Пионерлагерь
(1942—1949)
Летом детей работников ЗИКа ждал пионерлагерь «Восток». Позже он стал «Юным калининцем». Профком определял: быть иль не быть тебе среди леса. Плата за путёвку символическая. В военное время завод жил одним стремлением: Победа! Детьми заниматься времени не было.
Лагерь располагался в селе Косулино Белоярского района. 28 километров – и ты на месте. Рядом речка Бобровка. Деревянные корпуса затерялись среди редкого соснового лесочка. Вариант бараков летнего сезона. Из удобств в корпусах были окна. Из украшений – крылечко с козырьком, как в тереме. Дощатые строения красили ядрёной масляной краской. Синей, зелёной. Слышимость идеальная. Даже топоток птичьих лапок по шиферной крыше превращался в звенящую мелодию.
Комфорт минимальный. Туалеты, умывальники на улице. На несколько корпусов. Вместо туалетной бумаги резали газеты. Да и они имели обыкновение быстро заканчиваться. Тогда уже, извините, как бог пошлёт. Лучше сразу надеяться на лист лопуха или мать-и-мачехи. Умывальник – труба с пробитыми дырками и вставленными клапанами. Типа рукомойника на несколько персон. Вода только холодная. Ледяная, из артезианской скважины. Мальчишки противно брызгались, зажимая клапаны руками.
Для младших отрядов сооружали детскую площадку. Из местных сосен. Лесенку-лазилку, бревно-ходилку да песочницу под грибком-игралкой. Вот и все увеселения. На лесенке можно водрузиться орлом. На бревне лежать ленивцем. Под грибком притихнуть зайцем.
Гоняли в «белочки-собачки».
– Чур, я белочка.
– Ага, Кирочная, так нечестно. Ты вчера была. Значит, сегодня – собачка.
– Чики-чики-чики-рок, я с тобою не игрок!
1939 год. Кира Черникова. Личный архив
Белочки бегали везде. На деревянном – они в домике. Собачки могли их ловить только на земле. Заляпали – всё, смена декораций. Кире приходилось связывать две косы сзади. Удобно за них схватить-заляпать. И ты снова собачка.
На входе в отряд толклась чемоданная. Чинно стояли разнокалиберные подписанные фибровые чемоданчики. Из прессованного картона. Защёлки открывались шумно и порой туго для детей. Иногда при этом ломался ноготь. Особая роскошь – маленькое плоское зеркальце, вклеенное внутри под клетчатой бумажной крышкой чемодана. Содержимое собиралось в лагерь по списку: зубная щётка с порошком, мыло, расчёска, майки-трусики, чулки, прочая незатейливая и летняя, и тёплая одёжка. Перешитая, подштопанная, подлаженная.
Палаты разделяли девочки-мальчики. Через стенку перестукивались особым способом. Типа азбуки Морзе. Металлические кровати хрустели-ворчали пружинными сетками. Аккуратно застеленные постели. Нижняя простыня натянута, без складок. Байковое одеяльце, сложенное несколько раз, верхняя простынка по его диагонали. Подушку ставили куполом в изголовье композиции. Между делом успевали её весело водрузить на голову:
– Раз! Я уже восточная красавица!
Незатейливые секретики прятали под матрас: фантик, лоскуток, камушек. На спинке кровати могло висеть только полотенце, у пионеров – галстуки. Никакого барахла. Кровать провисала, как гамак. Скрипела-бухтела. Скачки на сетке, как на батуте, строжайше запрещались. Но пока никто не видит:
– Раз-два, – да и попрыгали кто выше. – Выше! Выше! Мы уже на крыше!
Дети, они и в военные годы дети.
Никаких тебе поваляться в кровати. Плохо себя чувствуешь? Медпункт, изолятор.
Отряды назывались согласно духу времени: «Товарищ», «Горнист», «Пионер».
Утро начиналось с физзарядки. Потом построение на линейку: поднятие флага, распорядок дня. После обеда обязательно тихий час. Любые передвижения строем. Под горн или барабан с пионерскими речовками:
Раз-два, три-четыре,
Три-четыре. Есть хотим!
Если повар не накормит,
То и повара съедим!
