Маленькие женщины. Хорошие жены

Вопреки утверждению Луизы, будто она знать не знает девочек, вопреки утверждению ее альтер эго Джо, будто ей интересны мальчики (да, Луиза поет серенады, Джо играет в домашних спектаклях героические роли в плаще и сапогах), на самом деле мальчиков они не понимают. Джо голубила «своего мальчика» Лори, любовалась им – но не любила в нем «маленького мужчину», будущего «хорошего мужа». Лори не растет, пока в той или иной мере остается при Джо. Да и часто ли мы видели в детской литературе XIX века, чтобы мальчики взрослели? (Именно в детской, о взрослой классике, о великой трилогии Льва Толстого, да что там, о «Капитанской дочке», не говорим). Растет ли Том Сойер? В «Гекльберри Финне» он изменился мало. А вообще-то у Марка Твена полным-полно продолжений: «Том Сойер – сыщик», «Том Сойер за границей» и т. д. Гекльберри, может, и вырос, но Том законсервировался в сериале. Если бы Олкотт писала книги «про мальчиков», такой вот Лори – мальчик, подросток, юноша, жених, вечно юный муж – мог бы переходить из повести в повесть. Лори в университете, Лори в Европе, Лори в своем особняке, Лори-благотворитель. В девочках и девушках Луиза видит потенциал роста – видит сестру или подругу «как она есть» и «какой станет». И это – в сочетании с доверием, уважением к личности, верой в возможность «стать собой», взаимной нуждой – и называется любовью.

Такой любовью Луиза «влюблялась в подруг». И ей удалось небывалое: книга про девочек, которые растут прямо на страницах книги. Не между первой книгой и продолжением, а каждый день, с каждым читателем. Вот за что – раз уж мы говорим про любовь – так любят ее книги читатели. Уже многих поколений и всяких возрастов.

Согласившись в итоге написать «про девочек» (согласно легенде, в том числе и ради отца, которому хотелось опубликовать очередной свой опус, а лукавый издатель, чтобы компенсировать расходы, выдвинул такое условие), Олкотт справилась с задачей за считаные месяцы. Оказалось проще простого: взять себя и сестер, маму, отца отодвинуть на задний план, отправив на войну, припомнить события отрочества, случившиеся или потенциальные, выстроить их в последовательности «естественного роста». Такое выстраивание, конечно, было бы неимоверно сложно, если бы Луиза стремилась к нравоучению. Как долго она бы соображала, стоит ли начинать повествование с акта чистейшего милосердия, когда Марчи делятся рождественским ужином с бедняками, если за этим последует почти что пародирующий этот подвиг щедрости провал Эми с лаймами? Как мучительно прослеживала бы, насколько усваиваются уроки и ведут ли себя девочки в соответствии с ними! Но у Олкотт и правда «гений раскипелся», как говаривала Джо, и принцип возрастания, воспитания оказался не правилом, с которым нужно сверяться, а движущей силой – эпизоды явно ложились на бумагу сами, повинуясь внутреннему ритму познания каждой девочкой себя, столкновений с миром, все более доверительных и все более взрослых разговоров с мамой.

Где Олкотт копировала, а где отпускала на волю тогдашнее, детское воображение – отличить едва ли возможно. В самом ли деле «Эми» сожгла ее тетрадь с набросками романа или этот поступок органично проистекал из тогдашней вражды сестер? Было ли такое, что Луиза оставила младшую на тонком льду и чуть ее не погубила, или исследование совести подсказало ей, что гнев всегда отчасти – пожелание смерти и, не прощая младшую, она уже готова захотеть, чтоб той не было вовсе? Случилось ли «Эми» перехватить заветную поездку в Европу – или вряд ли, не было у них богатой тетушки, сама же Луиза и оплачивала путешествие младшей сестры? Наверное, их соперничество не доходило до таких пределов в реальности, но в душе – еще как.

Если мать и дочери в этой книги взяты из жизни, то образ отца изменен: мистер Марч получает более привычную профессию, традиционное место в семье (священник, авторитетный и умный глава семьи, голос которого слышен крайне редко, зато непререкаем) и вместе с тем выглядит милым чудаком, принципиальным эксцентриком, как мы видели в эпизоде с вином. Похожего священника мы могли бы найти и в других книгах. Но не девочек Марч – не таких девочек и не такую маму.

