13.Первый сон
Я брёл по улице. Моя бодрствующая частица сознания, мерцавшая, как огонёк свечи в моем спящем рассудке, говорила мне, что здесь я никогда не был. Но сон твердил, что я вернулся в забытое, но известное мне место. Тоска, казалось, приобрела здесь материальное воплощение, навалилась, душила. У меня было большое горе, только я не мог вспомнить, какое. И злое, холодное, бесконечное одиночество навалилось на меня… Ни день, ни ночь – вечные сумерки. Чёрные высокие дома нависали надо мной и над ними виднелось низкое фиолетовое беззвёздное небо. Мне надо было куда-то идти, ведь зачем-то я оказался в этом месте?
И я побрёл. Ноги слушались плохо, словно что к ним привязали свинцовые гири. На душе было тяжело. Какое же несчастье постигло меня? Вспомнить бы, может стало бы легче…
На этой улице я был не один. Навстречу мне брели люди. Некоторых я узнавал, но удивлялся, почему они выглядят совсем по-другому, чем раньше. Иногда в одном человеке я узнавал сразу двух знакомых, или один через мгновение становился другим. Я никак не мог поймать, закрепить в сознании то, что знал о них. Как их зовут, кто они? Одни встречные молчали, другие тихо разговаривали друг с другом, но я не понимал, о чём.
И вдруг я узнал маму. Она шла между двумя другими женщинами и разговаривала с ними. Я позвал её, кинулся к ней, но она едва взглянула на меня и прошла мимо. Я схватил её за плечи, но она отстранила меня, равнодушно и холодно.
– Мама, ты что, не узнала меня? – закричал я.
– Узнала, ты – Влад.
В её голосе не было ни радости, ни раздражения. Просто скука. Она, не ускоряя и не замедляя шага, пошла дальше, всё также беседуя с женщинами.
Это было страшно. Равнодушие близкого – это страшно. Страшнее, чем когда кто-то кричит на тебя или даже бьёт.
Перед моими глазами мельтешила какая-то серебристая точка. Я пригляделся: бабочка, маленькая бабочка, похожая на моль. Я отмахнулся. Бабочка продолжала порхать перед глазами. Бодрствующая часть моего сознания напомнила, что мне надо искать кого-то… Только кого? Не моль же… Моль… Домовая бабочка… Домовая бабушка… Бабушка-домовая. Верно! И имя вспомнилось: Домуша! Бабочка, вроде бы, даже обрадовалась и полетела вперёд.
Я поплёлся за ней. Идти было всё так же тяжело, а тут ещё встречные стали меня отвлекать. Я встречал вроде как студенческих друзей, а потом – дам из нашей конторы. Все они напоминали, что я должен идти с ними куда-то, тащили за собой… И каждый раз я забывал про бабочку и делал несколько шагов в сторону фальшивого знакомца, чтобы следовать за ним, но бабочка подлетала прямо к моим глазам, и я вспоминал, что куда-то иду за этой бабочкой. Не буду живописать своё состояние, мне было так тяжело на душе, что я, кажется, даже плакал. Я знал, что потерял всех близких, что нет на земле ни одного человека, который бы любил меня, что жизнь была тусклой и бездарной, и что она скоро закончится. Я понимал, что мои дни истекли, что у меня тяжёлая болезнь, от которой нет спасения. Я уже не боялся конца, я боялся предстоящих страданий. Не лучше ли закончить всё прямо сейчас? Но огонёк внутри меня вдруг ярко вспыхнул, тот самый огонёк сознания. И напомнил мне, что всё – морок, сон, наваждение, что надо держаться, что будет ещё свет и счастье в моей судьбе.
Я напрягся и зашагал побыстрее. Я должен куда-то прийти, и я приду!
Кончатся ли, когда-нибудь эти блуждания? Этот путь никогда и ничем не завершится…
И вдруг передо мной появилась Юлька.
– Влад, ну ты что? Забыл? Я тебя сколько времени в кафе жду! Мы же договаривались!
И тут я вспомнил, что да, договаривались. Как же я мог забыть?!
– Прости, Юлечка! Оказывается, я сильно болен, сказали, что мне помочь уже нельзя…
– Глупости! – закричала Юлька. – Я спасу тебя! У меня есть знакомый врач. Он лечит всё! Пойдем быстрее, время терять нельзя!