Повара не возражали. 25-литровые алюминиевые бачки всех кормили простой едой. Без кулинарных изысков. Но с добавкой. Как в любимой песне про «Картошку»:
Наши бедные желудки
Были вечно голодны,
И считали мы минутки
До обеденной поры!
Здоровье детей оберегали подручными средствами. Напитки витаминизировали аскорбиновой кислотой. Лекарственными травами, по сезону, собранными самими же детьми под надзором воспитателей. Обязательно давали рыбий жир. Побеждали рахит. Удачей была курага в компоте. Косточки подкладывали под ножки кровати и резко садились:
– Раз! – прессовали орех.
– Кряк! – и горьковатое ядрышко твоё.
Пионеры обязательно ходили в галстуках. Целый день. Не важно, майка на тебе или куртка. Ведь пионер – всем ребятам пример. Он всегда и везде готов к борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза. Даже на каникулах.
Ребята постарше выпускали стенгазету. Редколлегия лагеря вырезала-клеила из газет портреты вождя, всякие новости:
– Бей фашистов!
– Поможем фронту!
Ну, и шутки-прибаутки на злобу дня. Беседы на актуальные темы: советские лётчики, завоевание Северного полюса. Вечерами – тематические костры. Искры в небо, песни, клятвы. Всё, как в «Гимне пионеров»:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы пионеры – дети рабочих.
Близится эра светлых годов.
Клич пионера: «Всегда будь готов!»
Хотелось чего-то вкусненького. Всё время. Особенно сладкого. На первой смене вкусненьким были побеги сосны. Нежные ростки очищали от колючек и жевали, наслаждаясь горьковатой оскоминой. Витамин С в чистом виде. Уважали заячью капусту – кислицу. Мелкие листочки, похожие на клевер, исчезали среди сосен волшебным образом. Находили смолу на стволах хвойных деревьев. Янтарные капельки гоняли во рту, как жвачку.
На второй смене лакомились ягодками. Вытянешь травинку осота и нанизываешь на неё земляничку или черничку. А можно орнаментом: несколько ягод одного цвета, потом другого. Получается ожерелье. Или браслетик.
Третий, уже нескончаемый, срок дарил рябиновые бусики. Повоображаешь с ними, а потом съешь. Шиповник радовал. Костяника подмигивала в траве. Так и пролетало лето.
Домой писались письма. С рисуночками. Бумага была дефицитом. Клочок – сокровище. Химическим карандашом рисовалось солнышко в небе, речка и ёлки-сосёнки, как стоящие рыбьи скелеты. Складывали письма конвертиком или просто обрывком. Вкладывали засушенные цветочки-листочки. Письма отправлялись в деревянный почтовый ящик около столовки. Оттуда в профком завода.
Вот такие:
Сильные, смелые,
На солнце загорелые!
– дети зиковцев возвращались к концу лета в город.
Для встреч с детьми в лагере были родительские дни. В выходной завод предоставлял транспорт. Или на поезде. Станция чуть меньше пяти километров от «Востока». Час пешкодралом туда – час обратно. Ворота лагеря родители не штурмовали. Завод единым механизмом работал день-ночь, день-ночь, день-ночь. Приезжать могли не все.
Кирушу отправляли на всё лето. Три смены подряд. Лучше, чем в городе сидеть около немощных бабушек. Ребёнок на свежем воздухе среди сосен. Накормлен. Под присмотром. Вот такие дела. Особо ей это не нравилось. Но вариантов других не было. Привыкла. Через много лет своих детей в лагеря она не отправляла. Как бы они её не умоляли.
Зинаида Ниловна старалась навещать. Изо всех сил. Но разорваться, всё поспеть, не могла. Дома две совсем уже требующие ухода мама с тёткой. Работа в военном режиме без выходных. Вырвешься к доче. Волосы ей перечешешь, ногти подстрижёшь, бельё чистое – грязное проверишь. Да хоть лбом друг к другу с дочерью прижаться, носами потереться. На сердце поспокойней станет.