Конечно, выдуманы и благородный старик Лоуренс, и его внук-сирота Лори, он же Тедди. И образ старика, поначалу закаменевшего в своем горе после потери маленькой дочери и взрослого непокорного сына, а затем оттаивающего, «увнучив» Бет, смягчающегося по отношению к внуку; и образ этого внука – красивого, импульсивного, влюбленного, воспитуемого женским влиянием, которое только и убережет его от опасностей никчемного богатства и праздности – мы могли бы найти во многих других книгах, а то и придумать сами. Они, в общем-то, достаточно схематичны.

Хотя Луиза, как и ее Джо, считала, что мальчики интереснее, и сама хотела быть мальчиком, под ее пером парни вовсе не выглядят «интереснее». Поскольку первые две книги, написанные в 1868–1869 годах, пользовались огромным успехом и читатели требовали продолжения, Олкотт написала про сыновей Джо и учеников вымечтанной ею школы: «Маленькие мужчины». Пансион, описанный в «Маленьких мужчинах», – своего рода колония Макаренко, туда принимают и трудных детей, приходится решать недетские проблемы сквернословия, употребления алкоголя, воровства. Учатся там не только мальчики, но и девочки, и, пожалуй, наиболее интересно именно влияние девочек: мальчики исправляются, захотев дружить с девочками или даже возмечтав когда-то жениться на одной из соучениц. А так – мягкое формирование характеров, приучение к полезному труду и для разрядки субботние бои подушками согласно определенному регламенту. В некотором смысле многое тут – «бои подушками по регламенту». Не совсем как в жизни.

В 1886 году, уже приближаясь к концу своего пути, Луиза написала «Мальчиков Джо». Полное название переводится примерно так: «Мальчики Джо и что из них вышло». Подведение итогов, почти отчет. Кто где учится и как преодолевает «мужские» соблазны высокомерия, зазнайства, тщеславия. Какую кто выбрал профессию и как в ней преуспел. Кто все-таки погиб. Кто попал в тюрьму, но стойко выносит свое несчастье и выйдет исправившимся. Кто женился, кто вовремя разочаровался в детской влюбленности, кто чуть не довел девушку до беды, кто выпутывается из долгов. Большое количество «кейсов». Мы узнаем, с интересом и сочувствием, если читали первые три книги, кто оправдал надежды, а кто – опасения. «Что из них вышло» – но не что происходило внутри, что вошло в их умы и сердца. И ведь не зря «Маленькие мужчины» не превращаются в «Хороших мужей», по образцу первых частей сложившейся тетралогии, а остаются «мальчиками Джо». Так она, вспомним, называла и Лори, и именно потому не смогла полюбить его как мужа, мужчину.

«Мальчики интереснее», – говорит Джо, сочиняя первые свои повести, загубленные сестренкой, и театральные сценки, в которых увлеченно играет мужские роли. Но каковы эти роли? Достаточно однотипные подвиги, спасение «девиц в беде», не зря исполнять их можно в одних и тех же сапогах, и, собственно, эти сапоги – основной стимул для воображения юной драматургессы. Такие же «герои в сапогах» действуют и в ранних коммерческих сочинениях Луизы Олкотт. «Я не изменю, я сдержу свое слово, я буду верен», твердят они и благородно исполняют обещанное. А женщины, девушки, девочки – меняются. Они могут отречься от давнего упорного плана ради любви (не «романтической», а чтобы обрести сестру и брата). Могут забыть о ревности и самолюбии, чтобы принять и все-таки воспитать возлюбленного. Много чего могут! Одна из приключенческих историй, опубликованных под псевдонимом А.М. Барнард, так и называется «Сила женщины». В ней Олкотт дала волю своей давней театральной страсти: отставная актриса с помощью грима превращается в юную гувернантку. Очаровывает всех – воспитанницу, ее мать, обоих братьев, но ставку делает в итоге на немолодого холостого дядюшку и успевает выйти за него в последний момент: младший брат, уехавший в Лондон, возвращается домой с перепиской, которая разоблачит интриганку, великодушно дает ей время уехать самой, и на вокзале «гувернантка» перехватывает дядюшку, доставившего лицензию на брак, а прибывший вместе с дядей священник соединяет их нерасторжимыми узами.