И Юлька схватила меня за руку и потащила куда-то. Как приятно, когда кто-то переживает за тебя, заботится.
Но бабочка стала так бросаться мне в глаза, что пришлось зажмуриться. И вдруг я услышал у себя перед носом хлопок.
– Моль, – пояснила Юлька. – Ненавижу моль! Промазала, – сказала она с сожалением, разглядывая свои ладони. – Жалко. Ладно, пошли скорее.
На ее лице я увидел не сострадание ко мне, а гримасу жестокости. У Юльки никогда не могло быть такого выражения лица… Неужели из-за моли?
Моль, вот оно! Огонёк внутри меня вспыхнул и осветил главную мысль: я должен следовать за серебристой бабочкой!
– Погоди, Юлька, сейчас у меня важное дело, а сразу после него – к врачу. Хочешь, пойдем со мной?
– Владлен Сергеевич! Я недовольна вашей работой! Почему, уходя в отпуск, вы не выполнили моего поручения? Мне срочно нужен этот документ! Или возвращайтесь в офис и сделайте всё, как положено, или я вас увольняю!
На месте Юльки стояла начальница, но меня это почти не удивило.
– Увольняйте, – сказал я, повернулся и поплёлся за бабочкой.
Не могу объективно оценить, сколько времени я тащился по улицам мрачного города. Под ногами мелькали в полутьме какие-то мелкие тени. «Мыши, – подумал я равнодушно. – Хорошо, что Юльки здесь нет, она их боится…». Но, на самом деле, мне было всё равно.
И совершенно неожиданно я оказался перед дверью высокого тёмного дома.
«Я здесь, кажется, живу», – мелькнула у меня догадка.
На двери виднелось серебристое пятнышко. Но меня оно совсем не интересовало. Хотелось скорее зайти, остаться совсем одному и, наконец, отдохнуть от всех усилий и страданий.
Я взялся за дверную ручку и…
14. День после первого сна
…И проснулся. И первой увидел Юльку. Одной рукой она крепко держала меня за руку, а другой гладила меня по мокрому от слёз лицу.
– Ты проснулся… Получилось… – прошептала она. – Ничего, ничего, всё хорошо, это просто был дурной сон.
И действительно, мучительные сновиденья таяли в моём сознании как снег под лучами весеннего солнца.
Я уселся на постели, и мы крепко обнялись. Её слезы смешались с моими.
– Юлька, не плачь, ну что ты, всё хорошо, – гладил я её по голове.
– Да – хорошо, ты же не видел, как ты плакал и метался, как стонал и даже кричал один раз.
– Ничего, ничего, всё позади…
– Ничего не позади, две ночи ещё!
– Справимся! – сказал я уверенно (в самом деле, уверен я не был). – Юлька, отвернись, я оденусь.
Она повернулась лицом к окну, а я быстро натянул футболку и джинсы. Раздетый современный человек чувствует себя не вполне полноценным. Поэтому я, совершив процесс облачения в дневную одежду, стал гораздо увереннее. Когда-нибудь в одной из своих книг я отдельно рассмотрю феномен влияния одежды на психику человека. Почему субъект в плавках чувствует себя на пляже комфортно, а в офисе – нет? И наоборот, человек в строгом костюме и при галстуке будет на пляже чувствовать себя не в своей тарелке?.. И дело не только в удобстве. Впрочем, куда меня занесло? Сейчас надо думать совсем не об этом.
Я подошёл к Юльке и повернул её лицом к себе.
– Спасибо тебе, Юлечка, что удержала меня, смогла выдернуть из этого сна. Сама-то ты как ночь прожила?
– Вспомнил. Я думала, ты уж не спросишь, – Юлька, кажется, немного обиделась. – Представь себе, мне тоже несладко было!
– Тебя чем-то пугали?
Юлька кивнула.
– Чем?
– А сам как думаешь?
– Мышами?
– Да. И не только. Сначала мыши показались. Шмыгали по полу. Одна, две, много… Я зажмурилась. Стала вспоминать твою игрушечную мышку. Представлять, что эти тоже плюшевые, только заводные. Потом чувствую, кто-то по моей руке пробежал, смотрю, они по кровати носятся. Затем к ним крысы прибавились. Те смотрели на меня злобно, зубы скалили. Потом стали по мне тараканы бегать, а с потолка на паутинках пауки сползали, и прямо ко мне в волосы, в нос и в уши лезли! Влад, я не знаю, как я удержалась, не убежала, руку твою не отпустила! – и Юлька снова залилась слезами.
