Всё это рассказал милиционер. Стал расспрашивать, знает ли мать, что случилось с дочерью, всегда ли она такая странная: не разговаривает и на вопросы почти не отвечает.

А что могла сказать мать? Она, когда увидела дочку – едва ни лишилась чувств! Девочка вернулась домой – обритая! Наголо! – Мать вообще слова вымолвить не могла! Так и рухнула на стул… – Какие уж тут объяснения. Ей бы самой хоть кто-то что-нибудь объяснил!

Только вот… – не было объяснений! Дочка-то… – разговаривать перестала! Совсем!

Ну, что сказать? – Уложили её в постель… Потом милиционер пересказал всё, что видел сам и слышал от проводницы, получил от Галины Петровны подпись о передаче дочери и дал карточку с номером телефона, мол, если чего – звоните… Хотите подать заявку, надо прийти в отделение милиции. Но только она должна сама рассказать, что случилось.

Вот и всё…

Ночью Галина Петровна откинула одеяло, стала смотреть, есть ли следы насилия на девочке, – ничего не нашла. Провела рукой по голове дочери, почувствовала бритые колючие корешки – не выдержала: отвела руку, и снова заплакала. У дочери были замечательно красивые волосы, густые, с каштановым отливом, – все знакомые восхищались… И для матери гордость, и девочке украшение.

Вот такое пришло в дом Галины Петровны горе. Танечка не заговорила ни наутро, ни через неделю. Стала словно неживая. И платок с головы не снимала, только чужой сразу на другой день выбросила, а взяла из шкафчика старый, бабушкин.

И с того дня жизнь Галины Петровны потеряла реальные очертания. Былые трудности теперь казались едва ли ни счастьем. Вместо них жизнь затянуло плотной завесой ожидания. Разговаривать дочь не начала. Кроме того, она перестала ездить в институт. После возвращения из той поездки шел второй месяц, а Таня к учёбе так и не вернулась. И ни разу не разговаривала с подружкой – ни по телефону, ни непосредственно. Когда Надя пришла, обеспокоенная – дочь не вышла даже в коридор. И Галина сама поила подругу чаем, выспрашивала подробности последнего телефонного разговора, записывала номера телефонов тех, кого знала подружка из Танечкиных друзей. Попробовала Галина Петровна поговорить с парнем этим, Стасом, – он звонил… сама Таня к телефону не подошла, а Галине он ничего рассказывать не стал. Даже под угрозой обращения в милицию.

Пришлось сообщить и отцу Танюшки, чтобы приехал и попробовал повлиять на дочь. Бесполезно: та даже не повернулась лицом к отцу, так и пролежала отвернувшись к стене. Ко всему прочему, она перестала читать. Совсем, и компьютер больше не включала…

В доме Галины Петровны поселилось затворническое, а вернее – траурное молчание. И в такой атмосфере начали потихоньку сохнуть даже цветы. У домашних комнатных растений начали желтеть и отпадать листки, пока они почти полностью не засохли.

Галина Петровна ходила к психологу, но без толку. – Привести туда дочь не получилось.

Постепенно волосы дочери стали отрастать. Только вызвало это совсем не радость, а дополнительные скорбь и слёзы. Вместо привычных каштановых – волосы девочки оказались… седые. – Знакомая старушка посоветовала идти в церковь и заказать молебен о здравии рабы божьей Татьяны. И самой молиться, конечно.

И Галина начала молиться…

Ещё через два месяца стало ясно, что дочь беременна.

Часть одиннадцатая

Гаятри

Гаятри сидел в сквере и рассматривал узор линий на своей ладони.

Если подносить ладонь ближе к глазам – линии на ней менялись. Словно живые нити, они так красиво изгибались и волновались, что Рокки застыл в неподвижности и зачарованно наблюдал за ними, позабыв обо всём на свете.

Ко всему прочему линии откликались на каждое его мысленное движение, они, казалось, СЛУШАЮТ и реагируют, как будто шепчутся, обсуждая мысли Гаятри. – Такие удивительные живые существа на собственной ладони. Правда, и ладонь тоже существовала сама по себе, и к Гаятри особенного отношения не имела. – Она тоже парила эдакой отдельной планетой посреди невесомости, на которую Гаятри каким-то, непонятнам для себя образом, влиял.