Закручено лихо, порой бывает смешно – и когда актриса выставляет молодых людей болванами, и когда разоблачается перед сном, вынимая изо рта несколько «жемчужных зубок». Она ведь перестарок! Тридцать лет! Насквозь фальшивая, словно распутница из обличительных проповедей, и лицо-то намалевано, и зубы не свои, и все истории вымышлены, переживания поддельны, души нет. Только под самый конец истории мы поймем, что зубки-то все-таки жемчужные, а не вампирские. Вот она охмурила дядюшку, вот он предлагает ей свою руку, титул. У сострадательного читателя замирает сердце: ох, отравит негодяйка остаток жизни достойному джентльмену! Истерзает его сердце, разорит, опозорит. А она предлагает обменяться клятвами: пусть жених обещает любить ее, прощать, защищать и не слушать никаких обвинений, невеста же сулит: «Я стану вам опорой, я привнесу в вашу жизнь счастье, которого вы заслуживаете». И автор, выключая нас на миг из напряженного диалога, сообщает: Джин взглянула в лицо жениха, повторила обещание – «и за все годы не нарушила своего слова».

Вот истинная сила женщины! Насквозь фальшивая, давно привыкшая играть и на сцене, и в жизни, скрывать истинные чувства, изображая выгодные, изолгавшаяся, симулировавшая уже и попытку самоубийства – клейма ставить негде, – она может «стать собой» и остаться до последнего вздоха собой, опорой и счастьем того, кто ей поверит. Эта сила подкрепляется устремленностью в будущее – автор знает (зная настоящую свою героиню), что будет дальше: «и за все годы не нарушила своего слова».

Будущее – обязательная координата романа о воспитании: время, «куда» взрослеть. Если при чтении приключенческой истории мы не задаемся вопросом, в каком году все это происходит и много ли прошло с тех пор лет, раз автор знает все до конца, то при чтении «Маленьких женщин» и «Хороших жен» первые читатели сталкивались с хронологическим парадоксом – это мы его не замечаем. Рассказ о девочках Марч начинается в Рождество первого или второго года Гражданской войны (1861 или 1862 год), и Джо тогда пятнадцать лет. Вышедшая в 1868 году книга максимально приближала сюжет к читательницам, девочки росли буквально у них на глазах: в момент публикации «Маленьких женщин» старшая из сестер как раз могла выйти или собираться замуж, младшая – задуматься об активных поисках жениха. Пока все сходится. Но читательницы и тот самый редактор потребовали продолжения, и в 1869-м появились «Хорошие жены». В этой книге Джо накануне двадцатипятилетия осознает, что прежнее упорное нежелание выходить замуж сменилось острой тоской по своей семье. Но двадцать пять ей исполнилось бы самое раннее в 1871 году. И еще понадобится время на осторожные ухаживания Баэра, на то, чтоб он нашел работу, а потом умрет наконец та придирчивая двоюродная бабушка (вовсе не сразу), и в ее особняке Джо задумает разместить школу. И с таким же опережением «Маленькие мужчины» (первая публикация – 1871 год) описывают учебный год в этой школе, куда ходят уже и дети Джо. Мы-то не проверяем, в каком году выходили книги Олкотт, но, быть может, эта устремленная в будущее энергия продолжает действовать: девочки Олкотт не воспринимаются как персонажи, оставшиеся в далеком прошлом. Мы разделяем их взросление, мы проживаем его вместе. Сама человеческая ситуация взросления остается все той же, как – несмотря на устаревшие реалии, не всегда распознаваемые аллюзии – все той же остается великая тайна отношений.

И в этом – сила женщины. Этой женщины, Луизы Мэй Олкотт.

