…– Ну, Гелуся, ну куда ты взгромоздилась? А? Геллочка, зайка моя! Ну только на клавиатуру не прыгай! Ты же мне все сотрёшь! Гелла! Аяяяяяяяяй! – закричала Ма, когда я с полочки на ее рабочем столе спустилась прямиком на клавиатуру ноутбука…

…Надо сказать, что "рабочее место" Ма давно меня интересовало…

…Во-первых, я никак не могла понять в чем именно состоит ее "работа". Сидит и все время тычет пальцами в кнопочки. А еще перекладывает бумажки с места на место. А бумажки шелестят и так весело бывает их погрызть за уголочки. А еще Ма крепко держит в правой лапе игрушку с хвостом, которую называет "мышь". Ну, прямо скажем, на мышь она даже отдаленно не похожа. И зверем не пахнет, и шерсти на ней, даже самой вшивенькой, нет, и убежать не пытается – что это за мышь такая? И по полу ее не погонять, и под холодильник не загнать… Да и вообще никак с ней поиграть невозможно!

Вот наши с Фоксом "мыши" – они почти как настоящие! Маленькие, пушистые, с глазками-бусинками и длинными хвостиками! Одно удовольствие потаскать такую в зубах, погонять лапой, покидать, да просто с ней поспать, обнявшись – и то славно! Такая мышь, как живая – нырк под холодильник или под диван! А ты ее лапой, лапой! Может достанешь, а может она от тебя и еще дальше спрячется, глубже залезет – никто не знает. А потом ты сидишь, высматриваешь ее, ждешь, когда она изволит из-под холодильника вылезти. А она, мышь то есть, тебя как бы боится и выползать вовсе не собирается. Ты ждёшь, ждёшь, караулишь, даже бывает засыпаешь возле ее норы… Потом теряешь терпение и идешь к Ма, чтобы та взяла линейку или другую какую длинную палку и выгнала наглую мышь из убежища! Вот удовольствие!

А эта полудохлая мышь, которая живет на столе Ма, вообще невесть что такое! Больная наверное…

…Во-вторых, Ма работает очень подолгу, и у меня не хватает терпения ждать, пока ей это надоест. Я и на той полочке посижу-посплю и на этой… И на коленях у нее полежу… И на плече повишу… А она все работает и работает! Прямо беда! Сидит ведь, практически ничего не делает, почти не шевелится! Лучше бы со мной поиграла, резинку подергала или мышь под холодильник загнала… Тыкать в кнопки лапами и дурак может!..

…Я как-то попробовала тоже так "поработать". И скажу вам – ничего сложного! Ходишь себе по кнопочкам, они под тобой клацают, иногда что-то пикает, а на экране какие-то блохи выползают и в длинных червяков складываются. Вот это и в самом деле интересно! Наверное Ма просто играет в червяков с утра до вечера! Пытается сложить из блох самого длинного червяка. И чтобы не рвался.

Я несколько раз пыталась ей помочь, но Ма почему-то всегда сердилась и говорила, что я ей мешаю зарабатывать на мои хрустики и на свой хлеб с маслом. Врет конечно! Никогда не видела, чтобы ей за это кто-то приносил хлеб с маслом. Это она так играет просто. Зависимость у нее игровая, видимо. А хрустики мои вообще в пакетах лежат. На них зарабатывать не надо. Они уже есть!..

– Не мешай Ма думать, – говорил мне Фокс, как только я снова собиралась "оказать помощь" ей в работе. – Бери пример с меня. Вот я укладываюсь калачиком у нее на коленях и рассказываю ей о своих приключениях и думах. А она, слушая мое мурчание, все переводит на человечий язык и записывает. Поняла, бестолочь неграмотная? Ты лучше учись грамоте и тоже рассказывай ей свои истории, Ма их потом этими червяками длинными запишет. А другие двуногие, которые грамотные, будут их читать и узнают про то, как мы жили и что думали. Смекаешь? А то никто и никогда не узнал бы, что был такой Фокс или такая Гелла… И о судьбинушке нашей горькой никто бы не догадался…

