Демиург и Ирина. Мистический круг

Сон об Орионе, пробуждение

Я была в этом городе снов и иллюзий

На закате прошедшего дня,

Там меня окружали и тени и люди,

И поэт отыскал там меня.

И слепой Орион, поспешивший к востоку,

Попытался увидеть тот свет,

И вернулся к царю, и метался у окон

В окружении звезд и комет.

Как реальность похожа на сказку, однако,

Сказка – это не сбывшийся сон.

И тогда защитил их, ввязавшихся в драку,

Разъяренный, седой Посейдон.

Великан, колыхатель морей или суши

Был в объятиях Эос опять.

И богине зари отняла его душу,

Чтоб на скрипке любви поиграть.

А с земли наблюдала за ним Артемида,

К ней пришел истребитель зверей.

Наготу ее снова красавец увидел,

К Дионису спешил он скорей.

Он ослеп от ее красоты и величья,

И остался в сиянии звезд,

Там Плеяды колдуют, но их безразличье

Принимает охотник всерьез.

Только пес его верный слепца не оставит,

Только где-то рычит Посейдон.

Он огромные волны в тумане бросает,

И до сына дотянется он.

Звезды меркнут, а буря сильней и сильнее,

Свадьба моря и неба грядет.

В этом зеркале грез разглядеть я сумею,

Что нас завтра в отчаянье ждет.

Белый камень

И день, давно клонившийся к закату

Был белым камнем обозначен вновь.

Шла по сугробам как-то угловато

Тобою позабытая любовь.

Роман дописан, словно свет погашен,

И никого на призрачном пути,

Усталый Фауст так сегодня страшен,

Что хочется проститься и уйти.

Нас рукопись крамольная связала,

А нет ее, и мы обречены,

Я выйду в полночь и начну сначала,

Прося защиты у седой луны.

Усадьбы той разрушенные звенья,

Легко порвать их, трудно так связать.

Остались нам не дни, а лишь мгновенья,

Чтоб заглянуть обманщику в глаза.

И смех, и свет, и даль мертва, и снова

День догорает, радость унося

И вырвавшись из морока былого,

Иду по углям и свернуть нельзя.

Мы были заговорщики и слуги

Его на время, оборвался путь.

А миром правит боль, весна и случай,

И хочется забыться и заснуть.

Поезд

Поезд летит в пропасть,

печали твои умножит,

Но выпрыгнуть ты попробуй

Остаться и уцелеть.

Поезд летит в бездну

И мир за окном уничтожен

И хочется раствориться,

Спастись от беды успеть.

Сорвать нелепые маски,

Врагу уколоть вакцину.

И вспомнить страстные сказки

И к звездам заветный путь.

А где-то в пустыне знойной

И Воланд меня покинул.

И все-таки я успела

Забыться, забыть, заснуть.

Нет, мне умереть не страшно.

Котяра спирт приготовил.

Я сделала все, мой Мастер,

Писатель тих и угрюм.

И кто-то рыдал беззвучно

А кто-то еще злословил.

И поезд, летящий в бездну

Забыться, забыть, забудь.

Глагол совершенно вида,

О, чем это я, о боже,

Когда о душе молиться

Мне надо – порядок слов

Какое имел значенье?

И что там есть ложь и ложе.

Суровое воплощенье

Законов или стихов.

Явление Поэта

У костра в лесу в тумане, средь поэтов и огня.

Он к ней шел и не обманет, интуиция маня

В пропасть, нет, скорее в небо, там все музы собрались.

Он пока счастливым не был, но всегда стремился ввысь.

И она его узнала, сколько было там поэтов,

Но улыбкою встречала от заката до рассвета.

Все четыре здесь стихии, ничего не позабыли.

Тихо ангелы кружили, соловьи там голосили

Не пугала их разлука, лишь немного удивляла,

И узнавшие друг друга, все начнут они сначала.

Звезды падали в туманы, и Луна ушла стыдливо,

Все потери и обманы эти двое там прошли бы.

Не в унынии и скуке, ведьмой дева та не стала,

Просто протянула руки и вела его, и знала,

Будет снова небо звездно, предстоит им только счастье.

Ангел грустный и серьезный заслонял их от ненастья.

