А.ЛИ.НА

Жизнь должна была покинуть нас, а мы со всей страстностью её провожали, мы были обречены, а поэтому свободнее нас не было людей на земле. Целую ночь, мы делали, что хотели, предавались любовным фантазиям и наслаждениям. Мы не спали, мы изучали, любили, играли. Дрожь охватывало все её тело, а мне было все мало. Я забылся, я растворился в своей любви полностью. Было только желание и понимание в одном человеке. Всё было по-другому, по-особенному непохоже, на мой предыдущий опыт. Надя была моей единственной женщиной, и всё мне казалось похожим и обыденным. В один вечер перестал существовать Надин Павлик, а был страстный любовник, который не мог остановиться пить из чаши наслаждения.

Мы уснули только утром. Анна успела выпить таблетки. И вот начались наши прощальные дни у моря. Был ли дождь или светило яркое солнце, волновалось ли море или наоборот легкий штиль бороздил его, зной или шторм – я абсолютно ничего не различал! Просто были дни, когда мы не ходили на пляж и не купались в море, или наоборот могли целый день проваляться в тени какого-нибудь лесного островка. Иногда нам надоедали маленькие уютные кафе или набережная, бесконечно громкой музыкой, тогда мы искали дикие места природы, где не так часто ступала нога человека, и там устраивали любовные игры. До сих пор до боли в руках я вспоминаю эти самые невероятные моменты в моей жизни, как я сжимал, обнимал и ласкал, такое хрупкое и горячее тело любимой.

Время перестало для меня существовать, и я совсем потерялся какой сегодня день. Был ли этот день средой или пятницей. Я просто видел, что были моменты, когда Анне становилось намного хуже, но она очень старалась держаться и просила сегодня никуда не ходить. Были же наоборот те дни, когда она могла быть ещё ненасытнее, чем я. Она была ласковым игривым котенком, но с любящем и преданным страстным сердцем. Иногда я смотрел и любовался ею, и никак не мог уложиться в моей голове, как вообще такое было возможно, что это сердце могло так долго пустовать!

Однажды, когда я по невообразимому наплыву отдыхающих и запредельной жаре, сообразил, что идет самый разгар лета. Мы решили совершить поездку на косу, устав от суеты большого потока отдыхающих. Этот отдельный остров, был как оазис для нас, где можно было полежать в тени деревьев. Здесь было тихо, только шум морских волн, легкое колыхание деревьев и бесконечная мошкара. Мы расстели коврики под большим деревом эвкалипта. Мы просто лежали, я сразу притянул её к себе.

–Анна, – я игриво укусил её в шею, стараясь спровоцировать в ней ответную страсть. – Где же ты была раньше?

Она стала ещё худей, слабый загар покрыл её тело, но не придал ему здоровый вид. Бледность не исчезала, это была невыносимая печать смертельной болезни. Печальное эхо уходящей жизни.

Я все равно любил её даже такую, я представлял, какая же она была, пока страшная болезнь не сразила её тело. Но красота никуда не исчезла, невероятное обаяние характера, сила духа и живость натуры – никогда она не останется в моей памяти увядающим человеком, а наоборот звонкой, неповторимой, ласковой женщиной. С душой человека, который смогл бы обнять весь мир.

– Павлик.. – Она вдруг отстранилась от меня, медленно встала на ноги. Она смотрела в сторону моря, которое весело заигрывало с солнцем, переливаясь золотистыми лучами, и вальяжно накидывало на берег одну волну за другой.

