Глава 6
Я не знала, что ответить Якубу. Я просто встала и вышла из сада. Я слышала, что он спрашивал, куда я ухожу, но я не могла ответить. Я была в таком подавленном состоянии, что мне было необходимо придумать скорейшее решение всех проблем. Я пошла на кухню, там никого не было. Я стала рыться в шкафчиках, на полках, перебирать содержимое банок. Ну где же они хранят лекарства? Чёрт, такое чувство, что Ираида носит их с собой. Я задумалась, глядя в окно.
– Тебе что-то нужно, Евушка? Не стесняйся, говори.
– Н-нет.
Ираида напугала меня, появившись так внезапно.
– Ираида. У меня разболелась голова, не могли бы вы дать мне какую-нибудь таблетку.
– Прости, Ева, но наш доктор Гжегож запретил давать препараты. Только в экстренный случай. Я заварю тебе травяной чай, доктор привёз эти травы из Франции, ещё два года назад. Они вместе с Якубом уезжали на учёбу. Много врачей было на этом мероприятии. Психологов, психиатров, учёных разных. Я в этом не понимаю, но Якуб тебе расскажет по подробнее, если захочешь. Вы же подружились? Это заметно.
Ираида улыбнулась так широко, как могла. В её улыбке и взгляде не было ни малейшей тени издёвки или унижения. Она была добра и миролюбива. Она всегда общалась со мной так мило, насколько ей позволяло воспитание. Она не чуралась разговаривать с нами. Здесь она с первого дня, она жила неподалёку, в этом же районе. Семьи у неё не было, и она сочла возможным такую работу – помогать людям, нуждающимся в поддержке, уходе и заботе. А главное – в любви. Я подождала, пока она заварит мне чай, и с чашкой, что обжигала руки, поплелась наверх. И как мне разрешили взять чай с собой? Это невероятная удача. Сейчас всё будет кончено. Наконец-то, я избавлюсь от душевных мук и терзаний. Перед тем, как осколки посыпались бы на пол, я решила опустошить кружку. Я сделала пару глотков. Чай был горячим, и я обожгла язык, но сейчас я не чувствовала той боли, что обычно чувствовала в таких случаях. Мне было не до неё. Ярко выраженный запах розмарина читался и во вкусе. Шалфей, чабрец, таволга. На удивление приятный вкус, а мелисса придавала всей композиции свежести и покоя. Я представила бескрайние поля, на которых растут эти травы. Узорчатые равнины и склоны, заполонённые ароматами. Вдалеке стоит домик. На стенах домика сушатся пряности. От дома идёт неповторимый аромат, так и тянет туда зайти. Я села на кровать. Мне перехотелось умирать. В первый раз в жизни, мне перехотелось умирать! Как бы было прекрасно, если бы в этом доме жили мы с Якубом. Тишина, спокойствие, умиротворённость. Вдали от всех и вся, мы бы тонули в удивительных красках и ароматах французских полей. Это была бы идеальная жизнь. Мы никому ничем не были бы обязаны, и нам никто ничего не был бы должен. Только он, я и неповторимые пейзажи Прованса, Эльзаса или Пикардии. Прогулки на лошадях, совместные рыбалки, совместный труд на благо своего дома…Это лишь мечта, лишь видение того, что мне хотелось бы получить больше всего. Но осознание того, что это недостижимая иллюзия, стало снова ударом для меня. Я допила чай, поставила кружку на тумбу и свернулась клубочком на кровати. Внезапно, я вскочила. Анна! Нельзя оставлять чашку здесь, это опасно. Как сказал Якуб– «В своём желании умереть ты не одинока». Я побежала вниз и отдала чашку Ираиде.
– Спасибо большое, мне стало намного легче. Прекрасный чай. У вас его ещё много? Я хотела бы пить его каждый день.
Я попыталась сделать милое лицо и улыбнулась. Не знаю, получилось ли.
– Ну, много, не много, судить не могу, но на несколько месяцев тебе хватит. Кроме тебя и Якуба его никто не пьёт. Иногда наш доктор Гжегож попивает, но он больше по части кофе.