Фокс вздохнул, подпёр подбородок лапой и пригорюнился, вспоминая свое тяжелое детство…

– Вооооооот каааааак? – протянула я. – Ну ладно тогда, пусть сидит, тычет, раз так. Не стану ей мешать. Пойду, проверю хорошо ли Па чистит наш домик для уединений и философских размышлений…

…Надо вам объяснить, наверное, что я так называю наш домик-туалет. Па для удобства очистки таскает его в ванную. Там его можно поставить повыше, чтобы видно было получше какие "сокровища" мы с Фоксом прикопали. Па ведь ходит на двух лапах, хотя у него четыре, а находящийся на полу туалетный домик стоя на задних лапах не почистить! Это же всем понятно!

Я всегда во время этой процедуры сижу рядом, внимательно наблюдаю, чтобы Па ничего не забыл "найти" и подсказываю в каком уголке и что конкретно там мною тщательно прикопано. Па говорит, что я – Главный Инспектор По Очистке, а короче – Главнюк. И что я очень ему помогаю. Вот это я понимаю! Хоть кто-то признает мои заслуги. Не то, что Ма, которой я все время мешаю!

После того, как мы с Па наконец справлялись с этой непростой задачей, я запрыгивала на крышку домика, и Па перетаскивал его вместе со мной обратно. Наверное ему было тяжеловато, поскольку к весу наполнителя прибавлялся и мой! Но Па не жаловался, ведь я указывала ему путь и, вертясь, как флюгер на шпиле, предупреждала о резких поворотах. Надо сказать, что руководить двуногими – дело хлопотное. Никак они с первого мявка не желают понимать, чего ты от них хочешь!..

…Как-то раз я спросила Фокса, не знает ли он почему Ма иногда называет меня "рыба моя"? Разве я похожа на рыбу – плоскую, скользкую, холодную и в чешуе? Ведь то, что я люблю прыгать в воду или ловить струйки и капельки зубами, не делает меня рыбой, правда? Или я чего-то не понимаю?

– Нуууууууу… – скосив глаза к носу, чтобы выглядеть умнее, протянул озадаченный вопросом Фокс, – как бы тебе объяснить в трех мявках… Может оно так, а может и нет… Все в этом мире непредсказуемо и недоказуемо… И вообще, есть вопросы – спроси саму Ма. Что может быть проще? Вон она сидит, по кнопкам бьет… Нет, чтобы настоящим делом заняться…

Фокс презрительно фыркнул и пошел в кресло пару часов поплющить морду. Он не любил пустого времяпровождения. Жизнь так коротка, что преступно тратить ее на пустяки. Вот сон – совсем другое дело. Сон – это… сон!

– Эх… – мявкнула я досадливо и отправилась задавать свои вопросы из серии "почему рыбы не летают" сильно занятой Ма.

– Я очень извиняюсь, что снова мешаю, – начала я разговор издалека, – но мне очень хотелось бы спросить почему ты иногда называешь меня "рыбой", а, например, не "земляным червяком" или "птичкой"? Ну, на худой конец, "мышкой"? Вот Фокса ты часто называешь "зайкой", а меня почему-то "рыбой". Вообще это возмутительное неуважение к кошачьему роду и принижение моего личного достоинства даже в глазах того же Фокса, не говоря уже об остальных!

Сосредоточенная на создании самого длинного червяка из мелких блошек на светящемся экране, Ма поправила на носу очки, засмеялась, погладила мою спинку и рассказала древнюю легенду…

…Давным-давно, много веков назад, даже не веков, а целых тысячелетий, даже не тысячелетий, а вообще миллиардов лет, на Земле вообще не было кошек. Просто никаких, кроме Огненного Кота днем и Лунной Кошки ночью. Нужно сказать, что здесь вообще было достаточно пустовато. Ни птиц, ни зверей, лишь волны размеренно плескались в безбрежном океане.

Как-то раз Огненному Коту, который, сколько длится бесконечное время, пытался завоевать сердце Лунной Кошки и мчался за ней, чтобы соединиться в горячем поцелуе, удалось догнать холодную красавицу и слиться с ней в Солнечном Затмении.