–Я давно хотела тебе рассказать про себя. Хотя, конечно, рассказывать особо и нечего. Я родилась в очень необычной семье. Мои родители не были алкоголиками или больными людьми, они просто не любили детей. Наверное, они внутри сами всё ещё оставались детьми. Моя мать, желая удержать отца, забеременела от него. Притом совершила она это путем невероятных манипуляций, потому что мой отец ребенка не хотел. Моя мать обычная девчонка (правда, очень красивая), приехавшая как бы на учебу, из маленького городка на Урале, а сама желала подцепить мужчину и остаться в столице. И ей очень повезло, мой отец из хорошо обеспеченной семьи, коренных москвичей, подающий надежды юрист. Хотя у нас все по папиной линии, начиная от прадеда, все родственники имели военное или юридическое образование. Отец просил её сделать аборт, потом даже стал угрожать ей. Тогда мама разыскала мою бабушку, мать отца, и всё ей рассказала. Моя бабушка, царствие ей небесное, была очень строгих моральных правил и заставила сына жениться на ней. Так и появилась я. Не ребенок, а скорее игрушка в их бесконечной войне. Пока однажды мать не нашла более обеспеченного мужчину и не уехала с ним заграницу. Я ждала её год. Я подбегала к двери при каждом звонке, я заглядывала в почтовой ящик чуть ли не каждый час. Она ни разу не прислала мне даже открытки. Отец, не веря своему счастью, что так легко отделался от нелюбимой жены, загулял так, что приходили в ужас даже его коллеги по работе, которые сами примерным поведением не отличались. Он и раньше гулял, конечно, но теперь эти вечеринки и гулянки длились, чуть ли не неделями.

Я жила с дедушкой, бабушкой и гувернанткой в квартире около центра Москвы. Они не особо занимались воспитанием своего сына, а про меня и вовсе забывали. Я так и росла сама по себе, с грезами о возвращение мамы, о том, как мы будем жить где-то хорошо и весело заграницей. Самое интересное, что в какой-то момент, появись она и правда на пороге моего дома и позвала бы меня с собой, я бы уже не пошла, мне стало слишком хорошо внутри себя. Там в своем мире я жила в счастливом замке из мечтаний и грез. Там со мной рядом был прекрасный принц, прохлада зимнего сада возле дворца, точнее замка, и любовь, которая будет преследовать меня повсюду, какие только юноши не пойдут за мной. Они все мечтали получить мою благосклонность. Принцы будут готовы падать ниц, только бы увидеть меня. Я слишком глубоко ушла в себя, чтобы когда-нибудь возвратиться обратно. Потом я стала много читать романов, смотреть романтические фильмы, и это только разжигало мою фантазию. Я перестала любить любое общество людей, оно тяготило меня, что приходилось возвращаться в скучную реальность. Отец устроил меня в хороший ВУЗ, там у меня появились друзья, но все всегда считали, что я чем-то немножко другая, такое легкое чувство осторожности по отношению ко мне. Но я была самым обычным подростком, просто не любила, когда границы моего призрачного замка мог хоть кто-то нарушить или внести разлад. Что неизменно происходило от многочисленных печалей и забот моих подруг, они несли с собой слишком много реальной жизни, которую мне не хотелось принимать.

Вскоре отец повторно женился, купил мне квартиру в Москве и на этом решил закончить свое воспитание. «Я дал тебе все! – скажет он, – Квартиру, образование, машину. Я так много сделал для тебя, теперь ты должна сама!» Он по-отечески чмокнул меня в лоб и с упокоенной совестью устремился в свой излюбленный мир порока и сладострастия.

Уже в то время я стала чувствовать первые недомогания, то сильные головные боли, то постоянный упадок сил. Весть о болезни застала меня, когда я устроилась в большую организацию, где мне хотелось затеряться в многочисленной толпе сотрудников, чтобы спокойно сидеть за одним из однообразных офисных столов и предаваться своим фантазиям. Никто из знакомых мужчин никогда не производил на меня впечатления, я могла придраться к любой мелочи, я везде видела только их недостатки. Больше всего на моей фирме мне нравилось, что никому и никогда не было особенно до меня дела. Обо мне вспоминали только, когда речь заходила об очередном отчете или выполнения поручения, где был необходим нотариальный совет. Знаешь, а вот специалистом я считалась неплохим, – в этот момент она грустно улыбнулась, – Гены видимо. Я хорошо устроилась в своей броне из серой массы, из которой я совершенно не выделялась. Как только диагноз подтвердился мой замок рухнул в один миг. Я поняла, что стою посреди многомиллионной Москвы, в городе, в котором я выросла, совершенно одинокой и никому не нужной. Я нашла отца. Он обрюзгшей и опухшей после очередных гулянок, видя мое состояние, только сказал: «Сколько тебе надо денег доченька?» он оплатил все счета, но болезнь не уходила. Врач отвел мне очень короткий срок, и, тут, я неожиданно встретила тебя.