Эту драматическую сцену прервало появление Домуши. Она как ни с чём не бывало заявилась в комнату с двумя кружками. И я подозревал, что в них не утренний кофе, а травяные отвары.
– Вот, родненькие мои, пейте. Это для укрепления сил телесных и душевных! Поможет лучше таблеток любых! – Домуша вручила нам с Юлькой кружки с напитками. – Ульянка, любезная моя хозяюшка, полно плакать, осуши слёзки свои. Ещё две ночи нам предстоят, надо силы беречь! Лучше радуйся, что смогла страх победить. Да и я чуток подмогла – часть страхов твоих в его сон перетянула. Хоть и не все, а чуть полегче стало.
– Так мыши, что в конце моего сна появились – Юлькины?
– А ты как думал, твои, что ли? Ты ведь не боишься их, зачем бы ужастеям их тебе показывать? Молодец и ты, соколик мой. И обо мне догадался, что в бабочку перекинулась, и сил и времени хватило тебе до той двери дойти. А открыть её тебе нонче ночью предстоит…
– А что там за ней? – заинтересовался я.
– Не знаю, золотой мой, не ведаю. Кто же мне рассказывать будет…
Но в тот сон я тоже вместе с тобой проникну и помогу, чем сумею. Ты только найди меня.
– А на меня снова мыши нападут? – с дрожью в голосе спросила Юлька.
– Не знаю, хорошая моя. Но думается мне, что будут они другие страхи в твоей душе искать, раз с мышами не вышло…
– Я, вроде, больше ничего не боюсь…
– Ох, не зарекайся! Все мы чего-то боимся, да не все об том понимаем. Не забывай только: всё, что увидишь – неправда это. Виденья, пустые бредни, наваждение. Если это помнить будешь, справишься. А сейчас, хватит болтать. Ульянке сил надо набраться, выспаться. Накормлю я вас сейчас, отвары целебные с собой дам, и езжайте подальше от места этого А к вечеру возвращайтесь.
Я отвёз Юльку в свою пустую квартиру. Постелил ей в комнате родителей и ушёл на кухню. Через час набрался нахальства и потихоньку заглянул в комнату. Юлька тихо и безмятежно спала. Я на цыпочках удалился и тихонько закрыл за собой дверь. Несколько часов провёл я на кухне в обнимку с ноутбуком, блуждая по сайтам и форумам, где обсуждались темы сновидений и непознанных явлений. Сколько я выпил чашек чая и кофе, отчитаться я не могу, И вот, наконец, на пороге кухни появилась посвежевшая, румяная со сна и немного растрёпанная Юлька. Я поинтересовался, как ей спалось, и она ответила, что никогда не спала так глубоко и крепко. И правда, выглядела она отдохнувшей и почти спокойной. Я подумал: «Какое было бы счастье, если бы каждый день Юлька просыпалась в моём доме, рядом со мной!» Но за это надо ещё побороться. Стоит побороться!
Я усадил Юльку рядом с собой, напоил её кофе, сварил готовые пельмени (больше у меня в холодильнике ничего не было). Мы приняли наши отвары, а потом решили, что пора возвращаться в Заброшенку.
15.Второй сон
Вечером всё было так же, как и накануне. Не то, чтобы мы уже привыкли к ситуации – привыкнуть к такому нельзя, но всё-таки осознание того, что нам примерно предстоит, несколько успокаивало. По крайней мере, меня.
И вот, снова надо мной склонилось Юлино лицо, а её рука, такая нежная, но очень надёжная, сжала мою руку…
И в следующий миг я стоял перед какой-то дверью. Я не знал, что это за дверь, куда она меня приведёт. Но раз я здесь оказался, то, очевидно, должен зайти.
За дверью была комната. Большая и абсолютно пустая. Даже без окон. Я сделал несколько шагов и провалился. Похоже, пол был сделан из плотной бумаги и прорвался под моим весом.
Я летел довольно долго в полной темноте и, наконец, упал. Я был точно в такой же комнате, как первая. Встал, прошёл несколько шагов и снова провалился. Опять полёт, опять падение.
Так продолжалось несколько раз. Наконец, я упал не на пол, а на что-то мягкое. В слабом свете я увидел, что лежу на груде человеческих тел. Мне показалось, что все они мертвы. Одни были в одежде, другие почти обнажены.