Я кивнула и снова улыбнулась. Мысль, что Якуб также питал нежность к тому, что обожаю я, дала мне силы улыбнуться гораздо искренне, чем в первый раз. Я поднялась в комнату, Анна была уже там. Мы поговорили с ней, впервые за несколько дней, о чём-то, что не относится к бытовым делам. Мы обсудили альбом ГаГи, она сказала, что как-то в детстве, лет в пять или шесть, услышала Майкла. Джексона, конечно. И целую неделю придумывала танец под Billie Jean. Я призналась ей, что тоже тащилась от этой песни, и иногда слушаю её и сейчас. Наступила ночь. Особняк сонно задышал, а у меня из головы не выходила картина: дом посреди бескрайних ароматных полей. Я не могла уснуть очень долго, а мысли о Франции ещё больше не давали мне покоя. Если раньше, по совету Анны, представляя, я могла бороться с бессонницей, то теперь всё вывернулось наизнанку. Да, ради этого стоило бы жить. Только знать бы, возможно ли такое…Вдруг я захотела поделиться этим с Якубом. Но нет, нет. Нельзя ему такое говорить. Да, я признаю, что за всю мою жизнь рядом со мною не было такого человека, который всегда готов бы был меня выслушать, с которым я не чувствую себя неполноценной. Артём, с которым мы в детстве ели мороженое, не в счёт. Он был до того, как я решила причинить себе боль в первый раз. Вроде бы мысли мои были о светлом будущем, но мне было грустно. Но, невольно, и сама того не замечая, я улыбалась. И тут я подумала снова о…Якуб!
– Ты как роза, не спишь?
Я покачала головой и сделала недовольное лицо, будто я очень хотела спать, а он помешал. Я так и знала…С ним я не чувствую себя грустно! Даже если бы все печали мира обрушились на меня, с появлением Якуба я забыла бы обо всём.
– Идём. У меня кое-что есть для тебя.
Я вышла из комнаты, он накинул мне на плечи плед, орнамент которого составляли розы, листочки и завитки. Всё было красного цвета, но в разных тонах. Его плед был коричневым, в крупный ромб с бежевой окантовкой.
– Для того, чтобы всё прошло как надо, нужно завязать тебе глаза.
– Это ещё зачем? Мне прекрасно и без повязки на глазах.
Я насторожилась, но мне в тоже время было интересно, что же это он придумал.
– Тихо роза, не выпускай шипы. Бояться тебе нечего. Нас никто не заметит, а если и заметит, то я уже всех предупредил. Никто не сорвет мой сюрприз!
Он говорил игривым настырным тоном, в его словах была и уверенность, и детская шалость. Он завязал мне глаза и взял за руку. Мы шли, куда-то наверх. Потом я почувствовала, что мы снаружи, а не внутри особняка – ветер обдувал мои ноги, там, до куда длины пледа не хватало. Якуб снял повязку с моего лица. До чего же изумительная картина предстала моему взгляду! По всему периметру были расставлены корзины с розами. У одного края крыши, тот что был уже, лежали подушки, одеяла, горело две свечи. На полу стояла миска с виноградом, бутылка красного вина и два бокала. Я подошла ближе. От свечи повеяло терпкостью мускатного ореха и нежностью лаванды. Удивительное смешение ароматов!
– С Днём рождения, Ева.
Якуб поцеловал меня в щёку. Это был лучший сюрприз ко дню рождения. В сущности, мне особо никогда праздники и не устраивали, особенно после того, как мне исполнилось шестнадцать, но я не хотела сейчас думать об этом. Якуб заполонил мои мысли, а аромат свеч унёс меня в далёкие края, о которых я мечтала. Мы сели на одеяла друг против друга. Якуб открыл вино, налил немного мне, и чуть больше себе. Мы хотели уже чокаться, но он остановил меня.
– Подожди, ещё маленький штрих, о котором я чуть не забыл.
Он подошёл к краю крыши, махнул рукой, и свет фонарей на улице погас. Он подошёл ко мне и задул свечи. Мы остались в полной темноте. Якуб сел позади меня, обняв меня за плечи. Он прикоснулся пальцем к моему подбородку так, что я подняла голову.
