Тень Гамаюна

Глава 2

 
В темном царстве кружатся тучи
И вороньи кружатся стаи.
Чернобог – Кащей там лютует,
Колдунов и ведьм собирает —
Всех служителей Чернобога.
 

(Книга Коляды, IX,б)^[2]

Наконец пришла светлая зима. Ничего, что в студене – месяце дни самые короткие, а ночи длинные. Зато хорошо по снегу, привязав к ногам лапник, пробежаться до ближнего леса, ловы проверить, по звериным следам пройти. Лесные обитатели предпочитают держаться в ельниках. Там снег мельче. Малым зверушкам бегать удобнее. Вон цепочка следов косого. Хитер косой, избегает открытых пространств. Хоронится ближе к мелколесью, где корм есть. А хищница лиса держится там, где много зайцев, ведь зайцы – ее исконная добыча. Тихо. Только тенькают синицы, да скрипят свиристели на ветках можжевельника. Княжич Андрей, которому нынче двенадцать лет исполнилось, понимает лес не хуже старого Богуна.

На Руси, как только мальчик становился юношей, наступало время ему перейти в новое качество – во взрослую жизнь. Пришла пора и княжичу, ему вручили лук, и назначили испытания. Одним из взрослых испытаний была охота в зимнем лесу. Много раз ходил Андрей со старым волхвом за добычей. Научил его Богун читать, словно книгу, звериные следы.

Огляделся княжич. В трех саженях от него затаился верный оруженосец Кузьма. Шапка его из – под еловых лап еле видна. Ждет Кузьма, ждет княжич Андрей. Слева – схоронился под кустарником Ильюшка, одногодок Андрея, молочный брат, сын нянюшки Ефросиньи. Мало беспокоит Илью охота, он больше головой во все стороны вертит. Смотрит по сторонам – в глазах восторг. Вот и сейчас взял снег на рукавицу и снежинки с удивлением рассматривает! Красоте Божьего замысла удивляется! Старый волхв Богун издали за отроками наблюдает. Пусть покажут, на что годятся! Вот она, лиса – краса. Мелькнул рыжий хвост за деревом. Шагнул княжич в сторону, чтобы в прицел ее взять, да вдруг из – под ног прямо в лицо – черный вихрь! От неожиданности ушло сердце в пятки. Через минуту беззвучно рассмеялся княжич, – тетерев спал, зарывшись в снег. Андрей нечаянно его сон потревожил. А Кузьма не растерялся, пустил меткую стрелу, не ушла рыжая плутовка!

Старый волхв и отроки возвращаются домой не с пустыми руками. Два зайца, да лисица – неплохой промысел. Из лисы знатная шапка княжичу Андрею получится. А заячьи шкурки Богуну сгодятся. Сошьет из них старик себе теплые рукавицы. Идут охотники неспешно. Лес – то почти к городскому рву подступает. Уже виден береговой хребет Клязьмы, а на нем южные ворота с башней, смотрящие в сторону Рязанского княжества. Крепостная широкая стена оберегает город Владимир от нашествия врагов с юго – запада. А восточнее Суздальского княжества лежат земли Волжских булгар. Опасное соседство! Непохожи они ничем на арабских единоверцев. У тех высочайшая культура ткачества – драгоценные ковры и тонкие сукна. Развитое горное дело, прекрасное оружие, усовершенствованная система орошения земли, высокие урожаи. А эти – без конца грабят купеческие караваны, идущие в Царьград, а в Днепровских землях половцы дело довершают. Батюшка, князь Юрий Владимирович, прозванный за вечное стремление воевать чужие земли Долгоруким, сердит на них был. Последнее время стал неустанно укреплять вотчину свою. Столицу перенес из Ростова в Суздаль, поближе к Владимиру, где дети от двух его браков постоянно живут под присмотром тысяцкого боярина Георгия Шимона. Тут и княгиня Елена, вторая жена князя Юрия, вместе с его сыновьями обитает. Суздальские земли, скрытые от кочевников за непроходимыми вятскими да муромскими лесами, за искусственными рвами и речными поймами, как нельзя лучше подходили для зимнего проживания.

День был на исходе. Охотники поднялись к насыпным валам.

