…Маленькую дочь Огненного Кота нарекли Алисией, Лисой для своих. Через несколько дней Па ее куда-то увез. Она выглядела очень плохо и, похоже, почти ничего не осознавала. Ее правый глаз раздулся еще больше и почернел.

– Похоже Па повез ее искать подножие Радуги, – тихо муркнула я Фоксу. – В этот раз людям не удалось отогнать от малышки Черных Змей Печали…

Фокс подвигал носом.

– Давай подождем со своими предположениями, – сказал он. – Может он понес ее показать особо сильным шаманам людей. Всегда есть надежда. Она еще жива…

…Па вернулся, когда уже темнело, без рыжей кошечки и очень расстроенный. Я вспрыгнула к нему на колени, потерлась и спросила:

– Где? Где Лиса? Куда ты отнес ее, Па? К Радуге? Она ушла от нас? Ну чего ты молчишь?

Па молча гладил меня, почесывая спинку, за ушами и вздыхал.

– Ну что ты пристала к человеку со своими вопросами? Видишь он устал! – недовольно одернул меня Фокс. – Бери пример с меня! Ляг рядом и помурчи. Людей это успокаивает. Потом все узнаем…

– Как же, узнаем, держи пасть шире… – буркнула я. – Нервничаю я! Не понятно что ли? Даже попрощаться нам с ней не дали! А ведь я уже привыкла к мысли, что нас стало трое! Только собралась ее полюбить, а тут – снова нас двое!!!

– Ну что ты, шилопопая, никак не устроишься? – сказал Па, оглаживая меня со всех сторон? – Лисе операцию сделают, и она приедет с Ма, не беспокойся, Гелуся, все будет хорошо…

…Через несколько дней и правда приехала Ма и привезла Лису. Выпученый больной глазик Лисы куда-то исчез, на его месте шерсть позеленела и из нее торчали короткие ниточки. Лиса посмотрела на нас одним глазом и сказала:

– Пливет… Я велнулась. Вы будете со мной иглать?

– Смотри, Фокс, она оказывается говорить умеет! – подскочила я. – А куда ты дела свой глаз, рыжая?

– Я уснула и попала на Радугу, – ответила Лиса, – и мне пришлось оставить там свой глазик, чтобы она меня отпустила обратно. Потом я проснулась и очень испугалась, потому что увидела Черных Змей Печали, уползающих от меня прочь. А потом рядом оказалась Ма, только я ее не сразу узнала – у меня сильно кружилась голова и болело в глазике. Наверное потому, что я упала с Радуги и ударилась. А потом я решила умыться, а глазика нет… И уже не так болит, как раньше. Мне снились Три Кошки Радуги. Они качали хвостами и мурчали мне: "Тебе еще не поррррррааааа… Возвррррррааааащайся откуда явилась… Выкуп пррррринят…"

– Ух ты! Здорово! – снова подпрыгнула я от восторга. – Как бы я тоже хотела побывать на Радуге и вернуться! Я бы посмотрела на своих предков и Трех Кошек. А еще я бы стащила у них ножницы, чтобы они больше никому не смогли перерезать косу жизни! Вот!

– Ну да… – проворчал Фокс. – В этом ты вся… Тебе лишь бы что-то стащить… А ты, маленькая дочь Огненного Кота, добро пожаловать в нашу семью. Я – Файерфокс Огненный Лис, сын Огненного Кота и лесной кошки Серки. Вождь маленького племени лесных котов и названный брат этой одноглазой пиратки рядом со мной.

– Я – Гелла Отважная! Дочь Одина Одноглазого и матери, имя которой Тощая. Я родилась в коробке и пока еще не была вождём, но обязательно стану валькирией – Грозовой Девой. Мне так Ма сказала. А Ма никогда не врет! Я тоже отдала свой глаз. Змеи Печали грызли его, но не успели сожрать весь. Меня спасла рыжая Радужная Кошка. Правда потом это оказалась Ма… Ну не важно! В общем, давай знакомиться! А что это за усики торчат из твоего глаза? Можно их потрогать? А тебе не больно? А на Радуге есть белые мышки? А ты видела…

– Ну хватит, Гелла! – оборвал меня Фокс. – Ты ее утомила своими вопросами. Она есть хочет и спать, правда, малышка?