Потом он увидел, как к одной планете медленно подплыла другая, такая же. И они стали вместе «дышать в паре», а потом «заниматься сексом». Во всяком случае то, что они стали вытворять, более всего было похоже на секс! Линии между собой так обнимались, переплетались, расширялись, будто пульсируя, – Гаятри смотрел зачарованно, не мигая, и не мог насмотреться!

– Подумать только, – мелькнула мысль, вернее тоже проплыла где-то в невесомости:

– планеты ласкаются и предаются сексу… мужская энергия и женская… – танцуют свой особый танец Любви. Вот она: Простота, Истина, Любовь!

Налюбовавшись вволю, Гаятри поднялся и медленно двинулся по направлению к выходу из сквера. Сильно покачиваясь, он поочерёдно – то улыбался, то хмурился и всё подносил ладони к глазам. Но вскоре снова присел на скамейку, и опять встал, и медленно побрёл дальше.

Отдалённо, где-то у затылка, на задворках памяти слышался привычный стук мысли: «Умри, йог, умри. Умри, ибо смерть сладка. Умри той смертью, которой умер Горакх – и прозрел»…

Гаятри скривился и отдался потоку…

Часть двенадцатая

Катин и Маргарита Львовна. Влияние

В вагоне метро Галина Петровна рассматривала себя в отражении стекла. Подурнела-то как! Всего за несколько месяцев постарела, будто на десять лет. Вот что делает с человеком беда…

Галине наконец-то повезло найти номер телефона девушки, которая вместе с дочерью побывала на том семинаре в Крыму. Тоже москвичка. Звали девушку Катя или по молодёжному Катин. Надя помогла отыскать девушку. Всё бы ничего – только очень уж далеко она жила, на Юго-Западе, на краю Москвы. Галина Петровна созвонилась с её матерью и собиралась повидаться, чтобы узнать подробности. Мать девочки пригласила Галину Ивановну. Сама Катя, – с её слов – тоже была не совсем в порядке. С девушкой происходило что-то неладное, чему видимого объяснения не было.

Так трудно всё – запуталось и концов не найти! Галина Петровна уже вся измучилась. И работать-то одной, содержать двоих – трудно, а тут ещё такое горе…

После работы – на другой конец города, а дочь дома одна… – худенькая седая девочка… – Галю опять пронзило чувство всепоглощающей жалости. Невольно глаза наполнились слезами, сразу набухло в носу… Достав платок, она отвернулась от двери и уткнулась носом в угол. Сморкаясь и вытирая глаза, она снова отдалась своему горю…

Вагон стучал по рельсам, на станциях входили и выходили люди, и никому не было никакого дела до плачущей в углу взрослой, полноватой женщины – до чужой матери, оплакивающей единственную дочку.

– Мало ли… ещё одна не выдержала, – вот и все думы… Посторонние взгляды скользили безучастно. Её обходили, стараясь не дотронуться – реакция города, в котором Галина Петровна родилась… Реакция человеческого сообщества, от которого отвернулась её дочь.

***

Разбитая дорога… Эти бесконечные, давно ставшие привычными – московские ремонты вечно вскрытых коммуникаций… – голые трубы в траншеях вдоль городских улиц, глина и грязь…

Во всяком случае это на время отвлекло Галину Петровну от невесёлых дум, пока она добиралась от метро до нужного ей здания по заполненной грязью улице. Идти оказалось далековато.

Добравшись, наконец, до высокого синего дома женщина, переступая уставшими ногами, сверила записанный на листке номер квартиры с табличкой над дверью и вошла в нужный подъезд. На лифте она поднялась на третий этаж и нажала кнопку звонка.

Дверь открыла небольшого роста моложавая женщина, на вид чуть более сорока, стройная – интеллигентного вида: вьющиеся чёрные волосы заколоты на затылке, взгляд слегка виноватый и неуверенный.

– Здравствуйте! Я Маргарита Львовна, друзья зовут Мардж, – хозяйка протянула руку, чтобы поздороваться.

– Ну, а я Галина Петровна, – ответила Галя, – будем знакомы… – И посмотрела… как есть солдатская мать, приехавшая на похороны…

Обе постояли немного, и Галина наклонилась расстегнуть сапоги.

– Нет, нет – не разувайтесь, прошу вас… – забеспокоилась было Маргарита Львовна, но взглянув на сапоги Галины Петровны с налипшей на них глиной замолчала…

Галина Петровна тоже посмотрела на грязные сапоги:

– Я бы с удовольствием дала передохнуть ногам, устала очень… Вы позволите?