– Эй, стражи! – прокричал Кузьма, – отворяйте ворота, молодой княжич с охоты идет!

Заскрипели створки башенных ворот, приняли внутрь охотников. Сквозь проход в частоколе стены, окружающей по периметру город, вышли они к детинцу. На южной кромке городской площади красовалась каменная церковь Спаса, построенная Владимиром Мономахом, в честь которого и назван был этот город. Княжич Андрей и его верный гридь, отрок Кузьма, по утрам любили слушать в этой церкви ангельское пение, а то и сами вставали вряд с певчими. А нянюшкина Илью больше убранство да позолота храма восхищали. Он иконы да оклады рассматривал, подолгу замирал рядом с киотом Богородицы, красотой узорочья любовался.

А у отрока Кузьмы был раньше ясный серебряный дискант. Доместик поручал ему запевать «Достойно есть». И звучал под сводами звонкий мальчишеский голос, воспевая «Присноблаженную». Звал его митрополит в Киев, в свой хор, да не захотел Кузьма оставлять княжича без братской дружбы и помощи, вот уже несколько лет были они неразлучны. Хоть и на два годочка всего был старше княжича Кузьма, а натерпелся за свою короткую жизнь всякого. Жил раньше отрок в стольном граде Киеве. После набега половцев, дом отца его, богатого горожанина Крышаты, сгорел дотла, отца мечом порубили, мамку в плен увели, а он, Кузьма, как увидел, что беда идет, схоронился в ближнем лесу, дождался обоза на Суздаль, да так и добрался из разоренного дома с купцами к суздальскому князю. Приставил Юрий Кузьму к третьему сыну своему Андрею, который тоже сиротой без мамки жил, вот и подружились мальцы. Рядом с княжичем и Кузьма премудрости всякие постигал. Теперь голос его сломался, мужской хрипотцой отдает.

Нянюшка Ефросинья запричитала, заохала, разглядев в клубах морозного воздуха, ворвавшегося из двери в поварню, княжича и другов с добычей. Гордо бросили отроки на столы подстреленную лису да зайцев, щей горячих у нянюшки с мороза попросили. Договорились они со старым волхвом, что, справив трапезу, соберутся в Богуновой келье. Хотели послушать древние славянские легенды. Никто, кроме старика не мог так складно рассказывать о богатырях и демонах, о прародителях русичей, о драконах и злых богах, с которыми древние русичи сражались.

– Отнесите старому поесть, – молвила Ефросинья юношам, слегка притомившимся от горячего варева, да дымного воздуха поварни. Вытащила ухватом из глубины печи теплый горшок с кашей, обернула его рушником. Илья призадумался, махнул приятелям рукой, мол идите без меня, у матери уголек попросил и на дощечке что – то увлеченно чертить стал.

В тесной келье волхва, заполненной застоявшимся печным воздухом, завешенной пучками сушеных трав, было сумрачно. Андрей привычно ударил кресалом, запалил паклю и возжег свечи. Сам Богун всю жизнь лучинами обходился. Кузьма подложил ольховых дров в глинобитную печь, чтобы уютней было слушать долгий рассказ. Занялись сухие дрова, весело затрещали в печурке.

– Ты спрашивал меня, княже, откуда пошли русы? – Богун пригладил седую бороду, прищурил свои подслеповатые глаза, словно всматривался в далекие, неведомые живущим ныне людям, времена. Времена, сокрытые от взоров простых людей, но ему, волхву и кудеснику, хорошо видимые. И начал так:

– Великое множество прекрасных и мудрых легенд о прародителях наших сохранили священные веды предков. Жили в давние времена на земле и боги и герои. Хочу поведать тебе, княже, о могучем предке – Богумире. Имя его произносилось – КАМ – шаман, значит, позднее как Бог мира – Богу – мир. Сказывают, что Богумир был величайшим царем. Он научил людей выплавлять металлы, ковать доспехи и мечи, выделывать шелка и полотна. Потом и города строить стал. Прислуживали ему дивы и сам дракон Ладон. С их помощью проложил он каналы и воздвиг свой престол до самого неба. Возгордился, что нет равных ему на земле. Стал требовать, чтобы его почитали не сыном Бога, а самим Всевышним! – Богун отпил из чаши и провел рукой по сизой бороде. В мутном дыму, плывшем по келье от печи, неясными стали лица отроков.