– Ну да, я бы не отказалась… – тоненько мяукнула уставшая с дороги Лиса. – Вы так добры ко мне, Файерфокс, вождь лесных котов и Гелла, Грозовая Дева, я буду хорошей, послушной девочкой и не стану вам надоедать. Вы даже меня не заметите, какая я буду тихая… Спасибо, что приняли меня. Вот если бы еще мама пришла…

Алисия скорчила рожицу и заплакала.

– Я скучаю, я так скучаю по маме…

– Ну, не реви… – прослезилась я. – Моей мамы тоже давно нет рядом, я даже забыла, как она пахла… Она сильно болела и наверняка давно на Радуге… Машет мне оттуда хвостом и смотрит на меня… Тебя мучили Змеи Печали. Это значит, что твою маму они тоже кусали… Она скоро уйдет туда, откуда не возвращаются… Хотя ты же вернулась! Вот чудеса!

…Алисия оказалась весьма скромной, послушной и ласковой кошечкой. Она так тосковала по своей матери, что льнула ко мне со всей нерастраченной нежностью маленького ребенка. Я сама была еще не полностью взрослой в свои десять месяцев. Я пополнела и округлилась. Перестала быть голенастой и нескладной. Моя шерстка стала густой и невероятно мягкой. Но внутри стало расти какое-то беспокойство.

Лиса жалась ко мне, Фокс рядом с ней казался огромным, она не то что бы боялась его, но старалась избегать попадаться ему на пути. Ей казалось, что в своем гигантском прыжке он не заметит ее и раздавит. Я наблюдала за ними со стороны и заметила, что Лиса – полная уменьшенная копия Фокса. Они были так похожи, как если бы она была его родной дочерью.

– Кто знает, – думала я, – может ее матерью была одна из лесных кошек, находящихся в родстве с Фоксом. Ведь Фокс сам говорил, что неисповедимы деяния Кошек Радуги. И косы жизни бывают длинными и причудливо сплетенными. Кто знает с кем сведет тебя судьбинушка…

Фокс, в свою очередь, часто искоса посматривал на меня и бубнил.

– Надо же, така дурненька была, а смотри кака ладна самочка вышла! И гладкая, и где надо кругленькая, и мордой удалась на славу – половина огнем горит, половина, как ночь черна, подбородочек нежный, беленький. Только глаз ее выдает – горит упрямством, непокорностью. Грудка широкая! Походка уверенная, вразвалочку! Валькирия! Чистая валькирия… Вот не захочешь, а поверишь в переселение душ…

Я замечала его изучающие взгляды, но делала вид, что мне все равно. Фокс не зря в свое время был вождем стаи. Молодым, но мудрым, словно предки с лихвой одарили его при рождении способностью читать в душах. Он видел во мне то, что для меня самой пока было сокрыто завесой тайны и понимал мое нарастаюшее смятение чувств. Это читалось на его ухмыляющейся физиономии.

Лиса преклонялась перед мощью, силой и размерами Фокса. Она боялась к нему даже обратиться с вопросами. Просто тихонько подходила и садилась рядом в ожидании, что он заметит ее присутствие и первым обратится к ней.

Иногда она подползала к нему на брюхе и лизала кончик его хвоста. Фокс выходил из медитации и нахмурив брови смотрел на ту, которая посмела помешать ему думать. Тогда сомлевшая от страха Алиса падала на спинку и задирала все четыре лапки, показывая полное подчинение вождю, которым она несомненно считала Рыжего потомка Солнца.

Фокс не любил, когда ему мешали сосредоточиться, но этой маленькой, трепетной кошечке прощал даже случайное напрыгивание на него в игре, когда она, удирая от меня, скребя лапками воздух в полете, врезалась в его бок, не успев затормозить. Тогда Фокс поднимал тяжелую лапу и давал ей легкого шлепка, обнаруживая тем самым свое недовольство и призывая к порядку раздухарившихся девчонок.

