Голод

Глава 8. Макар

– Спасибо, – засиял Паша, а Данила заскрежетал зубами, сдерживая невыносимое желание дать часами по морде этому гомику.

– И организуй ему бабу, – продолжил говорить Макар и взял со стеклянной, подсвеченной неоном, полки бутылку Джека Дэниэлса.

Хотел открыть, но секунду подумав засунул в карман.

– Запиши, – кивнул он второму, белому как снег бармену Витьку. – Или у тебя член не встанет?

Данил хмыкнул, соглашаясь с этим заявлением. Представить Пашу с бабой, это почти как представить тачку на каблуках.

– Встанет! Я обожаю трахать телок, – тем временем буркнул Паша. Кинул озлобленный взгляд в Данила, но тому было насрать. Он даже позабавился. Он найдет самую сексуальную телку и будет смотреть, как она дрочит вялый член, чтобы еще раз убедиться, что перед ним не мужик, а педик.

Переглядывания парней Макара даже не волновали, он уже отпустил себя и был там, рядом со ждущей его Василисой.

– Выпусти ее и скажи, чтобы шла домой, – сказал он Толику, с которым, собственно, и приехал к клубу.

– Вопросы будет задавать.

– Молчи.

Отправив Толика, сам Макар отправился в гараж и завел своего Харлея, с наслаждением ощущая между ног мощь двухсот лошадей.

Выехав чуть позже, он нагнал девушку, когда она неровным шагом шла по мостовой среди неспешно прогуливающихся людей.

На звук мотора мотоцикла она резко обернулась, и уже хотела рвануть вперед, как Макар открыл маску шлема. Вторую руку протягивал ей.

– Поехали.

– Тебя долго не было. Ничего не случилось? Твой водитель молчит как истукан, я же волновалась! – говорит она с каждым словом все громче, но Макар прекращает истерику взмахом руки.

– Я же живой. Поехали.

Она колебалась. Смотрела по сторонам, словно в поиске путей отхода, но Макар уже решил, что даст ей уйти только в том случае, если она не будет соответствовать его ожиданиям.

В чем именно они заключались, он и сам пока не мог точно сказать, кроме что разве – девственности. Его женщина должна быть только его, безо всяких условий.

– Куда? – нерешительно спросила она и натянула кофту пониже. Только сильнее привлекая внимание к своей округлой груди, через тонкую ткань которой проступили сосочки. Смешная.

Пугать правдой Макар не собирался, но планы у него на эту крошку и в особенности на место между ног были грандиозные. Сегодня. И завтра. И еще пару недель следом.

– Поплаваем, – безразлично пожал он плечами и, наконец, увидел, что его довлеющий взгляд и ее желание делают свое дело.

И вот она берет шлем и одевает на себя, неловко улыбается. Да… Макар тут же определяет, что первая проверка пройдена.

На его женщине должен отлично смотреться шлем. Она весьма аккуратно садится на мотоцикл позади Макара, почти к нему не прикасаясь.

Но его это не устраивает. Он схватился руками за острые коленки и притянул к себе, даже через кожанку ощущая, как часто вздымается грудь его Малышки.

– Когда между ног двести лошадиных сил, не до приличий, Малыш.

– Опять ты себе льстишь, – усмехается она, но все-таки прижимается теснее, руками обнимая твердый живот Макара. Ее ручки, такие тонкие, вызывают много приятных фантазий, но, когда сжимают его корпус.

По телу прошла приятная дрожь неведомая ему раньше. Можно, пожалуй, сравнить с тем, как он впервые увидел женские сиськи в живую.

– Макар, мне кажется, что мотоцикл не самый безопасный вид транспорта.

– Со мной тебе стоит бояться только одного, – отвечает он и выруливает на дорогу.

– Тебя? – догадывается она и кричит сквозь ветер и рев мотора, а Макар тут же помечает второй пункт своего невидимого списка. Догадливость.

– Именно!

Глава 9. Василиса

Желание остановить время, сесть и подумать было огромным. Вот что я делаю? Почему, будучи среди своих друзей самой осторожной и правильной, я мчусь по ночной Москве в компании отъявленного бандита.

Почему прижимаюсь к нему так, словно боюсь потерять. Почему внутри теплится знакомое желание подчиняться, стать просто глиной в его опытных, сильных руках. Скорость и рев мотора опьяняют, а от мужчины, сидящего впереди, хотелось бежать настолько далеко, насколько же сильно хотелось прижаться к нему теснее, покорить его сердце, стать с ним единым целым.