И на новом повороте, взоры обращая к небу,

Вы живете, вы поете, он единственный, он первый.

Там в просторах океана Бригантина вдаль стремится,

У костра в лесу туманном им теперь не разлучиться.

Тень обманщика бессильна, перед этой звездной девой,

Уносили, уносили к небесам их все припевы,

Отравители не смогут разлучить их в час расплаты,

Гимны светлые звучали, это звезды виноваты.

Свидание с поэтом

В баре было холодно и пусто,

Изнывала дерзкая певица,

И казалось, боль нас не отпустит,

И зевал бармен от безразличья,

Ты зачем-то назначал свиданье,

В этом полутемном месте снова,

И стихов твоих очарованье

Сотрясала музыка былого.

Только промелькнул он и растаял,

Задержался около бармена,

И опять взлетел за птичьей стаей-

Это было чудное мгновенье.

В зеркале большом не отразился,

И напомнил о своем уходе,

И фужер со стойки покатился,

И разбился, не касались вроде

Руки, но лежат во тьме осколки,

И печаль сознание тревожит,

Этот миг и мир такой недолгий

Мы прожить еще однажды сможем…

Быстро уберут бокал разбитый,

Вздрогнет раздраженная певица,

Улыбнется вдруг бармен сердитый,

Странный сон – он снова мне приснится.

И оставлю строки на бумаге,

Мы еще в контакте, понимаю.

Мне не хватит воли и отваги,

Но мотив тот странный напеваю..

Истина в вине – вы говорите,

Да, вина любой беды страшнее,

Вы хотите или не хотите,

Этой встречи я забыть не смею.

Свободен

Душа поэта вырвалась из плена

Земного притяжения на миг.

Она парит легко и вдохновенно,

И ей подвластен весь подлунный мир.

Она не знает видимых пределов,

И вдохновенна в этот дивный час,

Поэмы пишет радостно и смело,

И поднимает в небеса он нас,

И за чертой унынья и терпенья,

Преодолев оковы бытия,

И постигая красоту паренья,

Она еще напишет Жития.

Она еще покажет нам высоты,

И унесет в просторы за собой,

Не адские, а райские широты,

Ее уводят в небо голубое.

И там, где время бег остановило,

И где пространству не было предела,

Она потом так радостно парила,

И пела о любви и так хотела,

Чтоб мы не унывали, не грустили,

Чтоб мы остались, постигая суть.

И Моцарт там царил, и все мы были

В ее объятьях несколько минут..

И этого хватило, чтобы снова

Вернуться в мир и горести забыть,

Когда душою управляет Слово,

То так легко и жить нам, и парить.

И музыка твоей души коснется,

Останется в ее объятьях вновь.

И к нам опять из забытья вернется,

Прекрасная и вечная любовь

Пирушка при луне

Достигни дома, преклони колени

Зажги огонь в камине, стол накрой..

О. Чертов

Ну вот и я дождался, Моцарт с нами,

Огонь в камине, стол давно накрыт,

Какими-то чужими голосами

Со мною Муза снова говорит.

В том феврале в последний день, ты знаешь

Когда на цемент грязный я упал,

Тогда всю жизнь внезапно вспоминаешь

И понимаешь, в чем ты был не прав.

Погасло солнце, и луна померкла,

Убийца в маске не открыл лица,

И ангелы в слезах умчались в небо,

А жизнь была безумно хороша.

Была любовь, была еще какая,

Не промахнулся мой Сальери, да,

И показалась, что душа взлетая,

Оставит эту землю навсегда.

Мне не хотелось помнить, знать и верить,

Я помнил Соломона: Все пройдет

И снова Муза постучалась в двери,

Я слышал песню, а какой был год.

Там у костра, вы встретились с Ириной

И понял я, все может быть еще,

И показался мир таким невинным,

Повожен Дьявол, Михаил придет.

В твоих стихах тогда все это было.

И мне хотелось, чтобы было так,

Я видел. как она тебя любила,

И это был такой хороший знак.

Да мир катился в бездну, это ясно,

Да там Сальери взяли пистолет.

Но в песнях жизнь была еще прекрасна,

И не закат я видел, а рассвет.

