красная Москва». Усталость проходит, спина выпрямляется. Хотя, какая усталость в оперетте, когда тебе всего двадцать?
В кассе:
– Билеты на сегодня есть?
– Партер, бронь только что сняли. Будете брать?
– Нам бы входные.
– Нищие, что ли?
– Мы студенты!
– Понятно. Имейте в виду, на балкон.
Обувь старались менять всегда. Зинаида Ниловна приучила:
– Уважающая себя дама начинается с туфелек.
Весной-осенью в вечно зарёванном дождями Свердловске уставшие ботинки сливаются с землёй цветом, фактурой. Такой ком для пересадки дерева, из него стволами ноги торчат. Два саженца. Раскисшие чёботки незаметно с ног стянуть под банкеткой в раздевалке. Мокрые носки явятся миру – оперетту превратят в драму. Поэтому всё сделать одним движением волшебной палочки. Зимой валенки. Ноги с утра всунул, убежал на весь день. Но на паркете в них как баба Бабариха. Для принцесс – сменка, и только она. Туфлёшки не ахти какие, но, пардон, как говорят французы, Cherchez la femme!
– Кира, я у тебя эту брошку не видала, – крутятся девушки перед театральным зеркалом.
– Ну, Томка, насмешишь. Ей сто лет в обед. Из Орла ещё.
– Умеете вы вечно удивить с Зинаидой Ниловной.
Ступеньки балкона радушно ждали законодательниц мод. Студентов, таких же пичужек, прилетающих на огни театра почистить пёрышки, были целые стаи. Места хватало всем, как на жёрдочке. Третий звонок, люстры плавно гаснут, и, как у Пушкина:
Театр уж полон, ложи блещут;
Партер и кресла – всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Свет прожекторов, увертюра занавес… Заботы отступали, крылья вырастали, ноги сами собой приплясывали в проходе.
«Табачный капитан» и «Прекрасная Елена», «Свадьба в Малиновке» и «Вольный ветер». Карусель звуков, танцев, шуток.
Крылатая ария:
Разговор на эту тему
Портит нервную систему,
И поэтому не стоит огорчаться!
– переносилась на подходящие случаи и настроения.
Обожали оперетты Имре Кальмана, «Сильва», «Баядера» трогали до слёз насыщенной музыкой, костюмами, сюжетом. Наивно верили, что где-то живут так. Любовь неизменно выручит от бед, нищеты, голода. Всё закончится свадьбой. Причём, не одной. Все переженятся друг на друге. Из зала выходили с отбитыми в благодарность ладошками. На билетах экономили, но программку одну на двоих покупали неизменно.
– Кирочная, смотри скорей, Маренич сегодня играет?
– Вроде отмечен. Ой, Томка, не могу. Мне уже смешно.
Анатолий Маренич – великий артист. Гениальный. Комик с грустным лицом, обласканный народной любовью. Достаточно изящно сказать неподражаемое: «Бите-дрите», – всё, зал уже ликует!
Попа елозит на ступеньках, подплясывая в музыку. Гопак – так гопак, канкан – так канкан.
– Без женщин жить нельзя на свете, нет, – никто не возражает. – Браво!
Голос, глаза, взгляд, финт ножкой Анатолия Григорьевича. Маренич – единственный и уникальный. Всегда смешки, улыбки появлялись в зале раньше, чем он откроет рот. Его дуэт с Полиной Емельяновой мог растопить сердце самого хмурого человека.
В антракте буфет. Если не угоститься, то хоть поглазеть.
– Томочная, давай по бутербродику?
– Кира, не соблазняй. Стипендия тю-тю. А с чем бутерброд?
– Один на двоих? А вместо чая воды попьём.
– Давай. Я когда отказывалась?
После спектакля – не ласковые улицы Свердловска. Транспорта нет патологически. Он умер. В отдаленные районы можно попасть только на одиннадцатом номере. Троллейбус из собственных ног. Какие-то непонятные личности крутятся около театра. Шагнёшь в темноту, останешься без сумки, шапки. А то и ещё чего…
Подружек это нисколько не смущало. Они не переставали мурлыкать:
– А как он сегодня подпрыгнул: пам-па-па.
– Ой, я вообще не могу так больше хохотать.
Дерзость придавала неизменная договорённость с дядей Мишей, Томиным отцом. В театре на входе телефон служебный. И у Васильевых на всех квартирах, где они жили, телефон по службе водителя.
– Пап, уже антракт. Мы через час будем одеваться.
– Девчата, ждите в театре или около.
– Кира, папина машина! – Тамара и в очках издали узнавала знакомый стиль езды. – Па, что так долго? Уже какие то жиганы центр шерстят.
По пути домой на Веер Васильевы забрасывали подружку Черникову на Баумана.
Дома маме Зине всё рассказать. Протанцевать, пропеть. У каждого свои таланты и публика.
– Раньше так! Потом – вот так! Да, я плясать мастак! – дочка исполняла за того и другого в дуэте, Зиночка хохотала над Кирой, как над народной артисткой.
Целина
Летом медики ездили осваивать целину. В ватниках, продуваемых кофтах, вытянутых трикушках и полотняных платках. На ногах – кеды фабрики «Спорт». В чемодан заброшены резиновые сапоги, вязанные пухлые шерстяные носки. Зато весело, с энтузиазмом, песнями, шутками и прибаутками.
