Омичка навсегда. Лирика и мистика

Художник осени

 
Сегодня ночью живописец пишет
Лес за окном в различные тона,
И спит мужчина, он пока не слышит
Что осень так прекрасна, но больна
Тоской о страсти, и печалью дышит,
И хочется немного полетать
Над золотом и алой краской листьев,
Чтоб вдохновиться осенью опять…
 
 
Но что там? Исполняются желанья,
Пегас в тумане прямо за окном,
И вырываюсь в мир очарованья,
И покидаю мой заснувший дом,
Над Иртышем притихшим, над поляной,
А там опять русалок хоровод,
И старый Леший будет неустанно
Там краски разводить, и маг поет
 
 
О том, что восхитительны картины,
И Мастер улыбнётся свысока,
И дарит нам то золото лавину,
То багрянец и кисть в его руках.
Как дирижёра палочка, взлетает,
И музыка та дивная слышна,
И пусть опять природа увядает,
В мажор его стихии влюблена…
 
 
Сам Штраус с ним, и вальс его несется
Куда-то к звездам, и горит заря.
Опустит кисть, победно улыбнется,
Какая красота, и все не зря
 

«Как тихо на Арене в эту осень…»

 
Как тихо на Арене в эту осень,
Ей только снятся наши крики вновь,
И в Балашиху звон победы приносят,
Ей дарят и надежду и любовь…
 
 
А что же ты, красавица-Арена,
Покинута, пустуешь в этот час,
Омск в ожиданьях светлой перемены.
Строители угрюмые молчат…
 
 
Затихла ты, и гром трибун лишь снится,
И что нас всех избавит от тоски?
Что оживит те славные страницы,
Впусти нас снова в свой предел, впусти…
 
 
Мы в Омске ждем грядущие сраженья,
Нам без Арены очень плохо жить.
И в этот час какой же злобный гений,
От ястребов пытался отлучить?
 
 
Как тихо все, как тишина пугает,
Мы навсегда запомним этот год,
И что еще верхушки там решают,
И почему безмолвствует народ…
 
 
И в Балашиху звон победы приносят,
Ей дарят и надежду, и любовь…
Как тихо на Арене в эту осень,
Ей только снятся наши матчи вновь,
 

Кот и его художник

 
Хозяин куда-то умчался тайком
И пусто на даче в тот пасмурный вечер.
И только беседует ангел с котом,
И листья швыряет и делать им нечего.
 
 
– Да он не вернется, не жди его, кот,
Он с кем-то и где-то отпразднует встречу,
А кот не поверил, художника ждет,
И листья сгребает, пусть бесится ветер,
 
 
Пусть ангел смеется, ему-то плевать,
Он знает, художник его не оставит,
И будет осеннее солнце сиять
Не грея, и жмурится рыжий красавец.
 
 
Откроет глаза – больше ангела нет,
Лежит на террасе листок золотистый,
Но что это? Осени дивный привет,
И ветер в окно, разозлившись, стучится.
 
 
И нет для печали внезапной причины,
Все это неважно, все это потом,
На даче, художником снова покинутой,
Беседует ангел печальный с котом.
 

Мастер и его кот

 
Я говорил, что он еще вернется,
А ангел не поверил, грустный плут,
Когда блестит октябрьское солнце,
Так хорошо писать картины тут.
 
 
От шума городского мы укрыты,
И нет гостей в убежище его.
О чем молчит мой Мастер знаменитый,
И вспоминает в этот час кого.
 
 
И белый холст, как снегом занесенный,
И лай собачий где-то за окном,
И то ли он покинутый, влюбленный,
Я ничего не ведаю о том.
 
 
На лист посмотрит, на листок от клена
И снова курит молча в тишине.
Наверно все же нынче он влюбленный
Ждет Маргариту, но не скажет мне.
 
 
Куда же снова ангел подевался,
Мне не с кем в этот час поговорить,
И только у соседей звуки вальса,
Пошли туда, да хватит нам курить.
 