Любовь Сумм

Маленькие женщины

 
Иди же, книжица моя; и тем открой,
Кто с радостью проникнется тобой,
Весть, что скрываешь ты в своей груди,
Благую, наставляя на пути
Всех пилигримов, чтобы им пройти
Его достойней, чем сумели я и ты.
Поведай им о Милости, она
Всех раньше в путь отправилась одна,
Полезно юным девам знать о ней
И мире, что их ждёт, и стать мудрей.
Их озарит святой Господень свет
На тропах, где святой оставлен след^[1].
 

Из Джона Баньяна

Глава 1
Игра в пилигримов

– Какое же это Рождество без подарков, – проворчала Джо, лёжа на ковре.

– Как ужасно быть бедной! – вздохнула Мэг, опустив взгляд на своё старое платье.

– Я думаю, несправедливо, что у одних девочек так много красивых вещей, а у других вообще ничего нет, – добавила маленькая Эми, оскорблённо фыркнув.

– У нас есть папа и мама, и друг у друга есть мы, – с удовлетворением сказала Бет, сидя в своём углу.

Четыре юных лица в свете камина просияли от этих ободряющих слов, но снова помрачнели, когда Джо печально сказала:

– Папы у нас нет и не будет ещё долго. – Она не сказала «возможно, никогда», но все про себя добавили это, думая о том, что отец далеко, там, где шла война.

С минуту все молчали; тогда Мэг сказала совсем другим тоном:

– Вы знаете, что мама предложила не дарить ей никаких подарков на это Рождество, потому что это будет тяжёлая зима для всех; и она думает, что мы не должны тратить деньги на удовольствия, когда мужчины так страдают на войне. Мы немного можем сделать, но мы можем принести свои маленькие жертвы и должны сделать это с радостью. Но я боюсь, что не смогу. – И Мэг покачала головой, так как она с сожалением подумала обо всех красивых вещах, которые она хотела.

– Но я не думаю, что то немногое, что мы должны потратить, может принести какую-то пользу. У каждой из нас есть по доллару, и солдатам вряд ли поможет то, что мы пожертвуем им свои деньги. Я согласна не ждать подарков ни от мамы, ни от вас, но я очень хочу купить себе «Ундину и Синтрама». Я так давно хотела эту книгу, – сказала Джо, которая была книжным червём.

– Я планировала потратить свой доллар на новые ноты, – сказала Бет с легким вздохом, которого никто не слышал, кроме каминной щётки и прихватки для чайника.

– Я куплю красивую коробку с карандашами «Фабер». Они мне очень нужны, – решительно сказала Эми.

– Мама ничего не говорила о наших деньгах, и она не хочет, чтобы мы во всём себе отказывали. Пусть каждая из нас купит то, что хочет, и мы все доставим себе немного радости. Уверена, мы достаточно много работаем, чтобы это заслужить, – воскликнула Джо, по-мужски разглядывая каблуки своих туфель.

– Я знаю, что заслуживаю, обучая этих надоедливых детей целыми днями, хотя не терпится отдыхать дома, – снова начала Мэг жалобным тоном.

– У вас нет и половины таких проблем, как у меня, – сказала Джо. – Как бы вам это понравилось, если бы вас часами держали взаперти с нервной сварливой старухой, которая не даёт вам покоя, всегда недовольна и донимает вас так, что хочется выброситься в окошко или заплакать?

– Нехорошо жаловаться, но я думаю, что нет хуже работы, чем мыть посуду и поддерживать порядок в доме. Терпеть этого не могу, и руки как деревянные – не могу нормально играть на пианино. – И Бет посмотрела на свои мозолистые руки со вздохом, который на этот раз услышали все.

– Не думаю, что кто-нибудь из вас страдает так же, как я, – воскликнула Эми, – ведь вам не нужно ходить в школу с нахальными девчонками, которые издеваются над вами, когда вы не выучили уроки, и смеются над вашими платьями, и клеят этикетки на вашего отца, потому что он небогат, и оскорбляют вас, если ваш нос не слишком хорош.

– Если ты имеешь в виду «клеймят позором», то я бы согласилась, но не говори об этикетках, папа же не банка с огурцами, – смеясь, предложила Джо.

– Я прекрасно знаю, что имею в виду, и не смей надо мной насмехаться. Лучше сама правильно употребляй слова и улучшай свой лексикон, – с достоинством парировала Эми.