Все время пока она говорила, я, молча, сидел и слушал. Её голос звучал так ровно, но я точно знал, как тяжело ей теперь это всё рассказывать. Сколько бессонных ночей и размышлений она пережила, и что ей как мне когда-то так и не хватило родительского тепла. Я подошел и обнял её так крепко, насколько хватило сил. Она разрыдалась. Анна, наконец, смогла оплакать уход матери, отсутствие отца, свое не умение бороться с жизненными обстоятельствами, свое, как ей казалось, не нужное и абсолютно бестолковое существование. «Никому, – всхлипывала она, – Никому и никогда я не была нужна!» Она не понимала, почему так рано уходит, она оплакивала, что встретила меня, она думала, что уйдет из жизни спокойно и без сожаления, а теперь впервые поняла, что такое любить. Впервые любовь, которую она хранила в своем воображаемом замке, наконец, пролилась на свет. Она любила и была любима, когда надо было прощаться со всем. Я утешал и качал её как маленькую, я целовал её, куда только мне удавалось прикоснуться. Эта была новое чувство, ещё более сильное – уважение и сострадание, товарищества и родства, как двух родных по несчастью и счастью.

Самая большая загадка вселенной так и останется не разгаданной на берегу черного моря. Почему самая красивая любовь двух одиноких сердец погибала под гнетом тяжелых болезней? Почему они нашли друг друга в тот момент, когда навсегда расставались? С того момента мы стали ещё ближе, чем раньше. Ещё больше нежности мы стали проявлять по отношению друг к другу. Я как никто другой понимал её боль, она как никто другой понимала мою тоску. Наши израненные души, наконец, вышли из клетки для долгожданного обретения покоя. И всё-таки такая несправедливость считал я, а ведь мы могли прожить долгую и счастливую жизнь. Я стал думать и предлагать ей, чтобы может быть попробовать начать лечение, поехать за границу, может время все-таки ещё не упущено, Аня качала только головой. Она считала, что сделала уже все возможное, в каких только клиниках она не лежала, и за границей тоже, она пила самые дорогие таблетки, которые только были от этой болезни.

Однажды, в один из теплых летних дней, мы зашли в церковь. В спокойной строгости стен, в полумраке, мы встали у алтаря всем святым. Мы смотрели на изображения икон и держались за руки, в другой руке у нас были свечки. Мы хотели так войти в иной мир вместе, рука об руку. К нам подошел батюшка и поразился нашему единству и светлым взглядам, впервые он видел людей, от которых как будто бы отходило свечение. Его звали отец Николай. Мы поговорили с ним о вере, Боге, он пригласил нас посетить воскресную службу. У меня было столько вопросов, что мне хотелось задать их хоть кому-то, и я согласился прийти на исповедь в ближайшее воскресенье.

Теперь, когда Аня стала больше отдыхать в будничные часы, я приходил к отцу Николаю и спрашивал его о покое, о другой жизни, сетовал, что времени нет, а любовь оказалась такой поздней.

–Павел, – отвечал он, – Бог даровал тебе жизнь, ум, который может ценить, прекрасное сердце, которое способно любить, и женщину, которая одарила тебя любовью. Как высшая воля всего он научил тебя ценить мгновение, пусть и пустяшное. Благодарность твоя в твоем смирение. Бог дарует нам эту жизнь, чтобы мы несли что-то прекрасное в этот мир. Он избирает каждому свой путь и свои испытания. Его воля учить и спасать нас. Возможно, именно на небе вы обреете настоящий покой. На всё Воля его! А ведь, сколько душ заблудших умирают, не познав, что же такое любовь….