1946 год. Пионерский лагерь в Косулино. Личный архив
Хорошо хоть посылочку успеть передать, что удастся достать при военной голодухе. Когда сезонные фрукты-овощи, когда карамельки. А то и просто сахарок. Дети радовались всему. Кира любила «Дунькину радость». Карамель – подушечками, внутри с повидлом. Её за щеку сунешь, подрассосёшь. Потом поддавишь языком к нёбу, и лужица фруктового повидла во рту растечётся. Вкусно, необычайно! Кусочками сахар ценился не хуже конфет. Сахаром-песком посыпали хлеб. Вот тебе и бутерброд, пальчики оближешь!
К подружке, еврейке Ане Соловейчик, приезжали часто. Обеспеченная семья. И мама, и папа работали инженерами на ЗИКе. Ей всегда привозили конфеты. Разные вкусности. Родственники помогали достать. У Кирочки были атласные ленточки. Яркие. Купить такие в Свердловске было сложно. Тётя Лиза, сестра папы, прислала их в подарок для племянницы из Орла ещё до войны. Атлас мягкий, волос не подсекает. А капроновые ленты все косы испортят, посекут. Лента сомнётся в волосах, на ночь её смочишь и намотаешь на металлическую трубу кровати. Утром она как отглаженная! В лагерь модница уехала с лентами, а вернулась без них. Всё удалось выгодно поменять на конфеты. У Ани Соловейчик волосы были не такие роскошные, короткие. Но ленточки той всё равно хотелось.
– Анюта, у тебя «Барбарис» еще остался?
– Я же тебя угощала. У меня, смотри, последняя.
– Давай на коричневую атласку. Тебе красиво будет к платью.
– Ой, Кирёнок, искуситель. Ну, давай!
И Кира, и Аня оставались довольными. Красота – страшная сила.
Фантики от конфет считались валютой. Никто их не выбрасывал. Копили. Старательно разглаживали об стол или подоконник. Красивый или редкий выменивали на что угодно: половинку или даже целую конфету, косточку от кураги, даже на желание. Обёртки использовались для игры в фантики. Их складывали в прямоугольники, бросали определённым образом. Целая наука. У мальчишек получалось бойчее. С ними лучше не связываться – проиграешься. Ещё реветь будешь. Зато можно одной оттачивать броски, как и чего об подоконник. Щёки краснели, глазомер развивался. Фантики кочевали по карманам туда-сюда.
В июне комаров была тьма-тьмущая. Спасения от них нет. Хоть реви. А толку-то. Накусают. Начёсываешь укусы до корост. Тебя потом намажут зелёнкой, как горохом. Кому охота рябой ходить. Лучше сломать веточку да отмахиваться. Так и взрослели дети на собственном опыте.
Младших девочек перечёсывали воспитатели. Косы старались наплести потуже. Каждый день не успевали красоту навести. У кого волос тонкий – шир-мыр, раз – и мгновенно колтун на голове.
Где-то смола капнет, где-то об подушку нашоркаешь. Выдирали вместе с волосами. Мороки много. Как что – слёзки на колёсках. Разбери этих девчонок, попробуй.
Самое стыдное – описаться. Во сне или заиграешься. С кем не бывает! Воспитки очень добрые. Война всех делала сердечней. Пацы, будь они неладны, пальцем тычут и гогочут:
– Обоссался, обоссался!!!
Или ещё ужасней:
– Зассыра, зассыра!
А как скроешь, когда мокрые портки тут же меж сосен болтаются. Да ещё эти истории: взять два стакана с водой и переливать над спящим, пока он не напрудит… Глаза закроешь, а заснуть страшно: вдруг описаешься.
Кируша, домашняя, не ходившая в ясли-садик, воспитываемая тремя дворянскими женщинам, смотрела на всё, открыв свой бантичный ротик. И без того огромные глаза округлялись до вселенских размеров. Такой она ещё больше нравилась мальчишкам.
– Ты косы как на голове носишь? Тебе не тяжело? – интересовались в отряде.
– Нормально. Не замечаю, – Кира смущалась.
– А можно я в руке подержу, – выстраивалась очередь.
– Да, конечно, – сложно, что ли, раз просят.
– Ух ты! Тяжёлые. Если кто будет тебя за косы дёргать, скажи нам. Мы двинем.
К концу первого лагерного лета Кирина голова сильно чесалась. Уже дома Зинаида намывала, отшоркивала лыковой мочалкой дочурку в бане Станкопосёлка.
– Мамуля, у меня голова зудит. Уже не могу!