И Маргарита Львовна засуетилась, подавая гостье тапочки.

– А я уже жду, приготовила чай, вы же с работы? Вам нужно перекусить… – и она указала рукой через прихожую на кухню. – Проходите сюда!

– А где дочка-то ваша, дома? Мне бы с ней поговорить? – справившись с молниями на сапогах и надев тапочки Галина решила не тянуть…

– Да, конечно… Дома. Только я вас прошу – сначала перекусите. Дочка у себя в комнате. Она не выйдет. Мы потом сами к ней зайдём. Пожалуйста! – и Мардж умоляюще наклонила голову.

Галина Петровна согласилась. Она уже столько ждала, ещё несколько минут потерпит. Да и с мамой дочкиной подруги – им конечно есть, о чём поговорить.

На столе, на красивом блюде было уложено несколько тонких, элегантно декорированных бутербродиков с сыром и ломтиком помидора, посыпанные укропом; в вазе – нескольких видов конфеты; в фарфоровом чайничке с цветочками – заварка; на плите пыхтел кипяток.

Галя присела к столу. И стала смотреть на Маргариту Львовну. Почему-то она никак не могла начать… Чай был ещё слишком горячий, а говорить – почему-то не говорилось.

Они посидели немного молча, и Мардж произнесла:

– Может вы и правы. Наверно вам лучше сначала увидеть дочь, – и две женщины поднялись одновременно.

Маргарита Львовна легонько постучала в дверь и открыла, не дожидаясь ответа.

В углу комнаты, на полу сидела девушка двадцати с небольшим лет, с мобильным телефоном в руках – наверно, играла. Отросшие бобриком волосы…

«Не седые», – подумала Галина…

Девушка молчала. Глаза чёрные, смотрят отстранённо – безучастно, сидит и просто смотрит. Галине Петровне сделалось как-то не по-себе.

– Здравствуй, Катя, – осторожно произнесла она, и протянула, было, руку.

Но девушка не шевельнулась, и рука Галины Петровны неловко повисла в воздухе. Женщина в отчаянии вопросительно повернулась к Мардж.

– Это ничего, не обращайте внимания. Она вас слышит. Только не хочет здороваться, это не важно. – Катенька, это мама Танчи, она поговорить приехала… Может, ты поговоришь? А? Она специально для этого ехала с другого конца города, устала… Ответь, Катенька? Пожалуйста!

И страдательное выражение её лица застыло в до боли знакомой Галине гримасе беспомощности. – Тогда только она поняла, почему Мардж не торопилась проводить к дочке.

На кухне Маргарита Львовна рассказала, что дочь не всегда такая. Иногда нормально разговаривает. И нормально себя ведёт. Но… несколько месяцев – всё чаще и чаще – замыкает в ней что-то, и всё! И никак неизвестно, когда это случится. Предусмотреть невозможно. Растормошить тоже. С психологом уже разговаривали, выписал лекарство.

Иногда по две недели ничего, а иногда раза три-четыре за неделю. Бывает на пару часов всего, а было и почти на весь день. И ничего нельзя поделать.

Примерно года два назад дочь Маргариты Львовны начала ходить на эти всякие тусовки, интересоваться эзотерикой, читать разные книжки – немыслимые, но ничто беды не предвещало. Разве можно было что-то подумать? Об опасности? – Нет, даже и мыслишки не возникало! Мардж и сама несколько раз читала нечто подобное, и ничего. Правда, на тренинги сама не ходила.

Зато после нескольких таких дочкиных замыканий и первого подозрения… Вдруг это последствия от тренингов, а не случайная меланхолия, – вот тогда Мардж взялась искать в интернете информацию. И такого отыскала – мало не покажется!

И Мардж рассказала о том, что писали многие люди о данном тренинге «Прикосновение сексуальности». Много, конечно, очень лестных отзывов – значительно больше, чем отрицательных. Но… отрицательные зато такие, что волосы дыбом!

Почти месяц уже дочь больше никуда не ходит, – то ли тренинги там кончились, то ли учитель заболел… В общем – пока сидит дома.

