Глава 7. МАТВЕВ
Пока маленькая Маня воевала с дедом в Едимонове, ее старшие братья и сестры жили и работали в Петербурге. Какой бы благополучной ни казалась жизнь в деревне девочке-подростку, любимице отца, родители прекрасно понимали, что судьба крестьянина – тяжелая, безнадежная. Знали, что если есть хоть какая-то возможность избежать крестьянской доли, надо ею воспользоваться и уезжать из деревни.
В семье был пример: сестра Алексея Яковлевича Мордаева, родная тетка его детей, вышла замуж за человека, жившего в Петербурге. Это произошло, вероятно, в 70-80-е годы 19-го века. Мужа тетки звали Иван Матвеевич Смирнов. Он был выходцем из деревни, уроженцем тех же мест, но в молодости уехал в Петербург и сумел там как-то устроиться. Иван Матвеевич с женой сыграли очень важную роль в истории семьи Мордаевых. Они понимали, что молодому человеку из деревни очень трудно самостоятельно устроиться в Петербурге, найти работу и жить в большом городе без пристанища, без поддержки старших. Поэтому они охотно приглашали племянников к себе и брали их под свою опеку. Иван Матвеевич помогал деревенским ребятам найти работу. И все они, живя в Петербурге, знали, что они живут «под крылом» старших родственников. Видимо, это была настоящая искренняя забота и хорошая поддержка, потому что и старшие, и молодые Мордаевы всю жизнь сохраняли к Ивану Матвеевичу и его жене чувства глубокой благодарности.
Как это ни странно по теперешним временам, все были уверены, что никаких корыстных целей чета Смирновых не преследовала, когда брала на себя заботу о своих деревенских родственниках. Очевидно, так оно и было.
Ивана Матвеевича по русской простонародной традиции могли бы называть сокращенно «Матвеич», но в семье Мордаевых его называли еще короче – «Матвев». Это не было прозвищем, это было вполне уважительное обращение, и самому Матвеву это вполне нравилось. Так вот, Матвев в ответ на свои услуги семье для себя никогда ничего особенного не просил и не требовал. Говорили, что иногда он просто любил приехать в деревню, отдохнуть в родных местах. И тогда его принимали в семье как дорогого гостя, впрочем, как и всех, кто когда-либо приезжал в дом к Мордаевым.
Вспоминали забавный случай, произошедший уже в 30-е годы, перед войной. В это время в семье Мордаевых уже выросло следующее поколение молодых ребят – дети Ильи Алексеевича и Анны Ивановны (которая варила домашние сыры): три сына-подростка – Василий, Петр и Константин, дочь Нина и совсем еще небольшой мальчик Витя.
Матвев, который в те годы был уже, наверное, стариком, не древним, но все-таки стариком, приехал из Питера в Едимоново и привез с собой две пустых деревянных бочки, чтобы в деревне набрать грибов, насолить их, наполнить ими бочки и с двумя бочками соленых грибов вернуться в Питер. Разумеется, в собирании грибов он рассчитывал на помощь ребят Мордаевых, потому что для того, чтобы наполнить солеными грибами две бочки, грибов требуется огромное количество. Старику одному собрать столько грибов явно было бы не под силу. Ребята с удовольствием взялись ему помогать, собственно, все шло как обычно, ничего примечательного в этой истории никто бы не усмотрел, и историю эту никто бы спустя сорок лет не вспомнил.