– О чем ты все время думаешь? – спрашивала я Рыжего. – Поиграл бы с нами, побегал, а то как старикан какой-то сидишь и сидишь! От думалок твоих скоро голова у тебя треснет! Может ты хочешь передумать все мысли на свете? Ну это же смешно! Потому что мои мысли ты никогда не узнаешь, если я тебе их не скажу! Даже Алискины не узнаешь, хотя у такой крохи какие мысли? Так, мыслишки маленькие и все!

– Я раз за разом обращаюсь к глубинной памяти веков, – сдвинув глаза к носу отвечал Фокс, – пытаюсь связать появление Алисы в нашем доме с древними легендами и пророчествами. Думаю, что она тоже непростая кошечка и у ее духа есть прошлое… Слушай же, что я смог прочесть в наших книгах памяти…

…Три Кошки Радуги, плетущие косы жизней из хвостиков облачных мышей, у людей называются Норнами и носят имена: Урд, Верданди и Скульд. В глазах людей они выглядят, как люди – три женщины разного возраста. Людям было бы трудно воспринимать их в образах кошек, а богиням все равно кем прикидываться.

Скульд, младшая из норн, всегда уверена в правильности своих действий и любит пощелкать ножницами рядом с искусным плетением старшей сестры Урд. Зачастую ее неаккуратность приводит к беде – размахивая ножницами направо и налево, она случайно задевает косы жизни многих живых. Некоторые оказываются надрезанными, что приводит к их быстрому расплетанию, а значит и к скорой смерти от несчастного случая.

Скульд так нравилось забирать жизни, что она упросила Одина разрешить ей присутствовать на полях брани в виде валькирии, чтобы перерезать косы жизни воинов и решать исход битв.

За что ей была оказана такая честь никто не знает. Ходят легенды, что все три сестры – инеистые великанши и, соответственно, гораздо древнее Одина Одноглазого. Поэтому он и не может ничего им запретить, особенно того, что дозволено всем валькириям.

Скульд часто замечали среди скачущих над полем битвы валькирий по ее черным доспехам. В тайных разговорах обсуждалось, что Скульд якшается с самой богиней смерти Хель и что они лучшие подруги. Ведь Скульд постоянно поставляет в царство мертвых жертвы – погибших или умерших без меча в руке. Некоторые даже говорили, что Скульд и Хель одна сущность, разделенная надвое, но это, конечно, просто разговоры.

Давно известно, что нити, из которых плетутся косы человеческих жизней, норны прядут из кудели, начесанной из облаков и туманов, стелющихся по горным вершинам, вплетая туда морскую пену и солнечные лучи. Вот из-за этого и произошла одна история.

У Одина было много валькирий. Одну из них звали Мист, что значит "туман". Туманная дева была очень красива. Ее белесо-пепельные длинные волосы стелились над горами, водоемами и лесами прохладными утрами и вечерами. Норны работали без устали. Ещё бы! Столько новых судеб нужно было сплести заново, стольким оборвать их век, перерезав косу жизни! Это тебе не кот начихал – управлять вселенной! И никаких отпусков и больничных, заметь! Конечно норны очень сильно уставали. Глаза их слипались, и гребень-чесало временами начинал захватывать не только пух облака и шелк тумана, но и волосы валькирии Мист. Это было простительной оплошностью, ведь норн некому было подменить, а младшая еще и часто отсутствовала, улетая собирать свою кровавую жатву на полях сражений. Урд и Верданди выбивались из сил, чтобы сплести косы в срок, поэтому не слишком смотрели на качество нитей.

Как-то Мист имела неосторожность уснуть слишком близко к прялке норн. Чесало Урд работало без остановки и в нить попало слишком много волос валькирии, неотличимых от обычного тумана. Из этих нитей была сплетена коса жизни для прекрасной Свавы – дочери коннунга Эйлими, которая тоже стала валькирией, когда выросла. Волосы Мист дали ей возможность обретать крылья и летать над полем боя, собирая души павших воинов.