После того Крымского семинара Катин вернулась намного раньше срока, побритая налысо, и какая-то нехорошая. – Маргарита Львовна использовала именно это выражение: нехорошая. А что это означает – объяснить не смогла: ощущение, мол, такое, а из-за чего – не понять.

А примерно неделю назад, была у них проездом дальняя родственница, из маленького городка в Сибири: на пару дней останавливалась проездом, в монастырь какой-то в Прибалтике направлялась… – воцерковлённая такая бабулька, живенькая, подвижная. Миссия у ней какая-то была от своей христианской общины: к известному батюшке везла какое-то поручение от своих. Говорила, что батюшка тот ясновидящий, и её к нему послали с поручением.

Так вот… бабулька та – дочку Маргариты Львовны посмотрела… Неожиданно так совсем заинтересовалась девочкой… А после – сообщила Маргарите Львовне… совсем уж негаданно! Что у девочки её… ни мало, ни много – сущность, подселенец – бес значит, по-христиански! Вот так!

Маргарита Львовна, ясно дело – обомлела!

А бабулька продолжила:

– Ничем это не лечится, и не стоит дитя напрасно лекарствами морить, это не поможет, сколь ни надейся. А дальше будет только хуже… Сказала, что своими глазами уже не раз видела подобных одержимых: Бес у них волю взял и сосёт из сердечка силушки, окаянный.

И другого пути, якобы, у Мардж нету никакого, а только – в церкву; да не свечки ставить, да лоб расшибать в поклонах, а к Святому отцу – батюшке Герасиму на отчитку (экзорцизм, по-современному), в Троице-Сергиеву Лавру, что под Москвой в Сергиевом Посаде, с Ярославского вокзала… Да не откладывать надолго, а поторопиться. Покуда тот «бесёнок – совсем маленький, не прижился ещё окончательно».

То ли бабулька ясновидящая, то ли откуда-то она сама придумала, только бабка не просто сказала Маргарите Львовне, а предложила показать: – чтобы не усомниться тебе, сестрица, – так и сказала.

А у Мардж от тех слов – по телу аж холодом прошибло, и тошно сделалось… И резко захотелось бабку к дочери не пускать.

Тогда бабуля повернулась всем фронтом к Маргарите Львовне, да и скажи ей прямо в лицо:

– Ой-ёйй-й-й… Дева моя! Да ведь и ты, матушка – не без греха? Эх, милая – как же ты сама-то… не убереглась? – и достала откуда-то меж складок юбки крест. Да к лицу-то Маргариты Львовны крестик и поднесла – небольшой такой, размером с ладошку… А с Мардж плохо сделалось: голова закружилась, жар по всему телу – того и гляди в обморок упадёт… Бабулька крестик сразу убрала. И позвала в комнату к дочке.

Мардж отдышалась и ступая медленно – чувствуя какой-то нелепый совершенно неподобающий страх – поплелась за бабулькой. Та вошла в комнату, ничего не говоря, достала крестик и пошла к девушке ближе. Катерина смотрела на крест, как на жуткое привидение, застывши точно соляной столб. Но когда бабка поднесла крест близко, Катька отпрянула – как ужаленная, увернулась и ящерицей юркнула под кровать – только её и видели! Молниеносно: не человек – рептилия! Вот такие дела…

После этого Маргарита Львовна уже не сомневалась, что у обеих их, с дочерью, сидит под сердцем бес. И позвала Галину Петровну поехать с ней к отцу Герасиму в Сергиев Посад.

Так Галина прикоснулась к ещё одной жертве «волшебных таинств», происходящих в столице земли Русской – в самом её сердце.

Вместо Прикосновения сексуальности у Галины Петровны случилось очередное прикосновение Реальности. И где-то рядом… так и виделись ей злобные рожи всевозможных сукубов и инкубов – упырей, вампиров и другой нечисти, пьющих чужую кровь, веселясь на могилках разваливающихся судеб…

Часть тринадцатая

Света и Паолина. Ожидание

Паолина и Света прождали звонка до самого вечера.

Находиться с Полой весь день оказалось для Светочки не самым лёгким испытанием. С некоторых пор она стала замечать, что почти все знакомые, посещающие семинары у Гаятри, отличаются подозрительным неадекватом. Когда-то это казалось признаком «своих людей», но с недавнего времени возникло сомнение. Вернее сказать – того, что девушка стала замечать, раньше она почему-то не видела. Но что сделаешь? – По долгу службы выбирать не приходилось… С тех пор как Паолина приняла Гаятри после Анин, Света уже несколько раз встечалась с ней, обсуждая поведение своего бывшего любовника, а нынче сбежавшего от обязательств учителя.

