Клеймо бандита

Глава 7.

Я быстро отстегнулась. Дождалась, когда они скроются за дверью и перелезла вперед, чтобы потыкать кнопочки.

Может одна из них откроет дверь?

Но все было настолько современным, словно книга на дорогом языке, который я не знала. Я пользуясь только своим стареньким б/ушным ноутом и кнопочным телефоном, растерялась. Хотела от бессилия и несправедливости начать плакать, но сейчас на это нет времени.

Поэтому я просто легла на заднее сидение, подняла зад и начала со всей оставшейся силой бить по стеклу.

Я видела это в кино.

Должно сработать.

Только кажется, чем больше я била, чем больше тратила сил, тем меньше оно поддавалось.

Я уже кричала от злости, от бессилия, ревела, но продолжала бить стекло, делая упор на пятки.

– Ну давай же, давай!

И словно по волшебству дверь поддается! Дверь?

Она просто открывается, а перед глазами стоит злой Абрамов.

– Ты серьезно надеялась выбить окна на тачке за двадцать лямов? Совсем тупая?

Не знаю. Не думала.

– Я… замёрзла просто, – мне и правда холодно, тело дрожит, а брюки липнут к ногам как вторая кожа. взгляд меняется мгновенно. Абрамов скользит взглядом вниз, именно туда, где смыкаются сведенные ноги. Потом возвращается к груди, и конечно своим извращенным умом принимает вставшие от холода соски за возбуждение. Его глаза – индиго становятся почти черными и кажется я вижу как ускользает из них разум, оставляя лишь голодный, дикий, животный инстинкт.

Меня торкает от страха, от ощущения неизбежного кошмара. Не может быть. Мы же вот недавно этим занимались. Между ног я все еще чувствую его липкую влагу. Но кажется бесполезно строить догадки, потому что в следующий миг он хватает мою ногу, смыкая на ней пальцы. Широко скалится, обнажая ряд ровных, наверняка здоровых зубов.

– Ну так сразу бы так и сказала. Матвей! Сходи, второй этаж глянь, я пока Сонечку согрею.

Нет! Нет!

Вторая нога влетает в висок Абрамова, но не успевает достигнуть цели, он хватает и ее.

– Не надо! Я имела в виду обогреватель

– Я тебе такой обогрев обеспечу, что ты будешь просить еще, – влезает он в салон, а я взмахиваю руками, хочу по щеке его царапнуть. Абрамов успевает отмахнуться, как от мухи и наваливается сверху, зажимая обе мои руки по бокам. Хочу за нос укусить, почти смыкаю зубы, как вдруг он разворачивает на живот и начинает быстро дергать штаны вниз.

И мне хочется смеяться и плакать, потому я действительно слишком быстро согрелась. Жар проникает во все потаенные уголки моего тела, стягивая живот узлом. Теперь ненавижу это чувство внутри себя, ненавижу Абрамова, Матвея, который, как пес, верно ждет снаружи, пока его хозяин на случке с очередной девку. Ненавижу Катю. А еще ненавижу себя, потому что вместо того чтобы бороться на смерть, просто кричу.

– Животное! Отпусти меня! Отпусти!

– Сама же сказала, замерзла, – лязгает он пряжкой, сжимает до сильной боли ягодицы и влезает в еще или уже влажное лоно. – Да че ты рыпаешься. Мокрая же. Сама хочешь.

– Нет! Нет! Пожалуйста, отпусти. Или тебе никто не дает, раз ты только на насилие способен.

– Насилие? – вдруг смеется он мне в ухо так, что сердце замирает. – Хочешь, чтобы я показал тебе насилие?

– Нет, нет, нет, конечно нет.

Я даже не знала, что он имеет ввиду, но и проверять не хотела.

– Ну вот лежи и не дрыгайся. Кроссовки потом тебе новые куплю и телефон.

– Мне не нужно, – кусаю губы, пока он протискивается в меня. С трудом, матерясь.