Я не любил романа о лукавом,

Но лишь надежда, что Архангел там.

Давала силы, снова в бездну падал

Желавший зла, и так уютно нам,

На небесах, Сальери здесь не будет,

И Беатриче – солнце наших грез.

Ты победил, мы Мастера разбудим,

И уведем в сиянью ярких звезд.

И главное, что Моцарт снова с нами,

И в музыке его живет душа,

Мы будем ждать любимых вечерами,

И знать, как наша вечность хороша.

Садись к столу, для грусти нет причины,

Домашнее грузинское вино,

Ты слышишь, Моцарт, все его глубины

И все полеты нам узнать давно…

29 февраля 1996 года застрелен наемным убийцей в подъезде собственного дома

Олег Чертов

* * *

В природе – сдвиг, вначале неприметный,

Но мрачно изменилось естество.

Ненастный день похож на путь посмертный:

Ни впереди, ни сзади – никого.

С полночных стран на ледяном пароме

К нам подплывает снеговая жуть.

Кто впереди – уже укрылся в Доме.

Кто сзади – не решатся выйти в путь.

Достигни Дома. Преклони колени.

Зажги огонь в камине, стол накрой

И ожидай в надежде и терпенье,

Кого при жизни ты сковал с собой.

В миру мы были и глупы, и слепы.

Как просто было нас ко злу склонить!

Но там, во тьме, стеснительные цепи

Преобразятся в световую нить!

Ноябрь 1985

Сон об ангеле

Тебе приснился ангел на рассвете,

Хотя казалось ты и не спала,

И песню светлую принес вдруг ветер,

И кто-то встал напротив у стола.

– Все будет хорошо, все будет ладно.

Но есть еще дела на этом свете,

И говорил он ласково и складно,

И лик Поэта рядом на портрете

И ничего иного не осталось,

Лишь делать то, что делалось всегда,

И отступили горечь, боль и жалость,

Все выше и все ярче там звезда.

Его уход, а раньше Михаила,

Анищенко его опередил.

И подал знак, и все ладом там было,

Он словно всех тогда предупредил,

Как будто бы вчера все это было,

Жизнь в ожиданье встречи, тайный свет,

Друзья, враги, но там звезда светила,

И сколько же отмерено нам лет?

Эпилог романа века

И выйдет на берег однажды Ирина,

Чтоб снова увидеть, как он возвращался,

Качалась на темных волнах Бригантина,

В глазах его столько безбрежного счастья.

И ведьма в полете замрет деловито,

Завидуя молча и все понимая,

– О Санта Ирина, о Санта Ирина,

Его моряки на борту напевают.

И он впереди, не сумевший проститься,

Да что там, прощаться он с ней не желает,

Душая ее белая дивная птица,

Навстречу любимому снова взлетает.

Как долго они оставались в разлуке.

И это пройдет! – Соломон восклицает.

Архангел в том мире войны и разрухи,

Их грустной усмешкой сегодня встречает.

Все ближе к причалу его Бригантина,

До встречи все меньше минут им осталось

– О, Санта Ирина, о Санта Ирина

Какая-то песня в тревоге металась

Ее окликая, кружит деловито,

И страсти и гнева слепая лавина.

Все будет забыто в бокале разбитом

Опять отражается Санта Ирина.

Да счастлива с Гением будет другая,

И надо признать ей, и надо признаться,

А волны его бригантину бросают

Туда, где их ждет это звездное счастье

Семь лет прошло

Семь лет, семь бед и семь открытий

Минуло с рокового дня,

Но все поэмы и событья

Не оставляют здесь меня.

По строчкам, будто по тропинкам,

Иду и вижу за чертой

Ее улыбки и слезинки,

И каждый миг, как вечный бой.

Покой с апреля и не снился,

Он оставался за чертой,

Стихий пятой конкурс длился,

Сражение с вечной маятой.

Он прав, все только начиналось,

И не закончится пока

Она над книгою склонялась

И растворялась там, в веках.

И с высоты смотрел с улыбкой,

На тишь библиотек вдали,

Отважная по почве зыбкой,

Ирина шла. Ее любви,

И нежности на всех хватило,

Все пело, все летело ввысь.

И траур ветром уносило,

И продолжалась песнь и жизнь.