Скульд очень не понравилось, что обычная смертная обрела способности валькирии без веских на то причин – просто по недосмотру и неаккуратности сестер. Ведь звание валькирии переходило по рождению или его давал сам Один Одноглазый. Скульд владела знаниями о том, что только должно было произойти, но сколько бы кто не пытался выведать у нее эти знания, норна молчала, понимая, что за болтовню, которая изменит ход уже спряденной судьбы, а заодно и всего будущего мира, она могла поплатиться низвержением в Нифльхейм и навсегда потерять возможность иметь два воплощения. Ее второе "лицо" – великаншу Хель – Один давно поставил владеть девятью мирами, дабы она давала приют у себя всем, кто к ней посылался. Это были люди, умершие от болезней или от старости, не сжимая меч в руке.

В общем Скульд стала точить ножницы, чтобы как-нибудь незаметно для Одина подрезать косу жизни валькирии Свавы, которая, будучи обычной женщиной по рождению, влюбилась в храброго воина Хельги, сына Хьеварда. Когда ее супруг геройски умер от ран, полученных в бою, Свава в великом горе поклялась отомстить убийце и больше никогда не иметь другого возлюбленного. Она сдержала обещание и за эту верность и самоотречение Один позволил ей рождаться вновь и вновь, стать полубессмертной – одновременно и смертной женщиной и бессмертной валькирией.

Легенды говорят, что Хельги и Свава родились вновь. Ее возлюбленный снова носил имя Хельги, которое ему дали в честь убитого сына Хьеварда. А возрожденная Свава, родившаяся в семье конунга Хегни, получила имя Сигрун и тоже стала валькирией, носившейся над морем и горами. Ее великая любовь победила смерть. Однажды счастливый брак валькирии Сигрун и Хельги снова прервался бедой. Хельги убил родной брат Сигрун. Она прокляла брата, разрушившего ее счастье, и умерла от горя. Но любовь опять пересилила смерть, и Хельги с Сигрун вновь возродились. И снова мужчина носил имя Хельги и был воином, а женщина стала Карой, его верной возлюбленной и неистовой валькирией. Их жизни зациклились по воле Одина, но Скульд это пришлось не по нутру. Сколько бы раз она не перерезала их косы жизни, влюбленные возрождались снова и снова. И всегда Хельги был великим героем людей, а его возлюбленная валькирией. Скульд внимательно следила за их судьбами и даже постоянно меняющиеся имена не сбивали ее со следа.

Взбешенная младшая норна явилась к Одину и в отместку раскрыла ему тайну его смерти. Это было строго запрещено но Скульд очень злилась из-за того, что Один сам решил судьбу Свавы, не спросив, как обычно совета у Трех Сестер.

– Ты умрешь страшной смертью! – кричала она. – Тебе не помогут ни сила, ни мудрость, ни магия, ни тысячелетний опыт. Тебя растерзает гигантский волк Фенрир, который в самом начале Рагнарёка проглотит солнце, и богам и великанам придется биться во тьме с силами зла. Конечно, потом за тебя отомстит твой сын Видар, но ты этого уже не увидишь, потому что судьбе, которой мы с сестрами управляем, подчиняются все без исключения – и смертные, и боги. Даже ты, Один, бессилен изменить ее! Когда ты умрешь и не сможешь больше следить за перерождениями недостойной удела валькирии Свавы, я уничтожу ее навсегда, утащив в Хельхейм и приковав навечно к скале забвения. Никто не может идти поперек желаниям норн! Никогда!

Один выслушал Скульд молча, даже не моргнув глазом, хотя ему впервые довелось услышать о своей страшной кончине. Он понимал почему бесится Скульд. Инеистые великаны не умели любить так, как это было дано обычным людям. Их сердца состояли изо льда, а тела из камня, и даже вечная жизнь не облегчала острой зависти к смертным, награжденным Солнечным Котом божественным даром любви. Один просто кивнул, соглашаясь со своей неизбежной судьбой, которую даже ему не под силу было изменить, кивнул и ушел посидеть на вершинах самых высоких скал и подумать…

…Солнечный Кот как раз заканчивал обход небесной тверди и вдруг заметил сидящего на скале задумчивого Одина.

– Что ты пригорюнился, Одноглазый? – спросил Кот. – Неужели и у богов бывают печали?