– Не всем эти слова были любы, – продолжил он свой рассказ, – многие начали роптать. Как можно называть царя Богом? Боги там, на небесах, а на земле живут лишь герои. Богумир – царь, священник, герой, но не Бог! Тогда тех, кто не покорился ему, назвал Богумир демонами, и затеял против них войну. Стала распадаться держава Богумира. Самые близкие други – сподвижники предали его. Пошли на поклон к ДраконуЧернобогу, чтобы назвался он царем земли киммерийской, и навел в ней порядок. После многих битв войска Богумира потерпели поражение, а сам он бежал из своих владений. Чернобог же, став царем, преследовал всех, в ком текла кровь Богумира, так как было предсказано, что падет он от потомка его.

– Что же стало на земле дальше? – нетерпеливо спросил старика княжич.

– Из – за гордыни Богумира началось не земле ужасное тысячелетнее правление Дракона – Чернобога, и было оно разрушено только после прихода сына Дажьбога – Ария. Тогда сказал Арий: – «Уйдем из этой земли, где хунны наших братьев убивают, и кровь наша льется», и повел свои роды на юг, за Аральское море до высоких Гор Алатырских, там положил Арий начало иранскому народу. Один же из родов Ария возглавил Рус, внук богатыря Сама. Его род пошел на север, обогнул Каспийское море, вышел к реке Танаис. Великая была та река, много водилось в ней рыбы, лежали близь нее черноземные степи, леса росли высокие. Зело богато пушного зверя обитало в лесах. Там правил варяжский царь Один. В битве за богатую землю силы варягов и ариев были равны. Решили побрататься роды Руса и Одина, стали жить вместе.

Вскинул Андрей на волхва свои темно – зеленые глаза и промолвил:

– Богун, ты ведаешь многие тайны, которые записаны были жрецами Древней Русколани в Священной книге славян. Я бы хотел прочесть эту книгу, да, говорят, нет ее уже в Русской земле?

– Верно говоришь, княже, нету уже той книги на Руси, – неспешно ответил ему старик, – увезла ее с собой Анна Ярославна в Галлию. Книга та скрыта от русских людей на долгие века будет. Медленно вращается Время – Колесо Сварога, движимое Перуном, но в новом знаке Космоса явят себя новые силы, как когда – то явился для славы великой, наш славянский патриарх Рус.

Стало тепло в келье. Тихо клубился белесый дым по желобу дымника и выходил в маленькое оконце. Старик скинул со спины волчью душегрейку. Кузьма подхватил ее, расстелил на полу рядом с печью и лег на живот. Нашел удобное положение, опустил голову на крепко сцепленные руки.

– Патриарх Рус был сыном Зоряна и внуком Сама, из рода Богумира, – продолжил старик. – Богатырь Сам считался великим воином. Именно его почитают героем, убившим Дракона. Вот у этого Сама и родился сын Зорян. Родился он не таким, как все, а беловолосым и голубоглазым. Сам подумал, что тут замешаны демоны, ведь не было раньше в роду Богумира беловолосых людей! Он отнес сына на гору Эльбрус и там бросил его на съедение хищникам. Но священная Птица Гамаюн спасла младенца, вскормив и воспитав в своем гнезде. Зорян вырос, тоже стал богатырем и свершил немало подвигов.

Старик немного передохнул и заговорил вновь:

– Женился Зорян на красавице Рудь из рода Ящера. Выбор этот опечалил ариев, ибо боялись они, что родившийся младенец принесет роду несчастье. Однако жрецы узнали по звездам, что герой, которого назовут Русом, даст начало великому славянскому роду. Вот, что сказывали предки.

– А верно, что отца моего Егорием^[3] назвали в честь змееборца? – вдруг спросил княжич, – нянюшка Ефросинья маленькому мне сказку сказывала про Егория, Змеева победителя. И у греков такая сказка есть, и в Грузии, и у варягов. А ты говоришь, – богатырь Сам его победил, – княжич Андрей вопросительно посмотрел на волхва.