– Это для тебя,-прошептал он мне на ухо.
Меня пробила дрожь. Такая, какую я ещё не испытывала. Но я не знала от чего. От шёпота Якуба, или от ночного звёздного неба, подаренного мне им. Я начала тонуть в безмятежности звезд. Голова закружилась, мне казалось, что я лечу. По мере привыкания к темноте, становилось светлее, и образы предметов стали видны отчётливее. Мы стукнулись с Якубом бокалами -наконец я отвела взгляд от неба – и он, поставив бокал, и мой и свой, на устойчивое место, повалил меня на землю. Я снова уставилась в небо, а Якуб лежал, и смотрел на меня. Я поняла это по потоку воздуха, который касался моей щеки и волос, летя из его губ.
– Недавно я лежала в своей кровати и грустила, но улыбалась. И думала о тебе. Когда я смотрю на тебя, я думаю – неужели ты не бываешь грустным? Кто-то прячет грусть за улыбкой, -сказала я намекая на себя,-кто-то в открытую плачет. И вдруг, я поняла, что хотела бы знать, а что делаешь ты, когда тебе грустно. Каким становится твой взгляд, голос, походка. Знаешь, если бы я писала книгу, в ней было бы тринадцать глав. Я люблю это число, и хоть все и говорят, что чёртова дюжина приносит несчастья, мне она помогает. Числа имеют в нашей жизни такое же важное место, как и слова. Тебе бы я отвела первую главу. Не потому что мне нравится это число, а потому что именно такое место ты занимаешь в моей жизни. Ты заслуживаешь первой главы. Ты приснился мне в ту первую ночь, которую я здесь провела… Ты первый поздравил меня с двадцать вторым днём рождения. Ты первый человек, с которым я почувствовала себя свободней. Ты первый парень с которым я общаюсь. И ты первый, в кого я влюбилась.
Мне было легко ему говорить, ведь я не видела его глаз. Он так часто снился мне. И тут я поняла, что мне хочется не просто с ним общаться. Я хотела любить его всем, чем можно любить. Сердцем, душой, телом. Он казался мне как мечта о Франции и нашем доме – недосягаем, но в тоже время был таким близким и родным. Он столькому научил меня, и я обязана была сказать спасибо, но только прямо в глаза.
– Когда я грустный, я думаю о тебе. Взгляд мой начинает жить, голос дрожать, походка становится не ровной. Потому что каждый раз, когда я думаю о тебе, я волнуюсь. А волнуюсь я, потому что люблю тебя.
Я ничего не ответила. А нужно ли было? Мы сказали всё, и даже больше, что бы понять друг друга. Я лишь прислонилась губами к его губам, а он ответил мне, с нежностью и чувственностью. Он обнял меня и мы лежали, уставившись в небо. Мы плыли в нём, теперь вдвоём. Мы тонули во Вселенной, но оказалось, мы тонули друг в друге и в наших чувствах. Я никогда не испытывала подобное. Но, на удивление для себя, реагировала на происходящее спокойно. Обычно я анализирую то, что говорят люди, что отвечаю им я. Но в эту ночь я свободно парила в невесомости. Мне хотелось запомнить каждое мгновение проведённое с Якубом. Это была наша ночь, никто не тревожил нас и я впервые почувствовала любовь не только душой, но и телом…
Когда солнце стало слепить нам глаза, мы проснулись и поспешили вернуться, чтобы никто не заметил нашего отсутствия. Всё сложилось удачно, и в комнате я начала одеваться, сделав вид что вот-вот проснулась. Надеюсь, Анна не просыпалась ночью, а если просыпалась, то не будет расспрашивать меня, где я была и что делала.
Дни летели один за одним. Мы каждый день проводили с Якубом столько времени…Скоро должен был настать тот день, когда все девчонки поедут вместе с доктором Гжегожем по магазинам для подготовки к новогоднему балу. За эти несколько месяцев, что я провела здесь, я узнала всех обитателей нашего особняка, узнала их истории. С парнями сверху я уже была знакома. Эдуард и Марк, милые безобидные ребята…Но какая у них разная судьба.