– Бывают… – ответил Один. – Помоги спасти дорогую моему сердцу валькирию, огнеокий брат! Я ничего не смогу сделать для нее, когда приму свой неизбежный конец. Норна Скульд уж больно ополчилась на бедняжку, единственный грех которой состоит в том, что она умеет любить, как… как ты, огнеглазый! Защити ее от нападок злобной норны, прошу тебя!

– Хорошо, брат, я выполню твою просьбу! – загрохотало в горах эхо. – После твоей кончины Свава в своих дальнейших воплощениях будет жить в образе рыжей кошки. Так всевидящий глаз Скульд не опознает ее. Кошку будут звать Алисия, что означает "из благородных", ведь сама Свава – дочь коннунга, да и валькирии, по умолчанию, знатны и даже божественны. Я сам, поклонник земной любви, не оставлю ее без внимания и прослежу лично за дальнейшими перерождениями твоей любимицы. А чтобы тебе проще было отличить ее от других кошек и из Вальгаллы наблюдать за ее судьбой, она всегда будет огненно-рыжей, как я и такой же одноглазой, как ты! Ха-ха-ха-ха!!! Ну что, годится?

Огненный Кот похохатывая покатился дальше на закат, а озадаченный таким поворотом дела Один остался сидеть на скале с открытым ртом, силясь понять – добро ли он выпросил для своей валькирии или вечную муку… Вот такая легенда, Грозовая Дева… А тебе твоя память ничего не подсказывает?

– Ты думаешь, что наша Алисия это очередное перерождение валькирии Свавы? – спросила я, выпучив глаз. – Девы умеющей любить, как никто другой? Ну ты даешь, Фокс! То есть она сестра и тебе, и мне одновременно? Тебе по Солнечному Коту, а мне по Одину Одноглазому? Ну ты загнул, однако!.. Вот почему у меня к ней странное чувство, как будто я уже когда-то была с ней знакома! Да мы просто когда-то летали на крылатых конях рядом над полями сражений!..

…Я крепко спала, обняв Алисию лапами и прижав ее к своему животу. Лиса пока не догадывалась о своем происхождении, но мы с Фоксом когда-нибудь ей обязательно расскажем о ее героическом прошлом и необыкновенном любящем сердечке, быстрое биение которого я ощущала сейчас всем телом…

Подобной любви

Может не выдержать сердце,

И я умру.

Был ты прежде чужим, а ныне

Вся моя жизнь – в тебе.

(Идзуми Сикибу)

ГЛАВА 13. ЛЮБОВЬ ТАЮ В СЕБЕ…

…– Ну вот и выросла наша девочка, – сказала Ма, оглаживая мои бока, – созрела красавица… Эх, горемычная, не могу я тебе помочь пока, потерпи до осени, малышка…

…Что это было я не понимала. Просто вдруг я почувствовала себя странно. Внутри меня все бурлило, эмоции обострились до предела, я искала ласки, я жаждала любви. Общение с маленькой Алисой, уход за ней, ее котеночьи нежности, запах, поведение, желание искать у меня защиты, доверчивость и беззащитность пробудили во мне мощный материнский инстинкт. И ничего с этим нельзя было поделать. Ни заглушить, ни управлять. Каждое ее движение и взгляд вызывали во мне ответное восхищение и обожание, как будто Лиса была моей родной дочерью.

В моем теле тоже произошли какие-то изменения. Обострились ощущения, сладкая истома вдруг охватывала меня, я искала чего-то, сама не зная чего, но не находила. Это было непонятно и немного пугающе. Видимо я и пахнуть стала по-другому, потому что Фокс без конца принюхивался ко мне, фыркал в усы и уходил куда подальше. Я искала его общества, мне была важна его поддержка, но Рыжий не понимал, как он может мне помочь в моей тоске по непознанному и стал сторониться меня, а зачастую и давать лапой подзатыльник, если я была слишком навязчивой.

Тогда я шла к Лисе, моей "удочеренной" крошке и всю накопившуюся нежность изливала на нее.

Маленькая Лиса была благодарным ребенком. Ей так сейчас не хватало матери – и вот она обрела ее в моем лице. Я без конца вылизывала ее нежную шерстку, причесывая и умывая, мыла под хвостиком, потому что малышка еще не до конца научилась себя как следует обслуживать, ведь навыки правильного умывания и привычка к чистоте и опрятности всегда прививаются матерью.