И пусть порою нам печально,

Но та печаль была светла,

Укутанная вечной тайной,

Она любила и жила…

Она сегодня всех прекрасней,

И королевы нет такой,

И не позволит жить нам праздно,

И только снится нам покой

Ирина в метели…

Я вырвалась из дома в полдень снова

К нему навстречу, не найдя цветов.

Метельный мир, холодный и суровый,

Нас не столкнул, избавив от оков

Метель лишь уводила, стерты лица,

И никого, и впереди туман.

А мне хотелось так опять влюбиться,

НО все тоска – заснеженный обман.

А может быть с другой он шел, не видя,

Что это я лечу к нему в метель,

Жить не любя, а только ненавидя —

Тяжелый груз, среди былых потерь.

Мелькают вдалеке пустые зданья.

Тверская, заблудившийся трамвай,

Я шла к нему на новое свидание,

И вдруг остановил меня звонарь.

Какой-то черный кот тонул в сугробе,

Старуха шла туда, кота броня.

Иду к тебе, ты отыскать попробуй,

Не потерять, забыться и обнять.

А мимо промелькнули чьи-то тени,

Как в нашем мире много мертвецов.

Я знаю, это было воскресенье,

Обрывки фраз, улыбок, чьих-то снов

Я видела, и я легко внимала,

Тому, что нас навеки разлучит.

И только это музыка звучала,

По ком там снова колокол звенит?

Снежная роза. Красавица и чудовище

Она цвела упорно до мороза,

Страх потеряв, чего еще бояться?

Прекрасная, изысканная роза

Морозу продолжала улыбаться.

Когда Кащей пронесся над полями,

От древней дикой лютости зверея,

Над белыми, холодными снегами

Вдруг роза заалела, для Кащея.

Сначала он виденью не поверил,

Умерил пыл, спустился к ней поближе,

И боль, и ярость вдруг в душе Кащея

Обнажены: – Люблю и ненавижу…

Коснулись пальцы скрюченные розы,

Глаза его бесцветные слезились,

И тихо побелела от мороза,

И лепестки от холода скрутились.

– Вот так весь мир, – хрипел Кащей устало, —

Меня завидев, умирал внезапно.

Но роза и жила и трепетала

В каком – то сне и пламенном азарте.

Чудовище становится добрее,

И схлынули ужасные морозы,

Когда в тумане, где поля белеют,

Вдруг поступает пламенная роза.

Зачем она опять пылать готова?

Чтоб усмирить жестокого Кащея?

Но он дохнет, и заморозит снова.

И все-таки она в снегах алеет.

И мечется вдали в бескрайнем поле

Старик усталый, ветер обгоняя.

Что стало с ним? Тоска, найти он хочет,

Цветок прекрасный, пусть тот засияет.

Прекрасная, изысканная роза,

Кащею продолжала улыбаться,

Она цвела спокойно и в морозы,

Она умела с холодом сражаться…

И в первый день творенья… Мой Фауст

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела,

И облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Двенадцать героев на берег морской выходили,

Хранили тот остров, и сказки и песни любили

Послушать во мгле, не утихнуть уже звездопаду,

И чуду творенья мы были с тобою так рады.

Останутся снова поэмы и песни, и страсти,

Поэты в забвенье, и Слово в неведомой власти.

Останутся в мире лишь первые звуки творенья,

Усталые звезды коснулось внезапно забвенья.

И все, что до нас сотворили – оно ускользало,

А волны хрипели, и мудрость смывали безжалостно,

И новые свитки напрасно спасти мы пытались,

И там, в тишине обнаженные снова остались.

Вот так и живем, и теряем какие-то книги,

Лишь моря простор остается и страсти вериги,

А все остальное придумаем завтра мы сами,

И новые звезды опять засияют над нами.

И Фауст усталый, он бесу сегодня не верит,

Он мир этот чудный аршином отчаянно мерит,

Там море и небо над нами -бушует стихия,

И смотрим мы немо на шири и дали иные.

Там облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела

Буря вдохновения и страсти

.Памяти Николая Гумилева

Как Летучий Голландец душа уносилась во тьму.

И шутили матросы о чем-то, и долго смеялись.