Я стал вглядываться в их лица, и вдруг понял, что кое-кто из них мне знаком. Я их видел совсем недавно, только вот, при каких обстоятельствах?
Я понимал, что не знаю, как их зовут. Но сознавал, что испытываю к ним огромную жалость… Это было мучительно, вспоминать и никак не вспомнить… Моё внимание привлёк один мужчина. Немолодой, страшно худой, с редкими волосами… Мне показалось, что я вот-вот вспомню его имя. Кажется на «Т». И ещё, я вспомнил, что как-то связано моё присутствие здесь с этим человеком. И с другими, которые лежат рядом.
Картина внезапно сменилась, и я тут же позабыл про всех этих людей. Я снова брёл по какому-то зданию. И в моём представлении оно всё время менялось. Сперва это было старинное административное здание нашего института. Я даже узнавал попадавшихся на глаза студентов и преподавателей. Но вот аудиторию, куда я шёл на лекцию, я найти никак не мог. Я спускался и поднимался по широким лестницам, иногда спотыкался, но не падал, а просто съезжал вниз по ступеням до следующего лестничного пролёта и продолжал путь. Я блуждал по коридорам и заглядывал во все двери. И нисколько не удивился, что это никакой не институт, а больница. Огромные палаты, уставленные койками. Я нашёл свою и лёг. Но тут же оказался на обширной лестничной площадке перед клеткой старинного лифта. Я сел в него и поднялся на мой этаж. Вот она, моя квартира. Странно конечно, что в ней много посторонних людей. Я стал бродить по квартире и обнаружил, что кухня выходит в какой-то коридор и там даже нет двери. Квартира была проходным двором. Странным был и балкон. Он был огромный, размером с комнату, и неостеклённый. Не успел я уйти с этого балкона, он обрушился вниз, прямо на проходящих там людей. Но никого это не взволновало. Зато я внезапно понял, что ни эта, ни любая другая квартира мне уже не принадлежат. Мою душу наполнила горечь: как могло выйти, что я потерял всё? Я продолжал бродить по зданию, а оно поминутно меняло облик, и я каждый раз шёл, держа в голове новую цель: то я искал киоск, где мне надо было что-то купить, то спешил на концерт, то в столовую… Я не понимал во сне бессмысленности своих скитаний, но они тяготили меня.
И вот, я, наконец, остановился перед дверью. Старомодной дверью, обитой дерматином вишнёвого цвета. Я обрадовался, как же я раньше не помнил, что шёл к дедушке!
Я нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась почти сразу. На пороге стоял мой дед, Владлен Семёнович. Как же я был рад! Как давно я его не видел! С того самого дня, как я навещал его в больнице… Вздор! Вот он, мой дедушка, живой и здоровый. Такой, каким я его запомнил: в неизменной ковбойке и трениках. На носу очки в тонкой золотистой оправе.
– Здравствуй, здравствуй, Владюша, – приветствовал меня дедушка, – Проходи.
Если честно, я забыл голос деда. Но мне показалось, что он сильно изменился. И меня внезапно стало что-то беспокоить. Я замешкался на пороге и вдруг взглянул в дедушкино лицо. За золотыми очками виднелись совсем не дедушкины глаза. У него глаза были серые, немного выцветшие, как бывает у стариков. И, главное, добрые. А на меня смотрели чёрные почти немигающие глаза. И в них горела злость. Тотчас слабенький огонёк затеплился в моём мозгу. И я сразу понял, что и голос принадлежал другому человеку. И я этого человека знал!
– Байбукин? – я стал пятиться от двери.
– Узнал, узнал… – человек в дверях был одет, как дед, но уже ни капли на него не походил. – Ну что же, добро пожаловать!
В панике я взглянул за спину Байбукина и разглядел позади него не интерьер дедушкиной квартиры, а клубящийся серый туман.