– Много народов живет на земле, у каждого свой Егорий был.

– И драконы были?

– Драконы – то и считали себя властителями земли, а людей – рабами.

– Куда же они теперь девались?

– Другую личину надели.

Богун закрыл глаза, погрузившись в думы. Прошло несколько долгих минут. Андрей понял, что старик устал. Вот и вторая свеча догорела. Но Богун встрепенулся, словно вспомнил что – то важное и сказал:

– Густой снег пошел. Холода, стало быть, скоро прекратятся. И мне на покой пора.

Глава 3

Боголюбов склонился над телом, лежащим вниз лицом. Короткая стрижка, майка, джинсы, кроссовки, словно у мальчишки, однако по очертаниям бедер это была женщина. Она застонала. Николай бережно перевернул ее на спину. Майка немного задралась к груди, в пространстве между джинсами и майкой виднелся голый живот. На пупке – пирсинг. Молодая женщина очнулась.

– Вы в порядке? – спросил ее Николай.

На него глянули испуганные огромные, нереального фиолетового цвета, глаза. Они скользнули по его лицу и застыли на созерцании небесных облачков. «Не глаза, а ляпис – лазурь с картин художников Возрождения» – отметил Боголюбов и повторил свой вопрос. Глаза снова испуганно скользнули по его лицу и остановились на губах, будто девушка по губам пыталась понять его вопрос.

– Нога болит, – тихо ответила она, приподнимаясь, и показала на левое колено.

– Встать сможете?

– Не знаю…

– Давайте, я вам помогу, – одной рукой он обхватил ее за шею, второй – под колени, и поднял с асфальта. Аккуратно посадил потерпевшую на заднее сиденье машины и спросил:

– В больницу?

– Нет, не надо…

– Вдруг, у вас перелом?

– Не думаю, скоро пройдет.

– Как хотите, куда вас отвезти?

– Н-не знаю, мне домой нельзя…

– Почему?

– Потому.

– Тогда куда, если не домой? Не оставлять же вас здесь на дороге?

– Отвезите куда – нибудь, мне все равно.

– Я еду в Кировск.

– Хорошо.

Николай тронул машину с места и посмотрел в зеркало. Девушка обхватила больное колено рукой и закрыла глаза. Миловидное лицо, темные волосы. Николай подумал, что, если бы не гримаса боли, кривившая рот, ее можно было бы назвать хорошенькой. Николай не стал расспрашивать, отчего она как сумасшедшая выбежала на дорогу, не обращая внимания на проезжающие машины. Вины своей он не чувствовал. Шоссе не для пешеходов! Сама виновата, нечего на трассу выскакивать, словно черт из бочки. Вот довезет он ее до центра Кировска, и пусть себе идет на все четыре стороны. Чужие тайны его абсолютно не интересовали. Своих полно. Вся эта история на дороге была совсем некстати. Да и занимать голову еще одной проблемой не хотелось!

Время от времени, оторвавшись от шоссе, он смотрел в зеркало на заднее сиденье, проверяя, все ли с девушкой в порядке. Она сидела, все так же закрыв глаза, и молчала. Так и не проронила ни слова до самого Кировска.

Боголюбов притормозил у площади.

– Вам здесь удобно выйти?

– Да, – сказала девушка и открыла дверцу машины.

Поставив на землю правую ногу, она осторожно опустила вниз левую. Поддерживая себя за спинку сиденья, попыталась встать. Николай терпеливо ждал, когда она справится с этой задачей. Девушка выпрямилась, оторвала руки от спинки сиденья и упала. «Черт, – подумал Николай, – перелом, наверно! Вот «лихо» навязалось»! Он вышел из машины, поднял «лихо», открыл дверцу переднего сидения, засунул внутрь салона сопротивляющуюся девушку и поехал искать дежурный травмопункт.

