Czytaj książkę: «Каменная сладость прощения», strona 4

Он поцеловал меня в макушку, и этот заботливый, почти отеческий жест затронул уголок моей души. Но у меня в голове все еще звучала прощальная фраза Джексона, с которым мы расстались год назад. Неудивительно, что ты так легко меня отпустила, Ханна. Мы никогда по-настоящему и не были вместе. Эти слова разрывали мне сердце. Впервые в моей жизни кто-то попытался разрушить стену, которую я столь тщательно возводила, чтобы оградить свои чувства.

А сейчас, сидя рядом с Майклом, я, толком не подумав, выпалила:

– Он… ее друг Боб… он трогал меня. Мама мне не поверила. Вот почему я уехала из Мичигана. А мама осталась с ним…

Ужас на лице Майкла заставил меня замолчать.

– Я хочу дать тебе совет, Ханна. Некоторые свои секреты лучше не раскрывать. Как публичные фигуры, мы должны думать о своем имидже.

Я в замешательстве взглянула на него:

– Имидже?

– Просто я хочу сказать, что у тебя имидж приятной девушки, живущей по соседству. Хорошие манеры, безупречное прошлое. Таков твой образ. И не стоит давать повод думать, что этот образ ненастоящий.

Ханна, нам было приятно узнать, что Вы приняли наше предложение. Вся наша команда в восторге от Вашей идеи. Шоу с участием Фионы Ноулз идеально отвечает нашим интересам, а Ваша собственная история придаст всему нужные акценты.

Моя ассистентка Бренда Старк вскоре с Вами свяжется. Она запланировала собеседование на 7 апреля.

С нетерпением жду встречи.

Джеймс

– Черт! – вскрикиваю я, глядя на экран ноутбука. – Меня сейчас стошнит.

Джейд постукивает пальцем по кисточке с пудрой, осыпая мой полиэтиленовый халат кремовыми хлопьями.

– В чем дело?

Я открываю документ на своем компьютере:

– Смотри, Джейд. Помнишь то предложение, которое меня попросили написать для WCHI? Похоже, оно им понравилось. Но знаешь, я многое там придумала. Я не признаюсь им, что прошло два года, прежде чем я отправила свой камень Фионе. А моя мать… В своем предложении я пишу, что моя мать придет на шоу. Это ложь. Я не посылала ей камень. Эту часть я тоже придумала.

Джейд похлопывает меня по плечу:

– Эй, успокойся! Это всего лишь идея, так ведь? Может, ничего и не снимут.

Я вскидываю руки:

– Кто знает? Но мне как-то не по себе. Что, если меня спросят? Я ужасная лгунья!

– Тогда отправь ей камень.

– Маме? Нет, нет! Я не могу ни с того ни с сего послать ей камень. Я не видела ее много лет.

Джейд хмурится, глядя на меня в зеркало:

– Можешь. Если захочешь. – Она берет баллончик с лаком для волос и встряхивает его. – Но меня это не волнует. Врать я не умею: надеюсь, эта работа тебе не достанется.

– Не достанется какая работа?

В дверях появляется Клаудия, одетая в платье-футляр сливового цвета. На ее плечи ниспадают кудри, напоминающие о кукле Барби, которая у меня была в детстве.

– О, привет, – киваю я. – Эта работа в…

– Нигде, – перебивает меня Джейд. – Что тебе надо, Клаудия?

Она подходит к моему креслу:

– У меня сегодня в утреннем эфире такая глупая тема: средство от комаров с лучшим запахом. – Клаудия протягивает нам два пузырька. – Хочу услышать ваше мнение, дамы.

Она сует в лицо Джейд одну бутылочку, потом вторую, с распылителем.

– Первая, – говорит Джейд и отворачивается.

Похоже, она даже не понюхала, просто хочет избавиться от Клаудии.

– А тебе, Ханна?

Я ставлю ноутбук на стол и беру первый пузырек:

– Неплохо.

Потом она подносит к моему носу пузырек с распылителем. Я нюхаю:

– Гм… Не чувствую запаха.