Но этот случай запомнился тем, что в этот раз старик Матвев решил сам поучаствовать в собирании грибов и однажды один самостоятельно отправился в лес. Видимо, когда он уходил из дома, никто не сообразил, какие могут быть последствия, или просто все были заняты своими делами, и никто не видел, как он ушел. Наступил вечер, а старика дома нет. Куда делся? За грибами пошел. Для тех, кто не знает, следует сказать, что деревня Едимоново окружена лесами с трех сторон, с четвертой стороны – Волга. И леса за Едимоновым тянутся на многие десятки километров вокруг. Как искать в таких лесах старика Матвева? Что делать? Ночь наступает, а его все нет. Отец семейства Илья Алексеевич, примерно прикинув, в какую сторону мог податься старик, вместе с сыновьями пошел ночью в лес. Хорошо, что ребята были молодые, веселые, им все – развлечение. Ходили-ходили по темному лесу, кричали-кричали, потом сообразили, что старик-то может быть и глухой. Расстроились, конечно, боялись самого худшего. Вернулись домой, а наутро пораньше опять пошли в лес. И видят – сидит Матвев посреди полянки на пеньке, чуть живой, всю ночь просидел, замерз. Тут его и нашли. Он, оказывается, заблудился, понял, что ему самому из леса не выйти, сел на пенек, помирать приготовился.
Эту историю рассказывал дядя Костя – непосредственный участник всех событий. Он рассказывал весело, смеясь, как забавный случай. Действительно, все хорошо кончилось. Не бросили старика, не поленились искать – и нашли, слава Богу, молодцы, спасли человека.
Но меня, когда я слушала эту историю, потрясло в ней другое. Как старик вез из Питера в деревню две большие деревянные бочки? И как он повез их обратно полными соленых грибов? Представьте: вы едете из Петербурга на поезде до Твери, с вами две бочки. Вы выходите из поезда на вокзале в Твери, за вами выгружают две бочки. Вы нанимаете извозчика до села Мелково, которое находится на дороге Москва-Санкт-Петербург. От Твери до Мелкова примерно 35 километров. Какой должна быть телега, чтобы вы могли проехать на ней 35 километров и каким-то образом еще придерживать рядом с собой две деревянные бочки? А как иначе? Вряд ли в 30-е годы в Твери на вокзале можно было легко нанять грузовик. Да и откуда у старика деньги на грузовик? Дальше надо переезжать через Волгу на лодке. Ну, это еще, предположим, кое-как можно себе представить. А как обратно проделать тот же самый путь, но уже с бочками, полными соленых грибов? Когда я слушала эту историю про Матвева, я пыталась вообразить себе, как это все должно было происходить. И не могла. И сейчас представляю с большим трудом. Вам, например, нужны были бы соленые грибы, добытые такими трудами? А ведь были люди, для которых такая экспедиция была обычным делом – с грибами-то зимовать лучше, чем без грибов. Ведь семья, кормить нужно. Люди трудов не жалели.
Кстати, у нас сохранилась довольно хорошая фотография Матвева с женой и дочерьми. Судя по тому, как одеты барышни, фотография, видимо, была сделана до революции. Семья снималась в фотоателье, карточку наклеили на паспарту и подарили родным на память. Основательный человек – он во всем виден.
Глава 8. В «МАЛЬЧИКАХ»
Итак, дети Алексея Яковлевича и Евдокии Павловны Мордаевых: Дмитрий, Екатерина, Анна и Илья, каждый в свое время, отправлялись на работу в Петербург. Кстати, я не слышала, чтобы они говорили – Петербург, только – Петроград или Питер.
Мальчиков определяли работать «мальчиками». Было такое устоявшееся выражение «отдать в мальчики». О том, что представляла собой работа «в мальчиках», много написано в рассказах Чехова, в сборниках воспоминаний старых москвичей «Московская старина», «Ушедшая Москва», у Гиляровского в знаменитой книге «Москва и москвичи» и во многих других. Маленького помощника, работающего в лавке, в магазине или в мастерской, хозяева могли заставить делать все что угодно. «Мальчики» должны были не только помогать в торговле или в ремесле, но и убирать помещения лавки или мастерской, бегать за водкой и закуской для мастеровых, нянчить хозяйских младенцев, чистить, предположим, селедку (как в одном из рассказов Чехова) и так далее до бесконечности.
Кстати, у моей бабушки в речи сохранилось одно, видимо, очень старинное выражение, связанное с понятием «мальчики». Когда я, будучи здоровой и крепкой девочкой, бывало, заленюсь и прошу бабушку принести мне, например, книжку, кофточку, яблочко – то, что вполне могла бы, поднявшись с места, взять сама, бабушка мне говорила: «Семнадцать мальчиков!». Это означало: у тебя что, есть семнадцать мальчиков, чтобы они бежали и выполняли твои пустяковые просьбы? Нет мальчиков? Значит, поднимись, пойди и возьми сама все, что тебе нужно.