Вечер пятницы для посещения травматологического пункта был точно не лучшим временем. Но выбирать не приходилось. Притормозив у амбулаторного крыльца, Николай помог девушке выбраться из машины. Не обращая внимания на ее протесты, понес по лестнице на руках. Девушка была совсем легкой, и он без усилий преодолел десять ступеней наверх, к входной двери. В просторном помещении, отделанном белой кафельной плиткой, кроме шкафчика, стола и кушетки ничего не было. За столом, позади кушетки сидела дородная медсестра и читала. Увидев посетителей, она захлопнула детектив, на обложке которого Николай разглядел голову женщины с растрепанными белыми волосами, ниже – мужской труп, а под названием: «Со мной не соскучишься» – раскрытую книгу и стилет на ней. Медсестра вопросительно посмотрела на Николая. Он осторожно опустил пострадавшую на черный дерматин кушетки, и попросил:

– Пожалуйста, отвлекитесь на минуту, посмотрите у девушки левую ногу. Там, возможно, закрытый перелом.

– Я что вам, рентген? – возмутилась медсестра.

– Ну, вы же медицинский работник, это ваша обязанность, – строго напомнил ей Николай. – Если вы здесь сидите, значит, что – то понимаете в этом? – Это прозвучало торжественно, почти как: «Если звезды зажигают, значит, это кому – нибудь нужно». Медсестра невозмутимо ответила:

– Приходите со снимком, тогда и посмотрю.

– Вот так? Хорошо, где же можно сделать снимок?

– Сегодня нигде. В понедельник с утра в поликлинике.

– Так до понедельника и умереть можно.

– А что я могу?

– Сделайте девушке хотя бы обезболивающий укол.

– Лекарства все на учете, я не могу каждому прохожему с улицы уколы ставить. На всех не напасешься, – она отвернулась и демонстративно открыла детектив, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена.

– Сколько? – спросил Николай.

– Двести пятьдесят, – равнодушно бросила медсестра.

Николай достал бумажник, отсчитал деньги и положил их на страницу раскрытой книги. Все это время его невольная спутница молча сидела на кушетке и, казалось, совсем не слушала разговор.

Медсестра положила деньги в карман халата, подняла свое дородное тело и направилась к шкафчику.

– Выйдите, пожалуйста, – вдруг тихо попросила девушка, – мне нужно снять джинсы.

Николай смутился. Он совсем забыл, что даже в такой ситуации, как эта, девушки могут стесняться чужих мужчин. Конечно же, укол будут ставить в надколенную мышцу, а для этого потерпевшей придется раздеться.

– Покричите меня, когда будете готовы, – строго сказал Николай и вышел в коридор.

На стенах перед дверью были развешены плакаты, рассказывающие о несчастных случаях на воде и напоминающие, как делать искусственное дыхание утопшим. Утопленники были, как и полагается, бело – синюшными, а спасители, все как один, походили на смелых героев из серии: «пионер – всем ребятам пример». Поскольку больше разглядывать было нечего, то Боголюбов углубился в чтение сей памятки. Вдруг судьба сведет его еще и с утопленницей? Теперь он уже точно знал, что никто ни от чего в этой жизни не застрахован.

– Войдите, – зычно прокричала через минуту медсестра. Николай облегченно вздохнул и пошел в амбулаторию.

– Документы у вас есть? – бросила в пространство спасительница в белом халате, – как мне вас в журнал записать? – этот вопрос уже был адресован непосредственно к потерпевшей.

Документы? Действительно, что за личность Николай подобрал на дороге? Инопланетянка какая – то неразговорчивая. Странное существо, выскочившее на его беду из леса. Юная Баба – Яга, Костяная нога! Тьфу, пока еще не костяная! Лесного хозяина зовут лешим, а дух женского рода – лешей? Есть ли у «лешей» документы, подтверждающие личность? У современных леших не только документы, и пластиковые карты «Виза», наверно, имеются! На ее плече болталась какая – то сумка, но, как у многих женщин, там могло быть все что угодно, кроме того, что нужно.

– У меня здесь автомобильные права, – тихо произнесла девушка, прикоснувшись локтем к джинсовой поверхности сумки.

Надо же! Права! А где – нибудь в кустах спрятана ступа с вечным двигателем!

– Давайте права, – строго приказала медсестра.

Девушка сняла с плеча сумочку, положила ее на кушетку рядом с собой и попыталась открыть молнию. Молния не поддавалась.