– Да вот же.

Последнее, что я вижу, – это палец Клаудии, нажимающий на насадку. Потом мне в глаза словно впиваются тысячи иголок.

– Ой! Вот черт! – Плотно зажмурив глаза, я закрываю их ладонями.

– Ох, прости, пожалуйста, Ханна!

– О черт! Ой-ой-ой! Глаза горят!

– Иди сюда! – командует Джейд. – Надо промыть глаза.

Я слышу тревогу в ее голосе, но не могу поднять веки. Джейд подводит меня к раковине и ополаскивает мне лицо. Но глаза отказываются открываться, по щекам сами собой текут слезы.

– Мне так жаль, – снова и снова повторяет Клаудия.

– Все в порядке, – говорю я, склоняясь над раковиной и тяжело дыша. – Не беспокойся.

Из другого конца комнаты доносятся приближающиеся шаги. Судя по торопливой походке, это Стюарт.

– Что здесь у вас происходит, черт побери?! О боже! Что с тобой, Фарр?

– Клаудия брызнула… – начинает Джейд, но я перебиваю ее:

– Мне в глаза попало средство от комаров.

– Чудненько. У тебя через десять минут эфир. – (Я чувствую его рядом, представляя себе, как он наклоняется над раковиной и таращится на меня.) – Господи Исусе! Ну и физиономия! Страшилище какое-то!

– Благодарю, Стюарт.

Я могу только догадываться, как выгляжу с красными, воспаленными глазами и мокрыми щеками, измазанными макияжем. Но надо ли было об этом говорить?

– Ладно, меняю программу, – заявляет Стюарт. – Клаудия, тебе надо включиться. Будешь вести передачу по крайней мере до того момента, пока она не станет похожа на человека.

Я поднимаю голову и слепо оглядываюсь по сторонам:

– Погодите. Нет, я…

– Конечно, – раздается голос Клаудии. – Рада помочь.

– Дайте мне пару минут, – прошу я, пытаясь поднять веки пальцами.

– Умеешь работать в команде, Клаудия, – говорит Стюарт, я слышу, как его лоферы поскрипывают где-то у двери. – Фарр, у тебя сегодня выходной. И в следующий раз не будь такой беспечной.

– Об этом не волнуйтесь, – скривившись, произносит Джейд. – И, Стюарт, не забудьте прихватить с собой эту дрянь.

Я слышу, как Клаудия, задохнувшись, пытается что-то сказать.

– Джейд! – укоряю я подругу за грубость.

В комнате повисает напряженное молчание, через секунду прерванное Джейд.

– Этот спрей от комаров, – сообщает она, передавая флакон Стюарту.

Дверь закрывается, и мы остаемся одни.

– Какая подлая стерва! – не выдерживает Джейд.

– Перестань! – Я прикладываю к глазам салфетку. – Ты же не думаешь, что она сделала это специально?

– Солнышко, тебе известно такое слово «ма-ни-пу-ли-ро-вать»?

Глава 7

Две недели спустя, в среду утром, я прибываю в аэропорт О’Хара. На мне темно-синий костюм и туфли на высоком каблуке, через плечо перекинута дорожная сумка. Меня встречает крепкий парень лет двадцати с табличкой «Ханна Фарр/WCHI».

Мы выходим из терминала на улицу, и меня едва не сбивает с ног порыв холодного ветра.

– Я думала, у вас уже весна, – говорю я, поднимая воротник плаща.

– Добро пожаловать в Чикаго. – Он кладет мою сумку в багажник «кадиллака». – На прошлой неделе было около шестидесяти градусов, а этой ночью – шестнадцать².

Мы едем по шоссе I-90 в главный офис WCHI на Логан-сквер. Я засовываю ладони между колен, надеясь согреть их, а заодно и успокоиться перед предстоящим собеседованием. Зачем только мне взбрело в голову придумать эту историю с прощением?

С заднего сиденья я смотрю в окно на затянутое тучами небо, с которого на блестящий асфальт сыплется мокрый снег. Мы проезжаем пригород с его кирпичными домами и отдельно стоящими гаражами. Неожиданно я вспоминаю Джека.

