Гвианские робинзоны

– Патрон, положитесь на меня. Я буду на посту до тех пор, пока вы меня не смените.

Трое мужчин вооружились мачете, вдобавок бони прихватил свой топор. Робен поцеловал жену и детей, пожал руку парижанину, и маленький отряд быстро углубился в лесные заросли, расчищая путь ударами мачете.

День прошел спокойно, солнце уже почти село, когда все трое вернулись, падая от усталости, с исцарапанными руками и лицами, но счастливые. Нет нужды говорить, что возвращение экспедиции отпраздновали копченой рыбой, а также бананами, бататами и ямсом, которые разведчики принесли с собой. Николя наконец смог насладиться плодами хлебного дерева. Правда, славный парень был скорее разочарован. Он ожидал большего. Нельзя сказать, что они ему совсем не понравились, но вкус все-таки на любителя…

– Ну что, как себя вели наши маленькие робинзоны? – спросил Робен, немного утолив голод.

– Наши робинзоны были очаровательны, – ответила их мать. – Они учились. Да, мой друг, учились. Они не хотят быть невежами, маленькими белыми дикарями.

– И что же делали наши маленькие ученые?

– Они «делали» географию.

– Изучали географию, ты хочешь сказать?

– Нет, друг мой, именно «делали», я настаиваю. По месту и почет. Это все придумал Анри, так что пусть сам и расскажет. Анри, как называется ручей, в который мы вышли после порогов Эрмина?

– Он называется ручей Нику в честь растения робиния нику.

– Эдмон, как ты окрестил озеро, которое он пересекает?

– Озеро Балата, в память о вкусном молоке, которое мы там пили.

– У Эдмона очень благодарный желудок.

– А я, – вмешался маленький Эжен, – придумал, как назвать злые скалы…

– Это водопад, пороги… – начала его мать с серьезным видом.

– Водопад Игуаны, вот как! Мама, я правильно сказал, игуана, так ведь?

– Да, мой дорогой сын. Что касается этого места, где все мы сейчас находимся, то мы единодушно назвали его Кокосовой заводью. Видишь, мой друг, мы все приняли участие в придумывании названий, у которых по меньшей мере два достоинства: они очень просты, а заодно увековечивают наши воспоминания.

– Но это замечательно, просто великолепно! – радостно воскликнул растроганный отец. – А ты, малыш Шарль, ты как-нибудь помог в этом важном деле?

– Я… я еще маленький, а вот когда я вырасту, тогда другое дело, – ответил ребенок, вытянувшись на цыпочках.

– А вы где побывали? – спросила мадам Робен. – Вы что-нибудь нашли? Вы довольны? Результат оправдал ваши ожидания? Мне кажется, судя по следам от колючек, вам пришлось брать заросли приступом.

– Битва была жестокой, но завершилась полной победой. Но мы решили пока что держать все в секрете, так что никаких расспросов, прошу тебя.

– Значит, это будет сюрприз.

– И я хотел бы как следует им насладиться.

Ожидание оказалось недолгим. Беглец и его спутники уходили еще дважды, всякий раз возвращаясь примерно в одно и то же время. Наконец, на третий день вечером, обитатели Кокосовой заводи едва смогли сдержать радость, услышав простые слова:

– Выходим завтра утром.

Расстояние было не особенно значительным, но дорога! Если вообще можно так назвать тропу, едва намеченную ударами мачете среди непроходимых зарослей самой разнородной зелени, ощетинившейся стеблями, срезанными наискосок на уровне коленей, и усеянной петлями корней, похожих на стремена, которые местные называют «собачьи уши». Эта изобретательная природная ловушка превосходным образом устроена так, чтобы путешественник падал на каждом шагу. Если он не будет всякий раз с осторожностью поднимать ноги, то его ступня угодит прямо в петлю, и он повалится лицом на землю с силой, прямо пропорциональной его скорости.