Детей отдавали «в мальчики» очень рано – в 10-11 лет. Мальчики работали в большинстве случаев только за еду, то есть денег за работу им не платили, но хозяин должен был мальчика кормить. Кормили, надо полагать, плохо, а иногда, наверное, и очень плохо. Об этом много написано авторами вышеупомянутых книг. Легко догадаться, что жизнь у мальчиков была очень тяжелой, а временами, я думаю, просто мучительной. Но зато, живя и работая в течение нескольких лет в лавке, в магазине или в какой-то мастерской, мальчик выучивался ремеслу, получал профессию, постигал законы и правила жизни в городе. Хозяин, в принципе, брал на себя обязательства мальчика учить. Но кто мог проверить – учит или не учит? Поэтому, видимо, успехи зависели, главным образом, от того, насколько сам подросток был сообразителен и сметлив, насколько ему самому удавалось «ухватить» суть работы, которой ему впредь предстояло зарабатывать себе на жизнь.
Если мальчик был достаточно умен, терпелив и старателен, то через несколько лет работы и «учебы» в ремесленной мастерской он становился подмастерьем, затем мастером. Самые способные и удачливые открывали свои мастерские, становились хозяевами, предпринимателями. Если мальчик служил по торговой части, не был слишком большим простаком или слишком наглым воришкой, со временем он мог рассчитывать на должность приказчика в магазине. Это примерно то же, что сейчас менеджер. Далее карьера развивалась в соответствии с масштабами торговли. Разумеется, при благоприятных обстоятельствах, постигнув секреты торгового дела, молодой удалец открывал свой магазин или сеть магазинов и т.д.
Судя по литературе 19-го века, через жестокую школу «мальчиков» прошли десятки, а может быть, и сотни тысяч деревенских подростков. Многие из них с годами превратились в настоящих городских жителей, стали мастерами в городских профессиях.
Надо полагать, именно из среды «мальчиков» вырос и российский рабочий класс, и значительная часть купечества. А дети бывших «мальчиков», если имели возможность учиться, уже пополняли ряды разночинной интеллигенции.
Мой родной дед, мамин отец, Иван Васильевич Смолин так же, как и сыновья Мордаевых, был отдан из деревни «в мальчики» в возрасте 10 лет. Но не в Петербург, как Мордаевы, а в Москву. И всю жизнь прожил в Москве, прошел весь нелегкий путь от «мальчика» до настоящего мастера своего дела, стал настоящим москвичом. И никакой другой жизни, кроме московской, практически не знал. Но о нем, следуя хронологии повествования, логично будет рассказать немного позже.
Глава 9. ПЕТРОГРАД
Дмитрий, старший сын стариков Мордаевых, уехал в Питер первым. Его определили работать в пекарню. Вероятно, у него все сложилось, в принципе, неплохо, потому что в родную деревню после отъезда он приезжал всего несколько раз, да и то только поначалу. Говорили, что в годы, предшествующие революции, он приезжал, рассказывал, что живет хорошо, специализируется на изготовлении баранок, сушек и бубликов, намекал, что примкнул к какой-то политической партии, но не к партии большевиков, принимал участие в демонстрациях. Женат не был. Позже, мне кажется, никто ничего о нем больше не слышал.
Девочки, Катя и Нюша, отправлялись в Петроград значительно позже, примерно в 15-16 лет. Та и другая в течение нескольких лет работали, как бабушка говорила, «в услужении» в состоятельных семьях.