В какой-то момент пришло понимание, что я пьяна, или от мужчины, или от потока свежего воздуха, или… от чего-то еще.

Это подтвердилось еще тем, что, когда мы подъехали к высотному зданию, я чуть не свалилась, слезая с мотоцикла, судя по логотипу – Харлея Девидсона.

Я не смогла сдержать счастливого смеха, когда Макар подхватил меня одной сильной рукой, пальцы которой казались стальными.

– Голова кружится, – призналась я, быстро осматривая полупустой двор.

– Так и должно быть, – кивнул Макар и хотел поднять меня на руки. По крайней мере именно таким я посчитала его намерение, когда он наклонился и коснулся моих ног.

– Я сама. Я могу ходить.

Макар на это только усмехнулся и, сжав мою ладонь, повел в сторону входа, иногда посматривая по сторонам.

– А что насчет бомбы…

– Просто неудачная шутка, – мельком осмотрев меня, сказал он.

– Плавание тоже шутка?

– Нет, почему же, оно будет…

– Но у меня нет купальника, – проговорила я, тут же чувствуя, как от его жадного взгляда горят щеки и немеет тело.

– Ты же не думала, что я дам остаться тебе в одежде.

Нет, конечно, нет. Я не дура, и сразу понимала, что, соглашаясь на кофе, я по сути согласилась на нечто большее, неприличное. Просто думать про отдаленное будущее это одно, а вот так идти с ним, зная, что случится, совсем другое.

– Макар, – проговорила я тихо, когда мы зашли в лифт возле консьержа и стали подниматься вверх. – Я не хочу забеременеть.

– Я стерилен, расслабься.

– Как это?

– В детстве перенес свинку, детей иметь не могу.

Почему-то эта новость не вызвала той радости, что должна была. Мне стало жаль его, ведь он никогда не сможет взять на руки младенца, не поймет, какое это чудо – собственный ребенок. Я хотела детей, просто это должно случится в такое время, когда я буду полностью уверена и в своем мужчине, и в своем будущем.

– Мне очень…

– Не стоит, – отрезал Макар, когда мы, пройдя широкий увешанный зеркалами коридор, зашли внутрь. – Зато я смогу трахнуть тебя без презерватива.

– А с ним не так? – спросила и поняла, что такие вопросы самое глупое, что можно задавать.

– Вот сегодня и выясним, – провел рукой он по моей шее, вызывая слоновий топот мурашек по коже. Я даже поежилась от того, как стремительным потоком они опустились вниз, увлажняя горячее лоно.

Я отпрянула и стала осматривать незнакомое помещение.

Оно было светлым, с большой пустой кухней, барной стойкой, кожаным диваном и огромными панорамными окнами. Вид открывался изумительный и я долго всматривалась в сияющие ночные огни, думая, что даже дядя Давид живет не так высоко.

От стекла отражались голубые блики и я, обернувшись, ахнула. В проеме с аркой мерцала голубая вода.

Я взглянула на Макара, который стоял ровно на том же месте и внимательно следил за моей реакцией. Когда я широко улыбнулась, он как будто расслабился и прошел в бар. Там налил два стакана колы. Из куртки он выложил бутылку дэниэлса, а саму куртку снял, представая передо мой в черной футболке, обтягивающей торс.

– Ответь на вопрос, – попросила я, чувствуя, как гудение в голове нарастает. – Тот, что я задала в кафе.

Макар налил себе виски в колу, мою не тронул, вышел из-за бара и неспешно направился ко мне.

– Я пить не буду, – сразу оговорилась я, и взяла прохладный стакан пустой колы. – Тебе больше и не надо, – проговорил Макар и, не отрывая взгляда, стал пить напиток. А я лишь завороженно смотрела, как работает кадык, как твердые губы увлажняются, и начала пить только тогда, когда его рука коснулась стакана и подтолкнула сладкую жидкость к моим губам.

– Вот поэтому, – заговорил он, когда я выпила стакан колы до конца и он смял мои губы большим пальцем, собирая влагу и заставляя взять сладкий палец в рот. – Потому что весь твой камуфляж рассыпается, когда я к тебе прикасаюсь, потому что весь твой камуфляж был создан для того, чтобы дождаться меня.