Нельзя было забывать и о змеях. Поэтому Казимир шел впереди и что есть силы колотил по зарослям справа и слева длинной палкой, напоминающей метлу. За ним шел Николя с маленьким Шарлем на руках. Дальше следовала мадам Робен, опираясь на посох из пальмы кунана, за ней Робен, неся на своих могучих плечах Эжена и Эдмона, а за ним Анри, который шел самостоятельно, как взрослый мужчина. Замыкал процессию Ангоссо с ружьем на плече.

Тропа, проложенная по прямой, все время шла вверх, поднимаясь на высоту около трехсот метров. Хотя подъем был очень плавным, но идти от этого было не легче. Но как бы ни было невыносимо, никто не сказал ни слова, даже дети ни разу не пожаловались.

Наконец, после двухчасового марша с одной остановкой, небольшой отряд вышел на большую поляну на полпути к вершине холма, располагавшуюся на ровном уступе шириной более двухсот метров.

При виде большой хижины, которая кокетливо возвышалась прямо в середине открытого пространства, у мадам Робен вырвался радостный возглас. Дети позабыли об усталости и бросились к новому дому с криками восторга.

– Моя дорогая отважная жена, – с чувством произнес Робен чуть дрожащим от волнения голосом, – я тоже немного «делал» географию, когда был здесь. Я назвал это жилище «Добрая Матушка». Нравится тебе такое название?

– О, мой милый друг, как я счастлива, благодарю тебя!

– Ну что же, войдем под крышу «Доброй Матушки».

Трое мужчин сумели совершить настоящий подвиг. Справедливости ради стоит заметить, что бони оказался истинным мастером колониальной архитектуры, что пальцы бедного прокаженного еще обладали несравненным проворством, а инженера каторжные работы, увы, превратили в превосходного плотника. Так что эта хижина, построенная без единого гвоздя и паза, выглядела как настоящее чудо. Не менее пятнадцати метров в длину, пять в ширину и три с половиной в высоту. В легких стенах, сделанных из тонких плетней, не препятствующих доступу воздуха, но непроницаемых для дождя, устроили четыре окна и дверь.

Хижина была способна противостоять любому урагану, так как ее опорные столбы, образующие основу всей конструкции, представляли собой четыре мощных дерева, крепко и глубоко укоренившиеся в земле, но срубленные на уровне крыши. Эти стволы соединили четырьмя балками, связав их волокнами арумы и лианами ползучей бигнонии. Гвозди иногда не выдерживают, пазы могут треснуть, но эти неразрушимые лианы прочнее стальной проволоки.

Это прямоугольное сооружение было покрыто крышей из листьев пальмы ваи, настеленных на стропила из очень легкого трубного дерева, прикрепленных к балкам тем же манером. Мы уже упоминали о ваи, это очень красивая пальма с чрезвычайно коротким стволом, больше похожая на букет, чем на дерево. Ее листья перистые. Центральная жилка часто достигает четырех метров в длину, а листовые пластинки вырастают до пятидесяти-шестидесяти сантиметров и направлены в обе стороны, как бородки птичьего пера. Строитель, который хочет сделать крышу, сгибает лист точно пополам и переплетает жилки обеих сторон на манер соломенных покрытий, которые делают наши огородники, чтобы укрыть деревья от мороза. Теперь у него есть плоская плетенка четырех метров в длину и пятидесяти сантиметров в ширину, которую он укладывает на стропила и закрепляет, как и балки, с помощью волокон арумы. Сложенные и сплетенные таким образом листья, уложенные вроде черепицы внахлест друг на друга поперек стропил, составляют совершенно непромокаемую крышу, способную прослужить все пятнадцать лет, не подвластную ни ветру, ни солнцу, ни дождю. Листья, поначалу нежно-зеленые, со временем приобретают очень приятный желтый цвет, похожий на оттенок кукурузного початка.

Стропила выступали над каждой стеной дома примерно на два метра, сформировав широкую крытую галерею. Сама же хижина была разделена на три части. В одной устроили спальню для матери с детьми; средняя должна была служить общей столовой, здесь же повесили гамаки Робена и Николя. В третьей устроили склад, поручив его заботе Казимира.