– Не могу, заело – жалобно посмотрела она на Николая.

– Дайте сюда, – он увидел, что пластиковые зубчики молнии сместились и не пускали замок.

– Придется вскрывать, – сказал он.

– Вскрывайте, – разрешила она.

После некоторых усилий Боголюбов извлек из сумочки ключи, автомобильные права и лежавший там темно – синий диплом. Проигнорировав всяческие приличия, Николай раскрыл корочки диплома. Да простит ему Бог! Любопытство и профессиональный интерес исследователя разных документов нестерпимо призывали его сделать подобный шаг. Диплом свидетельствовал, что обладательница его закончила консерваторию по классу фортепиано. Молодая Баба – Яга была с высшим музыкальным образованием! Приятные изменения произошли в лесном царстве!

«Гриднева Алина Владимировна», – вслух прочитал Николай.

– Место жительства? – спросила медсестра.

– Санкт – Петербург, улица Победы, дом тринадцать, – ответила девушка.

– Год рождения?

– 1981-ый.

– Учитесь, работаете?

– Ни то, ни другое.

– Тунеядка, значит? – довольно резво для ее комплекции развернулась к ней медсестра.

– Это раньше бы меня так назвали, – устало вздохнула девушка, – а теперь я свободный художник.

– Развелось тут художников, проходу нет, – проворчала богиня клизм, уколов и примочек, – все, можете отправляться.

Николай хотел, как прежде, взять девушку на руки, но она воспротивилась. Тогда он приказал держать его крепко за талию и осторожно повел вниз по лестнице, к машине. У машины они остановились. Приключение окончено, первая помощь оказана, можно разбегаться в разные стороны. Девушка вскинула на Николая фиолетовые глаза и тихо вымолвила: «Спасибо». Николаю почему – то стало жаль ее.

– У вас в Кировске есть знакомые? – спросил он.

– Нет.

– А что вы собираетесь с больной ногой в чужом городе делать?

– Не знаю, еще не решила…

Николай зажмурил глаза от бившего в лицо закатного солнца. Елизавета Матвеевна не одобрила бы его поступка. Бросить, на ночь глядя, сбитую на дороге девушку – непорядочно. Да и внутренние убеждения не позволяли ему этого сделать.

– Вот что, Алина Владимировна, – назвал он ее по имени – отчеству, усвоенному из диплома об окончании консерватории, – вы поедете сейчас со мной. Не бойтесь, я не маньяк, не людоед – я ученый. В доме, недалеко отсюда, живет моя матушка, она будет несказанно рада поухаживать за вами, а моя совесть останется чиста. Пожалуйста, не отказывайте мне в возможности проявить милосердие и помочь ближнему, – последние слова Боголюбов произнес с иронией, – если бы не я, вы, возможно, трассу проскочили бы благополучно. Меня зовут Николай Петрович Боголюбов, извините, что не представился раньше. Будем знакомы! Ну, как, согласны?

Алина удивленно посмотрела на него. На ее лице последовательно сменилась гамма противоречивых чувств. После укола ей, кажется, стало немного лучше, первоначальная бледность исчезла, щеки порозовели. Нестерпимо сияла ляпис – лазурь глаз. Николай в замешательстве перевел взгляд на ее худенькие, вздрагивающие плечи.

Девушка стояла и думала, что будет она делать в этом самом пресловутом Кировске? Где проведет ночь? Надо было сразу попросить этого человека отвезти ее в Питер. А теперь уже поздно. Может, принять его предложение? Стоит или не стоит связываться со своим спасителем? С одной стороны, она ничего не знает о нем, это плохо, с другой стороны, человек, потративший на нее столько времени и сил, по всей вероятности, не опасен, на него можно положиться. Хотя, за ласковыми речами вполне может скрываться злой умысел. Ей говорили об этом не раз. Чаще всего на обходительные манеры, ласковые речи люди и покупаются. А потом сожалеют об этом, если остаются живы. Как быть? Обстоятельства не дают никакой возможности для отходного маневра! Опять же, с детства она усвоила, что нельзя быть неблагодарной!

Она подняла глаза и неуверенно кивнула ему головой.