Как глупо! Джек живет в центре города, а не на окраине. Находясь сейчас в Чикаго, я невольно задумываюсь о том, какой могла бы быть наша жизнь, если бы он не предал меня. Возможно, я осталась бы с ним, поддавшись его мольбам, и мы жили бы в одном из этих уютных домиков. Была бы я сейчас счастливее, если бы не придала значения его интрижке с той девицей? Нет. Отношения, построенные на недоверии, долго не продержатся.

Пытаясь отвлечься, я достаю телефон и набираю номер единственного человека, который может по мне скучать.

– Привет, Дороти, это я.

– О Ханна, как я рада тебя слышать! Представляешь, сегодня утром я получила еще один мешочек с Камнями прощения! От Патрика Салливана… Ты ведь его знаешь, у него такой низкий голос? От него всегда пахнет так, будто он только что вышел из парикмахерской.

Я улыбаюсь, слушая описания Дороти. Они всегда связаны с запахами и звуками, а не с визуальными образами.

– Да, я знаю Патрика. Он прислал тебе камень?

– Прислал. Просил прощения за годы забвения, как он выразился. Видишь ли, мы с ним давно знакомы. Он коренной новоорлеанец, как и я. У нас был роман, еще в Тулейнском университете. И тут вдруг я узнаю, что он получил стипендию на обучение в Тринити-колледже в Дублине. Мы расстались вполне мирно, но я никак не могла понять, почему он столь внезапно разорвал отношения. Мне казалось, мы любим друг друга.

– И он попросил прощения?

– Да. Все эти годы бедняга нес на себе тяжкий груз. Видишь ли, мы оба собирались подать заявку на престижную стипендию Тринити-колледжа. Мы мечтали вместе поехать в Ирландию, провести там лето, изучая поэзию и гуляя по живописным окрестностям, а потом вернуться домой. Мы вместе часами писали эссе для поступления. Господи, мусорная корзина была доверху заполнена испорченными листками! Вечером перед финальным сроком подачи мы с Пэдди сидели в столовке и вслух читали друг другу свои эссе. Когда он читал свое, я едва не расплакалась.

– Было так трогательно?

– Нет, было ужасно. Я не сомневалась, что его ни за что не примут. Ночью я не сомкнула глаз. Я была уверена, что получу стипендию, поскольку и оценки, и эссе у меня были хорошие. Но мне не хотелось ехать без Пэдди. К тому же я подумала, что он сильно расстроится, если я получу стипендию, а он – нет. Наутро я приняла решение и не стала подавать заявку.

– И он спокойно к этому отнесся?

– Я ничего ему не сказала. Мы вместе пошли к почтовому ящику, чтобы бросить письма, но я опустила пустой конверт. Три недели спустя Пэдди сообщил мне, что его приняли.

– Приняли? Так вы могли бы поехать вместе!

– Его родители были очень счастливы, ведь сын будет учиться на родине их предков. Я постаралась скрыть удивление… и разочарование. Он был на седьмом небе от счастья и не сомневался, что вскоре и я получу положительный ответ. Разумеется, я не решилась сказать ему, что так мало верила в его успех, что сама лишила себя шанса. Выждав два дня, я сообщила ему, что мою заявку отклонили. Пэдди страшно переживал. Клялся, что не поедет без меня.

– Получается, вы оба проиграли.

– Нет. Я сказала ему, что глупо упускать свой шанс, что дождусь его возвращения в сентябре. Я настояла на том, чтобы он поехал.

– И он уехал?

– Да, в июне. Больше я его не видела. Двадцать пять лет он жил в Дублине. Стал архитектором. Женился на ирландской девушке. У них трое сыновей.

– И сегодня он наконец прислал извинение за то, что бросил тебя?