Пол хижины, очищенный огнем, более не был прибежищем неприятных гостей, которые прежде привольно расселились здесь среди корней и трав. Место вокруг дома тоже расчистили, чтобы дать доступ воздуху и свету. Два великолепных дерева манго, два хлебных дерева и несколько калебасовых деревьев давали приятную тень, а за хижиной, позади площадки, отведенной для детских игр, как живая изгородь, протянулись густые заросли с торчащими шипами, но буквально усеянные крошечными гвианскими лимонами с коркой не толще ногтя.

Робен не без гордости продемонстрировал это прекрасное жилье вновь пришедшим. Дети и их мать сияли от счастья. У Николя же радость смешалась с изрядной долей удивления.

– Скажу вам, патрон, мы здесь устроимся, как настоящие послы.

– Умерьте ваш пыл, мой мальчик. У послов есть столы, кровати, другая мебель, кухонная утварь, посуда, а у нас нет ни тарелки, ни бутылки.

– И то правда, – ответил парижанин, слегка поостыв. – Мы будем спать на земле, есть руками, пить из листьев, свернутых в рожок. Это все, конечно, весело на какое-то время, но, между нами, я был бы не против поесть иногда из обычной посуды.

– У нас она будет, Николя, мы сами ее сделаем. Спокойствие, друг мой. Прежде всего я должен вам сказать, что у нас есть деревья, на которых растут целые посудные сервизы.

– Кому другому, патрон, я бы ответил: что за шутки? Но раз вы так утверждаете… К тому же я здесь уже всякого навидался.

– А увидите еще больше, мой дорогой. Что касается вашего желания поесть из тарелки, то его можно удовлетворить довольно быстро. Это, конечно, не будет столовое серебро, но в настоящий момент нам придется ограничиться тем, что есть. Видите это дерево, на котором растут большие зеленые плоды, похожие на тыквы?

– Я их с самого начала приметил, да еще подумал, что если бы крестьянину из басни на нос свалилась такая дуля, он бы не вернулся домой, полагая, что все, что ни делается, к лучшему.

– Тем лучше! Вот наши тарелки и блюда.

– Верно! Здесь их называют «куи», если я не ошибаюсь.

– Именно так. Приступим же к делу!

– Думаю, это не слишком сложно.

– Попробуйте. Но должен предупредить, что сначала у вас ничего не получится, если только вам не известны особенности производства.

– Увидим!

И славный юноша, не откладывая дело в долгий ящик, приподнялся на цыпочки и схватил обеими руками тыкву величиной с человеческую голову, висящую на ветке не толще держателя для пера, с виду готовой сломаться под ее тяжестью. Он вооружился ножом и попытался надрезать блестящую, словно отполированную, корку. Напрасный труд, лезвие лишь скользило по нему, едва царапая зеленую поверхность. Николя решил разделаться с плодом одним ударом и с силой вонзил в него нож, словно собирался нарезать дыню.

Крак!.. И калебаса разлетелась на пять или шесть бесформенных кусков. Все, естественно, расхохотались. Вторая попытка привела к такому же результату, третья тоже грозила неминуемым поражением, но тут вмешалась мадам Робен:

– Послушайте, Николя, я припоминаю, что когда-то читала о том, что дикари очень ловко разделяют калебасы на две равные части, крепко перетягивая их веревкой. Может быть, вам стоит попробовать сделать то же самое с помощью лианы?

– Спасибо, мадам, за ваш совет, думаю, он хорош. Но я так неловок, что вряд ли у меня получится, даже пробовать не стану.

– В таком случае мой черед, – заявил Робен. Пока молодой парижанин орудовал ножом, он уже приступил к операции, хорошо ему знакомой.

Под его нажимом лиана оставила тонкую бороздку поперек поверхности плода, инженеру осталось лишь легко пройтись по ней кончиком ножа и получить две полусферы без единой трещины.

– Вот видите, это довольно просто.