Эдик появился здесь совсем недавно, за месяц до меня. В свои пятнадцать лет он выглядел на всех двадцать пять. Измученное лицо, поредевшие волосы, вечные синяки под глазами. Оказывается, он учился в специальной школе с уклоном на английский язык для мальчиков. Он рассказал мне всё, когда мы встретились в библиотеке. Он не любил читать, но любил тихие места. Как и я.
Это был один из немногочисленных дней, когда я была не рядом с Якубом. Просто он уезжал в Питер с доктором, по делам. Зато он привёз мне из города две огромные плитки шоколада, Milka, моего любимого.
Детство Эдика прошло в каком-то закрытом московском пансионе. Он был из исключительной, богатой семьи. Дед его был кавалером британского ордена самой высокой степени, бабушка была русской. Их дочь, мама Эдика, училась в Англии, и хотела, чтобы её сын получил образование там же. К мальчику, а позже парню были самые высокие требования, и самые жестокие наказания за неисполнение этих требований. За четвёрку его оставляли без еды и без средств связи, за тройку-пороли, за двойку…В прочем, у него двойка была всего один раз, после чего он понял, что отличные оценки – залог его здоровья и целостности его чести. В седьмом классе у него была важная итоговая контрольная по литературе. Он ненавидел литературу, и не мог читать нудные классические тексты. Его утомляли выдуманные истории, и перед контрольной он занимался совсем не литературой. В его комнате стоял стол для опытов, полка с колбами, мензурками, и прочими атрибутами химика. Он обожал химию, он любил делать опыты и делиться открытиями в школе. Несколько раз его открытия посылали на всероссийский конкурс, но их сочли не слишком полезными и нужными для общества. Тогда он получил лишь почётную грамоту участника химического форума. В тот вечер, перед контрольной, он пытался прочесть хотя бы краткие содержания текстов, по которым будут тесты, и по которым же будет нужно написать сочинение. Ему не удавалось уловить мысль в тексте, он вечно отвлекал внимание на химический стол. В один момент он бросил книгу на пол и принялся за любимое дело. На следующий день он не смог ответить на вопросы в тесте, а уж сочинение и подавно не написал. Сдав полупустой листок, учительница сразу влепила ему «2/2». Он пришёл домой, и не знал, что его ждёт. Узнав о такой непристойности, о такой слабохарактерности своего сына, отец и мать решили наказать его так, что бы он запомнил на всю жизнь. Они раздели его и голым посадили на лестничной клетке. За те четыре часа, что он там сидел, к нему лишь однажды подошла соседская девчонка, живущая внизу. Она Услышала плач, но увидев голого мальчика, тут же убежала прочь. Так как Эдик и его родители жили в элитном доме, весь этаж принадлежал им, и на лестничной клетке невозможно было кого-то встретить. Кого-то, кого можно было бы попросить о помощи. После четырёх часов на каменном полу лестничной площадки Эдуарда запустили домой. Не дав одеться его заперли в кладовке, и там он пробыл до следующего утра. Если бы не нужно было идти в школу, он просидел бы там неизвестное количество времени. Может, его вынесли бы оттуда только мертвого. С того дня он мучился с литературой, но день без еды и воды было перенести легче, чем унижение на холодном цементе. В девятом классе, когда нужно было сдавать ОГЭ, терпение Эдуарда лопнуло. Пришёл конец его выдержке, и издевательствам над ним. Он специально завалил экзамены, из школы вышел со справкой. А родителям высказал всё, что копилось в его душе все эти годы. Он хотел уехать куда-нибудь далеко, что бы родители не нашли его. Он планировал поехать в краснодарский край. Денег у него было достаточно, а если бы не хватило, взял бы у родителей из заначки. Он даже собрал вещи, и собирался купить билет до Краснодара, но не успел. Родители закрыли его в комнате после ужасно сданных экзаменов, и парень, не выдержав неволи, сиганул в окно. Умереть у него не было цели, он хотел лишь убежать из Ада, в котором он жил все пятнадцать лет. Попытка не удалась, и пусть он даже спускался по простыне, её не хватило, и Эдик упал в клумбы под окнами. Свежая разрыхлённая земля смягчила падение, и он отделался переломом руки, ноги, ключицы, и лёгким сотрясением. После всех этих событий, родители сочли его сумасшедшим, и сначала хотели отдать его в психиатричку, но, по советам знакомых из высшего общества, они отвезли его в клинику доктора Гжегожа. Наконец, Эдик нашёл здесь, то, о чём мечтал. Он получил свободу, а вместе с ней – душевное спокойствие и счастье. Родители тоже не навещали его, ни разу. Даже ехал он сюда не с мамой или папой, а с водителем, который целую дорогу молча смотрел исключительно на дорогу, и только выругался, когда какой-то придурок его подрезал. Эдика рассмешила внезапная злость водителя.