– Не ругайтесь, девочки. Джо, неужели ты не хотела бы, чтобы папа не лишился денег тогда, когда мы были маленькими? О боже! Какими бы мы были счастливыми и как нам было бы хорошо, если бы у нас не было забот! – сказала старшая сестра Мэг, которая ещё помнила лучшие времена.

– Ты сказала на днях, что считаешь нас гораздо счастливее детей Кингов, потому что они постоянно ссорятся и задираются, хотя они и богаты.

– Да, я правда так говорила, Бет. Ну, я считаю, что так и есть. Потому что, хотя мы и вынуждены работать, мы постоянно дурачимся, и мы довольно развесёлая компания, как сказала бы Джо.

– Джо слишком много ругается! – заметила Эми, с упрёком посмотрев на длинную фигуру, растянувшуюся на ковре.

Джо тут же села, положила руки в карманы и начала насвистывать.

– Не надо так делать, Джо. Это выглядит по-мальчишески!

– Вот потому я это и делаю.

– Я не выношу грубых, неженственных девочек!

– Ненавижу манерных, жеманных глупышек!

– Птички в своих гнёздышках живут мирно, – пропела миротворица Бет с таким уморительным выражением лица, что резкий тон девочек смягчился от смеха, а «пикировка» на время прекратилась.

– Правда, девочки, вы обе виноваты, – сказала Мэг, начав читать нотации в своей манере старшей сестры. – Ты уже взрослая, пора бы оставить мальчишеские шалости и вести себя как подобает, Джозефина. Когда ты была маленькой девочкой, это не было так важно, но теперь, когда ты так выросла и убираешь волосы в пучок, тебе надо помнить, что ты юная леди.

– Я не такая! И если из-за своей причёски я кажусь юной леди, то я буду носить хвостики, пока мне не исполнится двадцать, – воскликнула Джо, снимая с волос сетку и встряхивая своей каштановой гривой. – Мне тошно думать, что я должна вырасти и стать мисс Марч, носить длинные платья и выглядеть чопорной, как китайская астра! Хватит и того, что я родилась девочкой, хотя я люблю играть с мальчиками, работать и вести себя так же, как они! И почему я не мальчик? А сейчас всё хуже, чем когда-либо, потому что я очень хочу пойти воевать вместе с папой. А всё, что я могу, – это оставаться дома и вязать, как убогая старуха!

И Джо стала трясти синим армейским носком так, что спицы загремели, как кастаньеты, а клубок запрыгал по всей комнате.

– Бедная Джо! Очень жаль, но ничего не поделаешь. Придётся тебе довольствоваться тем, что ты превратила своё имя в мужское и играешь роль брата перед нами, девочками, – сказала Бет, приглаживая взъерошенные волосы Джо рукой, прикосновение которой не могло бы сделать грубым никакое мытьё посуды или вытирание пыли.

– Что касается тебя, Эми, – продолжила Мэг, – ты слишком привередлива и чопорна. Твоё важничанье сейчас выглядит смешным, но ты можешь вырасти жеманной маленькой гусыней, если не обратишь на это внимания. Мне нравятся твои хорошие манеры и изысканная речь, когда ты не стараешься казаться элегантной. Но твои нелепые выражения так же неуместны, как и словечки Джо.

– Если Джо – девчонка-сорванец, а Эми – гусыня, то кто же тогда я, скажи, пожалуйста? – спросила Бет, готовая выслушать нотацию.

– Ты прелесть и больше ничего, – ответила Мэг с теплотой, и никто не стал с ней спорить, потому что Мышка, как её называли дома, была любимицей всей семьи.

Так как юные читатели всегда интересуются, как выглядят персонажи, мы воспользуемся этим моментом, чтобы набросать для них небольшой эскиз четырёх сестёр, которые были заняты вязанием в сумерках, пока за окном тихо падал декабрьский снег, а в камине весело потрескивал огонь. Комната была уютной, хотя ковёр вытерся, а мебель была очень простой: несколько неплохих картин висели на стенах, книги заполняли полки в нишах вокруг окон, хризантемы и пуансеттии цвели на подоконниках, и уютная атмосфера гармонии наполняла дом.