– Как же сука тесно. Только ведь дырку твою растрахивал, а все равно тесно, – достигает он предела, обнимает за шею, перекрывая дыхание. – Узкая какая, дрянь....

Абрамов начинает елозить членом внутри меня, с каждым разом засаживая все чаще. Я просто закрываю глаза, стараясь не думать о том, что происходит. Может он меня не убьёт. Если выживу, то забуду все это, переживу и буду жить дальше. Обещаю себе, что никогда не стану больше жалеть себя. Жить буду! И обязательно полюблю. Нормального, доброго, чудесного, который будет интересоваться: хочу ли я заниматься чертовым сексом!

– Ну что ты, как бревно то, – бесится он, дергает меня за волосы, впиваясь в шею губами. Не целует, не кусает, а словно жизненные силы из меня пьет. А губы сухие, горчячие, дыхание как яд в мое тело качает, язык коснувшийся окончательно стреляет по и без того натянутым нервам.

Внутри член только сильнее толкаться начинает, на всю длину входит и обратно выходит. Жестко. Агрессивно. Без жалости. Без пощады.

Я не хочу даже чувствовать что – то, но против воли замечаю, как плоть о плоть трется, как вены царапают нежное влагалище.

Меня поглощает что – то черное, грязное, липкое.

Щупальцами душит, и я задыхаюсь, зажмуриваюсь, раскрываю глаза смотря на серое запотевшее от нашего дыхания стекло. Стараюсь думать о том, что там. Дождь. Город. Люди. О чем угодно думать, а не о натянутой тетиве стрелы, не о том, как она с разгона стреляет, прямо в цель. Вынуждает вскрикнуть и утонуть в темном, вязком веществе подназванием "похоть".

– У-у, – гортанно, как будто ему ногу прижали, орет Абрамов. – Сука, сжимай, сжимай его. Сейчас кончишь.

– Нет, нет,– качаю головой, А он внезапно волосы отпускает. Боль стремительно трансформируется во что— то другое, приятное.

По голове бегут мурашки, и я понимаю, что тело больше не принадлежит мозгу.

Я словно со стороны смотрю на то, как его бьет в судорогах, как между ног хлюпает обильная влага, как я кричу от пронизывающего до кончиков пальцев тугим, разрушающим удовольствия.. Единственное, что осознаю, что действительно согрелась. Что все тело огнем объято.

– Послушная сучка, рабочая. – выходит он с хлопком, освобождая мое тело и давая вздохнуть. Рабочая. Рабочая . Как машина, на которой проехались. Как шлюха, которую вызвали для траха. Он выходит из машины, а я начинаю снова реветь, уже не контролиря это и подтягивая трусы со штанами, которые и так насквозь промокли.

Вижу, что дверь осталась отрытой, хочу выползти, но Абрамов толкает меня назад.

– Ты еще не наигрался! Ещё раз хочешь трахнуться?! – ору ему в лицо. – Так давай!

Он вдруг звереет, хватает меня за шею и сдавливает так, что дыхание пропадает.

– Еще раз повысишь голос при моих людях, я тебя им отдам. Сам я взял достаточно.

– Ну так отпусти, – прошу. – цепляюсь за его руку.

– Довезу. А то потом скажешь, что я не джентльмен, – усмехается он, толкает меня внутрь и снова дверью хлопает. Потом идет к Матвею, а рядом еще пара мужчин. Они сначала на машину смотрят, потом снова обращаются к Абрамову. Все жмут ему руки, выказывая уважение, делятся улыбками, а я обнимаю себя за плечи, чувствуя, как стремительно возвращается холод.

Не слышу, что там пытается спросить Абрамов, когда машину заводит, с места трогается. Реагирую только, когда вижу родную общагу, отказываюсь от помощи, когда он пытается вытащить меня из машины.

Сама. Все сама.