Он был таким спокойным, умиротворенным с седой бородой, с четками в сухих старческих руках, в неизменно темной рясе в любую погоду. Я говорил с ним просто для того, чтобы занять свое время, пока Аня отдыхала. Иногда мы спорили, когда речь заходила о браке. Я сказал, что не верю в таинство брака, потому что не всегда все происходит заслуженно, иногда мы попадаем в дьявольские оковы. Чтобы он мне не сказал, я слушал его в пол уха. Уже давно я мог слышать только один голос, один шепот, ощущать одно дыхание, видеть только одну фигуру, везде и всюду ощущать один запах. Впервые в моей жизни я так сильно любил!

VI

Жизнь покидала её стремительно. Видимо, за все это лето она потратила слишком много сил. Она таяла на моих глазах, изнуряя мою душу.

Лето закончилось сезоном дождей. Пляж опустел. Ещё было небольшое количество отдыхающих, которые ловили последние теплые лучи солнца и купались в синем море, но это все равно был уже не тот наплыв. Погода становилась все прохладнее, даже когда не шёл дождь, воздух становился более влажный. Меня это радовало, потому что когда спадала жара, Ане становилось немного легче. Я сидел возле неё часами, просто мог смотреть, как она спит. Ненавидел эту её бледность, но был бессилен что-либо предпринять! Я уже давно выбросил все таблетки, что прописал мне доктор и хотел, чтобы моя болезнь прогрессировала быстрее. Когда она просыпалась, то всегда улыбалась и гладила меня по моим отросшим волосам.

–Ты оброс!

–Я знаю, – улыбался я ей в ответ и целовал её руки.

–Тебе даже идет. – Она продолжала улыбаться, но иногда начинала заходиться страшным сипом. Я быстро бежал за таблетками. Иногда она просто рыдала, безутешно, а я брал её на руки и баюкал как маленького ребенка. Я заплатил местному врачу, чтобы ей прописали сильные обезболивающие, чтобы хоть чуть-чуть облегчить её боль. Я всю ночь держал её руку в своей. Я просыпался в страшном поту и проверял, дышит ли она. Я целовал её. Я давно уже ходил за продуктами сам, вечером обтирал её теплой водой, кормил с ложечки. А ночью ложился с ней рядом и рассказывал, что там на небе, мы обязательно встретимся и будем вместе и будем счастливы, как никто другие в этом мире. Что мы не зря познакомились здесь на земле, что там, на небе мы обязательно, просто обязательно, будем вместе. И пока мы были рядом, я был жив, я понятия не имел, что будет, когда её не станет. Мне и так оставалось немного, но представить даже дня без неё я не мог. Тоска, печаль и потеря жизни не страшили меня, но представить даже минутки без неё я не мог. Нет у меня больше жизни, она уходила вместе с моей единственной любовью. Я спрятал один тюбик с сильнодействующим средством, которое выписал доктор, и мне стало спокойнее. Так я точно знал, что долго на этом свете не задержусь без неё.

Жизни больше не существовало для меня, я забыл Надю, Москву, работу, свекра и свекровь, это было что-то далекое и не имеющее отношение ко мне. Мне ничего уже было не нужно. Я просто выходил и любовался закатом, его красками, каждый вечер. Это был мой любимый момент. Я не любил его пропускать, я шел вдоль моря и провожал солнце глазами. Мне нравился этот момент, когда все завершается, все засыпает, настает темнота. Другая жизнь, таинственная и непонятная. Я размышлял о смерти, я тосковал о ней, я смирился и просто ждал её. Больше не было в ней загадок для меня, больше не было её таинственности и страха для меня, только я и она. Густые темные краски обволакивали небо, а море постепенно чернело, я иногда грустил, когда смотрел, как белое становится темным, как уходит очередной день, для кого-то возможно очень важный, но был в этом и момент торжественности. Надо просто понимать, что он уходит безвозвратно! Теперь для меня это был особый вечерний ритуал прощания.