Маргарет, старшей из четырёх, было шестнадцать, она была очень симпатичной, пухленькой и спокойной, с большими глазами, густыми мягкими каштановыми волосами, милым ротиком и белыми руками, которыми она особенно гордилась. Пятнадцатилетняя Джо была очень высокой, худой и смуглой и напоминала жеребёнка, потому что она, казалось, никогда не знала, куда пристроить свои длинные конечности, которые ей очень мешали. У неё были чётко очерченные губы, комичный нос и острые серые глаза, которые, казалось, всё замечали и были то сердитыми, то странными, то задумчивыми. Длинные густые волосы были её единственной привлекательной чертой, но обычно она убирала их в пучок и накрывала сеткой, чтобы они ей не мешали. Джо сутулилась, у неё были крупные кисти рук и ступни, и беглого взгляда на её одежду было достаточно, чтобы убедиться, как некомфортно было девочке от того, что она стремительно превращалась в женщину, и как сильно ей это не нравилось. Элизабет, или Бет, как все её называли, была румяной светлоглазой девочкой тринадцати лет, с гладкими волосами, с застенчивыми манерами, робким голосом и выражением спокойствия на лице, которое редко чем-то нарушалось. Отец называл её «Маленькая Мисс Безмятежность», и это прозвище идеально ей подходило, потому что она, казалось, жила в своём собственном счастливом мирке, лишь иногда отваживаясь покидать его, чтобы встретиться с теми немногими, кому она доверяла и кого по-настоящему любила. Эми, младшая сестра, была самой важной персоной, по крайней мере по её личному мнению. Настоящая снегурочка с голубыми глазами и вьющимися на концах светлыми волосами до плеч, бледная и стройная и всегда держащая себя как барышня, не забывающая о своих манерах. Описание же характеров четырёх сестёр мы прибережём на потом.

Часы пробили шесть, и, выметя золу из камина, Бет поставила к огню пару домашних туфель, чтобы их согреть. Каким-то образом вид старой обуви хорошо подействовал на девочек, потому что мама должна была скоро прийти, и они желали скорее её встретить. Мэг перестала читать нотации и зажгла лампу, Эми встала с кресла, хотя её об этом никто не просил, а Джо забыла, как сильно она устала, сев и подвинув туфли поближе к огню.

– Они довольно поношенные. Нужно купить мамочке новые.

– Я подумывала купить ей новые туфли за свой доллар, – сказала Бет.

– Нет, я куплю! – воскликнула Эми.

– Я старшая, – начала Мэг, но Джо решительно вмешалась:

– Я теперь мужчина в семье, пока папы нет дома, и я куплю ей туфли, потому что он велел мне заботиться о ней, пока он не вернётся.

– Я скажу вам, как мы поступим, – сказала Бет, – давайте каждая подарит маме что-нибудь на Рождество, а себе мы покупать ничего не будем.

– Это так похоже на тебя, дорогая! А что же мы ей подарим? – воскликнула Джо.

Все на минуту глубоко задумались, а потом Мэг объявила о своём решении, словно эта идея была подсказана ей видом её собственных симпатичных рук:

– Я подарю ей пару хороших перчаток.

– Армейские ботинки, что может быть лучше, – восклинула Джо.

– Несколько носовых платков с подрубленными краями, – сказала Бет.

– Я куплю флакончик духов. Ей они нравятся и стоят недорого, так что у меня останется немного денег, чтобы купить себе карандаши, – добавила Эми.

– А как же мы вручим ей все эти подарки? – спросила Мэг.

– Положим их на стол, приведём её и будем смотреть, как она открывает свёртки. Разве вы не помните, мы так делали в дни нашего рождения? – ответила Джо.

– Я так испугалась, когда подошла моя очередь сидеть в кресле в короне и смотреть, как вы все подходите, чтобы вручить мне подарки и поцеловать. Мне понравились подарки и поцелуи, но было так страшно, когда вы сидели и смотрели на меня, пока я открывала свёртки, – сказала Бет, в то время как огонь одновременно подрумянивал её щеки и гренки к чаю.