Я замерла, слушая самое неромантичное и самоуверенное признание в симпатии.

– Ты же не думаешь, что я думала… тьфу, – отвернулась я, чувствуя, что заплетается язык. Странно, я вроде не пила, но ощущение именно легкого опьянения.

– Голова кружится…

– Так и должно быть, – отобрал он стакан и убрал на стол, а сам подошел еще ближе, чем стоял до этого, обдавая меня запахом виски и сигарет.

Я делаю шаг назад. Мне становится неприятно его самолюбование. Он же двигается на меня, а я продолжаю отступать.

– Я не уверена, что готова… – шепчу я и делаю еще один шаг назад и вдруг теряю ориентир.

Вскрикиваю, оступаясь, но Макар хватает меня за кофту и тянет на себя, разворачивает спиной, и я ошеломленно замираю, вглядываясь в голубизну воды.

– Ты готова ровно с той секунды, как я к тебе прикоснулся, – шепчет он мне на ухо и чуть нажимает ладонью на живот, большим пальцем цепляет резинку штанов и гладит нежную, уже влажную кожу, забирается указательным пальцем в пупок.

И мне бы сопротивляться, мне бы бежать, но я не могу и двинуться, словно загипнотизированная губами, прикусывающими кожу на шее, руками методично слой за слоем сдирающими с меня одежду и голосом, который рассказывает, что он будет со мной делать.

– Как представлю, как у тебя там узко, туго, с каким трудом я буду толкать член, дурею, хочу тебя просто нагнуть и трахнуть. Насадить на член, который с такой жадностью сосала.

– Неправда, – шепчу я, прикрыв глаза и чувствуя, как соски от прохладного воздуха только сильнее твердеют, а влажная кожа холодеет от легкого ветерка.

– Правда, Василиса. Ты вылизывала мои яйца, не потому что так было нужно, а потому что хотела этого. И трахаться будешь со мной, потому что сама этого хочешь.

– Ты сделаешь мне больно, – говорю я откровенно, сама не понимая, откуда столько желания быть честной, не лгать, не притворяться.

Он здесь, его член пусть через ткань, но упирается мне в поясницу, а руки уже давно покручивают соски, вынуждая меня изгибаться и всхлипывать от предвкушения.

– Главное, не строй иллюзий и не влюбляйся.

– Только секс…? – разочарованно протягиваю я и хочу вырваться, но его захват как кованные цепи.

– Лучший секс, который у тебя, когда-нибудь будет.

– Мне страшно, – поворачиваю голову и вижу часть напряженного лица. – Страшно отдаться тебе вот так, без любви. Я хотела другого.

– Это все чушь, наши чувства чушь, важны лишь эмоции и желания. Хочешь, я покажу тебе насколько ничтожен на самом деле твой страх, – спрашивает он и поворачивает меня к себе лицом, гладит плечи.

И я как всегда смелая, я должна сохранить хотя бы каплю этого качества перед ним. Хотя, судя по тому, что я стою и покорно жду лишения девственности, смелости во мне не сохранилось ни на йоту.

– Хочу!

Он кивает, наклоняется к лицу, смотрит в глаза и вторгается языком в рот, жадно вылизывает небо языком, поражая меня силой страсти, повергая меня в глубокий порочный омут.

И я уже сама тяну руки к нему, хочу прикоснуться, хочу показать, что чувства тоже должны быть, как вдруг…

Поцелуй прерывается и руки, крепко держащие меня за плечи, отталкивают. Толкают вниз.

– Верь мне, – говорит Макар, и я кричу, падая прямо в бассейн.

Рот заполнился водой столь же быстро, как страх заполнил душу. Поглотил. Растоптал остатки смелости. Просто разбил ее вдребезги и разбросал осколки.

И я барахталась на глубине, погружаясь все сильнее, стремительно двигаясь ко дну, к своей погибели, наблюдая как темное пятно, толкнувшее меня вниз, отдаляется.

Что это было? Проверка? Желание показать, кто сильнее, шутка? А может быть за свой поступок в душе, я должна расплатиться жизнью? Умереть?

Дышать было нечем. Шею стягивала невидимая рука и я задыхалась, осознавая все. Конец. Приехали, ребята. Сейчас я просто умру, и некому будет меня спасти.

До конца оставались считанные секунды, мгновение, не больше, как вдруг жесткая рука хватает меня за плечо, сжимает пальцами, делает больно и тянет. Тянет на свет. Тянет, чтобы спасти? Или чтобы уничтожить?