– Как и я, Пэдди понимал, что не может претендовать на стипендию. И ему тоже совсем не хотелось со мной расставаться. Ему необходимо было как-то повысить шансы на получение стипендии. В тот вечер он достал из мусорной корзины один из моих очерков. Позже он перепечатал его. Очевидно, это было удачное эссе на тему семейных ценностей и поиска корней. Совершенно его не помню. Пэдди пишет, что его приняли благодаря моему эссе. Только представь! Он столько лет жил с чувством вины.

– Что ты ему ответила?

– Разумеется, я простила его. Я много лет назад простила бы его, если бы он извинился.

– Разумеется. – Я задумываюсь о том, что было бы, если бы Патрик Салливан поверил в любовь Дороти. – Какая удивительная история!

– Эти камни, Ханна, здесь у нас более популярны, чем новый постоялец-мужчина, – смеется Дороти. – В нашем возрасте эти камешки дают возможность очиститься, стать в чем-то лучше, перед тем как опустится занавес в последнем акте, так сказать. Чудесный дар преподнесла нам мисс Ноулз. Несколько человек собираются поехать на встречу с Фионой в магазин «Октавия» двадцать четвертого. Мэрилин тоже поедет. Может быть, и ты присоединишься.

– Может быть, – говорю я. – Но я пока не уверена. По-моему, камня недостаточно, чтобы снять с человека вину за украденное эссе. Или за издевательства, если уж на то пошло. Похоже, люди стремятся искупить вину за свои грехи чересчур легко.

– Знаешь, я тоже об этом размышляла. Иные грехи слишком велики не то что для камешка, а даже для булыжника. В некоторых случаях мало просто попросить прощения. И тогда мы заслуживаем определенного наказания.

Я думаю о матери и чувствую, как учащается пульс.

– Согласна.

– Вот почему я пока не решаюсь отправить камень Мэри. Надо сделать что-то такое, что поможет мне по-настоящему искупить свою вину. – Голос Дороти становится тише, будто мы с ней заговорщики. – А как ты? Еще не связалась с мамой?

– Дороти, прошу тебя, ты не знаешь всей истории.

– А ты знаешь? – спрашивает она тоном строгой учительницы. – «Сомнение неприятно, но состояние уверенности абсурдно». Это слова Вольтера. Прошу тебя, не будь столь уверена в своей правоте, Ханна. Выслушай мнение другой стороны – твоей матери.

* * *

Через сорок минут «кадиллак» останавливается перед вытянутым двухэтажным кирпичным зданием. Наша студия в Новом Орлеане заняла бы одно крыло этого монстра. У входа, окруженного елями, висит табличка «WCHI». Я ступаю на мокрый тротуар и делаю глубокий вдох. Шоу начинается.

Джеймс Питерс проводит меня в конференц-зал, где за овальным столом уже собрались пятеро высших руководителей канала – трое мужчин и две женщины. Я готовлюсь к тому, что меня будут поджаривать на вертеле, но вместо этого у нас получается приятный разговор коллег. Они задают вопросы о Новом Орлеане, о моих интересах, о том, как я представляю себе программу «Доброе утро, Чикаго», кого хотела бы пригласить на свое шоу.

– Нас больше всего заинтересовала ваша идея, – говорит с дальнего конца стола Хелен Кампс. – Здесь, на Среднем Западе, Фиона Ноулз со своими Камнями прощения произвела настоящий фурор. А то, что вы знакомы и были одной из тех, кому она послала камни, делает историю еще более увлекательной. Мы с радостью снимем эту программу, если вы будете у нас работать.

У меня сводит живот.

– Отлично, – мямлю я.

– Расскажите нам о том, что произошло, когда вы получили камни, – обращается ко мне седовласый мужчина, чье имя я не запомнила.

Чувствую, как у меня горит лицо. Именно этого я и опасалась.

– Ну… я получила камни по почте и вспомнила Фиону, девочку, которая постоянно изводила меня в шестом классе.

В разговор вступает Джен Хардинг, вице-президент по маркетингу:

– Интересно, вы сразу отправили ей камень или раздумывали несколько дней?

– Или недель, – добавляет мистер Питерс, словно это максимально допустимое ожидание.