Казалось бы, слова «работать в услужении» должны были бы восприниматься мною, советской девочкой, с некоторой долей негатива, но этого не было, поскольку никаких неприятных историй, связанных с этой работой, бабушка мне не рассказывала. Наоборот, мне казалось, что редкие воспоминания об этом периоде жизни доставляют бабушке удовольствие. Позже я поняла, что молодые годы, прожитые в Петрограде, возможно, были действительно самыми легкими и безмятежными в ее многотрудной жизни. Кроме того, в Петрограде деревенская девушка Катя получила возможность увидеть другую жизнь, отличную от крестьянской, погрузиться в другую среду, близко познакомиться с совсем другими – образованными – людьми, пожить рядом с ними, в определенном смысле усвоить их образ жизни. Полагаю, что этот период стал для бабушки следующим этапом ее «образования», поскольку знания, полученные за годы жизни в Петрограде, также не были для нее случайными. Она восприняла их с удовольствием, превратила в свою собственную систему ценностей и пользовалась этой системой ценностей на протяжении всей своей жизни.
Понятие «работать в услужении» мне пришлось вспомнить, читая роман Б. Пастернака «Доктор Живаго». В романе описывается сцена в гостинице, где один из героев романа пытался покончить жизнь самоубийством. Попытка самоубийства не удалась, вызвали доктора, в гостиничном номере суета, служащие гостиницы бегают, выполняют поручения доктора, сами в ужасе, но стараются изо всех сил, понимают, что выполняют важную, необходимую работу, заботясь и о спасении жизни человека, и о сохранении престижа гостиницы. В номер заходит герой романа, в данном случае человек посторонний, он видит переполох и спрашивает кого-то из персонала гостиницы: «Что вы делаете?». Тот ему с большим достоинством отвечает: «Услужаем!». При этом подразумевается, что, дескать, шли бы вы, барин, своей дорогой, нам не до вас, мы тут делом занимаемся, а вы без толку ходите, любопытствуете. И сам исполнен сдержанной гордости перед случайным человеком за то, что он, находясь при своей должности, здесь так нужен, и без него никак. Эта сцена в романе происходит в начале 20-го века. Из этого можно заключить, что в те времена «услужение» вовсе не считалось работой низкого сорта, а наоборот, видимо, полагали, что для того, чтобы на должном уровне «услужать», тоже требуются и знания, и умение, и такой работой гордились. Впрочем, это всего лишь мое толкование сцены из романа, но я думаю, что в принципе именно так и было.
Глава 10. В СЕМЬЕ ИНЖЕНЕРА
Катя Мордаева, будущая моя бабушка, в Петрограде работала в семье инженера. По ее рассказам мы можем составить представление о том, как до революции 1917 года жили люди, представляющие «техническую интеллигенцию». По меркам петербургской жизни, семья не была слишком богатой. Хозяин работал инженером на заводе, получал жалование (мы бы сейчас сказали – зарплату). Семья состояла из трех человек: муж, жена и дочка. Жили в хорошей наемной квартире, в большом каменном многоквартирном доме на Петроградской стороне.
В семье держали прислугу: кухарку (ходила за продуктами, готовила еду), горничную (убиралась в квартире, ухаживала за барыней) и молодую девушку, в обязанности которой входило обслуживание девочки-гимназистки. Третьим номером этой «команды» и была Катя, моя будущая бабушка. Эти три женщины жили в доме постоянно. Разумеется, при необходимости по распоряжению хозяйки все они помогали друг другу. Если ждали гостей, то хлопотали все – убирали комнаты, бегали в лавочки, помогали на кухне, накрывали столы. Кроме того, один – два раза в неделю приходила прачка, которая стирала все белье, что накопилось в семье (никто кроме нее не стирал). И еще при доме работал, очевидно, штатный истопник, который приходил ежедневно, приносил дрова, топил все печи в этом большом доме, следил за состоянием печей, дымоходов и т.д. Кроме него никто до печей не касался, в этом не было необходимости.
Должность, которую исполняла молодая девушка из тверской деревни, вероятно, называлась «няня», хотя точно я этого не знаю, это слово как-то не звучало. Когда Катя начинала работать в семье, девочке, дочке инженера, было примерно 8-9 лет. Очевидно, работой няни Кати хозяева были довольны, потому что моя будущая бабушка жила в семье инженера в течение нескольких лет и, таким образом, девочка практически выросла на ее руках. Девочку звали Анна, Анечка, по-домашнему – Нюрочка. Видимо, девочка была хорошо воспитанная, милая и ласковая. Можно представить, как няня Катя любила эту девочку, если через много лет она назвала ее именем свою дочь. Вероятно, поэтому мою маму в семье с детства называли Нюрочкой, и всем это очень нравилось.