Еще миг и легкие заполняет воздух, я хватаю его глотками, наслаждаясь каждой молекулой, что заполняет мое тело и почти ничего не вижу. Только спустя долгое откашливание, я чувствую на себе все тот же захват, а перед собой влажное, серьезное лицо Макара.

– Сволочь! – кричу я и снова захлебываюсь кашлем. – Я же плавать не умею!

– Ты хотела испытать страх, я тебе его показал.

– Очень доступно. Только не иди работать учителем ОБЖ, – бурчу я, – а то для реалистичности позаражаешь всех вирусом Эбола.

Макар усмехается, и вдруг его рука с плеча перемещается на локоть, другая накрывает лобок, а взгляд прожигает насквозь, гипнотизирует, требует не двигаться и просто принимать все, что он будет со мной делать.

– Готова?

– К чему? – этот писк мой голос?

– Дыхание задержи, – роняет он, прижимается губами ко рту и тут же тянет меня обратно.

Туда, где я практически нашла свою смерть, туда, куда меня столкнул палач.

Именно он сейчас глубоко целует меня, держит двумя руками, погружая почти на самое дно.

Но все это теряется под ощущением проникновения, которое набатом бьет по мозгам, распространяет по телу дрожь, заставляет задыхаться уже не от нехватки воздуха, а от желания, которое захватывает в свои сети и не отпускает.

Разве был у меня хоть шанс избежать этой сладкой муки, разве была у меня хоть одна возможность не подчиниться настойчивому наглому взгляду, рукам и силе, что еще в том пропахшем пороком клубе прибила и заставила забыть обо всех правилах, обо всех принципах.

«Твой камуфляж был ради того, чтобы дождаться меня». Как бы мне не хотелось отрицать очевидное, но он был прав. Один взгляд на него, и я пропала, инстинкты взвыли, естество, как лебедь встрепенулось и раскрыло крылья, готовые взлететь по команде этого взрослого мужчины.

Как только Макар, прижимаясь ко мне всем телом, протиснулся до конца, почти безболезненно прорвал плеву, мы снова оказались на поверхности, глотали воздух, и не прекращая смотрели друг другу в глаза.

Тела, соединенные в одной, самой естественной точке, дрожали.

Он толкнулся в воде, поплыл, без труда держа свой и мой вес на поверхности. Через краткое мгновение он прижал меня к бортику, не двигаясь, заставляя привыкнуть к своему немаленькому размеру. Стискивал челюсти, держался, но ничего не делал, кроме того, что начал гладить мои руки и направлять их движение. И вот мои пальцы обхватили стальной поручень, а он накрыл их своими, практически ложась на меня на водной голубой глади бассейна.

Все вокруг покрылось туманом и только его горящие глаза, как два котла с моими грехами, смотрели прямо в душу, выуживая оттуда все, о чем я когда-то фантазировала.

Он видел меня насквозь, покорял, уничтожал и снова возрождал к жизни.

– Василиса, – хрипло шепчет он и тянется губами к мелькающему над водой как буек соску, захватывает, тянет на себя, посылая по телу новые импульсы, еще сильнее увлажняя лоно. Там кажется не могло остаться пустого пространства.

– Ненавижу девственниц, – шумно выдыхает он и начинает медленно, словно растягивая тянучку, вытаскивать член. Но только я ощутила, как тело освободилось от его плоти, как он вогнал ее обратно, разбивая телом воду, поднимая волну и снова замирая.

Но ненадолго. Все повторилось.

Член потянулся назад, словно палец из тугой перчатки, а потом вошел обратно, так же резко, как нож маньяка входит в жертву.

Да, судя по взгляду и жадности губ, словно пытающихся достать из груди молоко, Макар маньяк. А я жертва. И черт возьми, как мне нравится ею быть. Нравится видеть в его взгляде одержимость, пусть даже это будет на одну ночь.

Медленные толчки заменяют более резкие. Он как ветер поднимает голубые волны, вбиваясь в мое раннее нетронутое лоно уже со всей дури. Макар двигается подобно парусной шлюпке, стремительно несущейся по океану, словно гарпун, пробивающий тугую кожу Мобидика. Словно цунами, приближающее меня к удовольствию.