– Заходи, заходи, дорогим гостем будешь, – снова пригласил меня Байбукин-Бабай. – Чего тянешь? Все пути здесь ко мне ведут. Ну а потом… Помнишь комнату с упокойничками? (Я сразу вспомнил. Значит, эти люди всё-таки, были мертвы…) Ты ведь чуть было Терёшку не признал! Вот ведь зловредная твоя домовица. Всё перед тобой открыла. Ну, ничего, я и с ней разберусь. Правда, взять с неё нечего, мне только люди в смак! Но в острог забвения я её заточу. Только с тобой сперва разберусь. Голодный я. А как уж ты непригоден станешь, так я тебя в ту комнату скину, где все эаброшенцы валяются, да и иные. Люблю иногда туда зайти, помечтать, повспоминать…
Пока он произносил свой монолог, огонёк в моём рассудке разгорелся в полную силу. И я вспомнил и Юльку, и Заброшенку, и Домушу. «Что же я столько времени потерял!» – ужаснулся я, повернулся и припустил со всех ног прочь.
За моей спиной гремел хохот Байбукина, и его рокочущий бас:
– Побегай, побегай ещё, нагуляй страху! Вкуснее будешь! Всё равно ко мне явишься, другого пути у тебя нет!
Я мчался, перескакивая через несколько ступенек вниз по лестнице, пока голос Байбукина не стих где-то вдали.
Я что-то силился вспомнить… И вспомнил! Я должен найти какую-то Домушу. Она меня спасёт, она меня выведет. Только как я её отыщу?
Я брёл по полутёмному обшарпанному коридору. Честно говоря, еле тащился, загребая ногами. Наткнулся на что-то маленькое под ногами и отфутболил его в сторону. Но странный предмет ударился о стенку и снова подкатился мне под ноги. Я решил поднять его и отшвырнуть подальше.
В моей руке было маленькое яблочко. Дичок, падалица… Коричневое и несъедобное на вид. Но я уставился на него и вдруг вспомнил, что совсем недавно видел яблоко. То было, правда, совсем другим: красивым и ароматным… Что-то такое было с ним связано…
– Домуша? – произнёс я нерешительно, и яблоко слегка вздрогнуло в моей руке.
– Домуша, помоги, выведи меня отсюда, – попросил я и положил яблоко на пол.
И оно покатилось, а я поспешил за ним.
Я старался ни на что не отвлекаться, хотя то и дело забывал, куда и зачем я иду. Тогда яблочко подкатывалось ко мне и слегка ударяло по ноге. Я вспоминал и шёл дальше.
Наконец, мы попали в какой-то коридор. Нет, не совсем коридор, а как бы крытый переход, который делают иногда между двумя зданиями. Огромные окна по обе стороны были открыты. А на противоположном конце этого перехода виднелась дверь, на которой светилась надпись: «Выход». Яблочко, а вслед за ним и я, устремились к этой двери.
Казалось, спасение уже близко. В этот миг в окно влетела какая-то крупная чёрная птица. Я таких никогда не видел. Похоже на ворона, только гораздо крупнее.
Птица спикировала на моё яблочко, но оно отскочило в сторону, тогда птица ринулась на меня. Я зажмурился, прикрыл голову руками и кинулся под непрекращающиеся клевки к двери.
Приоткрыв на секунду глаза, я ужаснулся. Птица была уже не одна. Пространство вокруг кишело хлопающими крыльями, цепкими когтями и щёлкающими клювами. Одна птица так больно клюнула меня в шею, что я закричал, но не прекратил движения. Перед тем, как снова закрыть глаза, я увидел, что одна из птиц со всего размаху вонзила клюв в моё яблочко.
У дверей я наклонился, оттолкнул птицу, схватил расклёванное яблоко, навалился на дверь, она распахнулась и…
16.День после второго сна
…И я проснулся. В первый миг я не понял где я. Увидел испуганное лицо Юльки, почувствовал её руку. Но перед глазами стояла картина: черная птица вонзает острый клюв в яблоко…
Я выскочил из постели как был, в одних трусах, и помчался на кухню. Юлька устремилась за мной. Я громко орал: «Домуша!» Юлька, наверное, решила, что я тронулся.
Домуша стояла около печки и, изогнувшись, рассматривала прореху на боку синего платья, которое я купил домовице.
– Домуша, вы ранены?
Я заглянул в прореху и увидел глубокую дыру в худеньком тельце Домуши. Но ни крови, ни костей, ни других ужасов видно не было.
– Что всполохнулся, Владюша? – старушка глянула на меня с улыбкой. – Что мне сделается? Чай, не человек я. Затянется через недельку. А вот платьице, подарочек твой, испортили ужастеи треклятые! Так порвали, не прикину, как и зашить…
– Ерунда, я вам новое куплю и не одно! Главное, что вы живы. Спасибо вам, что вывели меня из этого здания, а то я чуть в лапы Байбукина не угодил!