 
Но кто кота послушает, и снова
В урочный час у роковой черты,
Грустит мой Мастер, и в штрихах былого
Проступят и грядущего штрихи
 

Художник, кот и Муза

 
А знаете, вы гениальный художник,
Конечно же знаете, бог вас спаси,
У целого света, у жизни заложник,
Такой вы прекрасный, должно повезти,
Хотя, как всегда, мастера не в почете,
И чаще беседуя только с котом,
Вы снова к картинам и письмам вернетесь,
Твердя о несбывшемся и о былом.
Все тайны хранит этот рыжий котяра,
Он странно спесив, он не может понять,
Что Муза не дева, и в пору удара
Она помогает все в мире обнять
А знаете, Мастер, ведь вы совершенство,
И это не лесть, я не льстила вовек,
Какая же радость, какое блаженство
Остаться в осеннюю пору, пусть снег
Все выбелил, золото стало золою,
И все-таки я никогда не уйду,
И кот мне поможет остаться собою.
В сиянье сирени, в раю и аду
 

«Сегодня Любаша сбежит на свиданье…»

 
Сегодня Любаша сбежит на свиданье
От старого мужа в осеннюю хмарь,
В плену листопада утонут признания,
Усердствует где-то оглохший звонарь.
 
 
Мой город живет в эту осень в угоду
Какому-то богу иному во мгле,
И все еще так благосклонна погода,
И все еще листья стремятся к земле.
 
 
Откуда все это, ведь так не бывает.
Живая, счастливая Любочка вновь,
Какой – то парнишка ее увлекает,
И тайну хранит эта лунная ночь.
 
 
А в доме играют какие-то гости,
И кружатся в вальсе забытые дамы,
И только осенний тот призрачный город
На счастье и боль нам, конечно же, дан он…
 
 
И вздрогнет от звона, последнее лето,
Оставив влюбленных в той осени снова,
В ненастье внезапном ждет счастья и света.
Таинственный спутник влюблен и взволнован
 
 
И все еще живы, и осень ликует.
И в темной аллее забытого сада
Мечта над реальностью злой торжествует.
А сердце все любит, а сердце так радо
 

Пленники любви и красоты

.Врубель в Омске

 
Царевна лебедь в черной бездне вод
Плывет куда-то в Пекло и зовет
Туда же живописца в поздний час,
И смотрит в душу, провожая нас.
За окнами унылый листопад,
И кажется все золото под ноги
Швыряет ветер целый час подряд,
Когда замрет Художник на пороге.
 
 
Он путает и время, и миры,
К реальности не может он вернуться,
И так пугает этот шарм игры,
Где Демон со скалы вдруг улыбнулся,
И ищет Пан в глуши еще цветок,
Который расцветет для нас с тобою.
И только ал и призрачен восток,
А пленники любви живут любовью.
 
 
Страсть пепелит, пугает пустота,
И где-то там, в тумане, за чертою,
Опять склонился молча у холста,
И призраки уводят за собою.
Повержен Демон, Пан нашел цветок,
И Лебедь из тумана выплывает,
Перед картиной замирает Блок,
И новую поэму сочиняет.
 
 
В наивности его и высоте
Совсем иная видится картина,
И только блики меркнут на холсте,
«И путь земной дойдя до середины»,
В лесу дремучем где-то у ручья,
Ждет не царевна нас, а Берегиня.
О, Живописец, эта даль твоя
Нас всех сегодня к пропасти откинет.
И будет мир у роковой черты
 
 
Совсем незрим по всем его приметам,
Когда Царевна с дикой высоты
Уходит в бездну, он лишится света.
Там душно и темно в таком плену,
Туда нам всем пока не дотянуться,
И только Демон в пустоту взглянул,
И грустный Ангел молча отшатнулся.
Погряз в скандалах и тревогах мир,
 
 
В преддверье бунта завывает вьюга,
Художник глух – метель скулит над ним,
Царевна Лебедь – вечности подруга,
В тумане проплывают двойники,
И пьяный Блок бессилен, но прекрасен,
Ты только нас в тот мир немой впусти,
Мы эту бездну видим не напрасно…
На Невском тьма, как в озере лесном,
 
 
И никого не будет рядом с нами,
На полотне, в реальности иной
К былому возвращаясь временами.
И где-то там, а где? И иной глуши,
Художника забытая картина.
Ты эту боль и вечность напиши,
Но пусть Царевна Лебедь нас покинет…
 
 
Пусть мечется безумная душа,
Уйдя от нас и возвращаясь снова,
Мы слушаем симфонию, дыша
И не вдыхая запаха чужого.
За миг, за час до вечности и сна,
Нам живописец снова помогает
Понять, что это вечная весна
В тот листопад стихии утекает.
 