– Не зря тебя в психбольницу отправляют,-сказал водитель, и больше не обращался к своему попутчику, не взирая на то, что попутчик этот, сидя за его спиной, во весь голос смеялся как идиот, и говорил всякие пакости в укор работнику.
– Ты работаешь на моих родителей, а значит и на меня. Я приказываю тебе, отвези меня в Краснодар! -говорил Эдик, и снова заливался истеричным смехом.
На самом деле, ему было дико обидно, что родители сделали вид, будто сына у них никогда и не было. Он боялся, что в больнице из него сделают психопата, не различающего лиц людей и времён года. Но по истечению недели, проведённой в особняке, он понял, что здесь – лучшее место на Земле. Для него. Вроде забытый и заброшенный, но в тоже время свободный и счастливый. Он наконец нашёл покой, которого ему так не хватало. Он стал свободен от приказов и требований, от наказаний. Он ощутил человеческую доброту, заботу и любовь.
С Марком дела обстояли проще. Он жил в обычной семье, был единственным ребёнком, как и многие здесь. Учился нормально, родителей любил и уважал. У него были и друзья, и девушка, и прекрасное будущее. Он занимался информатикой, писал программы для компьютеров, создавал приложения, и кстати весьма успешно. Попал он в клинику полтора года назад, после случая, когда его увезли в больницу и он пробыл в реанимации несколько дней. А случилось это после того, как он просидел за компьютером две недели, и упал в обморок от голода и обезвоживания.
Глядя на Марка, я никогда не сказала бы что у него какие-то зависимости, или что он вообще болен. Ему было чуть за двадцать. Он был очень высок и худ, светлые волосы вились до плеч, а маленькие голубые глаза всё время смотрели отрешённо. Из-за высоко роста он слегка горбатился, а шаги у него были просто огромные. В его один шаг умещалось два моих. Он был весьма симпатичен, но неухоженные волосы, некрасивая кривая щетина, грубая улыбка делали его чудаковатым. Он нравился мне за его непринуждённость, но иногда он был очень нервозен, и волновался из-за какой-нибудь мелочи.
Не ел он две недели, потому что играл в компьютерные игры. Как это теперь называется, киберспорт? За несколько дней он просадил родительские деньги, которые вообще-то были отложены ему на учёбу. Потом начал продавать вещи из дома, воровать деньги у родителей. Мать не выдержала, и стала искать специалиста, и тут откликнулся доктор Гжегож. Сказал привозите, исправим его, причём совершенно бесплатно. Так он и оказался здесь. Ему было тяжело, но он нашёл себе компанию в лице Милы, девушки страдающей алкогольной зависимостью, а потом когда сюда попал Эдик, они стали с ним неразлучны. Он с ним, будто с младшим братом, проводил почти всё время. Рассказывал ему о девушках, о своих пьянках и тусовках, учил его никогда так не делать, если он выйдет отсюда. И ни разу, сколько я была здесь, я не слышала от него об играх. Он забыл эту историю, похоронил прошлую жизнь, которая отпечаталась на его лице странной ехидной, и часто грубой, улыбкой.