8 октября 1957 года. В день отъезда со станции «Шира» Красноярского края. Личный архив
Мы пришли чуть свет
Друг за другом вслед,
Нам вручил путёвки
Комсомольский комитет.
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новосёлами
И ты, и я.
В вагоне душно. Везде рюкзаки, чемоданы наставлены. Спать некогда:
На полочке стоял чемоданчик,
На полочке стоял чемоданчик,
На полочке стоял,
На полочке стоял,
На полочке стоял чемоданчик!
Поезд встанет на семафоре. Как горошины из порванного мешка, посыплются студентики размяться-проветриться.
– А сколько стоять будем?
– Да кто ж знает. Дуднёт – заскочим.
По нужде девочки с одной стороны состава. Мальчишки под вагонами на другую сторону. Синий свет загорится, машинист даст сигнал, мгновенно в вагон:
– Полундра! Все по местам!! – как тараканы, запрыгивают со всех сторон.
Были случаи, состав уже с грохотом медленно трогается, а студенты ещё под вагонами пролезают.
А то встанет поезд в чистом поле. Птицы поют, цветы. Девчонки венков наплетут. Букеты развешают, чтоб духота вагона не замучила.
Ездили в Красноярский край, в Казахстан.
Киру с сокурсницами определили на кухню. Кормить комбайнёров.
1957 год. Стан в Красноярском крае. 12 км от станции «Шира». Личный архив
– Девчата, как же мы будем их кормить? Кто готовить на такую гоп-компанию умеет?
– Я умею лишь макароны варить. Или яйца.
Одногруппница Руфа была из деревни:
– Не боись! Делайте, как я скажу. Фильм «Девчата» смотрели? Вот так и будем. Руки в боки, глаза пошире.
Середина 1950-х годов. Студентки мединститута с комбайнёрами на целине. Личный архив
Молодёжь со всей страны приезжала подымать целину. Во время жатвы работали и по ночам. Подсвечивали фарами. Работники прибегали голоднёхонькие. Ранний завтрак, обед, полдник, ужин. Поздно вечером – второй, ночной, ужин. Девчонки тут же около кухни дремали между кормёжками. Делились на смены, подменяли друг друга. Всё как на фронте:
– Ой, девоньки. Я отрубаюсь.
– Иди, пятнадцать минут давани бока. Пока суп закипает. А то на раздачу сил не хватит.
Продукты привозили на телеге с лошадью. Холодильника в поле нет, портящиеся продукты нужно каждый день подвозить.
– Девчата, завтра за молоком самим вам придётся обернуться. Возницы не будет. Справитесь?
– Кира, поедешь?
– Ой, так я не умею.
– Что там уметь? Кобыла спокойная. Какую вожжу натянешь, туда и повернёт.
В 4 утра скидали пустые бидоны, отправили Киру за молоком. По утренней прохладе шибко ехать.
Красота, земля-матушка!
Лошадка и правда дорогу знает. Сама идёт. Молоко, масло сливочное, яйца, овощи, мешками с крупой и хлебом забросили на телегу. И в обратный путь. Солнце уж высоко поднялось. Припекать стало. Кобыла оказалась натурой романтической. Её, как и Киру, интересовали полевые цветы. Жужжание мух и пчёл убаюкивало. Лошадка кивала на всё головой, махала хвостом, дрыгала копытами в воздухе, хрипела от удовольствия – у неё был прекрасный денёк. На вожжи четвероногая работница не реагировала никак. Может постромки хотели решительности рук и грубости окриков:
– Пшла, милая!
Но милая не трогалась. Кирочка говорила с лошадкой ласково. Хвостатой это очень нравилось, она не возражала. Исполняя мохнатыми ушами «Полёт шмеля», кобылка свернула с дороги в поле и занялась изучением ботаники. Хруст пережёвываемой травы спорил с танцем копыт, дробящих «Степ» на месте. Кира рассердилась. Расстроилась. Заревела. А потом, поняв, что к обеду не успеть, плюнула. Поводья брошены. Облака на бездонном небе прекрасны! Ноги в резиновых сапогах, свешенные с телеги, болтались в такт неспешного движения:
– Тик-так, тик-так: ходят часики вот так…
Кобыла медленно-медленно брела в нужную сторону сама по себе. Своенравное животное отказывалось убыстряться. Лево-право игнорировалось самым бестактным образом. Она ещё и кокетливо, по-женски, поглядывала на возницу:
– Тебе так же хорошо, как и мне?
Появились вечерняя прохлада и Кира на горизонте.
– Мы волновались. Тебя похитили?
– На обед уже вместо молочного супа с лапшой приготовили просто лапшу.
– Привезла молоко? – потеряли её подружки.
Алюминиевые фляги открыли. А там… Под полуденным солнышком молочко взболталось и скисло. На следующее утро кашу сварили на воде. Простоквашу подали как десерт. Из сыворотки на полдник оладьи напекли.
– Девчата, давно так вкусно не едали. Как в ресторане, – комбайнёры млели.
Так Кира разнообразила меню полевой кухни.
В награду за освоение новых земель выдавали удостоверение. Со значком. Его носили с гордостью, как медаль с фронта.
Удостоверение к значку «За освоение целинных земель». Личный архив