 
А в преломленье страсти есть любовь,
Когда во тьме прорвется лучик света,
Царевна Лебедь навсегда с тобой,
И узнаю тот мир по всем приметам,
В безумии есть мудрости мираж,
А в мудрости безумие таится,
И наша жизнь, не дар, а лишь шантаж,
Когда она в иное воплотится.
 
 
И каменных цветов несу букет,
Туда, на площадь, где с Музеем Драма
Переплелись на много – много лет,
И где художник нас ведет упрямо
По Любинскому в полночь и весну,
Когда здесь листопад давно бушует,
Царевна Лебедь приплывает к нему,
Хотя в тиши он Демона рисует.
 
 
Повержен или брошен в облака,
Мятежный дух летит навстречу к люду,
И Врубеля волшебная рука
Мой дивный град изобразит, и чуду
Преображенья, света и тепла
Нам не постичь, и где-то там, в тумане,
Его Царевна в пропасть увела,
Его легенда о любви обманет…
Мир живописен и порой жесток,
 
 
Но написать его, являя свету,
О, листопад, и призрачный листок,
В его Сирени, и по всем приметам,
Мы будем долго видеть этот миг,
И каменных цветов мираж и чудо,
Я нерадивый, вздорный ученик,
Явленье чуда больше не забуду.
 

Три сестры Омск 1916 года

 
Скажи мне, где та женщина земная,
Уставшая от призрачных забот,
Увижу и наверно, не узнаю.
Ведь есть здесь только рукопись и кот.
Кот мирно спит и видит сны цветные,
Он тигр и хозяин тех миров,
А мне еще бы написать как жили,
В Сибири три сестры в конце веков,
 
 
Как адмирала встретили в печали,
И полюбили до скончания дней,
За то и комиссаров проклинали
В неистовой печали все сильней.
И все-таки детей они рожали,
И верили, что так вернется Русь,
И только сны о дивном адмирале,
Им навевали и тоску, и грусть.
 
 
Я видела портрет его в гостиной,
Потом в забытом старом сундуке,
Но дом уютный так и не покинул,
И кто он знали даже внуки все.
И комиссары злее становились.
Но не могли согнуть их до конца,
Прошли года, они не изменились,
Но стало легче думать и дышать.
 
 
Они ушли, все власти отвергая,
И вспоминая тот далёкий год,
Когда столицей Омск провозглашая,
Он обещал им, что еще придет.
Наверное, за миг перед расстрелом,
Ему явились снова три сестры,
О городе заснеженном запела
В Иркутске вьюга, стихнув до поры.
 
 
О, как же тяжко было оставаться,
И видеть комиссаров пьяных пыл,
И помнить бал, и слышать звуки вальса,
И знать, что обещанья не забыл.
Смотрю на их портреты, время тает,
И воскресают снова три сестры,
За год до бунта ничего не знают.
И счастливы до роковой поры.
 
 
И все, что с ними больше не случится,
В моем романе снова оживет,
И рядом души их парят как птицы,
И адмирал сквозь время к ним придет.
Придет, на миг задержится у двери,
И что-то скажет, мне не разобрать,
Но главное, надеяться и верить,
И не сдаваться в грозный час опять,
 
 
А где-то не утихла мировая,
И смута не оставит их сердца,
Все как теперь, но верили и ждали,
И прадеда, и деда, и отца.
И никуда они не убегали,
Хотели умерев землею стать
Лишь в этом мире скорби и печали,
И возродиться, чтобы жить опять
 

Сон о деде и прадеде

Светлой памяти деда Николая Карловича Матейкина

 
А ночь была загадочно-темна,
Таинственна, она дышала хладом,
И откровений гибкая волна,
Бросала в пропасть, но влекла услада.
И забывая то, что тяготит,
И не дает счастливой оставаться,
Я вспоминала тот, иной мотив,
Среди стихов, и музыки сенсаций,
Все было сплетено в один сюжет,
А он по ходу пьесы изменялся,
И чей-то, мной не узнанный портрет,
На той стене далекой оставался.
Я все гадала, кто же он такой,
И почему ко мне он так приближен,
От этих снов совсем забыв покой,
За той чертой стал и родней, и ближе
 
 
Мне этот человек в урочный час,
Рассеются сомненья и печали,
И будет все так ясно там у нас,
Ну а пока остались только дали,
И тайны тех забот и тех трудов,
И холодок отчаянной улыбки.
И пусть пока принять ты не готов
Все откровенья, споры и ошибки.
Но ночь не вечна, уплывет луна,
Останется надежда на спасенье,
Вступает в силу новая весна,
И новые нам дарит откровенья.
И все яснее вижу я портрет,
И древние поверья вспоминаю.
Ко мне опять приходит юный дед,
И Первая грохочет Мировая.
 