Глава 7
Миле было почти тридцать, в клинике она провела уже почти четыре года. На вид она была не очень приятной, но, общаясь с ней, я поняла, что человек она очень хороший, открытый, тактичный. Она была маленького роста, да и статью и грациозностью не отличалась. Волосы у неё были постоянно заплетены в низкую косу. Она не пила с того самого дня как попала сюда, поэтому внешность у неё была не так плоха. Синяков под глазами не было, да и улыбка была вполне целостная – зубы были на месте. Кстати именно её улыбка давала понять, что она не злобный человек, а совсем, совсем наоборот. Она улыбалась всегда смущённо, чуть раскрывая рот, и эта смущённость придавала такой простушке, как Мила, царственную кротость и шарм. Она выросла в детском доме, где-то в Подмосковье. После того как стала жить самостоятельно, работала швеёй. Познакомилась с мужчиной и вышла за него замуж. Родила ему прекрасную, по её словам, дочь. Всё было прекрасно, ей не приходилось трудиться – муж обеспечивал их. Но, как всегда бывает, в её жизни наступил один роковой день, после которого жизнь её изменилась навсегда, и изменилась не в лучшую сторону. Её дочь была жизнерадостным ребёнком, схватывала всё на лету. Ей было два года, но она была очень смышлёной и лепетала на своём придуманном языке разные смешные выдумки. В один солнечный весенний день…Да, так начинаются все печальные истории…Мила готовила ужин, ждала любимого мужа с работы. И вот в дверь позвонили – муж пришёл раньше обычного. Конечно, ведь была годовщина – три года со дня их свадьбы. Мила побежала открывать дверь. На плите у неё готовилось прекрасное кушанье. Жарилась курица в соусе. Запах стоял на всю квартиру. Кристина, дочь Милы и Петра, сидела на своём стульчике, рядом с плитой – Мила не оставляла её одну, и всегда держала её подле себя. Но в этот раз чувства и неожиданность захватили Милу, и она поспешила открыть двери. Она встретила мужа, который вошёл после того, как отдал жене огромный букет белых лилий – её любимых цветов. Они обнимались, поздравляли друг друга, и не устояли перед соблазном проявить нежность и любовь. Они поцеловались, но поцелуй был не долгим. Мила услышала грохот на кухне и душераздирающий детский крик. С секунду она стояла в ступоре, а потом с криком вбежала в комнату. Девочка опрокинула на себя сковороду с кипящей в масле курицей. Малышку отвезли в больницу, и после недели под все возможными капельницами, лежа в трубках, забинтованная, издала последний вздох. Она умерла. Мила винила себя в смерти дочери. Муж по началу успокаивал её, но видя, как жена сходит с ума, не выдержал и…ушёл. Полка в семье есть дети, женщина нужна. Как ребёнка не стало, не стало и связи между мужем и женой, не стало творения их любви, а значит всё было напрасно. Да и могло бы быть счастье в будущем? Постоянный страх, что это повторится вновь, не дал бы Миле, по её собственным словам, жить в здравии и нормально заботится о детях. Она начала пить, пить безбожно, варварски расточая себя. Она продала всё ценное, что было в доме. И когда ничего не осталось, решила сдавать квартиру. Её постояльцем стал молодой человек, студент. Он не редко приводил друзей, и несколько раз Мила пила с ними за компанию. Но, однажды, когда она снова присела к ним за стол, на котором была хорошая дорогая выпивка, случилось то, после чего она попала в наш «приют». Приют для отверженных и обречённых. Она была пьяна до беспамятства. Парни выкинули её из дома, и пока она около суток провалялась во дворе, сменили замок в квартире. Она не смогла попасть к себе домой, когда очнулась. Несколько дней спала под дверьми, но парни делали вид, будто не знают её, и вызвали полицию, которая забрала её в участок на пятнадцать суток как бомжиху и хулиганку. Её знакомая по детдому однажды встретила её, в парке. Оборванную, грязную, опухшую от водки и слёз. Она забрала её к себе, но долго держать у себя не могла. Она начала искать клинику, где можно вылечить алкоголизм, и наткнулась на клинику Гжегожа, в которой, как было написано на сайте, ей помогут избавиться от любых проблем и зависимостей, причём «абсолютно бесплатно». На следующий день подруга привезла Милу сюда. Гжегож помог Миле вернуть квартиру, которую она позже продала, а деньги, вырученные с продажи, пустила на помощь в развитие клиники и покупку нужного оборудования и лекарств. Так Мила обрела новый дом. По её словам я поняла – она никогда от сюда не выйдет, по крайней мере живой. Однажды я попросила доктора поикать её мужа – Петра, но Гжегож отказался. Они так и не развелись, и мне подумалось, что может он захотел бы с ней сойтись обратно. Может хоть у неё есть право на нормальную жизнь…Я ошибалась.