Хочу послать его, когда он мне сует в рюкзак приличную пачку денег, но сил нет. Есть только на то, чтобы кивнуть продажной коменде и добраться до своей конуры, и просто лечь в кровать. Накрыться одеялом и сделать вид, что весь этот ужас мне приснился.

Глава 8.

Будильник прозвенел в шесть. Как обычно. Только вместо того, чтобы встать, я просто его выключила. Ночь не помогла. Меня продолжало кидать то в жар, то в холод. Наверное, стоило сходить за жаропонижающим, сделать себе чаю с лимоном, но силы были только на то, чтобы не ходить под себя и кое – как принять душ, отмыться от прикосновений этого урода. Его запах, кажется останется со мной навечно.

Я лежу весь день, периодически слышу стук в свою дверь, иногда, сквозь красную пелену жара, вижу смутные очертания силуэтов. Может это уже чистилище. Тогда может быть я реально уже умерла?

Не знаю, сколько так лежу, но раз слышу снова будильник в шесть утра, значит сутки. Встать даже не пытаюсь, просто засыпаю снова, кутаясь в одеяло сильнее, хотя это все равно не помогает от озноба. Ровно на секунду засыпаю, а в следующую меня уже трясут.

– Ты чего удумала? Сдохнуть? Я такого разрешения не давал.

Я даже не буду пытаться понимать, кто это и что ему нужно, но когда этот кто – то раскрывает меня, начинаю дико возмущаться. Но ему словно плевать, он просто поднимает меня на руки и куда – то несет. Тело мое несет кто – то, а разум утекает сквозь пальцы.

Я уже не осознаю ничего толком, вижу себя в темном лесу, где брожу в дурацкой красной шапке, одна сквозь деревья, ищу этот чертов домик бабушки, только вот натыкаюсь на волка.

И все как по сказке. Волк нашел домик раньше, он съел бабушку, а затем сожрал меня. И все. Никакого, мать его, хэппи энда, с неожиданно появившимися дровосеками. Кажется, никакого счастливого конца меня не ждет. Одна беспросветная тьма, где моим личным волком будет Захар Абрамов, снова и снова меня сжирающий.

В следующий раз я открываю глаза и дико щурюсь от яркого света. Он бьет в глаза так, что они слезятся.

Несколько раз моргаю, пытаясь понять, что происходит.

И наконец различаю очертания больничной палаты. Но судя по плазме на стене и большому холодильнику, я не в обычной городской больнице.

Наконец, могу двигать руками и ногами, хочу встать, как минимум, чтобы в туалет сходить. Спускаю ноги и тут же вздрагиваю на свое имя.

– Соня – засоня проснулась.

Катя? Она здесь? Реально…

Сидит в кресле для посетителей и закидывает в свой напомаженный рот дольки мандаринов, а длинными ногтями щелкает пульт, пытаясь отыскать что посмотреть. Как всегда при параде. Я прекрасно помню, кто она и какую роль сыграла в моей жизни, так что не особо рада ее видеть. Даже выбравшись с того света.

Встаю на ноги, чувствуя, как меня пошатывает. Медленно иду в туалет, который находится тут же, как в каком – нибудь номере отеля. Сама я не была, но в кино видела.

Все жду, что сейчас откроется дверь и зайдет Абрамов, потребовав счет за лечение. Понятно же, что это он меня сюда принес.

Да и тот факт, что Катя здесь, говорит о многом.

Советь его замучила? Вряд ли.

Скорее просто решил подлатать любимую резиновую Зину, чтобы всегда для утех была готова.

– Сколько я спала? – задаю вопрос Кате, продолжающей тыкать пультом и жрать мандарины. Наверняка купленные для меня. И пусть я не съем ни одного, но все же они мои. Обидно.

– Пару дней, – она наконец на меня взгляд переводит. – Ужас ты, конечно. Моль. Вообще не могу понять, что он в тебе нашел. На ручках принес, денег заплатил, меня с работы выдернул, чтобы присматривала.