– Пусть мамочка думает, что мы покупаем подарки себе, а затем мы устроим ей сюрприз. Мы должны пойти по магазинам завтра после обеда, Мэг. Нам ещё так много надо подготовить для спектакля в Рождественскую ночь, – сказала Джо, горделиво расхаживая туда-сюда, сцепив руки у себя за спиной.

– Я последний раз участвую в таком спектакле. Я слишком взрослая для подобных вещей, – заметила Мэг, которая была сущим ребёнком во всём, что касалось шалостей с «переодеванием».

– Ты не прекратишь этим заниматься, уж я-то знаю, пока у тебя есть возможность разгуливать в белом одеянии, с распущенными волосами и носить украшения из золотой бумаги. Ты лучшая актриса из всех нас, и нашему театру придёт конец, если ты покинешь сцену, – сказала Джо. – Нам нужно провести репетицию прямо сейчас. Иди сюда, Эми, и повтори сцену с обмороком, потому что ты играешь в ней так зажато, будто аршин проглотила.

– Ничего не могу с этим поделать. Я никогда не видела, как падают в обморок, и я не хочу вся покрыться синяками, рухнув плашмя, как ты. Если у меня получится упасть естественно, я так и сделаю. Если я не смогу, то опущусь в кресло, и это будет выглядеть изящно. Мне всё равно, даже если Гуго будет наставлять на меня пистолет, – возразила Эми, которая была лишена драматического таланта, но её выбрали на эту роль потому, что она была достаточно маленькой, чтобы злодей из пьесы мог унести её, пронзительно вопящую, за кулисы.

– Сделай вот как. Сожми руки так и отступай, пошатываясь и неистово крича: «Родриго, спаси меня! Спаси меня!» – И Джо удалилась с мелодраматическим криком, который был поистине душераздирающим.

Эми повторила за ней, но вытянула прямые руки так скованно и рванулась вперёд, как машина, а её «О!» больше было похоже на то, что её укололи булавкой, чем на страх и терзания. Джо отчаянно застонала, а Мэг смеялась во весь голос, в то время как у Бет подгорали гренки, пока она с интересом смотрела на эту смешную сцену.

– Это бесполезно! Постарайся сделать всё возможное, когда придёт время, но, если зрители будут смеяться, не вини в этом меня. Продолжай, Мэг.

Дальше всё шло гладко, так как дон Педро бросил вызов миру в речи на две страницы без единого перерыва. Ведьма Хейгар произнесла ужасное заклинание над своим кипящим котелком с жабами, что произвело роковой эффект. Родриго мужественно разорвал свои цепи, а Гуго умер от угрызений совести и мышьяка с исступлённым: «Ха! Ха!»

– Это лучшее из всего, что мы ставили, – сказала Мэг, когда погибший злодей сел и потёр локти.

– Не понимаю, как ты можешь так играть и писать такие великолепные пьесы, Джо, ты просто Шекспир! – воскликнула Бет, которая была твёрдо убеждена, что её сёстры талантливы абсолютно во всём.

– Не совсем, – скромно ответила Джо. – Но я правда считаю, что «Проклятие ведьмы», оперная трагедия, – довольно неплохая вещица, хотя я хотела бы попробовать поставить «Макбета», если бы у нас был люк для призрака Банко. Мне всегда хотелось сыграть роль убийцы. «Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною?»^[2] – пробормотала Джо, вращая глазами и хватая воздух, как это делал на сцене один знаменитый трагик, которого она видела в театре.

– Нет, это вилка для гренок, а на ней вместо хлеба мамина туфля. Бет слишком увлеклась театром! – воскликнула Мэг, и репетиция окончилась всеобщим взрывом смеха.

– Рада видеть вас такими весёлыми, девочки мои, – раздался звонкий голос у двери, и актёры и зрители повернулись, чтобы поприветствовать высокую даму с выражением материнской заботы на лице, которое всегда как будто спрашивало: «Чем я могу вам помочь?» – и которое было поистине восхитительным. Она не была роскошно одета, но выглядела благородно, и девочки думали, что серый плащ и немодная шляпка скрывают самую великолепную маму в мире.