Моей "матерью" был Фокс. Он всему научил меня: и подмывал, и причесывал, пока я сама не стала со всем справляться на отлично.

Состояния тревоги и непонятного возбуждения накатывали на меня волнами. Они горячили во мне кровь, и мое горло, почти немое с раннего младенчества, рождало вдруг такие звуки, которых я от себя не ожидала услышать никогда. Я пела! Это было очень странное, громкое и самозабвенное пение! Песня лилась сама, без какого-то моего контроля над процессом. Сама моя душа летела в этой песне навстречу желанию и ожиданию чего-то прекрасного. Что это должно было быть? Я не знала. Мне некому было рассказать и объяснить это состояние.

Фокс конечно знал о чем я пою. Он был знаком с такими песнями, слышал их в лесах весной, когда подобные арии звучали чуть ли не из-под каждого куста. Фокс видел свою мать, находящуюся в подобном состоянии, когда она, не владея собой, убегала прохладными, пахнущими пряными ароматами ночами, на свидания с Огненным Котом. Ему был знаком Зов Любви. И он знал о его непреодолимой силе.

В моей голове роились неясные представления о том, чего я не знала и не могла знать. Меня охватывал то восторг, то сосущая тоска. Я пела, надрывая связки. Мне было важно, чтобы меня услышали и поняли. Фокс с удивлением и некоторым недовольством взирал на меня и старался не находиться со мной рядом. Да и мне тяжело было находиться подле него. Его внешний вид возбуждал во мне неопределенные и странные чувства – прекрасные и одновременно агрессивно-игривые. Я ходила за ним хвостом, заглядывала ему в глаза, пыталась лизнуть в нос, падала перед ним на бок и крутилась, как веретено.

Фокс отворачивался и быстро уходил. Он знал чем кончается для кошек Песня Любви. Не то, чтобы он не хотел для меня такой доли, все кошки в его лесах проходили через подобное, включая его родную сестру Мяу, но он уходил потому, что ничем, кроме сочувствия, не мог мне помочь, а смотреть в мой глаз, светящийся немым укором, для него, видимо, было совсем непереносимо…

…Мне как раз исполнилось 11 месяцев. Это возраст взросления большинства кошек. С каждым днем возбуждение все больше нарастало. У меня пропал аппетит, я спала урывками. Весь мой организм походил на вулкан перед извержением. Это становилось мучительным и мое пение часто переходило в крик.

– Услышьте хоть кто-нибудь! Я пою! Я зову! Неужели моя любовь и нежность никому не нужны?

Тогда Лиса подбегала ко мне, обнимала лапками и мурчала мне в ухо:

– Конечно нужна, мамочка, мне нужна! Только не кричи так! Тебе больно? Давай я полижу тебе больное место, и все пройдет! Ты мне нужна! Люби меня!

Ее детская непосредственность и моя неосведомленность в вопросах отношений между полами, на время приглушали мучительную тоску и желание, я со всей накопившейся страстью начинала вылизывать малышку, потом мы обе кубарем катались в игре, и даже Фокс начинал поглядывать на меня с надеждой "может отпустило"… Но состояние возвращалось и накатывало снова и снова с небольшими перерывами…

…Так продолжалось несколько дней. Потом постепенно стало легче, я начала много спать, а потом и вовсе прошло. Фокс вздохнул с облегчением и уже без опаски подходил ко мне лизнуть в нос, словно спрашивая: "Ну как ты? Полегчало?" Отношение к Алисе у меня не изменилось. Я по-прежнему ухаживала за ней, как родная мать и любила ее всем сердцем.

Через пару недель любовное безумие меня накрыло снова…

Ма и Па смотрели на меня с жалостью и нежностью. Они гладили меня, баюкали на руках, но мне всего этого было мало. Я жалась к их ногам и терлась о них, лизала им руки, вспрыгивала к ним на колени и кричала им в лицо.