Ну прям благородный рыцарь.

– Может он в детстве «Молчание ягнят» пересмотрел? – пожимаю плечами и начинаю бегло осматривать палату. Вещи свои ищу, а то стою в дурацкой сорочке, пусть и очень приятной по ощущениям. Тут сумка моя. В ней паспорт и кое – что из вещей.

– Что пересмотрел?

– «Молчание ягнят», Катя. Фильм такой про ганнибала, если тебе это о чем— то говорит, – врывается в наш тихий мирок его голос, и я резко смотрю на лверь. Я даже не услышала, как она открылась. – И нет, я не дрочу на насекомых, как тот псих которого поймали. Катя, съебись.

Она бросает неприязненный взгляд на меня и исчезает, а я все еще смотрю на своего палача. Он меня прямо сейчас насиловать будет или решил поговорить о кинемотографе.

Катя уходит, а Захар заходит в палату и дверь закрывает. Я отшатываюсь и почти падаю на кровать.У него борода словно за пару дней сильнее отросла и волосы. Почему я не замечала, что они с рыжиной. Хотя я его ненавидеть должна, а не разглядывать отросшие за месяц волосы. Вчера мне было не до этого.

– У меня на тебя даже не встанет, пока ты такая.

– Я вроде всегда такая.

– Не, обычно ты свеженькая, румянец там, глаза горят, а сейчас реально – моль.

– Я отдам за лечение и палату, – говорю сразу, поднимая руку, словно это поможет держать его на расстоянии. – Хотя ты мог бы и сэкономить.

– Похоронить тебя было бы дороже. Даже как ноунейма.

Я тут же вспоминаю о своей матери. Я не ноунейм, у меня есть мать… Она бы волновалась. Наверняка весь телефон оборвала. А может нет? Это было бы ужасно. Еще ужаснее, чем член во мне. Потому что это можно забыть, а игнор матери вряд ли.

– Есть обычные больницы.

– Ну там тоже похоронить могли случайно. Кому ты нужна, чтобы бороться за жизнь дуры, которая не может таблетку парацетомола выпить.

Дурой я была, когда пошла подругу выручать и на тебя наткнулась. И вообще я нужна. Матери нужна.

– Матери нужна, – зачем-то выговорила.

– Это той, что живет в Глажево? Или той, что живет в Чудово, – уже все выяснил, скотина. И зачем? Шантажировать меня матерью? – Еще раз соврешь мне, насиловать буду в зад. Без смазки.

– Напугал, – поджимаю под себя колени, накрываю их одеялом. – Посчитай мне, сколько я должна буду. Я заработаю – отдам.

– Это как ты заработаешь? – хмыкает он и падает в кресло, продолжая угрюмо на меня взирать. – Своими рефератами? Серьезно?

– Это честная работа и меня устраивает, – лезу за телефоном, но нигде его не нахожу. В сумке нет. – Ты мой телефон не брал?

– Я его выкинул. Допотопное дерьмо.

– Что!? – я закрыла лицо руками, содрогаясь в рыданиях. А как я теперь маме звонить буду. – З-зачем, зачееем ты это сдедал? А если мама позвонит, а если сестра, ну почему ты свалился на мою голову, почему!?

Он кидает мне на кровать что – то черное, и я вижу красивый, сверкающий телефон Почти такой же у Кати, только новее. Мой новее. Я видела такой в рекламе, но даже не думала никогда, что у меня может появиться такой же. Наверное, потому что мне это не нужно.

– Это не мой.

– Аванс считай. Выйдешь на работу вместе с Катей. Будешь обслуживать мужиков, заработаешь деньжат, будешь хорошо себя вести – квартиру потом куплю тебе. Кате только не говори, обидится, – усмехается эта сволочь. А я не понимаю, чего он ко мне привязался.

– Щедро. А помимо мужиков, тебя я тоже обслуживать буду должна?