Хозяйская дочка Нюрочка была гимназисткой начальных классов. В обязанности няни Кати входило все, что касалось ухода за девочкой: утром ее нужно было разбудить, помочь ей умыться, причесать ей волосы и заплести косы, проследить, чтобы она позавтракала, привести в полный порядок ее гимназическую форму – платьице и фартук, помочь ей одеться и проводить в гимназию. После занятий в гимназии няня Катя встречала Нюрочку, приводила домой, кормила обедом, сопровождала ее на прогулках, провожала в гости к подружкам и т.д. В обязанности няни также входили заботы о состоянии одежды девочки: пальтишки, шапочки, пелеринки, платочки, ленточки – все должно было быть в идеальном состоянии, почищено, поглажено, подшито. Думаю, что такая работа доставляла молодой и старательной деревенской девушке большое удовольствие. Кроме того, благодаря этой работе моя будущая бабушка приобрела знания и навыки, которые во многом впоследствии сформировали образ жизни всей нашей семьи.
Знания и умения, приобретенные бабушкой за годы жизни в Петербурге, впоследствии во многом составляли основу практической жизни нашей семьи. Это проявлялось, прежде всего, в самом порядке жизни. Бабушка твердо знала, как нужно строить, например, систему питания в семье, как часто необходимо убирать комнаты, менять постельное белье, как стирать белье – обязательно подсинивать, крахмалить и т.д. Как нужно ухаживать за мужчиной – главой семьи, чтобы он всегда был в порядке, чтобы на работу всегда уходил сытый, чистый и аккуратный, и при этом чтобы он никогда не забывал о чувстве ответственности перед семьей, чтобы десять раз подумал, прежде чем, например, решиться выпить с друзьями по дороге с работы домой.
Все эти «теоретические основы» семейной жизни бабушка старалась передать своим дочерям, и они в своих семьях стремились придерживаться этих основ. Наступила очередь внучек – и внучки, по мере сил, стараются не растерять семейных традиций.
Разумеется, бабушка очень хорошо готовила, причем разнообразие блюд было необыкновенно велико. Она, в отличие от многих других наших родных и знакомых, хорошо знала, как правильно накрыть на стол, какие скатерти, какую посуду следует иметь в доме. Например, в конце 30-х годов, когда в семье уж точно не было ни одной лишней копейки, она – чрезвычайно бережливый человек – по случаю купила огромное овальное блюдо для заливной рыбы. Очевидно, она прекрасно понимала, что такое блюдо – нужная вещь в доме. И действительно, почти каждый праздник она готовила заливную рыбу, и это блюдо с рыбой в течение многих лет в Новый год, 1 мая, 8 марта, 7 ноября, в дни рождения и т.д. украшало семейный стол. Если не готовили рыбу, бабушка обязательно пекла пироги. И тогда блюдо также красовалось на столе, полное пирогов. То есть, казалось бы, вещь утилитарного назначения, совершенно не обязательная в скромной пролетарской семье, а всегда была в ходу, не простаивала в шкафу понапрасну. В те же годы были куплены две большие стеклянные вазы для фруктов. Подобных примеров можно привести множество. Думаю, что далее в моих записках мне не раз придется возвращаться к теме необыкновенной осведомленности моей бабушки в практической делах семейной жизни.
Что касается собственно моего воспитания, то бабушка, как я понимаю, и здесь во всем старалась использовать опыт своей петербургской жизни. Разумеется, будучи первоклассницей, я не задавала себе вопроса, зачем бабушка каждое (каждое!) утро грела на плите маленький чугунный утюжок и обязательно (обязательно!) гладила две шелковые ленточки прежде, чем вплести их в мои косички.