Когда-то они вместе ходили на тренинги к Ладову, Антону. А теперь Паолина стала очередной соратницей Гаятри и часто помогала проводить тренинги. То есть, по-сути она стала более, чем просто подруга. Правда, в отличие от остальных – достаточно посвящённая во все внутренние передряги последних месяцев – она всё ещё не упрекала Гаятри за изменившийся характер, ставший почти невыносимым, и даже поддерживала. Более того – сама становилась похожей на их общего любовничка.

Например, Пола была уверена, что вместе с Гаятри способствует подготовке и формированию групп посвящённых, которые будут работать для создания «концепции группового служения и жертвенности». Так начнётся эпоха «Божественного Служения». Когда всякая индивидуальная самоотдача, в виде жертвы, будет восприниматься, распространяясь на всю группу, и воплощаться во имя общего идеала.

Повторяя записи древних учителей из заученных ранее эотерических текстов, практически так же, как это делала Анин – Паолина уверяла, что Гаятри открыл ей особое значение жертвы, а так же показал знание о существовании астрального света. И благодаря их общей деятельности «Храм Света будет сведён с Неба на Землю». И всё потому, что Гаятри теперь, как истинный Ученик и Воин, работает на астральном плане, где находится фокус его жизни. А физическая природа откликается на импульсы, поступающие с астрального плана. И таким образом, он осуществляет План Бога и предусмотренное в нём грядущее спасение человечества.

Вот так! – Паолина на полном серьёзе воспринимала деятельность Гаятри, как спасителя человечества. При этом, когда она говорила, то делала самопроизвольные странноватые движения руками и особенно пальцами, дёргала вверх кончиком носа, замолкала и озиралась, как бы проверяя что-то вокруг себя. А самое худое: она не могла не соскакивать с бытовых тем на «божественные»! И повсюду видела «знаки», «учителей», «посланцев», «летунов», «лазутчиков», «астральных братьев» и многих-многих других… Просто какая-то 3D-копия самого Гаятри!

За день в одной комнате с Полой у Светы разболелась голова! Но делать было нечего: события в очередной раз повернулись к лесу передом, а к девушке задом. Гаятри пропал. – Уже третий день от него не было ни слуху, ни духу. Света уже всех знакомых обежала, умоляя вмешаться и повлиять на Гаятри, чтобы тот перестал принимать наркоту. Правда, Пола не признавала, что проблема в этом. Она, следом за учителем, тоже уверяла, что Гаятри «давно не принимает наркотиков, только специальные смеси – для нужного состояния, рецепт которых ему доверили астральные помощники в личном контакте». И то, типа – только во время связи с центром. Якобы он принимает строго для дела, когда нужна поддержка «неземных сил»…

Ну, в общем, что говорить – окружающая действительность вдруг встала с ног на голову и закачалась, словно вихляющийся надутый паяц над заезжим цирковым балаганом.

В какой-то момент Света и сама начала думать, будто это всё какая-то специальная постановка неизвестного до поры спектакля, будто вот-вот поднимут занавес, и на сцену выйдут долгожданные актёры и режиссёр: все раскланяются под громкие апплодисменты зала, и – наконец – она перестанет бояться, понимая, что всё кончилось… Сцена, наконец, опустеет и вернётся просто жизнь, как когда-то… с её простыми целями и незамысловатыми радостями, как было… – до той поры, пока она не встретила Рокки…

Душная, вязкая тишина вызывала оцепенение. В комнате, казалось, поселился огромный паук, незримо вызывающий обездвиженность своих будущих жертв. Стоит лишь подождать ещё несколько минут, и он покажется. – Может выползет откуда-то из-под кровати… или спустится на верёвке, снаружи от окна, и зависнет, сверля бедняжек жуткими буравчиками глаз…

Уже несколько часов девушки просто сидели и ждали звонка. О пропаже Гаятри они заявили в милицию ещё рано утром, но там ничего толком не ответили, просили ждать, обещая сообщить, если появится новая информация или будут вопросы. Ни Кодын, ни общие друзья не знали, куда запропастился их «новый Мессия». Кодын даже обратился к бандитам, но тоже тщетно: никаких новых сведений добыть не удалось. Светочке пришлось даже переночевать у Полы, обеим совсем не хотелось оставаться в одиночестве.