– Знаю, милый, знаю, – молодец ты, что распознал его, а то всем бы нам конец пришёл. А особо я тебе кланяюсь, что не забыл ты про меня, не оставил в клюве у ужастеи. А то бы попала я навеки в острог забвения.
Я потёр шею. Она болела в том месте, куда меня клюнул ворон.
– Что, он тебя на самом деле ранил? – кинулась ко мне Юлька.
– Кто он? – удивился я.
– Ворон.
– Откуда про ворона знаешь? – я удивился ещё сильнее. – Ты что, в моём сне была?
– Зачем? Он сюда приходил, тебя убить грозился…
– Кто: он? – я ничего не понимал.
– Да Ворон, ну, то есть, Гришка Воронов…
– Какой ещё Гришка? Ты мне о нём никогда ничего не рассказывала!
– Да не о чем рассказывать было! Это мой одноклассник, до седьмого класса вместе учились. А жил он в соседнем подъезде. Отпетый хулиган с замашками садиста. Мучал и убивал собак, кошек. Один раз лягушку прибил гвоздём к столу учительницы… Дрался, воровал. Я его ужасно боялась. А он мне прохода не давал, преследовал, приставал. Если замечал, что я с каким-нибудь мальчиком разговариваю, избивал его. Потом его в спецшколу перевели. Но он меня преследовать продолжал. Заявил, что он всё равно заставит меня с собой быть, а если я кого-то другого полюблю, он его убьет. Когда я второй курс заканчивала, его посадили. Убил в пьяной драке человека. Дали ему, кажется, лет пятнадцать. И я вздохнула свободно. Век бы его не видела!
И вот вчера, уснул ты, я сижу, держу тебя за руку, вдруг слышу, дверь скрипнула. Сначала успокаивала себя: померещилось. И вдруг он входит. Ворон. Рожа зверская и ножом поигрывает.
Ну и начал. Сперва орал, что все бабы – изменщицы. Я ему сказала, что никому не изменяла, поскольку никому ничего не обещала, а с ним у меня никогда никаких отношений не было. «Не было, так будет! – заорал он. – За кого меня держишь? Я тебе сто раз говорил, что не отступлюсь!» «Гриша, откуда ты взялся? – спрашиваю его. – Тебе, вроде, до освобождения ещё долго?» «Тебя проведать пришёл! Если я чего захочу, всегда исполняю! Вот добрался я до дома, стал потихоньку наблюдать, и увидел, что ты всё время с этим хахалем ходишь. Выследил вас, куда вы ездите. Место здесь тихое, уединённое, никто мне не помешает твоему дружку прописку поменять. Пошлю-ка я его на жительство в царство небесное…»
Я его прошу: «Уходи, Гриша подобру-поздорову», а он нож к твоему горлу поднёс, да и стал в разные места тыкать. Говорит: «Ладно, не буду я твоего дружка жизни лишать, если ты сейчас же со мной пойдёшь. А нет, порешу его на твоих глазах! Мне терять нечего!» Я и плакала, и умоляла, но всё без толку, он играл ножом прямо у твоего горла! А ты стонал и даже один раз кричал во сне. А Ворон хохотал. Я ни о чём не думала, только об одном: чтобы случайно, от страха, руки твоей не выпустить. А потом ты проснулся, а Ворон исчез.
Я крепко обнял Юлю.
– Юлька, прости, прости меня, что не могу я тебя оградить от всех этих кошмаров. Сам тебя втравил в эту историю…
– Ничего ты меня не втравил. Я сама хочу, чтобы конец пришёл этому Бабаю! И мы молодцы! Правда, Домуша? Две ночи уже позади, одна осталась. Да мы втроём любую силу одолеем!
– Не девка, а золото – твоя Ульянка. Держись за неё, – сказала мне Домуша. – И то верно, что две ночи мы продержались, в двух снах не заблудились. Никому ещё это не удавалось. Но думаю, третья ночь самой трудной будет. И что там уготовано – не знаю. Помогать буду, как и прежде, коль справимся, конец придёт Бабаю и ужастеям его. А коль не справимся, про то я и думать не хочу.
Пока мы возвращались в город, я высказал свои соображения о наших испытаниях Юльке.