– Вот и славно, – проговорил Николай, – матушка ждет меня к ужину. Подкрепитесь немного, отдохнете, а завтра посмотрим, что с вашей ногой делать.

Алина почти без помощи Николая села на заднее сиденье, обняла себя руками, словно пытаясь согреться, и уставилась в окно. Ее трясло от пережитых волнений и от неизвестности, которая ждала.

– Вам холодно? – спросил Николай, – закрыть форточку?

– Да, – односложно ответила она.

Девчонка легко одета, словно на пляж собралась, а к вечеру ветерок поднялся, – подумал Боголюбов. Порылся в сумке и бросил ей теплый свитер.

– Оденьте, согреетесь, – он повернул ключ зажигания и тронул машину с места.

Алина натянула через голову свитер, утонув в нем как в бабушкином платье. Сидела, словно нахохлившийся воробей. Николаю стало смешно. Он вырулил на шоссе. Наверно, Елизавета Матвеевна удивится его неожиданному приезду в паре с юной особой. О ней ему самому ничего неизвестно. Есть у нее автомобильные права и диплом. Ну и что? Оба эти документа легко можно приобрести у некоторых людей по сходной цене. Так кто же она, эта нахохлившаяся девица, напуганная чем – то, или кем – то до полусмерти, и не желающая с ним разговаривать? Может, матушке удастся простимулировать ее вопросами? – Николай оглянулся на спутницу, – сегодня девушке надо дать возможность придти в себя, успокоиться и хорошо выспаться.

Он тихонько включил радио. В пол – уха слушая музыку, опять вернулся мыслями к раскопу в Старой Ладоге. Боголюбов уже давно знал, что История, излагаемая в учебниках, часто бывает искажена, так же, как и древние летописи, легшие в ее основу. Древние источники извращают или скрывают правду, в угоду тому или иному правителю. Летописцы представляли первых русских князей «белыми и пушистыми», оправдывая предательство, братоубийство, клятвоотступничество особой необходимостью. Так повелось в русской земле от начала христианства и до наших дней. Неточности, исправления и поправки старых летописей и хроник можно было опровергнуть только фактами. Новые находки, как свидетели того или иного времени, проливали свет на события, описываемые в сводах и давали зачастую прямо противоположную, или отличную от летописных выводов, оценку. Например, к вопросу о смерти Вещего Олега Лаврентьевская летопись сообщает, что умер он в 912 году и похоронен в Киеве на горе Щековице. Новгородская летопись противоречит этому, уверяя, что преставился князь Олег в 922 году в городе Ладоге, где и похоронен! Разница даты смерти равна десяти годам, местом погребения названы два весьма далеких друг от друга города, оба претендующие на старшинство. Где правда? Правда, возможно, в третьем источнике, подтверждающем или опровергающем первый. К сожалению, такой источник пока не найден! Скорее всего, в русской истории действовало несколько князей с именем Олег, которых объединили одним прозвищем – Вещий. Иногда неточности закрадываются в летописи из – за того, что мир славянский был велик, а сношения в нем – затруднены, вследствие разорванности связей между несколькими центрами развития цивилизации. Поэтому невозможно без сомнения доверять старым рукописям. Мышление средневекового человека отличается от современного. То, что для нас логично, в те времена казалось полной нелепицей и наоборот. Кроме того, старые летописи – это собрание преданий, историй, поражений и побед князей, часто выдуманных, в которых даже отсутствовали даты.

Нежная, грустная мелодия полилась из радиоприемника. У Николая неожиданно сжалось сердце. Какое – то тревожное предчувствие грядущих перемен охватило его. Пронзительно, с чарующей неземной вселенской печалью пела флейта! Как будто это был голос Всевышнего, тоскующего в черном Космосе о том, как нестерпимо его одиночество, как непослушны и легкомысленны, созданные им, по собственному образу и подобию, его земные дети. Как легко нарушают они Божьи законы, и гораздо больше усилий предпринимают к погибели, чем к спасению. Негромкие звуки неумолимо проникали в салон автомобиля и заполняли все, без остатка, пространство. Это был голос, рассказывающий о непонятном и неразгаданном людьми Величии Вечности. Боголюбов слышал и раньше эту мелодию, и она всегда заставляла его грустить.