– Ну, дорогие мои, как вы сегодня провели время? Я так долго возилась, готовя посылки к завтрашней отправке, и не смогла прийти домой пообедать. Кто-нибудь заходил, Бет? Как твой насморк, Мэг? Ты выглядишь смертельно усталой, Джо. Иди сюда и поцелуй меня, детка.

Задавая эти материнские вопросы, миссис Марч сняла с себя мокрую одежду, надела тёплые домашние туфли и села в мягкое кресло, притянула Эми к себе и приготовилась насладиться самым счастливым часом в конце напряжённого дня. Девушки порхали по дому, стараясь создать уют, каждая по-своему. Мэг накрыла чайный столик, Джо принесла дрова и расставила стулья, роняя и с грохотом переворачивая всё, к чему прикасалась. Бет тихо и хлопотливо суетилась между кухней и гостиной, в то время как Эми сидела сложа руки и давала всем указания.

Когда все они собрались у стола, миссис Марч сказала с особенно счастливым выражением лица:

– У меня есть для вас кое-что на десерт.

Лучезарная улыбка мелькнула на лицах, как вспышка солнечного света. Бет захлопала в ладоши, забыв о печенье, которое держала в руке, а Джо подбросила вверх салфетку, воскликнув:

– Письмо! Письмо! Папе – троекратное ура!

– Да, прекрасное длинное письмо. Он здоров и считает, что сможет пережить холода лучше, чем мы думали. Он передаёт наилучшие пожелания к Рождеству, а для вас, девочки, есть особое послание, – сказала миссис Марч, похлопывая по карману так, будто у неё там было сокровище.

– Быстрее доедаем! Хватит отгибать мизинец и жеманиться над тарелкой, Эми, – воскликнула Джо, захлебываясь чаем и роняя хлеб сливочным маслом вниз на ковёр, в нетерпении поскорее приступить к десерту.

Бет больше ничего не ела и ускользнула в свой тёмный уголок ожидать остальных, размышляя о предстоящем удовольствии.

– Я думаю, как замечательно, что отец пошёл на фронт капелланом, потому что он уже старше призывного возраста и недостаточно здоров, чтобы быть солдатом, – с теплотой сказала Мэг.

– А я хочу быть барабанщиком или vivan…^[3] – как его там? Или медсестрой, чтобы быть рядом с папой и помогать ему! – воскликнула Джо со вздохом.

– Должно быть, очень неуютно спать в палатке, и есть всякую невкусную еду, и пить из жестяной кружки, – вздохнула Эми.

– Когда он вернётся домой, мама? – спросила Бет с небольшой дрожью в голосе.

– Ещё не скоро, дорогая, если только не заболеет. Он останется там и будет добросовестно исполнять свой долг, сколько сможет, и мы не будем просить его вернуться даже на минуту раньше, чем положено. А теперь я прочту вам письмо.

Все устроились поближе к огню: мама села в большое кресло, Бет – у её ног, Мэг и Эми уселись на обе ручки кресла, а Джо опёрлась о спинку, где никто не смог бы увидеть, как она расчувствовалась. Из всех писем, что были написаны в те нелёгкие времена, лишь немногие не были трогательными, особенно те, которые отцы отправляли домой. В этом письме мало говорилось о тех невзгодах, которые пришлось пережить, о тех опасностях, с которыми пришлось столкнуться, или о преодолении тоски по дому. Это было весёлое, обнадёживающее письмо, полное живых описаний солдатской жизни, походов и новостей о войне, и только в конце сердце автора преисполнялось отеческой любовью и тоской по маленьким девочкам, которые ждут его дома.

«Передай им, что я их нежно люблю и целую. Я думаю о них днём, молюсь за них ночью и во все времена нахожу лучшее утешение в их привязанности ко мне. Похоже, что ещё год нам предстоит ожидать встречи, это долгий срок, но напомни им, что, пока мы ждём, мы можем трудиться, так что не нужно тратить впустую эти тяжёлые дни. Я знаю, они помнят всё, что я им говорил: чтобы для тебя они были любящими детьми, честно исполняли свой долг, храбро сражались со своими заядлыми врагами и преодолевали себя так усердно, что, когда я вернусь, я мог бы гордиться моими маленькими женщинами и любить их больше, чем когда-либо».