Лунная Кошка пришла в неистовство, любовный жар Огненного Кота так опалил ей бока, что она притянула к себе поближе морские воды Земли, чтобы охладиться и не сгореть в объятиях страсти. Сейчас это называют "лунными морскими приливами" и случается это тогда, когда Лунная Кошка широко раскрывает свой глаз, то есть в полнолуние.

Правду говоря, пустоватым был только мир смертных, а вот мир богов – Асов, Ванов, Светлых и Темных Альвов и Великанов всех мастей – населяли многочисленные жители.

Асы были богами-творцами. Они жили в Асгарде – одном из девяти миров, которые сами и сотворили. Твой создатель, Один Одноглазый, как раз был асом.

Ваны были богами плодородия и мудрости. Жили они в Ванахейме. Откуда появились ваны никто не знает, потому, что рассказать об этом просто некому. Говорят, что они существовали всегда, как сама Природа и являлись ее воплощением. Легенды гласят, что мир Ванахейма асы создали даже раньше своего Асгарда. Асы и ваны все время соперничали и воевали друг с другом, потому, что никак не могли договориться и решить, что лучше для развития мира – тихая, размеренная жизнь, проводимая в трудах и постижении вселенских законов или вечная война, без которой асы не представляли себе полноты жизни.

Одним из ванов был мудрый и миролюбивый бог моря Ньорд. Его отцом считался древний ван Фроди, а матерью была инеистая великанша, богиня ночи, Нотт. Род инеистых великанов, хримтурсов, велся от первородного великана Имира, из каменного тела которого Солнечный Кот и Лунная Кошка сотворили Землю. Хримтурсы были его правнуками…

…Вот мы с тобой, рыба моя, и дошли до самого начала времен. Хотя… Кто точно знает как все было? Только сам Огненный Кот и его вечно ускользающая лунная подруга…

Ну, не важно, так или иначе, Ньорд был богом моря и он, как и любой из нас, смертных, влюблялся и мечтал о большой семье. Его второй женой стала инеистая великанша Скади – охотница и любительница лыжных прогулок, которая в первого взгляда влюбилась в красавца-мужчину Ньорда и, думая, что перед ней сын самого Одина Одноглазого Бальдр, выбрала его в супруги за непревзойденную красоту ног.

Скади, как и весь ее род, проживала в Йотунхейме – стране великанов – мире мертвых камней и высоких заснеженных гор. Она родилась в холодном мире льда и снега и ей, для разнообразия, как и каждой женщине, очень хотелось какое-то время пожить на берегу моря, искупаться в теплых водах Гольфстрима и поплавать на айсбергах, как на огромных кораблях.

Ньорд также без памяти влюбился в ослепительную инеистую красавицу, не обращая внимания на то, что она целиком состояла из твердого, мерцающего искрами драгоценных вкраплений, камня. Он поклялся, что ей никогда не будет скучно с ним. Ради нее он населил воды своих морей серебристыми и золотистыми рыбами, чтобы любимая могла столетиями любоваться блестящими в лучах солнца или свете луны косяками проплывающих стай. И чтобы блеск их чешуи напоминал Скади блеск снега и льда ее родного мира.

Несмотря на все старания Ньорда, великанша быстро затосковала на берегу моря, не имея возможности совершать любимые прогулки на лыжах и бродить по горным пещерам, где гномы предлагали ей примерить украшения невиданной красоты. Скади, как духу зимы, заснеженные склоны гор были милее морских далей.

– Не хочу здесь жить! – наконец заявила она своему мужу. – Скучно тут у тебя. И рыбы твои – существа мерзкие, только что красиво блестят на солнце, а так – никакой радости от них. Ни в руках подержать – мокрые и скользкие – ни погладить, ни на шею надеть, ни поговорить с ними. Бессловесные твари – рот открывают, а сказать ничего не могут. А тебя все время дома нет. То ты шторм подготавливаешь, то прибой морской у тебя не так прибивается. Скучно мне, в общем! Пошли ко мне жить – в Йотунхейм. Я научу тебя ходить на лыжах по горам. Это тебе не на твоих водных лыжах по морям рассекать! Горы! Романтика! Да и по своим я соскучилась. Что мне им в подарок посылать отсюда? Рыбу твою склизкую и вонючую? Да и не живет она долго на воздухе! Пару минут и все – сдохла! Хороший подарок выйдет!