Почему то были мысли, что он не захочет меня никому отдавать, сам пользоваться будет. Странное чувство разочарования буквально изнутри раздирает. Я его ненавижу, но лучше ненавидеть одного, чем всех.

– Разумеется. Меня в первую очередь. Тебе же надо учиться. Пока, если уж честно, ты откровенное бревно.

– Еще никогда мне не говорили ничего приятнее. А если откажусь, убьешь? Снова изнасилуешь.

– А чего тебе отказываться? Живешь ты откровенно дерьмово, денег даже на нормальную обувь нет. А я тебе реальную возможность предлагаю.

– Возможность сделать карьеру шлюхи через твою постель. Это прям перспективно. Это прям то, о чем мечтают все юные девушки. Жаль, меня как Катю отчим не насиловал, только бил.

– Не понял.

– У меня нет тяги к самоуничтожению. Я жить хочу. Нормально. Желательно подальше от тебя. Если планируешь грохнуть, то лучше сделать это сейчас, потому что шлюхой я не стану. Лучше в дырявых кроссах ходить, если честно, уж лучше сдохнуть! – последние слова буквально кричу ему в лицо!

Он поднимается со стула, я к стене жмусь.

– А чего ты трясешься, ты же больно смелая…

– Ты же псих, не знаю, чего тебе в голову взбредет. То ты насилуешь, то лечиться везешь.

– Мое предложение останется в силе, допустим месяц. Как раз в себя придешь, в свою конуру вернёшься. После этого мне твоя судьба станет неинтересна, понимаешь?

Никогда я не желала, чтобы время шло быстрее.

– Это будет лучшим от тебя подарком.

– Дура. Я тебе жить нормально предлагаю, а ты гордость включила.

– Дело не в гордости. Просто у меня другие планы в жизни.

Он вглядывается в мое лицо, но все равно усмехается.

– Твой счет за проживание в этой палате – двадцать тысяч рублей, – он подходит близко, расстёгивает пряжку ремня. – Можешь сама в кассу заплатить или отсосать мне прямо сейчас.

– Я сама деньги отнесу. Сама, – прижимаюсь к стенке, смотрю ему в глаза, стараясь не видеть того, как он держит в руке налитый кровью член. Как водит по нему рукой. Словно змея успокаивая. Хотя мне и смотреть не надо. Его форма, вид, каждая вена словно во мне отпечаталась с той ночи, когда он толкал эту хреновину мне в рот, заставляя давиться и хвалил, если получалось. Вкус спермы до сих пор помню. Как по голове гладил. При всех. Ему не нужна женщина, ему нравятся шлюхи. А я такой быть не хочу. – Сама я сказала!

Отворачиваюсь, но он дергает мое лицо к себе.

– Месяц, Соня. Потом барахтайся в своем дерьме всю жизнь. Я вторых шансов таким дурам, как ты, давать не собираюсь.

– Мое дерьмо гораздо чище твоего.

Он смотрит мне в глаза. Вынуждает тонуть в черноте зрачка, который занял всю радужку, потом резко отпускает. Идет на выход и дверь не закрывает. Говорит кому – то за дверью.

– Девушка здорова, заплатит за себя сама.

Его шаги за дверью набатом бьют в висок. Облегчение наваливается тяжелым мешком на плечи и я рыдаю. Мне ну нужно это. Я сама. Я все сама.

Я получаю выписку и счет на восемнадцать тысяч. У меня в сумке, в боковом кармашке последние пять. Их я отдаю сразу, а остальное предлагаю отработать.

– Каким образом? – спрашивает надушенная администратор. Словно не в клинике работает, а в фешенебельном салоне красоты.

– Я могу полы мыть, – что еще. – Могу уколы делать. Могу…

***

Глава 9.
*** Захар ***

Заебала эта Мышкина. Может надо было подыхать ее оставить. Бледную, тощую, дрожащую всем телом.