Но оно не приходит, парус разбивается о скалы болезненного трения, так и не довезя меня до края нирваны. В какой-то момент резкие толчки, быстрые и рваные, порой жестокие начинают приносить дискомфорт. Но я вижу, как Макар часто дышит, вижу, как сжимается его челюсть, вижу в глазах огонь безумия.

Да, мне больно, но одно то, что именно я повергаю его в такое сумасшествие, делает меня счастливой. Мне хочется, чтобы он был только во мне, только меня таранил с той же силой, только мне признавался в своем желании. Наплевать, что романтики в этом будет ровно столько, сколько здравого смысла пытаться доказывать свою правоту под дулом пистолета.

Я хочу его покорить, заставить льва превратиться в своего личного зверя, стать его пусть не дрессировщиком, но соратником, с которым он будет делиться мясом.

– Бл**ть, – уже воет Макар, ускоряя движения корпуса, трахая меня на полной скорости, уже не целуя, уже теряясь в ощущениях и рыча. – Тугая, сука, как же узко, как же ох*енно.

Он делает еще несколько частых, рваных фрикций, пока я задыхаюсь, закусываю губу от боли, но наслаждаюсь его животной страстью, а потом вгоняет член до самой матки, словно хочет ее прорвать. Я вскрикиваю и вздрагиваю, когда в лоно стреляет обжигающая струя лавы.

– Ты не кончила, – обвиняюще заявляет он и медленно вытаскивает член, стирая слезы на моем лице. – В следующий раз будет не так больно.

– А он будет? Следующий раз.

Макар берет меня под подмышки, сажает на бортик и вскоре выбирается сам, приносит полотенце и садится рядом.

Прижимается, покрытым жесткими волосками, бедром к моему, и я невольно смотрю на разницу. Темное и светлое. Мужчина и женщина. Сила и слабость. И я бы смотрела и смотрела, только хочется спать.

– Будет, – говорит он насмешливо, и смотрит куда-то вниз на воду.

Слежу за его взглядом и чувствую, как к щекам приливает краска стыда. По воде плавали кровяные и белесые разводы.

– Что это за место? – спрашиваю, чтобы хоть немного снять напряжение. – Сауна?

– Квартира, – ворчит он и идет, очевидно, спускать воду, потом мельком осматривает мое обнаженное тело, так, что хочется прикрыться. – Одевайся, отвезу тебя в общежитие.

Сердце ухнуло вниз. Не то, чтобы я рассчитывала на нежность или предложение совместного проживания, но и подобной грубости не ожидала.

– Почему, – только и спросила, и стала следить взглядом за переплетением рисунков, начинающихся от предплечья обвивающих половину мускулистой спины и покатой груди.

Мне захотелось провести пальцем по каждой линии, понять рисунок, понять человека.

Что он от меня хочет? Почему привез сюда, а не переспал в машине, зачем заботился, чтобы первое проникновение было почти безболезненным, а теперь отправляет как проститутку обратно.

– Если ты останешься, то вряд ли сможешь завтра собрать ноги, – говорит он без улыбки, и я невольно опускаю взгляд вниз, туда, где вздымается чуть качающийся член, который, как и хозяин, своим объектом выбрал меня.

И я киваю. А что мне остается? Одеваюсь под его пристальным, проникающим под кожу, взглядом. Раздражает, ей богу. Определился бы уже!

– Может быть, ты перестанешь смотреть на меня, как на блюдо на своем столе! – как дура срываюсь на крик, чувствуя, как от сковавшего внутренности напряжения мозг уже кипит.

– Нет.

Вот так. Простой ответ на сложный вопрос, но его хладнокровие заражает и меня. И как мне его понять, как понять свои чувства, которые рядом с ним кричат?

Так же сильно, как мое подсознание, которое готово, кажется, запечатлеть его высеченное из камня лицо в деталях.

Не знаю зачем. Просто мне кажется, что, когда он наиграется, мне только и останется, что вспоминать.

Слезаю с мотоцикла. Руки дрожат. То ли от быстрой езды, то ли от близости любимого мужчины. Отдаю шлем, не спуская глаз со стекла его защиты на голове, в котором вижу помятую себя, но знаю, что он тоже смотрит.

– До завтра, Василиса, – только и говорит он перед тем, как нажать педаль газа и рвануть вперед, разрывая тишину ревом мотора, разрывая мое сердце безразличием.

«Не влюбляйся, Василиса», – требовал он перед тем, как взять мое тело и превратить его в свою личную собственность.