– Скади, любовь моя, – отвечал ей Ньорд, – не могу я море бросить. Это моя стихия, и ответственность лежит на мне немалая. Приливы, отливы, штормы – все по часам. Айсберги, опять же, плавают – не ровен час, столкнуться могут. Глаз, да глаз нужен за таким хозяйством. Это ты, женщина замужняя, можешь себе позволить без дела сидеть и только любоваться красотами мира, замораживая и отмораживая то, что тебе не по нраву, а я, мужчина, должен работать, семью содержать! У меня ведь и дети от первого брака имеются: Фрейр и Фрейя. Кто о них позаботится, о сиротках, если я уйду жить в твой холодный мир? Я сотворю для тебя другое чудо, раз не нравятся тебе мои живые драгоценности – рыбы. И ты перестанешь скучать, моя холодная красавица!

Ньорд обратился за помощью к Одину, и тот своей божественной волей повелел нескольким морским обитателям выйти из моря на берег, сбросить скользкую, холодную чешую, отрастить лапы и покрыться мягким мехом, чтобы они могли передвигаться по суше и дышать воздухом, а также, чтобы их было приятно брать в руки и гладить. Один наградил их мелодичным голосом и способностью издавать низкие, вибрирующие звуки, напоминающие тихий звук перекатывающихся в горах камней или гул дыхания самой Земли перед землетрясением, звук поистине волшебный и врачующий тела и души.

– Вот все, что я могу для тебя сделать, – сказал Один. – Дальше со своими женами разбирайся сам.

– Благодарю тебя, Одноглазый! – ответил Ньорд и поспешил с новым подарком к жене.

– Вот, любимая, – закричал он с порога, – посмотри на это чудо! Мягкое, теплое! Оно будет согревать твои ледяные руки и развлекать пением. Это мохнатое милое создание станет твоим компаньоном в делах и своим мурчанием исцелит тоску и черную меланхолию.

– Как называют это чудо? – спросила Скади, заинтересовавшись невиданным доселе животным.

В это время удивительный четырехлапый мохнатый зверь, наделенный Одином, ко всем прочим прелестям, острыми клыками и когтями, цапнул Ньорда за палец, пахнущий рыбой, напоминая ему, что чудо – чудом, а его было бы неплохо и покормить!

– Кыш! Кыш-ка от меня! – завопил Ньорд от боли.

– Кошка? Кошка! – повторила Скади. – Хорошее имя, мне нравится.

– Да, дорогая, это Кошка, – обрадованно подтвердил Ньорд, посасывая укушенный палец и радуясь, что имя родилось само и не придется его долго придумывать, – это мой тебе подарок на нашу годовщину свадьбы…

Скади успокоилась, но ненадолго. Через короткое время она снова затосковала и супруги все же переехали жить в ее ледяную страну Йотунхейм.

Кошка была живой и теплокровной. И к тому же, как ни странно, очень любила питаться рыбой, вылавливаемой для нее Ньордом. Поэтому, чтобы не мучить чудесное животное пребыванием в ледяных и безжизненных горных пещерах, Ньорд подарил ее и всех остальных кошек, созданных Одином из вышедших на сушу морских тварей, своей дочери Фрейе, которой они так пришлись по душе своей нежностью, мягкостью и сладостным мурчанием, что она впрягла их в свою небесную колесницу вместо коней и больше никогда с ними не расставалась. Дни и ночи кошки окружали полюбившую их богиню и всегда терлись о ее ноги, выпрашивая ласку…

…Вот так и появились первородные, изначальные кошки. Их предки когда-то жили в глубинах морей и вышли на берег только по приказу создателя нашего мира. Поэтому, если ты захочешь вспомнить свое происхождение, ты вспомнишь, потому что память времен никуда не исчезает и накапливается в мозгу поколение за поколением…

– А Ньорд и Скади так и остались жить в холодных горах? – засыпая промямлила я. – Кто же тогда следит за морскими приливами в Ночь Открытого Глаза Лунной Кошки?