Был суров капитан, и приблизился Дьявол к нему.

И забытые сны в этой бездне суровой остались.

Море дико ревет и бросает нас снова в туман,

И далекие скалы я вижу яснее и ближе.

– Мы погибнуть должны? Улыбается мне капитан:

– Невозможно погибнуть. И взор его снова я вижу.

Но о чем он опять? Мне узнать это странно теперь,

Только дикие волны куда-то уносятся с хрипом,

Альбатрос покачнется, какой-то невиданный зверь

Посейдоном подарен нам, снова я слышу и вижу

Как шальная гроза все тревожит усталую ночь.

И в тумане они проступают, и ждут в суматохе,

А Летучий Голландец уносится яростно прочь.

Океан проглотил этот миф и немой и жестокий.

Только снова в тумане все ищут обратно пути,

Капитаны, которым назад никогда не вернуться.

И душа моя снова в те бури и стоны летит.

И приблизился Один, Аттила из тьмы улыбнулся.

Снова Дикой охотой закончился яростный сон,

Волны-черные псы в темноте небывалой ревели.

Гулко падали в бездну герои минувших времен,

Звезды сыпались вниз, и от страха матросы хмелели.

Корабль-призрак

И тогда появляется призрак того корабля,

Это черное зарево снова над миром нависло.

– Что хотела капитан? – Ему ночью приснилась земля

И прекрасная женщина, и не лишенная смысла

Жизнь вернулась, и где-то в пучине хрипящей волны

Видит снова русалку, и мчится за ней, озверело.

Дотянулся до нас, содрогнуться пред ним мы должны,

И шутили матросы, на берег взирая несмело.

Что случилось потом? Бушевал в вышине ураган,

Словно спички, ломались от ветра во мраке деревья.

Это вышел на берег в таверну пошел капитан,

Чтобы в женщине юной найти и любовь и доверье.

Он хотел возвратиться, да мог ли вернуться назад?

Кто нам это расскажет, там снова и буря и стужа,

Было все хорошо, но откуда и гром вдруг, и град,

Этот гул и сияние молний дарили нам ужас.

А потом в тишине, эта дева прильнула к нему,

И они растворились, и словно бы их не бывало,

Только молния там освещает небесную тьму,

Туча пала бессильно и снова звезда засияла.

И стояли усталые люди на том берегу,

Не мигая смотрели в безбрежную даль океана,

И какие-то блики сияя, в ту даль убегут.

Беспокойные птицы уводят во тьму капитана.

– А что стало с девчонкой, прекрасна и так молода, —

Вопрошали друг друга, и не было слышно ответа,

И у ног в полумраке плескалась послушно вода,

Буря стихла давно, а они говорили про это.

Кто-то снова твердил, что Голландец приносит беду,

Кто-то хмурился снова, иные искал он причины,

Ясноглазая женщина видела в море звезду,

И ее обнимал переживший стихию мужчина.

Спасет она одна

Звериный вой иль это вопль мужчины,

Не разобрать в кромешной темноте,

Но почему она его покинула,

Оставшись только тенью на холсте?

Художник он конечно не из лучших,

Но ведь любовник был бы хоть куда.

А женщина смеется – солнца лучик,

Или во мгле сгоревшая звезда.

Она его любила, это ясно,

Но сон о капитане бросил в ночь.

На берегу ждала его напрасно

Лихой стихии преданная дочь.

Был мертвый капитан еще красивей,

Чем тот мальчишка на заре страстей,

Куда его все бури уносили.

Пропал тогда, и не было вестей.

Она жила, она ждала напрасно,

Сам Дьявол бросил в бездну суеты,

И вот теперь спокойно и безгласно

Голландца своего встречаешь ты.

Он знает, только дева, воскрешая,

Вернет его на землю в этот час,

И он пришел, и буря там большая,

И он зовет, и проступает в нас

И боль, и нежность, хриплый голос рядом,

И встрепенулась, и за ним пошла,

Прекрасна, грациозна, как наяда,

Как нимфа и легка, и весела.

Там воет зверь, о буре возвещая,

Хохочет дева, пригубив вина.

И капитан глядит в глаза и знает:

Все в мире вздор, спасет она одна.