 
Их всех забудут после, зачеркнут
Их подвиги и жуткие потери,
Они так рано навсегда уйдут,
Хотя увидеть внуков так хотели,
Но сыновья росли тогда без них,
И вдовы с комиссарами остались.
Портреты среди хлама, старых книг
В той бойне озверелой затерялись.
И только мы не смеем их забыть.
Пытаемся увидеть и вглядеться.
И нас ведет в том лабиринте нить,
Я вырываю из забвенья деда.
Он смотрит так, как будто бы узнал,
Хотя давно я старше и смелее,
И знаю тот трагический финал,
Но рассказать ему едва ль посмею.
 
 
Героем станет сын, жена уйдет
К пьянчуге комиссару на рассвете,
Но музыка пьянящая поет,
Ласкает душу этот теплый ветер,
И мир преобразился до поры,
И мы уходим в свет его и тени,
И соблюдая правила игры,
Расстаться мы не можем больше с теми,
Кто щедро нам дарил и свет и жизнь,
Она была печальна и прекрасна,
И понимая сны и миражи
Спешу туда, и знаю не напрасно.
Соединится род в усадьбе вновь,
И ржут в ночном стреноженные кони,
И в лунном свете дед ко мне идет,
Он отозвался, он узнал, он понял.
 

Десантники уходят в небеса

Светлой памяти моего любимого ветерана

Ковальчука Константина Николаевич.

 
Десантники уходят в небеса,
Их маршалы сегодня провожают.
Но пусть еще побудут полчаса
За праздничным столом и пусть подарят
 
 
Нам эту силу духа в дивный час,
Когда опять отметим все Победу,
Десантники останутся средь нас.
На этот раз мы провожаем деда.
 
 
То снег, то солнце дарит нам весна,
И все расстаться силы не хватает,
И там ему приснится вдруг война,
В тылу врага товарищ умирает.
 
 
Мы слышим их рассказы в этот час,
И мертвые с живыми остаются.
А он все время с нами и за нас,
Сражается, и в праздничном салюте
 
 
Есть торжество печали и мираж,
Мы с ним с войны все время возвращались,
И Карлов мост не взорван, на шантаж
Фашистов снова смело отвечают.
 
 
И Будапешт опять замрет в цвету,
Дед старый замок снова вспоминает,
И девушку далекую, и ту,
веселую, она не оставляет.
 
 
И снова эта дивная весна,
46 —ой, бескрайняя Россия,
И ты домой вернулся, старшина.
И встретили на станции родные.
 
 
Все были живы в дивный этот час,
Да и потом в 9 день все время,
Как ходики торжественно стучат.
Смотрю в глаза и верю, и не верю.
 
 
Вот и теперь опять пришла весна,
Но без тебя, как больно и как странно.
То снег, то солнце, празднует страна
Твою победу, молча ветераны
 
 
Пьют за ушедших, и в салюте вновь
Их души отразятся в этот вечер.
Для тех, кто выжил, отступает ночь.
Мы расстаемся, но до новой встречи.
 
 
Но пусть еще побудут полчаса,
Пока салют торжественный сияет,
Десантники уходят в небеса,
Их маршалы навечно провожают.
 

За нами Москва

 
Москва жила в предчувствии войны,
Когда туда пришли сибиряки.
О доме им еще приснятся сны,
О городе в излучине реки.
Там, где была Застава Ермака,
Дремучий лес, и тишина болот,
Там выросли они, и на века
Сибирь родная в душах их живет..
 
 
В столице все иначе, все не так,
Тревоги и печали тут сильней,
Но рвется к граду оголтелый враг,
На прочность испытает он парней.
Все впереди и Прага и Берлин.
Пока у них столица за спиной.
Не думали, что мы не устоим,
Они пошли в отчаянный тот бой.
 