Я все также ложился рядом с ней, гладил её руку, она просыпалась и говорила мне приятные слова. Аня стала все больше плакать и почти перестала улыбаться, она причитала, что никогда не ценила свое время, а теперь отдала бы все за каждую минутку. Она все больше оплакивала свой уход, потому что ей так хотелось любить и любить ещё. Я пригласил к ней батюшку, я понимал, что ей становится всё хуже. И в какой-то момент, я точно понял, что смерть уже вошла в наше маленькое убежище. Все что мне осталось это только последний раз позвать к ней священника. Пока он проводил обряд и исповедь. Я пошел совершать свой традиционный вечерний ритуал.

Я гулял по набережной, к вечеру много молодежи собиралось в местных кафе. Вот кто ещё любил это особое темное время, то, что скрыто днём, можно было, наконец, обнажать вечером. Некоторые молодые люди отсоединялись от своих компаний и шли парами. Как же было бы здорово, если бы мы встретились раньше и также проводили дни своей цветущей молодости вместе. Я опять повернулся к морю с вопросом, все мое сознание задавало один вопрос: «Почему так? Господи, почему?»

По тяжелому взгляду священника я понял, что конец совсем близок. Он попросил меня, чтобы я пришел к нему. Я проводил отца Николая до калитки, он крепко сжал мою руку, а в глазах его читалось сострадание. Он читал молитву, и попросил меня тоже её читать. Я сказал, что буду.

День 15 октября, последний её день. Аня лежала бледная, она совсем похудела и все нервно ворочалась на подушке. Теперь же в её глазах поселился покой. Они были словно в поволоке. Я сел рядом пытался её накормить бульоном. Она только грустно улыбнулась.

– Я хочу спать, – сказала она.

Я прилег рядом, но она не закрывала своих уже безнадежных тусклых глаз.

–Пашенька, спасибо тебе! Любимый. – я опять нашел её руку и сжал, – Я никогда не знала, что такое может быть. Даже в своих мечтах. Как жаль, что у тебя нет детей, ты бы был замечательным отцом.

–Я хочу быть теперь с тобой, мне не нужны дети.

–Пообещай мне, что если будет хоть малейшая возможность, ты будешь жить. Ради меня, ради нас. Не дай мне умереть напрасно.

–Анечка, в этом.. – мое горло пересохло.

–Обещай – прохрипела она.

–Хорошо, хорошо

–Мальчик похожий на тебя, я даже уже представляю его любознательное лицо, или девочка…

Аня улыбнулась в последний раз своей самой очаровательной улыбкой и погрузилась в свой последний тяжелый сон. Я не спал, я все время смотрел на её дыхание, я молился, боялся, надеялся и судорожно всматривался в её лицо, как будто в этом и было спасение. За окном начало рассветать и первые лучи солнца стали попадать в комнату. Анна неожиданно открыла глаза, оглядела все вокруг и замерла. Её дыхание остановилось навсегда. Я даже представить не могу, какие боли терзали Аню последнее время, как она старалась для меня, но по её лицу я понимал, что сейчас это был покой. Я думал, что буду плакать, каждый раз, когда думал про это, но опять не смог. Я просто встал и ушел.