– Поздно, – шепчу я ему запоздалый ответ. Слишком поздно.

Глава 10. Данил и Паша

Обманывать себя – самое худшее, что может делать человек. Но Данила был уверен, что знает себя и свои желания.

Он был уверен на сто пятьсот процентов, что сейчас идет за педиком и Таней чисто, чтобы поржать. Он просто убедится, что этот придурок врет, и член его хрен поднимется на бабу. Таня была безотказной, правда большей частью сама любила трахать парней, именно поэтому он ее и выцепил перед её уходом домой.

Если у Паши не встанет, она сама его трахнет, а Данила посмотрит. Будет наслаждаться унизительным представлением, и тем, как резиновая елда будет заходить в тощую задницу.

Ему, конечно, плевать, но надо же убедиться, что поручение Макара выполнено в полной мере. Не может же он такого «золотого» человека оставить без шлюшки. Как-то не по-людски получится.

Паша, конечно, скромник. Таня прошла в вип-комнату, как к себе домой, сразу скинула майку на один из бархатных бордовых диванчиков, стянула юбку и отбросила её в сторону столика с напитками.

К нему-то и подошел Паша, чтобы накатить виски. Предложил Даниле, но тот лишь насмешливо покачал головой и уселся, так сказать, в зрительном зале на первом ряду, чтобы узреть весь позор охреневшего парня.

Пришел он значит, взглядом Данилу нашел и прожигал пол вечера. Он что, реально думал, что нормальный мужик на это отреагирует, что подмигнет, или может в вип-комнату утянет? Идиота кусок.

Данил ненавидел педиков. Его отчим был таким. Когда умерла мать, именно он взял его на воспитание, и мальчик ревел в подушку, слыша через дверь оргии, которые устраивал «папаша». Чуть повзрослев, он сбежал, но был загребен за воровство и посажен в тюрьму для несовершеннолетних.

Будучи блондином с очень яркой внешностью, он часто замечал на себе сальные взгляды отчима, но это было ничто по сравнению с поползновениями уродов его блока.

Ему пришлось зубами прогрызать пусть к своей заднице и многое решило убийство одного из главарей. Случайное, конечно, но после этого к Даниле никто не подходил.

А когда он вышел, то судьба ему благоволила. Знакомство с Макаром ему помогло, и он понял, что есть нормальные мужики и именно таким он хотел быть. Нормальным!

А это. Ну что это за трясущееся перед голой бабой чмо. Стоит, мнется, даже не смотрит на Танькины сиськи. Нормальные, кстати, сиськи.

– Ну что, мы так и будет стоять? – подняла она брови и перевела взгляд с одного мужчины на другого.

Паша готов был сорваться с места. Готов был подбежать к этому высокомерному уроду и дать ему в рожу.

Тоже мне, стоит он ухмыляется. Паша ненавидел людей, которые обманывают сами себя. Зачем? Зачем что-то из себя строить? Можно подумать, что информация о сексе с мужчиной заклеймит его. Да куча нормальных мужиков, даже женатых, балуются задними дверьми. Тут надо понимать, что ни одна девка не получит столько удовольствия от анала или минет. Ни одна, как бы не любила, сколько бы денег ей не заплатили.

Нужно, конечно, уйти, но ударить лицом в грязь Паша не мог. Уселся на диван, лихо представил себе лицо Данила во время бурного оргазма неделю назад и достал член.

Небольшой, но толстый, он не скрылся в кулаке полностью. Торчала головка. Именно ее почти сразу заприметила Таня и, пробормотав что-то про потраченное время, начала обрабатывать ртом, вылизывала, посасывала.

Минет бабы – это как откусить от блюда кусочек, и не вкусить его полностью. Она не могла заглотить полностью, постоянно халтурила, утыкая головку в щеку.

Паша откровенно скучал, чувствуя, что еще немного и от такой работы сдохнут кони. Единственным развлечением было наблюдать за Данилом, кулаки которого были крепко сжаты, а глаза четко следили за размеренными движениями рта шлюшки.

Паша очень надеялся, что Данила сейчас вспоминает, как именно тот ему сосал, как глубоко заглатывал, как держал член в узкой горловине, пока Данила не завыл и обильно не излился внутрь.

Паша умел работать ртом, в отличие от этой Тани, которой вообще член доверять нельзя.

«На хрен ты сжимаешь яйца, дура? Их же гладить нужно».