– Потерпи, моя хорошая, – чуть не плакала Ма, – скоро пройдет. Какая же ты у меня оказывается любвеобильная! Надо же! Ну не кричи так, лапушка, весь поселок тебя слышит, маленькая моя…

И успокаивающе гладила меня снова и снова…

– Фокс, что со мной? – кричала я Рыжему. – Почему я вся горю от странных желаний, которые не могу объяснить? Когда же это закончится?!

– Просто ты стала взрослой, Гелла, – отвечал Фокс. – А у взрослых такое бывает. Это называется Песня Любви. Я расскажу тебе о ней, раз уж ты спросила…

…Когда-то много лет назад, а может веков, а может даже тысячелетий, коты, живущие в лесах, выстраивали свою жизнь весьма просто и незамысловато. Они вместе охотились, питались, делясь друг с другом добычей, плодились и размножались, растили потомство, старели, болели и умирали. Так жили их предки, так жили и они – просто и понятно. Пары для рождения потомства составлялись спонтанно. Требовалось только, чтобы оба партнера были не против, здоровы и достаточно взрослы, чтобы физически выносить и родить котят.

О любви никто из них не задумывался и не говорил. Самого понятия "любовь" для них не существовало. Какая там любовь, когда столько всего нужно успеть? Вот понятия долг и честь ценились высоко. У каждого кота был долг перед своей семьей и стаей, а честь берегли пуще жизни. Сбежавшему с поля боя и предавшему интересы стаи больше не было в ней места, а значит он обрекался на одиночество и скорую смерть от нападения хищников.

Да, была родительская забота и нежность к малышам, но никому не приходило в голову, что это может называться "любовью".

О великой силе любви в те времена знал только Огненный Кот. Вся любовь и страсть принадлежали только ему. Он держал ее в себе, не делясь ни с кем, думая, что этим покорит Лунную Кошку. Ведь сила его любви была столь велика, что он был готов вечно бежать за ней по небосклону, без надежды догнать. А на это способен только истинно любящий кот.

Шли века, отчаявшийся обрести любовь Лунной Кошки, Огненный Кот начал все чаще и чаще заглядываться на земных самочек и посещать их весенними ночами. Он превращался в обычного, ничем не примечательного рыжего кота и бродил по лесам, ища себе пару на ночь. Самки были покладистыми. Никакие запреты не держали их. Напротив, всячески приветствовалось, чтобы они подпускали к себе самцов без разбора. Считалось, что от смешения крови разных кланов потомство становится еще более сильным и выносливым. Так говорили мудрые. А то, что говорили мудрые, было законом.

Но никогда не стоит думать, что мир и его законы неподвижны. И то, что считалось правильным у предков, обязательно останется неизменным и правильным у их потомков.

В одной стае жила молодая кошечка. Звали ее Мурра. Она была младшей дочерью вождя Мррана. Мурра с самого рождения считалась странной кошечкой. Она любила мечтать ночами, задрав голову в черное небо, словно наблюдая за мерцанием глаза Лунной Кошки; лежать днем на полянке, щурясь на Солнце, словно считая облачных мышей, гонимых Огненным Котом. Но все знали, что она абсолютно слепа и не может видеть ни луну, ни солнце. Мурра все время что-то мурлыкала и напевала себе под нос, пребывая в неизменно хорошем расположении духа. В стае ее считали дурочкой и несерьезной самкой. Никто из охотников не хотел связывать с ней свою жизнь, потому что она всем казалась легкомысленной и странной.

Когда Мурра достигла совершеннолетия, вождь племени, ее отец, стал пытаться просватать ее хоть кому-то, чтобы дочь выполнила свой долг перед стаей, родив многочисленное и здоровое потомство. Иначе ее ждала печальная участь старой девы, не уважаемой никем и кормящейся только отбросами от чужой добычи.

Мурра родилась слепой, но выросла в необыкновенную красавицу. Таких самочек больше не было в стае. Ее шерстка, абсолютно белая и длинная, струилась как шелк, а незрячие глаза были разного цвета: один золотым, как Солнце, а другой – серебряным, как Луна. Это тоже являлось причиной, что ее никто не хотел брать в жены. Кому нужна такая роскошная, но совершенно слепая жена, когда на самку ложились все заботы по воспитанию детей и содержанию дома в чистоте.