Я нервно смеюсь:

– Да, я выждала несколько недель.

А точнее, сто двенадцать недель.

– И вы отправили второй камень своей матери? – спрашивает Хелен Кампс. – Трудно было это сделать?

Господи, нельзя ли поскорее закруглиться?! Я прикасаюсь к кулону с бриллиантами и сапфиром, почти ставшему моим талисманом.

– В книге Фионы Ноулз есть строчка, очень мне созвучная. – Я вспоминаю любимую цитату Дороти и повторяю ее, как чертова лицемерка: – «Пока не зажжешь свет повсюду, чтобы отступила тьма, никогда не сможешь отыскать дорогу».

У меня щекочет в носу и на глаза наворачиваются слезы. Впервые я до конца осознаю смысл этих слов. Я потерялась в темноте, так и не сумев отыскать дорогу. Вот я сижу здесь, выдумываю историю о прощении, лгу всем этим людям. Ради чего?

– Мы рады, что вы нашли свой путь. – Джен подается вперед. – И, к счастью для себя, мы нашли вас!

* * *

Мы с Джеймсом Питерсом сидим на заднем сиденье такси, мчащегося по Фуллертон-авеню к «Кинзи-Чопхаус», где за ланчем встречаемся с двумя ведущими телеканала.

– Отлично справились сегодня утром, Ханна, – говорит Джеймс. – У нас на WCHI прекрасная команда. Надеюсь, вы впишетесь.

Да уж, ввела всех в заблуждение. Какого черта я выбрала в качестве темы эти Камни прощения! Ни под каким видом не стану приглашать на шоу свою мать. Я улыбаюсь ему:

– Благодарю. Ваша команда действительно впечатляет.

– Буду с вами откровенен. У вас потрясающее предложение, и я посмотрел видео, которое вы прислали. Это одно из лучших, что я видел за последнее время. Я следил за вами десять лет. Моя сестра живет в Новом Орлеане и говорит, что вы настоящая звезда. Но в последние три месяца ваши рейтинги падают.

Я стискиваю зубы. Пожаловаться бы сейчас на Стюарта, рассказать о дурацких темах, которые он выбирает, но мне неудобно это делать. В конце концов, у меня собственное шоу – «Шоу Ханны Фарр».

– Верно. Раньше было лучше. Вся ответственность лежит на мне.

– Я знаком со Стюартом Букером. Работали вместе в Майами, а потом я перебрался сюда. Вы губите свой талант на WNO. Здесь с вашим мнением станут считаться. Нанимайтесь к нам на работу, и мы вскоре снимем программу с Фионой Ноулз. Обещаю вам.

Сердце подпрыгивает к горлу.

– Приятно слышать, – произношу я, ощущая при этом гордость от победы и панический страх одновременно.

* * *

Входя в девять часов вечера в холл небольшого бутик-отеля на Оук-стрит, я все еще взбудоражена. Несусь к стойке регистрации, словно это может ускорить мой отъезд. Я мечтаю уехать из этого города и забыть о лживом собеседовании. Как только приду к себе в номер, позвоню Майклу и скажу ему, что вернусь домой пораньше, чтобы успеть к нашему субботнему свиданию.

Мысль об этом подбадривает меня. Изначально я забронировала обратный билет на воскресенье, рассчитывая, что Майкл с Эбби прилетят ко мне на выходные в Чикаго. Но когда я готовилась к отъезду, позвонил Майкл и сказал, что Эбби нездоровится. Им пришлось отменить поездку.

Я собиралась сказать Майклу, чтобы он приезжал один, как обещал делать, если я переберусь сюда. Но Эбби нездорова или, по крайней мере, так говорит. Какой же надо быть бесчувственной, чтобы ожидать, что отец оставит больную дочь! Я качаю головой. Убеждаю себя не подвергать сомнению мотивы больного ребенка.

Проходя по мраморному холлу, я замечаю его и замираю на месте. Он сидит в кресле с подголовником и смотрит в сотовый. Заметив меня, он встает.

– Привет! – произносит он, засовывая телефон в карман и направляясь ко мне своей ленивой походкой.