– Какой же я глупец, – сконфуженно пробормотал молодой человек. – Это все равно как если бы я попытался разрезать стекло без алмаза.

– Ваше сравнение абсолютно справедливо, друг мой. Теперь нам нужно разделить таким же образом еще дюжину калебас, а затем выскрести их изнутри…

– А потом высушить их на солнце и…

– …и они полопаются, если вы предварительно не наполните их очень сухим песком. Таким же образом мы сможем обзавестись и дюжиной ложек. Что касается вилок, ими займемся позже.

– Сказать по чести, патрон, уверяю вас, несколько дней назад, когда у нас совсем ничего не было, я даже не смел надеяться на такие скорые перемены. Это настоящее чудо. Но больше всего меня изумляет то, что здесь все необходимые для жизни вещи растут на деревьях. Нужно всего лишь нагнуться и подобрать их.

– Вы хотите сказать, подняться повыше и сорвать… Да, если бы такие деревья росли рощами, если бы они встречались в лесах в диком состоянии, то, конечно, экваториальная зона была бы, как вы давеча заметили, земным раем. Но, увы, это далеко не так. Кто знает, ценой каких усилий была устроена эта плантация, которую мы обнаружили лишь по воле случая? Сколько терпеливых поисков, руководимых чудесным колонизаторским чутьем, потребовалось, чтобы собрать на этом клочке земли большинство полезных растений, местных и тех, что были ввезены сюда после открытия Нового Света? Не устану повторять: жестокая судьба вдруг смилостивилась и решила побаловать нас, как детей. Иначе что бы с нами стало в этой беспредельной пустыне с бесплодными растениями, без жилья, без пропитания, без инструментов? Дичи здесь немного, да и для охоты необходимо оружие и совершенно особые навыки. Рыбалка?.. Мы узнали о нику лишь несколько дней назад. Так что земля остается нашим главным ресурсом. У нас будет обильная и здоровая пища – ее дадут нам деревья плантации и ее почва.

– Да, деревья… – мечтательно сказал Николя как бы про себя. – Если повезет, на здешних деревьях можно найти все, что угодно.

– Я недавно говорил, что вам еще многое предстоит здесь увидеть. И это произойдет совсем скоро, как только мы как следует устроимся и обеспечим себя самым необходимым. За несколько часов я обнаружил бесценные сокровища. На вершине холма растут деревья какао и кофейные кусты. Это важнейшее открытие. А что вы скажете о масляном дереве? О свечном? О мыльном?

Николя, который хотел познакомиться со всеми деревьями с необычными свойствами, перешел от удивления к совершенному потрясению.

– Это не все, я еще не сказал вам о помадном дереве руку, о коричном, гвоздичном, мускатном и перечном, это вам на первое время. А вот еще адвокатово дерево, оно точно достойно вашего внимания.

– Дерево, на котором растут адвокаты?

– Ну да, адвокаты.

– И их едят?

– Едят.

– Ох, – только и смог вымолвить ошеломленный Николя.

– Пропустим, если вы не возражаете, ипекакуану, каучук и клещевину и перейдем к сырному дереву.

– Месье Робен, я считаю вас человеком серьезным, вы же не станете насмехаться над бедным парнем вроде меня. Признайте, хотя бы между нами, что это уже слишком. Не хватало нам дерева, на котором растет грюйер, мондор, рокфор или камамбер…

– Нет, конечно, вы не угадали. На сырном дереве сыр не растет.

– Зачем же тогда давать ему имя, от которого у меня слюнки ручьем потекли?

– Затем, что древесина дерева bombax – это его научное название – белая, мягкая, пористая и очень похожая на сыр. Но его плоды и камедь не имеют для нас никакой пользы. Зато на нем растут шипы, твердые как железо, и мы можем использовать их вместо гвоздей. Кроме того, тонкий нежный пух, который окружает его семена, годится на трут. Ну что, вы довольны нашим беглым уроком по экваториальной ботанике?