Мурра знала о своем недостатке, но не считала это бедой. Она была доброй и ласковой кошечкой. Отец в ней души не чаял. Самое удивительное в ней было то, что она умела петь необычные песни. Не боевые марши и охотничьи заклички, не бравурные песни победы и плачи по ушедшим на Радугу, а песни о томлении чувств, о своих переживаниях и баллады о любви, но их никто не хотел слушать.

Кому были нужны песни, не прославляющие погибших в битвах или на охоте героев? Что за песни о чувствах?! Что может быть глупее?! Да и какие там особые чувства она имеет в виду? Главное, чтобы стая была сыта и болезни не бродили в ней от семьи к семье. Все остальное – просто глупые бредни молодой девчонки.

Но Мурра так не считала. Она была слепа от рождения, и другие органы восприятия заменили ей глаза. Слух Мурры был невероятно острым и в стае поговаривали, что она не от мира сего и слышит музыку небесных сфер. Именно эти звуки она пыталась воспроизвести, сочиняя свои песни. Мурра бродила по полянам, стараясь уйти подальше от стаи, и тихонько напевала, чтобы не слишком раздражать своих соплеменников…

…Солнечный Кот, в очередной раз уставший от равнодушия Лунной Кошки, спустился на Землю и отправился искать подругу, которая хотя бы сделает вид, что понимает его.

Дело шло к ночи, сумрак уже вовсю опустился на лесную чащу. Кот шагал, освещая путь своими огненными глазами и светящимися в темноте усами. Вдруг он услышал негромкую песню, и прямо на него из темноты вышла молодая самочка, белая и пушистая, как свежевыпавший снег, с разными глазами, один из которых отливал золотом, а другой серебром. Она шла прямо на него, словно и не замечала. Огненный Кот распушил рыжую шерсть, и по ней, потрескивая, побежали огненные искры. Мурра резко остановилась. Впереди нее что-то полыхало жаром и громко мурчало.

Мурра замерла и стала принюхиваться. Мурчание говорило о том, что перед ней кот, но никогда рядом с себе подобными она не испытывала такого благоговения и ощущения, что кровь вскипает в жилах. Пахло котом молодым и сильным. Огненный Кот не двигался, поняв, что белая самочка его не видит, и он рискует ее напугать. Он замурчал еще громче, шепча ей о своей безумной страсти, о том, что Мурра прекрасна, и ее красота ослепляет его.

Сердце Мурры затрепетало. Внутреннее чутье подсказывало, что существо, с которым пересеклась ее дорога, не простой кот, а нечто настолько великое, что не поддается осмыслению.

Кот, громко фырча, распустил свои усы-лучи, и Мурра ощутила боками их невесомые горячие поглаживания.

Молодая кошечка не знала ласки прикосновений. Давние воспоминания из детства о нежном языке матери, вылизывающем ее перепачканную мордочку, почти стерлись, а больше ее никто никогда не ласкал. Отец был суровым воином, вождем и не пристало ему нежничать с девчонкой.

Прикосновения усов Огненного Кота пробудило в Мурре неведомое ей доселе чувство непреодолимой неги и восторга. Мурра поняла, что влюбилась, не видя объекта своей любви, но ощущая его каждой шерстинкой.

Чувственный трепет молодой кошечки был столь велик, что из ее горла вырвалась громкая песня страсти. Это была первая Песня Любви, которая прозвучала на Земле. В ней слышался перезвон колокольчиков на утренней заре, звучала тоска соловья, зовущего подругу, угадывался вой ветра, срывающего листья с крон деревьев. Мурра пела самозабвенно и пронзительно, как раненая, падающая птица, торопясь допеть в полете свою последнюю песню. Она кричала о своем одиночестве и нерастраченной нежности, о своем желании любить и быть любимой.

Огненный Кот был заворожен песней. Он никогда не слышал ничего подобного в своей бесконечно долгой жизни. Песня слепой Мурры вызвала в нем такую бурю восторга, так распалила его и без того огненное сердце, что он понял, что тоже влюблен в эту маленькую земную кошечку.