– Он давно живёт с другой женщиной, у него есть дети. Я вообще удивлён, что он ещё не развёлся с Милой через суд. Думаю, скоро это случится. Нужно быть рядом с ней, и заботится как никогда.
Так он сказал мне на одном из приёмов.
Вот-вот должен был наступить день, когда я и другие девушки поедут по магазинам. Доктор приезжал к нам, спрашивал в какие магазины мы хотим поехать, попросил составить список, хотя бы примерный. Он привёз с собой ноутбук с модемом, и мы зашли в интернет. Доктор сидел подле нас и читал журналы, что пылились на столике рядом с диваном. В большой комнате было просторно, ведь мы все скучковались над небольшим экраном. Мы охали от красоты платьев что были в интернет-магазинах или просто на картинках в поисковике. Я заметила, как доктор иногда поглядывает на экран – проверял, не схитрили ли мы, и не зашли ли на какую-нибудь запретную для нас страницу, типа «как убить себя в замкнутом помещении без окон и дверей», «как перерезать вены ложкой» или «как приготовить отраву в домашних условиях». Но мы об этом не думали. Нас заворожил вид красавиц и их платьев. Пару часов мы просидели за экраном и наконец выписали адреса магазинов, куда можно было бы съездить. Доктор оставался на ночь, и я осмелилась попросить его об услуге.
– Доктор, может дадите мне комп. Я зайду в Вконтакте, напишу маме.
– Ева, ты же знаешь, что нельзя. Теперь я положу его туда, где ты не найдёшь…
– Вы думаете, я могла бы стащить его?
– Ну нет, конечно нет. А сейчас, если ты не занята, позови Якуба. Я буду в кабинете.
Я кивнула и обозлённая вышла из зала. Всё же доктор был каким-то другим сегодня. Печальным, отрешённым. Он даже не звал никого из нас на разговор, как обычно бывало когда он приезжал. Я застала Якуба в обеденной зоне, он ел изюм и что-то читал. Я подошла к нему и взяла немного изюма, со злости я не могла присесть и ходила позади Якуба. Пять шагов туда – пять обратно.
– Что ж случилось то? Хоть ты и за спиной я чувствую, как ты маячишь. Это раздражает, знаешь ли.
– Я попросила у Гжегожа комп, хотела связаться с мамой…А он ещё меня в воровстве стал подозревать. Сказал, теперь спрячет так, чтоб я не нашла.
Я всплеснула руками. Я потерпела неудачу. Злости и обиде не было предела.
– Да брось, ты же знаешь, что будет только хуже. Она бы тебе даже не ответила. А если бы и ответила, стала бы изображать из себя занятую деловую мамочку, у которой нет времени, которая вся в делах и заботах, у которой уже слабое здоровье и прочая фигня. Или послала бы тебя. Так было бы даже лучше. Хотя бы честно. Забей уже. Когда ты научишься отпускать людей, когда повзрослеешь? Тебе сколько, пятнадцать? А может десять? Что ты переживаешь из-за этого. Не хочет тебя видеть – не надо. Зачем навязываться?
Я остановилась и смотрела на волосы Якуба остекленевшими глазами. Он говорил так спокойно, играючи. Он что, веселиться?
– Да как ты можешь? Тебе не понять что ли, что мне тяжело?
– Всем было тяжело, но…Посмотри – все ещё живы, никто не умер от того, то якобы любящие родители их забыли и отказались от них.
Я схватила его за шею. Я начинала злиться, но меня быстро отпустило.
– О, Якуб! Я убью тебя! Ты говоришь ужасные вещи…Неужели, всё так безнадёжно?