И вот, наконец, позвонили из милиции. Оказалось, что у них есть труп, похожий по описанию на разыскиваемого, и предложили приехать в морг для опознания.

Гаятри покончил с собой на следующий после встречи с Кодеинычем день. Он тогда так и не вернулся в кафе, и Кодя зря прождал его до самой темноты.

Из милицейского рапорта следовало, что молодой человек залез по пожарной лестнице на крышу двенадцатиэтажного здания, и – спрыгнул вниз. Одну сторону его тела полностью размозжило об асфальт. От лица тоже осталась только одна половина.

– Правая, – половина, принадлежащая нагвалю, – прошептала Паолина и поднесла ко рту ладонь, как бы прикрывая его. И отвернулась.

Часть четырнадцатая

Кодеиныч. В чём был смысл?

«Так Свет откроет и напитает все мечты человеческие…

И вот с востока прозвучало Слово: отворите дверь всем сынам человеческим, идущим из всех мрачных долин земли и ищущим храм Господа». – Словно мантры, звучали слова: завораживали, пленили, укачивали…

Кодын больше не злился на Рокки.

Лицо Иконова на мониторе – доброе лицо Старца, почти что Святой лик… Его голос спокоен и уверен. Кодын смотрел ролик, напивался и вспоминал…

«Освоившие всё сказанное обретают способность к прямому общению с Богом – Бога-видению, Бога-слышанию, сонастройке сознанием с Ним и Слиянию с Ним. И тогда становится возможной реализация другого постулата Иисуса: «Отец, пребывающий во Мне, – Он творит дела».…

Как, казалось, давно всё это было! Когда они впервые смотрели и слушали все эти ролики… Сколько прошло лет? – Нет, сколько веков! – с тех пор, как они с Рокмэном затеяли эту «гениальную афёру века»… А на самом деле, прошло-то всего…

Кодеиныч попробовал снова подсчитать месяцы, но вдруг признал, что уже много раз подсчитывал… только это ничему не помогало и ничего не успокаивало. – Хотелось осмыслять снова и снова. Рокки на самом деле хорошо поступил, так всем стало лучше. Вот только… Как ему самому, Кодыну – как ему теперь жить дальше? Что ему-то делать?

Вопросы роились, топтались, теснились – целый живой муравейник вопросов, а в ответ что? – Ролик учителя Иконова? И как это всё звучит ТЕПЕРЬ?

«Необходимые теоретические знания, а также все требуемые методы совершенствования себя – именно сейчас предоставляются всем людям Земли, во всей полноте и в простом, доступном для всех изложении. И теперь каждый человек, ознакомившись с ними, имеет право эти Дары Творца принять – или же отвергнуть», – Иконов говорит спокойно… и на полном серьёзе. Так же спокойно и так же на полном серьёзе говорил Гаятри…

А потом, спустя несколько часов – забрался на крышу и… «принял Дар Творца»… Или отверг? – Что это такое он сделал? Что вообще они ДЕЛАЛИ все эти годы, когда «натягивали граждан соотечественников»? – очередная полоса из муравьишек-вопросов поползла «в чёрный мешок бытия», из которого совсем не выползали ответы, а только этот мешок – поглощал вопросы.

– Точно как тот «клюв Орла» затягивает несчастные души… – ухмыляясь подумал Кодя и отвернулся от экрана.

Кодеиныч налил ещё из бутылки и – мелкими глоточками, словно правильное лекарство – выпил очередную стопку. Видеть никого не хотелось. Встречаться, обсуждать? – Нет! Кодя ушёл в жестокий одиночный ритрит!

Иконов продолжал медленно и методично вещать что-то о Боге, о наказаниях, жертве, смерти и самоубийстве как мнимой «иллюзии избавления» неведающих, что творят…

– Если бы можно было всё вернуть назад, что ответил бы Кодеиныч своему другану Рокки, когда тот предложил замутить дело на миллион? Предложил ли сам Рокки такое, если бы знал, чем оно для него обернётся? Сам учитель Ладов больше не ведёт тренингов, а почему? Почему он никому ничего больше не говорит? Почему ещё до Рокки – пару лет назад – другой парень, тоже из последователей Иконова и Ладова, так же сиганул из окна?