– Доченька, наверно, мыло не промыли. Сейчас, ромашкой сполоснём.
Волосы подняли, пригляделись…
– Мать честная! Вши!!!
Кишат! Шевелятся… Белые гниды на тёмно-русых волосах хорошо видны. Кира реветь. Зина успокаивать, хотя впору тоже разреветься.
– Мама, я что теперь лысая буду?
– Кируша, не плачь. Отец столько раз этого добра с войны притаскивал.
– Так он и брился налысо-о-о… А я не хочу-у-у-у…
Срочно намазали голову керосином.
– Он воняет-е-е-ет!!! Жжё-ё-ё-т!!! Ма-а-мочк-а-а-а!
– Кируша, прекрати! Сейчас уксусом прополощем.
Копна волос настолько густая, что за один раз победу не одержать. Ещё разок. И последний – контрольный. Реви – не реви, мажь да мой. Роскошные косы пришлось обрезать. Ленточек нет, и кос нет.
Первого сентября 1942 года в 1-й класс Кира пошла со стрижкой каре. Потеря кос Киры Черниковой была всеобщей утратой Станкопосёлка.
Первый класс
1 сентября 1942 года Кира Черникова пошла в свой первый класс.
Война заполонила собой все дела-мысли.
– Победа любой ценой!
– Война-война!
– Фронт-фронт!
Собрать детей к школе в военное время – искусство. Школьной формы, обуви, портфелей – не найти. Ходили в чём угодно, неярком, лишь бы тепло было. Вместо портфелей шили из чего попало сумки-мешки. Всё скидаешь в мешок, накинешь его через плечо и бежишь. Учебников не хватало. Выдавали по территориальному признаку – один на дом, на двор. На Станкострой давали что хватит. Книги частично переписывали.
Тетради – роскошь. Здорово достать писчую бумагу. Фантастика – линованную. Обычную расчерчивали по линейке вручную. Листочки сгибали посередине, сшивали нитками. Получалась тетрадка. Срезали белую кромку от газет. Прихватывали полоски друг с другом нитками или подклеивали на клейстер. Из такого папируса вырезали листы. Готова пухлая самодельная тетрадка.
Чернила носили в завинчивающихся баночках. Они то прольются, то замёрзнут. Перьевые ручки – тоже счастье не для всех. Писали химическими карандашами. Надавишь на него сильно – грифель сломается. Затачивали сразу с двух сторон для подстраховки. Карандаш слюнявили, имитируя чернила. Губы и слюни синели, во рту горечь. На партах стояли невысокие ёмкости с водой. Макали туда химический карандаш. Воды наливалось на высоту заточенного грифеля. Чтобы не намокло дерево самого карандаша. Пишешь и карандаш туда-сюда макаешь: тык-тык.
Со всех парт: тык-тык.
Так и постукивали весь урок. Вода быстро заканчивалась.
– Можно водички подлить?
– Вставайте тихонько, не спрашивайте.
Учителя выставляли отметки тоже карандашами. Красных чернил не было.
В первый класс Кирочку собирали всем скопом. Канцтовары кое-как из домашних запасов наскребли. Иван Нилович помог. Белый любимый отложной воротничок Зинаида Ниловна скроила и вышила ещё до войны по приложению к дореволюционному журналу «Нива». По краю воротничка фестоны гладью. В центре вышивка ришелье. Позапрошлогоднее уже малое платье надставили:
– Красавица!
Даже букетик сотворили. Из цветов перед домом: аптечная ромашка, пижма, китайская гвоздика. Цветочки мелкие, незатейливые, а настроение праздника первоклашке создают. Кира сама и нарвала. Цветы обрамили красивыми листьями. Подрезали ровно стебли. Ниткой обмотали, чтобы не рассыпался. Настоящая женщина сделает букетик из ничего.
Вестибюль школы. Лозунг: «Пионеры и пионерки!
Овладевайте знаниями и учитесь стать борцами
за дело Ленина!» Архив музея 67-й школы
Зиночка вздыхала украдкой:
– Вот, Жоржик, доченька наша и в школу пошла. У нас всё хорошо. Береги себя, за нас не волнуйся.