Поскольку жили мы довольно тесно, утром гладить на столе не было никакой возможности – там завтракали. Так бабушка приспособилась гладить мои ленточки на стуле, благо был такой стул – единственный, привезенный из деревни, сделанный деревенским мастером. Стул имел совершенно ровное сиденье, как табуретка, но со спинкой, и гладить на нем было удобно.
Представьте: мои родители утром торопятся на работу, завтракают, одеваются. Тут же надо кормить завтраком меня, первоклассницу, надо заплетать мне косы, торопить меня, чтобы я не опоздала в школу. А бабушка здесь же греет утюжок, кладет на стул специальную подстилочку для глажения – гладилку, быстро гладит мои ленточки и только после этого вплетает их мне в косы.
Кстати, что это были за косы! Длинные по пояс, толстые, тяжелые, ровные по всей длине. Мне не раз приходилось слышать, как деревенские приятельницы моих бабушек говорили, глядя на меня: «Косы-то как полено!». Этот замечательный пример деревенской образной речи означает похвалу, комплимент. Такого в деревне зря не говорили. Разумеется, никакой моей заслуги в этом не было, я была ребенок. Это была заслуга моих бабушки и мамы, которые не жалели трудов и внимания, чтобы вырастить мне такие волосы и держать их в идеальном порядке. Но, между прочим, я думаю, что это также было продолжением традиций, воспринятых бабушкой в ее молодые годы. В будни волосы заплетали в две косы, заплетали с утра. Я целый день бегала, ходила в школу, занималась фигурным катанием, хореографией, гуляла, носилась по двору. И вечером перед сном мои косы были в таком же порядке, что и утром, расплетались с трудом. И были еще люди, которые, видя такие косы с шелковыми свежеотглаженными бантами на концах, понимали, что в этом и стиль, и шик, и знак качества, который не купишь в магазине и не приобретешь за неделю, например, как теперь говорят, в спа-салоне.
В третьем классе я стала пионеркой, и бабушка так же ежедневно вместе с ленточками стала гладить мой пионерский галстук. Спрашивается – зачем? Затем, чтобы девочка каждый день приходила в школу в безукоризненном виде. Таким понятиям выучили мою бабушку в юности, и потом она всю жизнь знала, что должно быть именно так, и не иначе. У нас в классе многие девочки носили косички, но таких пышных, всегда отглаженных бантов в косах не было ни у кого.
Для справки: в начале 60-х годов школьная форма у девочек состояла из коричневого шерстяного платья и фартучка. В будние дни следовало надевать черный фартук, в праздничные дни – белый. То же правило касалось и ленточек в косы. В будние дни рекомендовалось заплетать коричневые или черные ленточки, в праздники желательны были белые банты. Эта форма и эти правила полностью соответствовали традициям, существовавшим в российских женских гимназиях до революции 1917 года.
Кстати, могу привести еще один пример, характеризующий эмоциональную сторону работы молодых деревенских девушек в состоятельных петербургских семьях. Бабушкина младшая сестра Нюша так же, как и бабушка, работала няней в семье, где росла маленькая девочка-гимназистка. Видимо, няня Нюша была так добра и ласкова с девочкой, что маленькая гимназистка привязалась к ней так, как ребенок может привязаться только к самому близкому человеку. Тетя Нюша уже в старости не раз буквально со слезами на глазах вспоминала, как девочка встречала ее после какой-нибудь недолгой разлуки, например, после няниного краткого отпуска. Девочка бросалась ей на шею, крепко обнимала ее, целовала и говорила: «Нюшенька моя любимая приехала!». И родители девочки совершенно не были против такой любви ребенка к няне. Дальнейшая жизнь Нюши, Анны Алексеевны Мордаевой, в замужестве Ломаковой, сложилась так, что, видимо, такие минуты общения с маленькой гимназисткой были самыми светлыми и счастливыми ее воспоминаниями. Она прожила долгую жизнь. У нее была семья – муж, дети, шестеро внуков, но вряд ли кто-нибудь из них когда-нибудь хоть раз проявил к ней такую же любовь и нежность.