– Знаешь, я кое-что подметил. Во-первых, интересно проанализировать содержание моих снов. Очень искусно подобраны темы. Конечно, если бы я был суеверным человеком, то мне наверняка показывали всяких драконов, орков, гоблинов и троллей. Но для меня все они – персонажи книг и фильмов. Мама рассказывала, с каким ужасом она читала в детстве «Вий» и «Страшную месть» Гоголя. А мы читаем эти же книги, попивая кофе и в паузах болтая по телефону. Порог восприятия снизился, понимаешь? Триллеры и ужастики вывели новую породу практически бесстрашного человека. И боимся мы только вполне реальных вещей: одиночества, потери близких, тяжёлых болезней. Помнишь, Домуша об этом говорила. Есть, конечно, люди, которые и над этими страхами способны смеяться. Но для этого надо совершенно очерстветь… Во-вторых, интересно менялись акценты моих сновидений. В первую ночь упор делался на чувство тоски, одиночества, бесцельных скитаний… Вроде бы, ничего особо страшного. Но это когда вспоминаешь наяву. А во сне это было очень тяжело. Во вторую ночь мне всё время предлагали какую-то цель. Я стремился к ней, что-то искал. Но тема внезапно менялась. Я забывал прежнюю и устремлялся за новой… Это отвлекало от настоящей цели и чуть не закончилось плачевно. Просчёт их состоял только в том, что они мне показали тела людей, замученных Байбукиным (ну, или Бабаем). Они хотели меня напугать, это ясно. Но я вместе со страхом испытал ещё и сострадание. И вспомнил, что я должен что-то сделать если не для этих людей, то хотя бы для других, которые могут тоже попасть в ту комнату.
Интересно, что они придумают на этот раз? Я боюсь не столько за себя, сколько за тебя. Я вижу, как они тебя измотали.
Но знаешь, какое я ещё сделал наблюдение? Мы тесно связаны с тобой на духовном уровне. Твоя явь и мои сны способны как бы перекликаться друг с другом. Смотри: в первую ночь на тебя напали мыши, и Домуша очень легко перебросила их в мой сон. А для этого должен быть канал, связывающий нас. На следующую ночь к тебе явился отморозок по кличке Ворон. А во сне на меня и Домушу напала стая воронов. Как ты думаешь, это совпадение?
– Я его боюсь… – пробормотала Юлька.
– Кого? Ворона этого? Юлечка, успокойся! Это было просто представление, которое тебе Бабай показал. Прежде всего, твой Ворон сидит, и сидеть ему ещё долго. Затем, даже если бы он сбежал с зоны, разве мог бы он попасть в Заброшенку? На нём ведь нет метки…
– И сбежать мог, и метку Бабай мог ему дать, чтобы он сюда заявился.
– Не надо, Юлька, не накручивай. Куда же по-твоему он подевался, когда я проснулся? Я его что-то не заметил.
– Спрятался, – жалобно прошептала Юля. – А как ты заснёшь, снова вылезет и прикончит нас.
– Перестань придумывать! – я стал уже немного… нет, не сердиться – нервничать. – Не накручивай! Что ты думаешь, Домуша бы не почувствовала, что в доме кто-то прячется? Нет, Юлька, я думаю, что Бабай повторяться не будет, придумает для нас что-нибудь новенькое. И что-то мне подсказывает, что минувшие испытания покажутся нам цветочками. Ведь понимает же Байбукин, что это его последний шанс. Или мы всё выиграем, или всё проиграем. Поэтому надо собраться, сосредоточиться и подготовиться. Я думаю, тут нам нужен положительный настрой и вера в победу. А тебе надо хорошо выспаться и отдохнуть. И вот что ещё. Этого твоего Ворона («Он не мой», – вставила Юлька) ты не бойся. Когда всё закончится, а мои родители с югов вернутся, я попрошу отца справки навести. У него друг детства в органах служит, шишка какая-то. Он пробьёт по своим каналам, где заключённый Григорий Воронов находится, и как у него дела.
Юлька кивнула головой и притихла. Я искоса глянул на неё. Она засыпала. Ладно, немного осталось.
Когда мы приехали, я еле растолкал её. Зайдя в квартиру, она, не раздеваясь, обрушилась на мой диван и мгновенно отключилась. Я решил её не беспокоить. Забрал ноут и потихоньку удалился на кухню.