– Я просто счастлив, нет, очарован. Раз уж матушка-природа так хорошо выполняет свою функцию кормилицы, то мне нужно пользоваться ее плодами…

– Вы хотите сказать, нам, мой дорогой мальчик.

– Ну конечно, месье Робен, это я к слову. Я, видите ли, собираюсь работать за четверых, с пользой расходовать все свое время, привести все в порядок, научиться делать инструменты, собирать урожай и в конце концов стать настоящим робинзоном, таким, про каких даже в книжках не пишут.

– Я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях, мой друг. Мне известна ваша отвага. С завтрашнего дня нам предстоит тяжелый труд. Дети пока не смогут сколько-нибудь значительно помогать нам в работе. А нам нужно обеспечить их существование, так же как и их матери. Мой старый Казимир, несмотря на его храбрость, довольно слаб из-за болезни и возраста. Так что забота о пропитании ложится почти исключительно на нас двоих. Ангоссо вскоре нас покинет.

– Верно. Наш добрый дикарь… Когда я говорю «дикарь», я не имею в виду ничего дурного, дикарь – это такой человек, который никогда в жизни не видел Июльской колонны. Я очень привязался к нему, да что там, он стал среди нас своим. Прежде негры производили на меня довольно странное впечатление, но теперь я вижу, что среди них встречаются достойные люди. Кстати, вы мне напомнили о деньгах, которые я должен ему заплатить. Пускай подходит к кассе… Эй, Ангоссо! Ангоссо!

– Что хоти, муше? – отозвался чернокожий.

– Что хоти, что хоти… Я хочу отдать тебе две твоих монеты по сто су, твои меченые су, ну, столбики.

– О да. Ангоссо довольный.

– Я тоже очень доволен. Мы все в восторге от твоей помощи. Вот твои деньги, дружище, – закончил он, отдав ему обе пятифранковые монеты.

Лесной негр, получив оплату, на мгновение застыл перед парижанином с разинутым ртом. Его круглые глаза с фарфорово-белыми зрачками не могли оторваться от серебряной цепочки с зеленым нефритовым скользящим кольцом, к которой были прикреплены карманные часы Николя.

– О, – с вожделением бормотал он, – он красивый.

– Двадцать три франка тридцать сантимов, куплено на пряничной ярмарке, считай, даром достались.

– Слишком много красивый!

– Пф-ф! Обычная парижская безделушка. Послушай-ка, господин бони, если они тебе по нраву, то они твои. Ты был так любезен с нами, я тоже хочу доставить тебе небольшое удовольствие. Вот тебе, почтенный лодочник, – сказал он, снимая цепочку.

Ангоссо даже побледнел от счастья, взяв часы кончиками пальцев с какой-то опасливой радостью.

– Этот штука для моя? – с тревогой спросил он.

– Этот штука для твоя, – ответил Николя, в восторге оттого, что смог выразиться по-креольски.

На мгновение бони остолбенел, словно раздавленный нежданным счастьем.

Затем, не говоря ни слова, он бросился к высокой корзине, называемой здесь «пагара», где хранился его свернутый гамак из великолепной ткани, с большим мастерством сотканной местными женщинами, развернул его и принес Николя со словами:

– Твоя – компе Ангоссо. Ангоссо шибко довольный, бон-бон. Моя давай гамак для белые детки, моя давай сабля для белый компе.

– Ну уж нет, это ни к чему. Какого черта, я сделал тебе подарок просто так, без всякого интереса.

– Примите подарки, мой дорогой Николя, – вмешался Робен. – Если вы откажетесь, он будет очень огорчен, поверьте мне. А теперь, мой храбрый Ангоссо, ступай, возвращайся к своей семье. Если когда-нибудь ты не сможешь ее прокормить, если тебе будет грозить голод, приходи сюда со всеми своими родственниками, мы примем тебя с открытыми объятиями. Ты сможешь построить себе хижину рядом с моей и разделить с нами все, что у нас есть.