Алая буря в бескрайнем просторе. Морская легенда

Только алое пламя на фоне бесцветного неба,

Там и музыки бред, и веселая сила огня.

И куда-то в просторы небес, где со мною ты не был,

Эта женщина в красном влечет и кидает меня.

– Страсть порочна? —смеется, – но в чем же она виновата?

И лихой капитан снова видит ту даму во сне.

За грехи и за спесь наступает однажды расплата,

И Летучий Голландец врывается в душу ко мне.

Алых платьев пожар, и страстей негасимое пламя

Никогда не забуду, и будет в тумане одна

Танцевавшая танго кружится беспечно над нами,

И усталый корабль за нею скользит по волнам.

Пусть на море туман, но она – это алое пламя.

В тишине и тумане вернется внезапно к нему,

– Ты о чем, дорогая? – О бросившем мир капитане.

– Да не стоит, там тьма. – Значит мне освещать эту тьму.

Кто-то будет молчать, и кому-то не хватит задора,

Не у всех в этом мире огонь полыхает в груди.

Только там, в пустоте, в немоте тех безбрежных просторов

Снова женщина в алом несется во тьме впереди.

И когда в тишине эти песни услышат матросы,

И от страсти хмелея, куда-то они поспешат.

То лихой капитан осторожность и страхи отбросит,

И обнимет ее, но никто не вернется назад.

Белая чайка. Предание о страсти и огне

Наплывала тень, догорал камин.

Н. Гумилев

И там, на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И что она ему тогда сказала,

Что он ответил? – не узнать теперь.

И только чайка белая упала

В пучину моря, и среди потерь

И страшных гроз потом вдали ночами

Она все эту чайку вспоминала,

Звала его. А он не отвечает.

И даже жизни показалось мало

На то, чтоб море грозное оставить,

Остаться в тихой гавани скучать.

И снова страсти этим миром правят,

И эта чайка снится ей опять.

Уже давно в живых его не стало,

Мир странно изменился в этот час,

Когда седая женщина рыдала

О юности, о страсти, и у нас

Слов утешенья больше не хватало.

Не помогли прекрасные стихи.

Во сне она над морем тем летала,

И все шептала: – Ты меня прости.

И тень его застыла у камина.

Согреться не могла, сгореть не смела,

– Да, это был единственный мужчина-

Она призналась вдруг и онемела.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И там на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

Море, художник, чайка. Старые тетради

На морском берегу снова чайка тревожно кричала.

Снова грустный художник портрет рисовал на песке.

И хотелось в тот миг все забыть и начать все сначала.

Набегала волна, и душа к небесам улетела.

Мне казалось, что я в этом мире печальном тонула,

Зарывалась в песок и хотела от счастья бежать.

Только белая птица к воде так внезапно прильнула,

И на миг замерла, и в простор улетела опять.

– Это жизнь и судьба, – я услышала странные речи.

Да и знала сама, что от этой стихии шальной

Надо в небо лететь, и расправить усталые плечи.

И о прошлом забыть, если дивный художник со мной.

Только море шипит и поет, и взвиваются чайки.

Мы случайно сюда добрели и остались одни.

На морском берегу, вдруг старик и темно и отчаянно

Снова просит: – Верни его, слышишь, очнись и верни.

– Но кого мне вернуть? Я не знаю… -Ты знаешь, конечно,

Он упрямо твердит, и так смотрит мне в душу опять,

– Там темно и уныло.

И лишь улыбнется небрежно.

– Я мертва и забыта. – Мой ангел, не спорь же как знать.

Только чайка кричит вдохновенно и как-то тревожно,

И сбежавшая к морю, в просторе металась душа.

– Но вернись же в свой мир. Говорю ему я – Невозможно.

И валюсь на песок, все труднее мне жить и дышать.

И раскинулась где-то бескрайнее черное небо.

Но на этом просторе одна загорелась звезда.

Растворился Старик, я не знаю, он был или не был.

Но страданья и страсти, врывались они и сюда.

Что за рокот такой, это море вскипало внезапно.

Посейдон бушевал, но бежать от него не могла.

И сияла звезда, и в каком-то порыве азарта

Обнимала мужчину, смеялась, счастливой была