– Альбиони, адажио, – вдруг сказала, ни к кому не обращаясь, Алина.

– Что? – очнулся Николай.

– Я говорю – это музыка Альбиони.

– Да. Красивая музыка. Только очень печальная.

– Печальная, – согласилась девушка, – в гармонии всегда много печали. Лишь хаос бывает восторженно ликующим в своей первозданной дикости.

– Вы пианистка?

– В некотором роде.

– Почему в некотором?

– Согласно записи в дипломе, а на самом деле я – неудачница…

– Кто это сказал?

– Один человек.

– Человеку свойственно ошибаться! Вы что, воспринимаете его слова как приговор?

– Я ему всегда верила.

– Он кто? Гуру?

– Он мой отец.

– Это серьезно.

Николай повернул машину направо. Заходящее солнце висело над Невой. Если бы его спросили, на каком берегу стоит родительский дом, Боголюбов бы задумался. Именно на этом левом берегу, если проследить путь реки по карте, стоял Зимний дворец. Река, вытекая из Ладожского озера, делала петлю вниз, снова поворачивала на север и в Финский залив входила противоположными берегами. Восточный берег становился в устье реки западным, но при этом не менялось местами понятие правый и левый, поскольку эти понятия определялись не сторонами света, а течением.

Николай проехал вдоль ограды, остановил машину перед высокими воротами, и сказал:

– Приехали.

Алина неуверенно огляделась. Двухметровый кирпичный забор скрывал чью – то чужую жизнь, чьи – то радости, боли, печали. Там был незнакомый мир, незнакомые люди. Там было – неизведанное. Ворота открылись, машина въехала во двор. От крыльца со всех ног бросилась мохнатая большая собака.

– Наш Рекс, – представил Николай пса, – хотите с ним познакомиться? Если вы понравитесь Рексу, то понравитесь и моей матери.

Однако девушка не торопилась покидать машину. Она настороженно смотрела на ластившегося к хозяину пса, как будто раздумывая, стоит ли вообще делать этот шаг.

– Вы что, боитесь? – спросил ее Николай.

Как точно он определил ее состояние. Она боялась! Она боялась всего – неудачи, собак, ездить в метро и на лифте, летать на самолетах, разговаривать с незнакомыми людьми. Страх поселился в ее душе с детства, и было это следствием планомерного материнского воспитания. Мать внушала ей, что люди злы, завистливы, что они только и ждут, чтобы столкнуть другого в пропасть. Подругам верить нельзя, они приходят в дом, становятся необходимыми, а потом, зная твои больные места, безжалостно бьют тебя именно туда, где очень больно, чтобы сломать, использовать и подчинить. Лучший друг девушки – это рояль. Он не предаст, не изменит, не ударит. Отец постоянно был в командировках и не особенно вникал в методы материнского воспитания. Алина росла послушным ребенком, со временем даже научилась скрывать свои страхи. Мать не догадывалась, что внешние проявления характера дочери часто не соответствовали ее внутренним переживаниям. Все свои переживания Алина раскрывала в музыке. У нее выработалось особое прикосновение к клавишам – особое туше. Поразительная кантилена в «легато», и блестящая звонкая россыпь звуков в «стаккато». Минимальные внешние эффекты при глубоком внутреннем погружении. Правда, там, где область звуков заканчивалась, она предпочитала тишину. Закрытость Алины вызывала некоторые трудности у сокурсников при общении с ней, но за безупречный музыкальный вкус и высокий профессионализм, ей прощали эти недостатки. Педагоги прочили ей хорошее будущее, однако Алина не оправдала их надежд, пропустив из – за своих страхов конкурс имени П. И Чайковского, который бы, в случае победы, сделал ей имя и дал возможность подписать неплохие контракты. Отец, разобравшись, наконец, в проблемах дочери, устроил разгон жене, досталось от него и Алине. Он назвал ее трусихой, неудачницей, место которой в собесовском архиве. Уж там – то ее безопасности точно ничего не угрожает. Потом подумал и добавил, что, пожалуй, и в собесе на ее голову может какой – нибудь гроссбух упасть. Как можно быть такой никчемной!