 
Тушили зажигалки, Кремль укрыв.
Как низко самолеты пролетали.
И каждый был и молод, и красив,
И о любви они еще мечтали.
Но разгорелась жуткая война,
Москва была темна и так угрюма,
Слезам тогда не верила она,
Да и рыдать никто из них не думал.
 
 
Они рвались в отчаянный тот бой,
Готовы защищать ее и драться,
И каждый был на той передовой,
И отступать никто не собирался.
Они еще не ведали побед,
И спали днем, а ночью воевали,
Фашистов видя тот кровавый след,
Разбить их у Кремля там обещали.
 
 
И старый Кремль, укрытый сетью грез,
Сибирякам отчаянным поверил.
Пройдя Берлин и Прагу в свете звезд,
Они вернулись, все забыв потери.
Пришли не все, кто был в сороковом,
Не все вернулись из того похода.
А он остался сильный и живой,
Мы вновь по Красной площади проходим.
 
 
И видит он те ливни и жару,
И снова самолеты низко —низко.
Москва слезам не верит, на пиру
Там маршалы с солдатами так близко.
Им есть о чем теперь поговорить,
И не грустят они, и не сдаются,
А главное она как встарь стоит.
И гимны победителям там льются.
 

Рассказ ветерана

 
Нас привезли в Москву в сороковом,
И там служить моя страна велела,
Никто не думал, что мы в бой пойдем,
Что немцы рвутся и в ее пределы.
 
 
Все было напряженно в том году,
В ученье тяжело, трудней в сраженье,
Солдаты по ночной Москве бредут,
И видят древний град в таком волненье.
 
 
Еще тревог не слышали тогда,
Еще вдали гудели самолеты,
Но надвигалась страшная беда,
Хотя и верить в это нет охоты.
 
 
Затишье перед бурей – это так
Понятно в эту страшную годину,
Москва нас принимала, на холмах
Ее мы стали вмиг один мужчинами.
 
 
Никто не верил, что они дойдут,
Что где-то там их всех не остановят,
Мы закалялись, этот адский труд,
Был окрылен надеждой и любовью.
 
 
Как часто после вспомнив этот год,
Мы понимали, как он добр и важен,
Мы научились драться и вперед
Тогда пошли, и были мы отважны
 
 
Мир жил в плену иллюзий и надежд,
Никто не говорил о самом страшном,
Однажды мне приснился Будапешт,
И этот сон остался самым важным.
 
 
Откуда я узнал, что это он?
Мне девушка прекрасная сказала:
– Ты в Будапеште, он освобожден.
Но ждет тебя Москва твоя сначала.
 
 
И я запомнил чудные слова,
Так легче и надежней было биться.
И комиссар твердил нам, что Москва
За нами- наша древняя столица.
 
 
Она была французам отдана,
Но немцы не шагнут сюда, я знаю.
И мирно спит прекрасная она,
Тех ужасов еще не сознавая.
 

Битва под Моздоком

Светлой памяти ветерана ВОвойны Ковальчука Константина Николаевича, награжденного орденом Красной Звезды за сражение под Моздоком на Кавказе

Я, убивший тебя под Моздоком…

Светлов Итальянец

 
Убиты все, и только он стрелял,
По итальянцам из последних сил,
Немой Кавказ сраженью не внимал,
И только грозно ветер голосил.
Ранение, он ранен был опять,
Но итальянцы в наступленье шли,
Дед не привык, не мог он отступать,
И только тени таяли вдали.
 
 
– Откуда вас и что вас привело
В ущелья, в горы, я же вас не звал,
И он стрелял, стрелял всему назло,
Полуживой в тот миг не отступал.
Моздок был нем, тумана пелена
Спускалась с гор, он мог передохнуть,
И вот тогда нагрянула весна,
И путь к своим, о, как он труден путь.
 
 
Он на себе уносит пулемет,
Плутая среди гор в той тишине,
Война идет, и к ним весна идет.
Труп итальянца видит при луне.
– Зачем ты здесь? Скажи, зачем ты здесь?
Да я убил тебя и выжил сам.
И на груди тот самый черный крест,
Который нам поэт наш описал.
 