Идиотизм какой – то. Никогда в жалости не был замечен.

– Захар, – слышу писк сбоку, но продолжаю закуривать как ни в чем не бывало. Сама подойдет. Хорошая подруга, которая только на второй день болезни вспомнила о существовании Мышкиной. Хорошо, что я от всех своих друзей избавился. Пусть не кардинально. Но никто из них не додумается меня предать. – Захарушка? Подвезешь?

Я выпускаю дым и голову поворачиваю.

Катя конечно высший класс соска. Чернявая, губастая, сиськи пока торчком. На лице еще нет следов поношенности, хотя натягивают ее регулярно. Она смотрит весьма недвусмысленно, но на мой член ей дорога закрыта.

Во-первых, потому что дважды я телок не трахаю, (Соня дебильное исключение) а во— вторых, я ненавижу, когда мне пиздят.

А Катя делает это с завидной регулярностью. Чего только стоит история с «подружкой», которая сильно хотела заработать денег, но стеснялась сказать.

– Подвезу, – киваю на своего зверя и иду к машине. Она за мной семенит. Каблуками по мозгам цокает. И так башка болит, а тут она.

– Так здорово, что ты о девочках своих заботишься. А Сонька она потом все поймет. Просто гордость включает не вовремя, не понимает счастья такого.

– Быть шлюхой то еще счастье, – открываю дверь и сажусь, она на пассажирское прыгает. Чулки из-под короткой юбки торчат. Помада алая. Все, что нужно, чтобы член встал. Только вот меня другие желания одолевают. И стоит ей дверь тяжелую захлопнуть, а мне отъехать на проезжую часть, как я беру копну черных волос и с силой бью Катю о приборную панель.

– Деньги, сука, где?

– Захар, – гнусавит она, за лицо руками хватаясь. Я ей салфетки кидаю. – Какие деньги?

– Ты в комнату к Соньке два раза заходила, перед тем как я ее забрал. Деньги у нее в сумке были.

– Я не понимаю. Я не заходила, правда… Я бы сама тогда скорую вызвала.

Пиздец. Страх потеряла совсем. Неужели я таким тюфяком выгляжу.

Вжимаю педаль газа в пол и и снова за волосы ее хватаю, руля одной рукой.

– Ты меня сейчас лучше не зли, шалава. Мне сегодня парни Ахмедовские звонили. Корпоратив намечается у них. Девочку просят. Гибкую, да послушную. Хочешь съездить? Их там человек двадцать будет. Они любят блюдами со стола делиться.

Катя глаза распахивает. Не хочет. Знает, что оттуда мало кто на своих двоих уходит.

– Так может она сама спрятала….

– Кать, ты меня расстраиваешь. А вроде умной казалась. Тебе платят мало? Или ебут мало?

– А почему ты меня не ебешь? – кричит она вдруг. – Я между прочим ради тебя пришла работать в клуб. Ради тебя! А ты на эту моль теперь пялишься. Заботишься! Только вот не нужен ей ты, понимаешь? Такие, как она, будут работать до седьмого пота, чтобы какого-нибудь урода диванного содержать и спиногрызам его жопу подтирать.

И снова рука на волосы, и нос в смятку. Заебала.

Торможу на обочине.

– Жаль, в таком виде ты вряд ли к Ахмедовским поедешь. Деньги, чтобы вернула завтра Матвею. У меня с крысами разговор короткий. Пошла….

– Захар, – воет она, а я кнопкой дверь открываю и рукой ее на землю скидываю… Смотреть тошно, как она в чулках своих рваных путается. – Не полюбит она тебя. Никогда.

– Отпуск возьми, шмара. Какую то хуйню несешь. Я без любви жил, без любви этой вашей и сдохну.

Стартую почти сразу, а торможу на заправке. Сигарета, черный кофе и голос ее писклявый в голове.

«На моль эту пялишься».

Тьфу блять. Хуйня какая – то с этой Мышкиной.