Боль, переполнявшая меня, не давала мне сидеть на месте, она прошлась зудом по мне, заставляя куда-то все время двигаться. Я шёл, шёл, а слезы не лились, со времен моего несчастного детства, я так и не заплакал. Люди оборачивались на меня, видя невероятный застывший ужас в моих глазах, наверное, я был как покойник, который умел ходить. А я не думал, я бродил по окрестностям без единой мысли в голове, я обошел весь город, я прошел всю набережную, все прилегающие к городу поселковые сооружения, я зашел в местный парк и обошел его, я гулял по рынку, я снова вышел к набережной, я пошел вдоль моря. Море волновалось, а я все шел и шел, имея определенный ритм шага. И вернулся к дому, я сам не знаю, какая тропа меня туда привела. Но я понимал, что там ещё лежит её тело и мне надо похоронить её достойно. Я подошел к хозяйке и все объяснил, она запричитала , и мы вызвали скорую и Аню увезли в морг. Я, наконец, вошел в нашу комнату. Все ещё казалось было наполнено её запахом, но её уже не было, но все её вещи, её отпечаток на подушке оставались на месте. И такая любовь появилась у меня к каждому предмету, принадлежащему ей. Я целовал её заколки, я схватил одеяло и прижал к самому сердцу, так и лежал. Бессонная ночь дала о себе знать, и я задремал. Мне все время чудилось, что вот-вот и она появится, стоит только чуть-чуть подождать и открыть глаза. И она придет, обязательно придет, с улыбкой на лице, и скажет, что никогда не болела, что она пошутила, а теперь возвращается. Ночью, я опять стал бродить, я искал таблетки, я нашел именно там, где и спрятал, я черпанул горсть, это очень сильный анальгетик, я должен был умереть сразу. Но стук в дверь отвлек меня.

Пришел участковый инспектор записать показания, я всё ему рассказал, показал таблетки, рецепты, он мне посочувствовал и ушел. Хозяйка все время была в комнате, что-либо вставляя в рассказ, или охая и причитая, вспоминая Аню. Когда за милиционером захлопнулась дверь, она все время спрашивала меня, нужна ли ей помощь? Что она может распорядиться насчет похорон. Я отчетливо понял, что не уйду из жизни пока не провожу её в последней путь на этой земле, не дай Бог её выбросят в канаву, как бродяжку. Ко мне вернулось хоть какая-то ясность ума, и я занялся делом.

Отец Николай пришел ко мне в день похорон. Её отпели в его храме. Все прошло тихо и спокойно. Нас было трое: я, отец Николай и сердобольная хозяйка. Я пытался связаться с её отцом, но не нашел контактов. Могилу ей вырыли на местном кладбище, что находилось недалеко от храма батюшки. На поминки мы пошли к нему в храм, где местные сестры присоединились к нам. Но никто кроме меня её не знал, из-за этого мы в основном молчали. Отец Николай иногда читал молитву о её душе, рассказывал нам о жизни небесной и успокоение, которое она получила. Всё время от морга до могилы я держал тюбик из-под витаминов, куда предварительно пересыпал таблетки. Чем печальнее мне становилось, тем сильнее я их сжимал в кулаке. Мы попрощались, отец Николай качал своей седой бородой. Ему не нравился мой вид. «Думай о той радости, в которой она сейчас прибывает, у престола Отца нашего».

После этого, я ещё долго гулял вдоль моря, где холодный пронзительный ветер обвевал меня. Я же находился в самом центре своей беды и ничего не замечал, а слезы не текли. Я шел домой, уставший и безжизненный, для того чтобы проститься с жизнью. Сначала я думал, что сделаю это прямо напротив моря, когда солнце будет садиться, потом испугался, что меня могут быстро обнаружить и спасти. Я пошел домой.

Я опять уткнулся в кровать лицом, пытался ещё хоть на миг вернуть запах любимого тела, но теперь тут просто был запах свежего белья, хозяйка видимо поменяла простынки. Я потянулся за тюбиком, но сон опять одолел меня. И мне опять снилась Анна на закате дня, она уходила со своей ласковой улыбкой, его глаза озорно улыбались, она то и дело маняще оборачивалась ко мне, а я пытался её задержать, но она шла туда к направлению полоски солнца, вглубь чернеющего моря. И я готовился разбежаться за ней, но кто-то требовательно теребил мою руку.

–Павлик! Просыпайся! Поехали.

Я все также не мог различить голос, мне не хотелось пробуждаться. «Павлик!» также требовательно продолжал кто-то.

–Если бы я могла, я бы убила этого доктора Наумова! Как он мог своими неосторожными действиями чуть не погубить наши жизни!

–Надя? – до меня стал доходить, что это требовательный тон хорошо мне знаком, который принадлежал моей супруги.