Время как будто останавливается. У него все та же кривая улыбка и те же растрепанные волосы. Но это южное очарование, которое сразу покорило меня тогда, никуда не делось.

– Джек, что ты здесь делаешь? – испытывая легкое головокружение, спрашиваю я.

– Мама сказала, что ты в городе.

– Ну разумеется.

Мне больно оттого, что Дороти все еще питает надежду, что мы с Джеком каким-то образом помиримся и опять будем вместе.

– Мы можем где-нибудь поговорить? – Он указывает большим пальцем на лифт. – Внизу есть бар, – сообщает он, словно ничего странного нет в том, чтобы сидеть с бывшим в баре чужого города.

* * *

Мы устраиваемся в кабинке в форме подковы, и Джек заказывает два джина с мартини.

– Один со льдом, – добавляет он.

Мне приятно, что он помнит. Но я изменилась с тех пор, как мы были вместе. Теперь я не пью этот коктейль, а предпочитаю что-то полегче, вроде водки с тоником. Но Джек этого не знает, мы с ним не пили вместе больше двух лет.

Он рассказывает о своей работе и жизни в Чикаго.

– Жутко холодно, – тихо посмеиваясь, говорит он.

Но его глаза при этом остаются грустными, и я к этому так и не привыкла. Когда мы были парой, особенно в начале нашего романа, обещавшего так много, его взгляд лучился весельем. Интересно, не я ли одна в ответе за то, что это веселье исчезло?

Официантка ставит напитки на стол и уходит. Джек с улыбкой поднимает бокал:

– За старых друзей!

Я внимательно разглядываю сидящего передо мной мужчину, за которого едва не вышла замуж. Смотрю на его румяные щеки, кривую усмешку, веснушчатые руки с обкусанными ногтями. Он такой настоящий. Я испытываю к нему искреннюю симпатию, несмотря на предательство. Некоторые друзья похожи на старый любимый свитер. Обычно мы предпочитаем рубашки и футболки, но свитер всегда лежит в дальнем углу шкафа – удобный, родной, готовый согреть в холодные ветреные дни. Джек Руссо – это мой свитер.

– За старых друзей! – подхватываю я, ощущая подкрадывающуюся ностальгию.

Но я быстро отгоняю ее, ведь у меня есть Майкл.

– Рад тебя видеть. Потрясающе выглядишь, Ханна! Немного худая, но счастливая. Ты ведь счастлива, правда? Ты ешь хоть что-нибудь?

– Ага, за двоих, – со смехом отвечаю я.

– Отлично. Очевидно, это Мистер Правый сделал тебя счастливой.

Его мелкий подкол вызывает у меня улыбку.

– Джек, тебе бы он понравился. Он действительно заботится о людях. – «И обо мне», – мысленно добавляю я, не желая огорчать Джека. – Я живу, иду вперед, и ты должен тоже.

Он вертит в пальцах зубочистку с оливкой, и я вижу, что он о чем-то напряженно думает. Прошу, только не надо ворошить прошлое!

– У твоей мамы все хорошо, – говорю я, пытаясь переключить разговор на другую тему. – У нее новое увлечение – Камни прощения.

– Знаю, – смеется он. – На днях она прислала мне мешочек с камнями и письмо на трех страницах с извинениями. Добрейшая женщина на земле просит у меня прощения.

Я улыбаюсь:

– Немного жалею, что рассказала ей об этих камнях. Они для нее что-то вроде шоколадок «Дав», всегда лежащих около ее телевизора.

– В этом что-то есть, – кивает он. – Я отправил второй камень отцу. Знаешь, когда он повторно женился в тысяча девятьсот девяностом году, я отказался идти на его свадьбу.

– Ты подумал о своей маме. Уверена, он правильно тебя понял.

– Да, но это его задело. Он с Шерон по-настоящему счастлив. Теперь-то я понимаю. Правильно, что я попросил у него прощения. Надеюсь, и мама сможет когда-нибудь простить папу.

– Может, он никогда не просил у нее прощения.