– Нет, рыба моя, – ответила Ма. – Через год супруги Ньорд и Скади разошлись. Ньорд так тосковал по своему морю, что никакие сокровища гор, подаренные ему любящей супругой, не радовали его взора. Снег и лед лишь остужали его чувства, а драгоценные камни и металлы, которые хранились в пещерах, тщательно охраняемых гномами, были безжизненны и не приносили ему ни тепла, ни радости. В итоге он не выдержал и вернулся к своим морям и детям – сыну Фрейру и дочери Фрейе, оставив инеистую великаншу Скади проживать свою бесконечно долгую жизнь в холодном дворце Йотунхейма, примеряя перед ледяными зеркалами украшения невиданной красоты, созданные руками гномов, и совершая свои любимые прогулках на лыжах по горам…

…А ты, рыба моя, не боишься брызг, ловишь водяные струйки зубами и смело ныряешь в холодную воду именно потому, что предки твои когда-то вышли из морской пучины, а их мохнатые шкурки в свое время гладили ледяные руки инеистой великанши Скади. Чего уж им после такого бояться холодной воды?..

…Последнее, что я услышала перед тем, как окончательно заснула, был тихий смех Ма…

…Я крепко спала… Во сне я бороздила океанские просторы, высунув на поверхность свою рыбью голову с длинными клыками, быстро гребя четырьмя когтистыми лапами и руля плоским коротким хвостом. Моя блестящая серебряной чешуей морда иногда открывала рот и из него вырывалось нежное мурчание и громкое мяукание. А огромный бог Ньорд, странным образом похожий на Па, стоял посреди моря и громко смеялся, забрасывая раз за разом большую сеть, чтобы выловить меня и подарить своей божественной дочери Фрейе…

Я увидела под деревьями

Охапки красной листвы…

Тщетное подношение.

Верно молвят: в десятой луне

Мир покидают боги.

(Идзуми Сикибу)

ГЛАВА 10. И СВЯЗЬ ВРЕМЁН СОЕДИНИЛАСЬ…

…Наступили тёплые весенние деньки. Солнышко всходило рано-рано, а когда заходило я даже не всегда успевала заметить, потому, что уже крепко спала. Мы с Фоксом любили целыми днями сидеть на балконе или подоконниках возле окон и глядеть на внешний загадочный человеческий мир. Теплые усы Солнечного Кота ласкали наши сытые, покруглевшие за долгую зиму, бока и мы нежились, перекатываясь на спину и обратно на брюхо…

…Па и Ма заговорили о переезде на дачу. Я помнила, что меня сюда привезли из какого-то другого жилища, но точных и ясных воспоминаний не сохранила. Фокс, слыша слово "дача", впадал в заметное нервное возбуждение, так как хорошо помнил это место. Именно туда он явился голодный, истощенный и больной, чтобы снова обрести потерянную любовь, семью и счастье. Именно в тех местах он скитался, там он впервые встретился со мной и стал мне братом.

Мои детские воспоминания подкладывали лишь отрывочные картины тех дней, слишком мало я успела там пробыть. Я помнила, что сидела на полу около чего-то огромного и ребристого, греющего мою спинку и тощие бока, что спала в пушистом мягком домике и на груди Ма и Па, что там всегда было много вкусной, не кончающейся еды и невиданные мною до той поры игрушки…

…Ма начала потихоньку паковать сумки и коробки для переезда. Думаю лишним будет говорить, что я забралась и посидела в каждой сумке и коробке! Я проверила все вещи, отсортировала ненужный, по моему мнению, хлам, выбросив его на пол, потерлась о стиранную одежду, оставив запах, поставив свою печать, чтобы все знали: эти люди – мои! Главной ценностью, конечно, были пакеты с нашими хрустиками и баночки с вкуснями! Мы с Фоксом пересчитали свои пищевые запасы на лето, некоторые даже надкусили, чтобы убедиться, что в пакетах именно НАШИ хрустики, а не человеческая сухая еда – гречка или рис к примеру. Ма и особенно Па почему-то не поддержали этот наш помогательный почин – на зуб проверять содержимое пакетов. Думаю все из-за того, что здоровенные зубы Фокса оставляли слишком большие дыры, корм предательски начал рассыпаться по полу и выдал нас с головой.