Я присела на стул рядом с ним и заглянула в его лицо, он не обратил на меня внимания.
– Убей – избавишь от страданий, – сказал он, продолжая смотреть как бы в книгу, но я видела, что взгляд его летит сквозь неё.
Страданий? Не могу поверить…Я думала с моим появлением в его жизни что-то изменилось, я думала, ему стало легче…Я не смогла ничего ответить ему…
– Тебя звал Гжегож. Он ждёт тебя.
Я встала и ушла в свою комнату. Упав на кровать я предалась размышлениям. Якуб был сегодня другим, не таким как всегда. Он никогда не проявлял горячей увлечённости во мне, не изливал поэтические речи, не вился вокруг меня, но я чувствовала его любовь в другом. В тихих объятиях и в многозначном молчании, в случайной улыбке или пристальном взгляде. В «Что тебе снилось?» и в «Какое созвездие тебе нравится больше всех?». Иногда, очень редко, он говорил мне, шёпотом «Я люблю тебя», а я отвечала ему поцелуем, и чувствовала его улыбку. Но сегодня его мысли были не обо мне. Я надоела ему? Я знаю такое часто случается. Неужели, он больше не видит во мне спасение? Неужели его чувства находятся на таком этапе, что моё присутствие уже ничего не значит для него? Неужели с появлением меня ничего не меняется теперь в его жизни? Неужели он…Я не могла больше находиться в душной комнате и решила пойти в сад. Ключ мне не понадобился – дверь была открыта. Якуб прохаживался среди цветов, поглаживая нежные лепестки. Я осторожно прошла внутрь, он обернулся. Он сорвал цветок и приблизился ко мне. Поправив мои распущенные волосы он воткнул в них розу над ухом и поцеловал в лоб.
– Красота твоя не сравнится ни с одни цветком. А нежность твоя превосходит все лепестки этих роз, вместе взятые. Ты так красива среди этих цветов, что я не могу наглядеться.
Он обнял меня, очень сильно. Я слышала его неровное дыхание. Я поразилась перемены настроения Якуба, но не стала расспрашивать. Мы присели на скамейку и молчали. Сначала мы смотрели друг на друга, а потом я прильнула к его груди. Он гладил мои волосы.
– Недавно я искал для тебя любовное стихотворение в интернете, Гжегож дал мне свой ноут, -он слегка ехидно посмотрел на меня, а я сделала вид, что негодую.
– Я читал много стихов, цитат, изречений, и наткнулся на слова Султана Сулеймана к своей любимой жене Хюррем султан. «Наконец, мои глаза открылись. Сердце полюбило. И если это грех, приди и убей. Я всегда просил у Аллаха достойной смерти. Спасибо Аллаху, что меня убил твой взгляд украдкой. Кому ты можешь пожаловаться, что ты любишь, а ведь ты влюблен по доброй воле.»
Меня пробила дрожь от этих слов и слёзы накатывались, и упали прямо на руку Якубу. Он заглянул мне в лицо.
– Эй ты что? Прости, я не хотел тебя огорчить.
– Ты не огорчил меня. Никто ещё, и никогда, не говорил мне таких слов.
– Ну, это не я их придумал…
– Но если ты их произнёс, значит разделяешь их смысл. Значит смысл их подходит, что бы выразить то, что хотел сказать ты.
Мы смотрели друг на друга, я улыбнулась, в ответ мне улыбнулся и Якуб. Он нежно поцеловал меня и продолжили нашу безмолвную беседу. Нет, всё как и прежде, даже лучше. Он стал намного нежнее, всего в один миг. Он стал трястись надо мной, будто я единственная свеча освещающая ему путь в тёмном глухом подземелье. Его руки стали для меня цепями, но я не боролась с их силой, а отдавалась им в полной мере. Я не сопротивлялась, ни на миллиметр не отдалялась от него. Я чувствовала, что нужна ему как никогда. Он прильнул ко мне, положив подбородок мне на голову, и чувствовала как его голова тяжелеет. Он засыпал. Я осторожно попыталась встать, он тут же открыл глаза. Я заметила, что он устал, что что-то его вымотало, и предложила вернуться в комнаты.