Кира училась старательно. Прилежно. Везде висели плакаты. Решительный солдат с вытянутой рукой спрашивал:
– Ты чем помог фронту?
Она хотела помочь учёбой. Вот папа всегда побеждал во всех своих войнах. Он вернётся, подбросит её радостно вверх к самому потолку и удивится:
– Ничего себе. Ты так помогла нашим! Кирёнок, да ты у меня папина помощница!
1942 год. 1-й класс. Личный архив
Томка Васильева
Михаил и Надежда Васильевы исторически работали на ЗИКе. Ещё до войны, в Подлипках. С эвакуированным заводом оказались в Свердловске. Так они получили комнатушку в Станкопосёлке. В соседнем бараке с Черниковыми.
Тётя Надя – маляр. Дядя Миша – профессиональный шофёр. Возил начальника. Секретного-секретного. Дядя Миша мог понадобиться в любое время дня и ночи. Он мгновенно одевался. Уезжал. Растворялся в дороге. Куда, зачем, на сколько – никто не знал. Даже он сам. Иногда на день-неделю-месяц. Зато он мог быть внезапно дома несколько дней. О своих поездах дядя Миша никогда не рассказывал. Черная «Эмка» стояла тут же под окнами в Станкострое, намытая и натёртая до блеска водителем. Дядя Миша готов был запрыгнуть в свою машину и из уличного туалета, и из-за обеденного стола. Ключ, зажигание, сцепление, газ. «Эмка» взвизгивала и рвалась с места, подтверждая слова «Песенки шофёров»:
Ветер за кабиною носится с пылью,
Слева поворот – осторожней, шофёр!
Как-нибудь дотянет последние мили
Твой надежный друг и товарищ мотор.
Вот такой был дядя Миша. Мобильный, удобный. Чтобы это всё работало, секретный начальник первым делом поставил водителю дома телефон. В барачном Станкострое была настоящая роскошь. В тепле! У соседей! С удобной трубкой и рокочущим при вращении диском.
– Дядь Миш, можно позвонить?
– Можно, только недолго. А то мне нагоняй будет.
– Тёть Надь. Я звякну?
– Давай, пока Мишки нет.
График рваной работы изнурял. Тётя Надя тоже днём и ночью ковала победу. Двоих детей Васильевы оставили под Рязанью. У бабушки в деревне. Там спокойнее, с продуктами попроще. Картошка в огороде, яйца-молоко свои.
Дядя Миша, добродушный и отзывчивый, свободным от секретного начальника временем помогал по благоустройству двора. Мужские руки всегда требовались. Тем более в военные годы. Столики-лавочки, принести-отнести, тоси-боси.
Деревня в Рязани, где жила бабушка, была на берегу реки. На другой стороне стояли немцы. Подружка Тамары, белобрысая девчонка в одних трусах, предложила:
– Томка, пошли немцев смотреть?
– Пошли!
– А ты не боишься?
– Так мы же только посмотрим!
Подходить к реке было запрещено бабушкой. Но про кусты она ничего не говорила. Выглядывать из-за поросли у реки страшновато. Но интересно. Мелюзга считала себя невидимой. Немцы отдыхали. Ходили в расстегнутой форме, стирали, играли на губной гармошке. Слышалась их гавкающая речь. Вот они, как на ладошке.
– Так вот вы какие, немцы!
– Томка, я им язык показала.
– А я фигу!
– Давай завтра опять пойдём их смотреть?
– Давай!
Шевелящиеся кусты и детские глазёнки забавляли немецких солдат, волей приказа оставивших свои семьи. Никто не собирался убивать двух русых смешных девчонок, изо дня в день копошившихся у реки за огородами.
После войны Васильевы решили закончить дела на Урале да и вернуться всей семьёй домой. В комнату в Москве, наспех закрытую с вещами перед отъездом. Домой! Но Сталин выборочно расправлялся с теми, кто уезжал из мест эвакуации. Тебя вывезли? Здесь и живи. Одни, вторые так уехали домой, а оказались в лагерях. И вместо возвращения в Москву Васильевы решили забрать детей в Свердловск.