Тогда, неоценённые, мы решили прекратить "собираться" и, гордо подняв хвосты, помня главную заповедь – "коты отступают, но не сдаются" – пошли "самообразовываться" в другую комнату, в которой, как и в остальных, лежало "без дела" очень много книг, о которые мне постоянно хотелось поточить когти. Ма почему-то не позволяла этого делать и грозила пальцем. Подумаешь какая ценность! Это все потому, что когда я не видела, она царапала их сама!

– Ученье – свет, а неученье – сумерки! – говаривала Ма, пролистывая то одну, то другую книгу, глядя в нее с выражением кошки, смотрящей на сметану.

Я не могла понять, что в этих плоских, жестких, низеньких коробочках такого ценного, что Ма или Па часами сидят и сосредоточенно смотрят в них, шурша страницами, вздыхая или что-то бормоча, словно каждая бумажка намазана кошачьей мятой, а у них нет возможности ее слизать или хотя бы понюхать. По мне главная радость в книгах – это возможность поддеть шуршащую страничку когтиком или погрызть от безделья твёрдый уголок обложки.

К слову сказать, книги и пахли странно. Я не могу ни с чем сравнить этот запах. Он не принадлежал живому, но и неприятным не был. Раз Ма так любила держать их в руках и смотреть, "грызть гранит наук", как она выражалась (врет, конечно! Ни разу даже не помусолила их, пробуя на зуб!), то и я решила "просвещаться" доступным мне образом, а короче – "впитывать знания" телом. Некоторые книги не помещались на многочисленных полках и стеллажах и лежали стопками прямо на крышах шкафов. Сначала я аккуратно присаживалась на них верхом в надежде, что "искра знания" ударит меня снизу в лапку и, пройдя через тело, осядет в голове, но книги молчали, не желая со мной делиться своими "сокровищами". Тогда я ложилась на них брюхом и засыпала, рассчитывая, что во сне знания смогут проскользнуть в голову проще и отложиться крепче. Ведь всем известно, что жирок от хорошего питания откладывается под кожей именно во сне. Отчего же и знаниям в голове не отложиться подобно жирку?

Но надежда оказалась напрасной. Мне снились самые обычные сны и не было никакой разницы, где и на чем я лежу. Кроме того, лежать на жестких книгах было не совсем удобно, играть с ними, без порчи их внешнего вида, не удавалось, откровенно грызть их мне не позволяли – зачем тогда они были вообще нужны?

– Книга – это такая большая бумажка, куда люди записывают то, что думают, – говорил мне Фокс. – Они долго живут и все время боятся забыть что-то важное. Поэтому люди маленькими блошками букв рисуют длинных и коротких червяков памяти, думая, что это поможет им вспомнить то, что забыто. Да куда там! Наивные! Ты видела сколько этих бумажек здесь лежит? Представляешь сколько времени Ма понадобится, чтобы найти в них нужное воспоминание? Люди иногда просто смешны! Все мысли мы, коты, храним в голове и помним уроки веков, прожитых нашими предками. Просто нужно хотеть и уметь их вспомнить, поняла? А лежать на книгах, прижимаясь к ним пузом, в надежде поумнеть, дело не стоящее обглоданного мышиного хвоста!