–Да, Павлик. Они ошиблись в анализах, – она горько ухмыльнулась, – Ты абсолютно здоров. Я чуть не разнесла эту чертову контору. Я добилась, чтобы Наумова уволили, и подала на эту частную клинику в суд. Я искала тебя повсюду, подключила интерпол и ФСБ, везде, где только можно. Я уже теряла всякую надежду, когда утром мне позвонил священник и сообщил, что ты здесь и тебе нужна помощь. Он ещё нёс какую-то чушь, о спасение и упокоение, но главное у меня уже был адрес. Первым же рейсом я вылетела сюда. Я готова была сама завести этот самолет и вылететь сюда на ракете.

–Отец Николай, – прохрипел я, – Уходи! Всё кончено, Надя.

–Павлик, – позвала она уже ласково, – Павлик, посмотри на меня, пожалуйста.

Что-то было в её тоне особенного, что не смогло меня удержать на месте, и я обернулся. Она стояла такая же с модной прической уложенных рыжих волос, с дневным макияжем и одетой как на обложку журнала, но мне бросилась в глаза вначале её бледность и усталость на лице. А затем припухлость щек и носа, она как будто погрузнела, что раньше она себе не позволяла. И под светлым свитером, который обтягивал её фигуру, я отчётливо увидел живот, большой, выделявший, живот беременной женщины. В одно маленькое мгновение я добрался до неё, и дражайшей рукой дотронулся до округлого живота супруги. Где-то через минуту, маленькому существу не понравилось, что кто-то нарушил его покой, и он толкнул мою руку, маленький едва заметный толчок новой жизни.

–Сынок, – Надя нежно обнимала мою голову и гладила мои длинные волосы, – У нас будет сын, Павлик.

Я стоял на коленях и все ещё держал руку на её животе. Впервые в моей взрослой жизни я горько заплакал. Горячие слезы потекли по моим щекам.

***

В декабре, под самый Новый год у нас родился сын. Надя решительно и безапелляционно назвала его Павлушей. Она все девять месяцев так к нему обращалась, что когда он родился, его имя не изменилось. Надя выбрала роддом, в котором мне разрешено было присутствовать, и даже разрешили перерезать пуповину. Как когда-то я держал Аню и провожал её в последний путь, теперь я держал за руку супругу и мы вместе встречали новую жизнь. Его невероятный, душераздирающий крик раздался в палате, как новая мелодия в сонате, ноты в которой уже звучали потухающие. Это был голос упитанного малыша, который кричал на весь мир о своем рождении. Надя не захотела взять ребёнка на руки, так как очень устала после родов и хотела отдохнуть. Она сама лежала с блаженной улыбкой и наблюдала, как я ходил из стороны в сторону. А я ходил и качал своего маленького ангелочка в новеньких пеленках и пытался успокоить, рассказывая ему о новом для него мире. И яркие лучи солнца проникли в нашу палату, и малыш то и дело недовольно щурился.

–Дружок, это солнышко пришло с тобой поздороваться, – сюсюкался я.

Надя стала ему хорошей матерью, у него было всё самое лучшее и стерильное, дорогое. Кормление строго по часам и самой лучшей смесью, прикорм у него начался в соответствии со всеми педиатрическими нормами. Она все делала блестяще, как она всегда умела это делать. При этом успевала продолжать вести все бизнес-дела, пока я в свое удовольствие нянчился с Павлушей. Сколько же бессонных ночей иногда он нам устраивал, но я все равно не мог нарадоваться.

И первое слово он скажет: «папа», свои первые шаги он сделает в моем направлении, он будет прижиматься ко мне всем своим маленьким существом чего-то пугаясь, и радостно бежать мне навстречу, когда я приезжаю с работы. Мы будем бродить по парку в поисках загадочных мест, которые будет рисовать нам наше воображение. Мы будем заговорчески улыбаться на Надины замечания в наш адрес. Он становился все больше похожим на меня внешне, но характер у него становился больше Надин, таким веселым, непослушным, иногда упрямым он был, тогда я сразу вспоминаю Надю, той маленькой девочкой, которой я впервые её увидел.