– Да, муше. Ангоссо прийти к белый тигр, когда не быть маниок, когда не поймать рыба.

Лесной негр попрощался с робинзонами, как это принято у его народа, то есть лично подойдя к каждому из них:

– Прощай, белый тигр, прощай, мадам, прощай, компе, прощай, белый детки, прощай, Казимир. Моя уходи домой!

В последний раз пожимая ему руку, Робен сказал:

– Особо хочу тебя попросить, Ангоссо: никогда никому не говори о том, что здесь живут белые люди. И не забывай, что вы всегда здесь желанные гости, ты и все бони.

– Да, муше. Ангоссо – компе для вся твоя семья. Моя не говори ничего все равно как рыба.

Глава VIII

Пропитание прежде всего. – Первые труды. – Нужна пластина. – Опыты с керамикой. – Трубное дерево. – Ленивец. – Заядлый соня. – Первый постоялец зверинца. – Дурные предчувствия. – Si vis pacem, para bellum^[11]. – Импровизированная крепость. – Казимир – начальник инженерного штаба. – Гарнизон передовой заставы. – Кочующие муравьи. – Завтрак гигантского муравьеда. – Поединок ягуара и муравьеда. – И бой кончается, затем что нет бойцов. – Сирота. – Еще один сирота. – Усыновление. – Новые постояльцы. – Месье Мишо и его подруга Кэт.

Существование гвианских робинзонов было прежде всего материальным, если, конечно, можно так охарактеризовать почти исключительное подчинение интеллектуальных способностей поддержанию физических сил организма.

Если, с одной стороны, решение этой проблемы очень непросто дается даже в условиях нашей современной цивилизации, то, с другой стороны, вознаграждение за какой-либо труд, за использование человеческих сил, приложенных к той или иной задаче, может полностью или частично удовлетворить многочисленные потребности работника. Заработной платы теоретически должно хватать на то, чтобы человек мог естественным образом обеспечить себя и близких предметами, необходимыми для существования.

Само собой разумеется, что глава семьи, обеспечивающий свою жену и детей хлебом насущным, не может одновременно шить им одежду из предварительно сотканной им ткани, тачать обувь, строить жилье, обучать и так далее.

Нет, он просто тратит свое вознаграждение за выполненную им работу на приобретение различных промышленных и ремесленных товаров и таким образом обеспечивает своей семье более или менее сносную жизнь. Именно на этой солидарности, обусловленной взаимными и схожими потребностями, основано современное общество. Производить для потребления и обмена. То есть постоянное усилие тела и разума одного человека, сосредоточенное на одном виде деятельности, способно обеспечить существование многих.

Изгнанники же, напротив, испытывали нужду решительно во всем, начиная с самых примитивных инструментов, и должны были создавать предметы, необходимые для жизни, с нуля. Им нужно было есть и одеваться, одним словом, создавать из природных подручных средств все нужные для жизни вещи. Шляпа, игла, болт, лист бумаги, нож – все эти предметы в цивилизованном обществе можно раздобыть где угодно и задешево. Но если человек одинок и затерян в безбрежных пустошах, с какими почти непреодолимыми трудностями он столкнется, когда ему придется изготовить такие мелочи самостоятельно? А инструменты для их производства? Для них потребовалось бы предварительно построить несколько промышленных предприятий.

Робен вовсе не собирался отчаиваться. К тому же у него был Николя, надежный, сообразительный и упорный помощник. Что касается прокаженного, то, к счастью, его многолетний опыт жизни в лесах представлял для маленькой колонии бесценное подспорье. После отплытия Ангоссо трое мужчин немедленно приступили к работе.

Невероятная, несравненная плодородность экваториальной почвы такова, что заброшенную вырубку за несколько лет захватывают непроходимые заросли лиан, деревьев и гигантских трав. Культурные растения смешиваются с зелеными паразитами. Они сплетаются в одно целое, при этом не причиняя друг другу ни малейшего вреда, достигают гигантских размеров и растут так густо, что человек, оказавшийся в этом море стеблей, листьев и цветов, не может ни шагу ступить, не говоря уже о том, чтобы сорвать плод.