Залезаю обратно в тачку и в спорт зал еду. Сразу новую девочку примечаю, которая уже готова из трусов выпрыгнуть. Фигуристая, сразу видно рот рабочий. И сама даст, без криков.

И правда, чего я на этой дурочке зациклился. Месяц дал? Дал. А дальше пусть сама решает. Плевать мне не нее.

«Пле – вать» – вбиваю кулак в грушу и вижу тренера своего. У нас сегодня нет тренировки, но Леня всегда здесь кажется. Это его клуб. И, наверное, такой правильный семьянин как он, выгнал бы меня взашей, но у самого прошлое хуже некуда.

– Проблемы?

– Все можно решить. Я сам сегодня, лады?

– Да я уже ухожу. В отпуск с моими едем. Если что, на связи.

– Бывай, – новый удар по груше, хочется выжать себя до суха и мыслей о нее дрожащем теле выжать из себя.

Прямо сейчас можно сотню таких же, как она, найти. И чтобы волосы как пепел, и чтобы глаза как небо, и чтобы тело как грех первородный.

Таких, как она, полно. Пусть сама в своем болоте барахтается.

С этим решением и дышать как-то легче. И бить грушу проще. Еще. Еще. Пока дыхание не собьется.

Пора Соню эту послать.

А то рядом с ней мысли странные доебывать начинают. Что может, как-то не так действую. По – жизни неправильно. Живу неправильно.

Ну конечно, рядом с такой святошей любой грешником будет казаться. Только вот не всем хочется жить в нищете. Мне этого в детстве хватило. И упрёков хватило. И святости других, которые на меня, как на грязь, смотрели. Теперь я живу как хочу. И точно не буду давать волю совести, рядом с этой замарашкой.

Выжимаю и себя весь пот, потом в душ иду и только на выходе вспоминаю, что хотел потрахаться как следует с этой сисястой за стойкой фитнес – бара. Правда загар ее неестественный напрягает.

– Номер свой запиши, – протягиваю телефон. – Позвоню на днях.

Она молча улыбается и набирает свой номер. Галя. Ебануться.

– Буду ждать.

– Пока, – прощаюсь, сумку подтягиваю и из клуба выхожу. В багажник все лишнее бросаю.

Пока в машину сажусь, звонок поступает.

– Салов? Какими судьбами?

– Приезжай, родной. Разговор есть миллионов так на семь баксов.

– Где зависаешь?

– В ресторане своем, девочек кормлю. Будешь?

– Уже еду. Мне тоже есть, чем твоих девочек накормить. Поделишься?

– А когда я с тобой не делился, – усмехается он – Прикатывай.

Отключаюсь и губы кривлю. Скользкий этот Салов, но связи имеет отличные. Мы с ним на пару уже не один участок земли под строительство отняли. И бабла рубим нормально. Так что, я как обычно свои хотелки заталкиваю глубоко и еду на встречу.

Но как обычно телефон снова разрывается. На этот раз Матвей.

– Захар, слежку за Мышкиной оставляем?

Хочется сказать «да». Но голос Кати в голове все громче, издевательски зудит.

– Нет. Лучше проследи, чтобы Катя всю сумму вернула. Там полтинник был.

– Понял. Сделаю. Тебя Салов искал.

– Уже к нему еду. Ты тоже подкатывай. Не пьешь-слушаешь.

– Понял. До встречи.

– До встречи, – завожу двигатель и выезжаю на проезжую часть, выкидывая из головы Соню и ее нищие загоны. Рядом должны быть люди, которые тебя наверх тянут, а не которые погружают на дно этой жизни.

Прям легко представляю, как такая как она на правильный путь направляет, где нет в жизни не крутым тачкам, ни комфортабельным квартирам, не ресторанам роскошным. А есть только ипотека, машина в кредит и соседи, которых убить хочется.

Не. Нахуй такую жизнь. Нахуй мышкину.