После окончания начальной школы в конце лета Томка приехала в Станкопосёлок. Очень серьёзная, рассудительная, обстоятельная. Русской внешности, рязанской широты характера. С конца августа 1947 года началась дружба Тамары Васильевой и Киры Черниковой длиной во всю жизнь. Тамара Михайловна Васильева, приехавшая ненадолго в Свердловск, проработала 53 года на ЗИКе начальником рентгеновской лаборатории.
На носу у Томы были очки, а у школьников первое сентября. Кира была бэшкой. Тамару определили ашкой в ту же 67-ю школу. Классы распухали значительно больше сорока человек. 5 «А» пополнился новенькой. Она хорошо училась и даже видела немцев.
Шаровары
В 67-ю школу из Станкопосёлка ходили все вместе. Утром собирались во дворе и отправлялись в путь. После уроков всей гурьбой обратно. Кто раньше заканчивал, ждал остальных в школе.
Дорог было две. Длинная, безопасная и нудная. Короткая, полная неожиданностей и приключений. Как в сказке Шарля Перро про Красную Шапочку. Угадайте, какую выбирали дети? Правильно! Короткую, через болото.
Вокруг Станкопосёлка раскинулась болотина. Нет, не только на карте, но и в реальной жизни. Настоящее, топкое. В начале 1940-х годов, писали газеты, серийный убийца путал следы на том болоте. Да, как у Конан Дойля. Летом-зимой оно подсыхало-промерзало. Было терпимо. Весной-осенью школьники ныряли в него выше колена. Прямо «А зори здесь тихие» Бориса Васильева. Через болото была тропинка. Шли гуськом. Впереди девочки постарше. Грязи было – мама, не горюй!
Томке уже после войны мама достала туфельки. Сказать, что это счастье, – ничего не сказать! После уроков ничто не предвещало беды. Туфельки делали мир сказочным. Коварное болото было завистливым. Ему тоже хотелось быть принцессой. Томка оступилась. Дело привычное. Но совершенно прекрасная туфля осталась в жиже. Болото чавкнуло, сомкнуло свои губы.
– Как оно могло, противное!
День превратился в траурный. Золушка так и осталась без туфельки.
В школу приходили вечно мокрые. Надевали шаровары. Широкие штаны длиной по середину голени на резинке сверху и снизу. Быстро надел-снял.
– Хоп-хоп, – на резиновые сапоги натянул и шуруешь.
Ходили аккуратно. Но всё равно промокали. В школе мокрые шаровары снимали и развешивали по батареям всех классов. Учащиеся знали: портки Станкопосёлок сушит, – и учителя, и ученики относились очень доброжелательно.
Шаровары хвастались непонятным размером. Сейчас бы сказали:
– One size. Унисекс.
В 1940-е это называлось по-русски:
– Что бог послал.
Кто сам шил, кто в магазине покупал. Но в шароварах ходили все. Выглядели они как у запорожца за Дунаем. Изречение «Пифагоровы штаны во все стороны равны» – подтверждалось.
Одни шаровары в дальнейшем стали семейной святыней семьи Киры. Киры Георгиевны Черниковой-Новиковой. Красные революционные, как из фильма «Офицеры». Байковые, с начёсом. На нас с братом их надевали в детстве, чтобы снег не попадал в валенки. Они предлагались мне во все колхозы.
– Возьми! Послушай мать. Удобнее этого ничего искать не сыскать.
Надеть их было немыслимо! Засмеют! Моим подругам говаривалось:
– Вот ведь, не желает моя краля носить шаровары. Хоть тресни. Не желает!
Крепдешиновые платья, к сожалению, снашивались. Шаровары переезжали с квартиры на квартиру. Были крепче танковой брони. Сменили шесть домов. Выступали со сцены. Ездили реквизитом в студенческие агитки 1980-х. Как у Маяковского: «Я достаю из широких штанин…»
Шаровары не убивались ни временем, ни обстоятельствами. Но линяли при стирке знатно, отправляя на тряпки белые рубашки.
В дефицитные 1990-е шаровары освежили анилиновым красителем. По выкройке заграничного тогда журнала «Бурда Моден» из них получились миленькие штанишки для Кириной внучки. Шароварчики перекочевали в 21-й век к внуку и даже правнуку. Затем семейную реликвию передали в дар детскому дому к концу 10-х годов текущего века.
Шаровары – символ Станкопосёлка. Советское – значит отличное! На все поколения.