Поэтому здесь необходимо действовать методично, вырубать, обрезать, косить, прореживать, удалять не только сорняки, но и выбирать из полезных растений самые крепкие и здоровые и приносить в жертву их более слабых сородичей, чтобы переизбыток не привел к недороду.

По сути, колонистам предстояло вновь расчистить участок. Пусть это куда менее утомительно, чем вырубка девственного леса, но для этого требуется столько же терпения, сколько и навыка. Так что двое белых и чернокожий начали вовсю «раскорчевывать». Мы намеренно сохраняем это слово, означающее «вырубать кустарник», так говорят гвианские поселенцы, и оно идеально отражает идею повторного завоевания земли, захваченной зарослями.

Маленькая колония не могла бесконечно существовать на копченой рыбе, жареных бананах или плодах хлебного дерева. Слишком частое употребление бананов нередко приводит к расстройству пищеварения, вздутию живота и, как следствие, к быстрой потере сил. Единственный продукт, способный заменить пшеничный хлеб, – это маниок.

К счастью, Казимир нашел на склоне холма большой участок с посадками этого растения. Его расположение и особенности были таковы, что он зарос не так сильно, как другие места плантации. Лишь трубные деревья, cecropia peltata, известные любители расчищенных земель, тянули к небу свои жадные ветви. Их гладкие, ослепительно-белые стволы, полые внутри, точнее с очень мягкой податливой сердцевиной (отсюда их народное название, трубное дерево), возвышались как серебряные колонны на фоне темно-зеленого ковра из листьев маниока.

За несколько часов мужчинам удалось собрать внушительное количество клубней. Терку-граж быстро сделали из подручных средств, «змею» тоже сплели, но перед колонистами возникло новое препятствие, на первый взгляд практически непреодолимое. У них не было металлического листа, «пластины», чтобы приготовить муку и выпарить из мякоти маниока ядовитый сок, который остается в ней даже после основательной сушки на солнце.

Казимир не отличался особой изобретательностью. Он считал, что ничто на свете не может заменить листа железа, на котором он прежде готовил куак и кассаву. Николя повторял, что охотно отдал бы один глаз за сковородку… Робен погрузился в размышления.

Длинной заостренной палкой он машинально ворошил хворост в костре, на котором готовился ужин, как вдруг заметил среди углей какой-то красновато-коричневый предмет, с виду довольно крепкий.

– Смотрите-ка, – воскликнул он удивленно. – Что это такое?

Мадам Робен подошла поближе. Дети собрались в кружок вокруг отца. Инженер палкой вытолкнул предмет из очага. Это была грубая глиняная фигурка, вылепленная рукой художника, явно вдохновленного, но, безусловно, совершенно незнакомого с законами ваяния. Но Робена не интересовала форма, материал был гораздо важнее.

– Ну и ну, это же терракота!

– Да, папа, – отозвался юный Эжен. – Я слепил человечка и положил его в костер подсушиться… Я хотел поиграть им с Шарлем.

– А где ты нашел такую землю, мой дорогой скульптор?

– Да там, прямо в доме. Вот, посмотри. Я немного раскопал ее палкой, добавил воды, а потом слепил человечка.

Робен склонился пониже, осмотрел небольшую ямку, порылся в ней своим мачете и достал кусок жирной на ощупь земли, влажной и красноватой, несомненно, благодаря оксиду железа.

Это была глина.

– Дети мои, – сказал он радостно, – завтра на обед каждый из вас получит отличную лепешку кассавы.

– О, вот это да, кассава! – закричали хором четверо ребятишек, в восторге оттого, что им больше не придется есть бананы.

– А как ты ее сделаешь, папа? – спросил Эжен с некоторым недоверием. – Мой человечек ее приготовит?

– Конечно нет, сынок, но он станет непосредственной причиной улучшения нашего питания. А теперь смотри.