Надя никогда меня не спрашивала, что же я делал и где был в то лето. Для неё, прежде всего, было важно, что я рядом, и я вернулся. Она слишком тяжело пережила мою потерю, видимо подозревая, самое страшное, из-за этого я стараюсь не затрагивать этот вопрос. Первое время она боялась оставить меня даже на минуту и не хотела ехать в роддом заранее, и даже, когда у неё начались схватки, она ждала, пока я приеду с работы. Она все также внимательно смотрит в мою сторону с блаженной улыбкой или неожиданно обнимет, просто так. И пусть контроль теперь стал тотальным, но чем больше времени проходит, тем спокойнее она становится. Я испытывал чувство вины перед ней, что не любил её, так как другую, что не могу ответить ей также как она мне, но казалось, ей было просто нужно мое присутствие, и меня тоже стало это устраивать. Появление Павлуши принесло в наш дом улыбки, детскую суету, бесконечное количество новых забот, но и также обожание, которым нас одаривал наш маленький карапуз. Надя старалась контролировать и его, а я просто любить. Со стороны мы выглядим просто образцовой семьей.

Иногда мы ходим с ним гулять на закат. В тот закат, в который навсегда от меня ушла моя Анна. Его детские глаза горят интересом, а мои всё той же неизбежной тоской. Помнишь Анна, ты часто спрашивала меня, была ли твоя жизнь напрасной? Нет, никогда нет. Это ты научила меня любить, ты подарила мне, то тепло, которое разлилось по всему моему сердцу и научилось любить других. И также как я, Павлуша будет тебя любить, и многие другие, которые будут неизменно видеть то жизненное свечение, которое горит внутри меня, которое зажгла во мне ты, моя любимая. Я обязательно буду учить его, чтоб он никогда не разменивался по мелочам, а искал, то главное чувство, которое заставит его сердце трепетать, и делиться своим счастьем с другими.

С того самого момента, я никогда тебя не забывал и не забуду. Жизнь продолжалась, и текла своим привычным чередом, но иногда в толпе людей мне казалось, я видел похожую на тебя фигуру или силуэт, или я слышал твой смех, но это всегда оказывалась не ты. Никогда мне так и не удалось увидеть человека хоть сколько-нибудь похожего на тебя. Я все время, думаю и думал о тебе, и время не выступает лекарем, раньше я просто грустил непонятно о чём, а теперь я тосковал о нас. Наверное, со временем я стал просто идеализировать тебя, хотя понимаю, что ты все-таки была обычным человеком. Но был прав отец Николай, чем больше я размышляю, чем чаше прихожу к этому выводу, я видел многих людей, которые так и не познали это прекрасное чувство любви. А моя Анечка мне его подарила, и, пускай это длилось по понятиям вселенной, только миг, это были самые важные мгновения в моей жизни, возможно о большем мне не стоит и мечтать.

Я так и не смог больше посетить наш юг, даже когда мне нужно было лететь туда в командировку, я послал своего помощника. Я просто не смог бы выдержать одного вида этих мест, хотя кто-то сказал, что там теперь все по-другому, в связи с олимпийской стройкой. Не знаю, смогу ли я решиться посетить те наши места, Аня. Иногда я чувствую себя предателем, что так и не ушел вслед за тобой, но стоит мне взять на руки Павлушу, и понимаю, как я нужен ему сейчас, здесь, и я знаю там, на небесах ты одобряешь меня. И все-таки как тяжело оставаться здесь одному, без тебя. Как мне хочется на короткий миг, хоть на самый мизерный, просто увидеть и обнять тебя, чтобы ты опять улыбнулась мне своей очаровательной улыбкой, и сказала, что ты также скучаешь и грустишь, и ждешь меня там. Я помню, как ты всегда просила меня бороться, так что я тут, но я всегда думаю о тебе, вспоминаю тебя. И мне так не хочется отпускать эти воспоминания, хотя боль все также переполняет меня.