 
Он видел все, и снилось там, в грозу,
Что горы им прохода не дают,
И итальянцы темные идут,
И остается несколько минут.
И вот тогда в атаке он опять,
Стреляет и не может отступить,
– Своей земли не отдадим и пядь,
Мы будем драться, чтобы победить!!!
 
 
И Красная звезда осветит путь
До Праги и Берлина в грозный час.
С дороги этой деду не свернуть.
Он все пройдет, и он придет назад.
Но только итальянца не забыть,
И страшный бой, и горы, и Моздок.
И будет пулемет их там крушить,
До Дня Победы путь их так далек
 

Снежная роза медвежонка Остапа. Памяти Алеши

13 октября 2008 года перестало биться сердце Алеши Черепанова – эта сказка ему. Светлой его памяти.

 
Она цвела упорно до мороза,
Страх потеряв, чего еще бояться?
Прекрасная, изысканная роза,
Морозу продолжала улыбаться.
 
 
Когда Кащей пронесся над полями,
От древней дикой лютости зверея,
Над белыми, холодными снегами,
Вдруг роза заалела для Кащея.
 
 
Сначала он виденью не поверил,
Умерил пыл, спустился к ней поближе.
И боль, и ярость вдруг в душе Кащея
Обнажена: – Люблю и ненавижу…
 
 
Коснулись пальцы скрюченные розы,
Глаза его бесцветные слезились.
И тихо побелела от мороза,
И лепестки от холода скрутились.
 
 
– Вот так весь мир, – хрипел Кащей устало, —
Меня завидев, умирал внезапно.
Но роза и жила и трепетала
В каком – то сне и пламенном азарте.
 
 
Чудовище становится добрее,
И схлынули ужасные морозы,
Когда в тумане, где поля белеют,
Вдруг поступает пламенная роза.
 
 
Зачем она опять пылать готова?
Чтоб усмирить жестокого Кащея?
Но он дохнет и заморозит снова.
И все-таки она в снегах алеет.
 
 
И мечется опять в бескрайнем поле
Старик усталый, ветер обгоняя.
Что стало с ним? Тоска, найти он хочет,
Цветок прекрасный, пусть тот засияет.
 
 
Прекрасная, изысканная роза,
Кащею продолжала улыбаться,
Она цвела спокойно и в морозы,
Она умела с холодом сражаться…
 

Театр Драмы

 
И мир, и миг, и тучи серебристы,
Стихают за чертою голоса,
Выходят на поклон легко артисты,
Оставив в драме мир на два часа.
 
 
А время снова бег для нас смиряет,
И утихает боль, и счастья миг
Нас на мгновенье снова окрыляет,
И кажется прекрасен этот мир…
 
 
Но что потом, за призрачным порогом,
Какая страсть охватит, и к чему
Мне знать, что эта жизнь опять убога,
Пришедшие из тьмы уйдут во тьму.
 
 
И если свет костра мне так приятен,
Как свет звезды в тумане золотом,
То голос твой отчаян и не внятен,
То остается за чертой твой дом.
 
 
Жизнь не театр, она ясней и строже,
Она порой бездействием убьет,
Но император в той высокой ложе,
Вдруг улыбнется, ангел запоет,
 
 
Танцует там Матильда до рассвета,
И мы в том действе и во всем правы,
И танец примы или песня ветра
Теряется в кружении листвы.
 

Тень адмирала у причала 16 ноября

16 ноября родился А. В. Колчак

Они идут – то слуги, то мессии, —

Неся свой крест согбенно на плечах,

Как нёс его во имя всей России

Потомок турка адмирал Колчак.

К. Фролов-Крымский

 
Тень адмирала у причала
В тиши заоблачной встречала,
Нас в этот час, подобно чуду,
Он с нами был, он здесь повсюду.
 
 
С тех лет лихих, с той вечной битвы,
Его дела здесь не забыты.
И девы призрачные рядом,
Стоят в мерцанье звездопада.
 
 
Он уходил на смерть и муки,
Иртыш хрипел в тот миг разлуки,
И кто- то следовал за ними,
И повторял святое имя.
 
 
И пусть  беснуются, рыдая,
Свердлов, Лигети, замирая,
Но не достать им адмирала,
Их только пьянство утешало,
 
 
Когда звезда во мгле горела,
Она казалась белой – белой.
Тень адмирала у причала
Меня опять в тиши встречала.