Мужской оргазм – это смесь контрастов. Чуть грубее поцелуй в губы, но нежный в шею, глубокий грубый минет, но нежное касание к мошонке.

Когда Паша впервые осознал себя, он очень испугался. Перестал играть в горячо любимый футбол, долго не выходил никуда кроме школы. Друзья не понимали изменений, а Паша не мог объяснить.

Даже себе, почему, когда он стоит в душе с парнями у него железный стояк. Больше всего он благодарен родителям, которые не только поняли и приняли, но и объяснили, что в России такое афишировать нельзя.

Хочется тебе дружить с мальчиками, дружи, но кричать на каждом углу об этом не надо.

Паша, конечно, вернулся и к друзьям, и к нормальной жизни, и даже попробовал секс с девушкой, но мир его уже никогда не был прежним.

И самое ужасное не то, что приходилось скрываться, а то, что не мог ни с кем говорить откровенно. До тех самых пор, пока его случайно не поселили с тремя девчонками, которые приняли, поняли и даже быстро организовали свидание.

Чувствуя, что еще немного и член просто заплачет от скуки в этом «опытном» рту, Паша с удивлением отметил, как поднялся Данила.

Не отрывая взгляда от безэмоционального лица Паши, его черных омутов глаз, он подошел к Тане сзади и звякнул пряжкой ремня.

Этот звук заставил воспрять духом не только Пашу, но и его член. Он выпрямился и силился рассмотреть, как появляется из боксеров желанный орган. Светлый с еле заметными венами и розовой головкой. Паше он казался совершенным скипетром, достойным руки лучших королей.

Это чудо тут же оказалось зачехленными резинкой и вскоре толкнулось в Таню, которая что-то замычала Паше в член и даже хотел выпустить его изо рта, но он зажал в кулаке ее волосы и толкнулся бедрами глубже.

Было неплохо. Неплохо толкаться в чужое горло, но смотреть в глаза того, кого на самом деле желаешь.

Данил же был недоволен, его бесило разбитая дырка Тани, в которую член залетал как ракета в озоновое отверстие. Слишком легко. Хотелось туже, уже, хотелось, чтобы член стискивали полные, твердые губы, которые буквально с жадностью накидывались и скользили резко и даже грубо. Как-то даже по-мужски.

– Что у тебя там так раздолбано, – рычал Данил, засаживая Тане до основания, даже боясь, как бы не провалились помидоры. На это она все-таки выпустила член Паши изо рта и прохрипела:

– В задницу можешь или вдвоем.

На миг мир Паши замер, он бы уже сейчас подошел и встал рядом с Данилом, чтобы коснуться своей плотью его. Так близко. Так влажно. Трение, сводящее с ума. Но он не дергался, пока не получил команды, невольно давая понять, кто здесь главный.

И когда он увидел в глазах Данила обреченность, то еле скрыл победный блеск во взгляде.

Один кивок и Паша все понял, слез с дивана, лег на мягкий ковер и почти сразу вогнал член в давно не узкую дырку. Вогнал и замер, смотря прямо в глаза человеку, который из трех любовников был самым желанным.

Такому хотелось покоряться, перед таким не стыдно встать на колени.

Данил нахмурился, но все же стянул защиту, чтобы протиснуть член туда, где уже в ожидании изнывал Пашин.

Это ничего не значит, твердил он про себя, двигаясь в унисон с педиком, совершенно забывая, что трахает женщину.

Это ничего не значит, кричал он себе, когда тонул в Пашиных глазах.

Это ничего не значит, выл он про себя, когда огрубевшая рука коснулась и погладила выбритую кожу яиц. По телу прошелся слоном мощный заряд удовольствия.

– Ничего, – простонал он вслух, морщась от искусственного крика Тани и невольно испытывая толику уважения, когда Паша, изливаясь в тот же миг, в то же отверстие, не произнес ни звука.

Паша и не надеялся, что этот секс что-то изменит, но у него появилась идея, как создавать подобные ситуевины снова и снова, до тех пор, пока этот сухарь не поймет, что лучшей дырки, чем Пашина, для Данила нету.

Придя в комнату, он с удивлением увидел, что Вася легла на его койку, да еще поперек, словно не добравшись до своей.

Он пожал плечами, и чуть подтолкнув ее, лег рядом, чувствуя, как еще ноет тело после перенесенного удовольствия.