И беглец немедленно вырыл яму поглубже, достал оттуда большой кусок чистой глины, помял его, немного смочил водой, еще раз размял и мокрыми руками придал глине форму диска, постаравшись сделать его как можно более ровным и плоским.

– А теперь нужно побольше дров, да разогреть их пожарче. Я бы предпочел высушить мою пластину на солнце, потому что она может не выдержать жара костра, но, если это произойдет, мы попробуем еще раз завтра.

– Я догадался! Патрон, я догадался! – вскричал Николя, свалив в двух шагах от хижины несколько вязанок хвороста. – Вы сделали пластину из глины, так?

– Верно, и она прекрасно справится с назначенной задачей. Воистину, я удивлен, что лесные негры и краснокожие не додумались до столь простого способа и не заменили глиной металлические пластины, которые крайне трудно добыть.

Изумленный Казимир вытаращил свой единственный глаз, пробормотав:

– О, эта белый всегда придумай выход… всегда найти затычка для любой дырка.

После двенадцати часов сушки сначала на очень слабом огне, постепенно увеличивая жар, колонисты получили покрытую легкими трещинками пластину, может менее ровную, чем гладь стоячего озера, но очень твердую и прочную. И незамедлительно напекли на ней аппетитных горячих лепешек.

Эта первая победа, одержанная над нуждой, была воспринята со всей радостью, какую только можно вообразить. Это было настоящее открытие, способное дать начало изготовлению самых разных вещей первой необходимости, сперва, безусловно, не слишком удачных, но с перспективой улучшить их по мере приобретения опыта.

Вскоре из этой превосходной глины можно будет сделать горшки, кирпичи, сложить печь… и кто знает, что еще? А пока мадам Робен вместе со старшим сыном приступила под руководством Казимира, почетного мастера-пекаря, к изготовлению куака и кассавы, этой манны небесной, что составляет главный пищевой ресурс народов тропических областей.

Мужчины тем временем ревностно продолжали расчищать участок. Подступы к дому были уже совершенно свободны. Зашла речь о том, чтобы собрать немного какао и кофе. Заговорили даже о том, чтобы огородить небольшой участок, примыкающий к дому, где можно было бы держать несколько птиц и четвероногих, поддающихся одомашниванию, и Казимир пообещал вскоре заняться их поимкой.

Но первый постоялец будущего скотного двора обнаружился еще до того, как был забит хотя бы один столб для ограды. Никто не ожидал появления столь необычного животного, не имеющего ровно никакой ценности, но такого удивительного вида и с такими невероятными повадками, что дети с криками потребовали дать ему убежище в колонии. Как легко можно догадаться, это невинное желание было удовлетворено сию минуту без малейших возражений.

Вот как произошло это новое открытие, героем которого стал Николя. Утром он отправился в одиночку на маниоковое поле. Робен остался в хижине, занятый плетением заплечного короба из волокон арумы, в котором они будут приносить продовольствие, пока не придумают более удобного приспособления.

Николя по своей всегдашней привычке внимательно разглядывал доступный глазу ландшафт и вдруг заметил на верхушке одного из трубных деревьев неподвижную серую массу.

– Это не обезьяна, та бы уже давно удрала. Оно не шелохнется, застыло, как чучело. Ну и ну! Но все же это какое-то животное, – пробормотал он, подходя ближе.

Трубное дерево едва достигало семи-восьми метров в высоту, его крона из редких больших листьев, белесых с нижней стороны, не превышала в диаметре двух метров, так что он отчетливо смог разглядеть зверька. Тот крепко обхватил ствол дерева всеми четырьмя лапками и выглядел спящим. Николя легонько потряс гибкий ствол толщиной примерно с его руку. Животное не шелохнулось. Он тряхнул сильнее, затем принялся раскачивать дерево так, что его макушка выписывала широкие круги, но завзятый соня, казалось, даже не подозревал о его присутствии.

– Ну это уже чересчур, – сказал себе парижанин. – Оно что там, набито соломой и привязано проволокой? Хорошо, погоди-ка!