Я была совершенно согласна с таким умозаключением старшего брата и потеряла к книгам интерес…

…В свое время меня сильно увлек говорящий ящик. Иногда он молчал, был черным и казался мертвым, но в другое время ящик вдруг оживал, просыпался и начинал громко разговаривать разными голосами, завывать, издавать странные звуки, и показывать живущих внутри него существ. Кто только не поселялся в этом ящике! Я видела суетливо бегающих куда-то маленьких людей, людей без ног или вообще без половины тела, которые открывали рот и что-то говорили, шурша бумажками на столах или размахивая руками – это называлось "новости" или "ток-шоу". То в этом узком ящике появлялись и рыскали, как у себя дома, мелкие звери странного обличия, и я никак не могла понять, как там помещается эта свора? Я пыталась поймать бегущих, понюхать проходящих, поговорить с себе подобными – никто, никто из них не хотел меня выслушать и поделиться, как они туда залезли! Больше всего я любила смотреть, как толпы людей, обтянутых цветными, яркими, тонкими шкурками, со смешными палками, надетыми на ноги и с палками в руках, бежали друг за другом в попытке догнать. Ма и Па тоже любили смотреть на эту веселую, но бесполезную суету. Они садились рядом на диван и что-то кричали бегущим маленьким людям прямо в говорящий ящик, иногда злились и топали ногами. У них это называлось "биатлон" и "болеть". Я бегала вдоль ящика, лапой подпинывая бегущих, тормозя когтями тех, кто мне не нравился, но они не обращали на меня ни малейшего внимания. Я заглядывала за ящик сверху, подбиралась снизу, искала по сторонам – никого! Никого, кому хоть раз бы удалось выскочить наружу из этой маленькой коробки!

– Они все там живут! – объяснял мне Фокс. – Это как большой муравейник в лесу. Их дом. А когда ящик черный, это значит, что там ночь и все спят! Я сам когда-то пытался пообщаться с ними, достать их лапой и вытащить, но они оказались недосягаемыми для моих когтей и зубов. Эти люди и животные ничем не пахли и больше были похожи на призраков, давно ушедших на Радугу. И тогда я подумал, может это человеческая Радуга показывает людям, срок которых еще не настал, какая жизнь ждет их там, за завесой непознанного, чтобы у них не было страха перехода и тоски по утерянному земному миру…

…Фокс скосил глаза к носу и глубоко задумался. Он всегда строил сложные для моего понимания философские умозаключения. Я мирилась с этим и терпеливо слушала его логические выкладки – а куда мне было деваться? Ведь ученье – свет! Но, честно говоря, мне всегда хотелось поскорее заняться подвижными играми, а не ломать мозги над тем, чего все равно понять невозможно.

Как-то я спросила Фокса есть ли у котов книги и как мы их читаем, если не умеем рисовать блошками длинных червяков? Фокс долго смотрел на меня, посмеиваясь в усы, а потом поведал легенду, которую его мать рассказывала ему в детстве.

…Давным-давно, так давно, что даже Огненный Кот не всегда вспоминает события тех дней, двое старых котов из разных племен, таких старых, что их загривки побелели, а зубы почти все выпали, поспорили о событие, произошедшем накануне в лесу. Нужно сказать, что в то время память у котов была короткой. Они помнили только то, что произошло вчера, ну в крайнем случае, неделю назад, остальные воспоминания быстро забывались, потому, что никто не знал, как их можно записать. Коты ориентировались по запахам и так запоминали случившееся. Запахи памяти в дикой природе долго не держались – их вымывали дожди, и выжигало солнце. Если в лесу случался пожар, то вообще не оставалось знакомых запахов, стаи перебирались на непострадавшие, необжитые места и начинали жизнь по новой. Конечно коты вели свой календарь и хорошо знали свою родословную, ведь от этого зависело выживание рода. Матери должны были учить своих отпрысков этой науке в обязательном порядке, иначе никто никогда не смог бы узнать сородича по признакам, присущим только его роду и все брачные и семейные отношения перепутались бы, внося в организованную жизнь котов хаос.

События, не касающиеся непосредственно племенных дел, проходили мимо их сознания, особо не задерживаясь, и коты, спустя неделю, уже не помнили того, что их интересовало тогда, не могли вспомнить, что их тревожило или пугало. Им сложно было сделать правильные выводы из случившегося, потому, что они просто забывали, что это вообще было. Не существовало преданий и легенд, имена отважных героей, отдавших в междоусобных боях за территории свои жизни, вымывались из памяти, будто бы их никогда и не было, старики не делились жизненным опытом с молодыми, охотники не могли передать подрастающему поколению науку о лучших способах охоты, а матери не помнили давних, смешных проказ своих подросших детей. Конечно также недолго помнились и обиды, нанесенные кланами друг другу, но это уже другая история.

Ты скажешь, что может это даже хорошо – не помнить обиды и прошлое? Но если ничего не помнить – невозможно развиваться. Жизнь замирает и останавливается на одном уровне, потому, что без знаний прошлого и набранного жизненного опыта, новым поколениям придется всегда начинать с нуля.

Старые коты, бывало, говорили, что именно так живут на Радуге. Каждый день – как новая жизнь, без потерь, обид и горя.

– Может я бы тоже хотела забыть свои первые впечатления об этом мире… – говорила я, пуская слезу и шмыгая носом, – поверь, они были очень печальными. Зачем я их помню? Что это даст мне в будущем?

– Отказываясь от памяти можно забыть все: и плохое, и хорошее, – наставительно отвечал Фокс. – Ты не сделаешь выводов и повторишь ошибки прошлого, ты не почувствуешь истинной радости от того, что избавилась от проблем потому что не будешь помнить о них, не вспомнишь как ты преодолела страх, боль, ужас, забудешь, что мать кормила тебя молоком, а ты счастливо урчала, вцепившись в ее сосок, потеряешь свои детские мечты и надежды на лучшее, вспоминая, как ты выживала в тех условиях, которые тебе предоставила судьба. Твоя жизнь стала бы пустой, рафинированной, однодневной и пресной, если бы когда-то тебе не была подарена возможность помнить…

…Итак, коты поспорили о событие, произошедшем накануне. Этим событием был День Небесного Охотника, отмечаемый в период полного лунного затмения, когда Солнечный Кот законец догоняет Лунную Кошку и хватает ее зубами за холку, чтобы заставить подчиниться и признать его верховную власть над миром.

Такое событие бывает чрезвычайно редко, так редко, что коты, прожившие много лет, могут ни разу не отпраздновать "великого дня всех котов" или напротив – могут успеть его отпраздновать аж четырежды за один год. Потом такой случай не представится очень долгое время. Примерно 18 лет. Мало кто из котов в дикой природе способен прожить такой срок…

…Серый, с поперечными черными полосами на вылезшей шкуре, древний, как сушеный корешок папоротника, кот говорил такому же серому, но с продольными черными полосами, хромому и одноглазому представителю соседнего племени, что свет еще не видывал такого роскошного праздненства, которое произошло вчера. Что охотники его племени в танцах под луной были лучшими, мыши на травяных коврах самыми жирными, кошечки на выданьи самыми красивыми, а байки, которые он травил до рассвета, самыми поучительными и правдивыми.

На что одноглазый, поросший мхом, полуглухой и хромающий на все лапы от давнишнего старческого артроза, кот прошамкал:

– Ты – сосунок рядом со мной еще. Я помню такой праздник случился, когда я был еще мальчишкой и гонял глупых воробьев по поляне. Солнечный Кот догнал Лунную Кошку, полностью ее подчинив своей воле, и я видел праздник стаи собственными глазами и даже принимал в нем участие, как и все подростки обслуживая гостей, поднося жирных мышей и подбирая после пира мышиные хвосты, чтобы отдать их матерям. Ваш вчерашний праздник был слабым подобием того, что я праздновал тогда, ваши тощие мыши – позор для встречающей гостей стаи. И хватило не всем, и кошачьей мятой они не были приправлены. Тьфу, а не мыши! Моя мать тогда заняла первое место среди красавиц и в награду стала второй женой вождя стаи. Вождь воспитал меня, как своего родного сына, и я помню все, чему он меня учил. Я одержал победы во всех своих битвах, и лучшие молодухи стаи становились моими женами. Моих детей не сосчитать, но я помню каждого из них поименно, потому, что сам давал им родовые имена. А что помнишь ты, старая усатая морда, из своей долгой и бесполезной жизни? Ну-ка расскажи!