Джек пожимает плечами:

– Может быть. Похоже, она увлеклась одним мужчиной.

– Мужчиной? Твоя мама?

– Он тоже живет в «Гарден-Хоуме». Мистер Салливан.

– Думаешь, у нее опять роман с Патриком Салливаном?

– Ага, я это чувствую. После расставания с отцом она ни с кем не встречалась. Может быть, она всю жизнь ждала старину Салливана. Может, именно ему удалось ее встряхнуть.

– Встряхнуть? – Я со смехом хлопаю его по плечу. – Да ты романтик!

– Что? – спрашивает он с улыбкой, и по скулам разбегается множество лучиков. – Мне удалось тебя встряхнуть.

– Опомнись, Руссо! – Я закатываю глаза, но мне приятно шутить и смеяться с Джеком.

– Просто я хочу сказать, что моя мама заслуживает любви, и, возможно, этот чувак Салливан может ей это дать. – Он пристально смотрит на меня. – Ты ведь знаешь мое мнение. Нельзя отказываться от людей, которых любишь. – В его голосе звучит упрек.

Я отвожу глаза, чувствую, как меня пронзает его взгляд.

– Пожалуй, мне пора. – Я отодвигаю бокал.

Джек хватает меня за руку:

– Нет! Я хотел… Мне надо поговорить с тобой.

Я ощущаю тепло его руки и вижу, как смягчается его взгляд. Сердце бьется чаще. Господи, надо взять себя в руки!

– Твоя мама говорила, что твой бизнес идет успешно. Ты уже нашел помещение для ресторана «У Тони»?

Джек мечтал объездить весь мир в поисках идеального местечка для ресторана в стиле Тони Сопрано, где гостям, сидящим на красных кожаных диванчиках, будут подавать «убийственный мартини». Он хвастался, что если найдет такой, то непременно купит его и назовет «У Тони».

Джек продолжает сжимать мою руку, даже не думая улыбаться:

– Я женюсь, Ханна.

– Что? – тупо спрашиваю я, видя, как дрогнули мышцы на его лице.

Он чуть заметно кивает. Я вырываю руку и обнимаю себя за плечи, внезапно почувствовав озноб. Любимый свитер больше не греет.

– Поздравляю, – бормочу я, поднимая бокал.

Рука у меня дрожит, и немного жидкости выплескивается через край. Двумя руками ставлю бокал и хватаю салфетку, чтобы чем-то занять себя и справиться с эмоциями.

– Знаешь, я решил, что ты должна знать. Ведь я дал тебе миллион шансов передумать. – Он вздыхает. – Господи, как это глупо! Холли замечательная. Она тебе понравится. – Джек улыбается. – И самое главное, что я люблю ее.

Мне трудно дышать. Холли. Он любит ее.

– А твоя мама знает об этом? – спрашиваю я дрожащим голосом.

– Она знала, что я встречаюсь с Холли, но не представляла, насколько это серьезно. Мы решили, что я должен тебе сказать. Она беременна. Холли, а не мама, конечно.

Он криво улыбается, а я вдруг начинаю рыдать.

– О господи! – бормочу я, отодвигаясь от него и вытирая глаза. – Прости. Отличная новость. Не знаю, что со мной такое. – Он протягивает мне салфетку, и я промокаю глаза. – Ребенок. Это чудесно.

Ничего чудесного. Я совершила огромную ошибку.

– Мне жаль, что у нас так все сложилось, Ханна. Ты была такой уверенной в себе, такой категоричной. Не признавала полутонов.

Я поднимаю на него глаза:

– Категоричной? Ты спал со своей стажеркой.

Джек поднимает палец:

– Один раз, о чем потом пожалел. Просто дело в том, Ханна, что я тебе не подхожу.

Какой он милый, помогает мне сохранить лицо. Как же я люблю его!

– Конечно нет. – Я растягиваю рот в улыбке. – Эти слезы только для того, чтобы тебя порадовать. – Я смеюсь сквозь слезы, потом закрываю лицо руками. – Откуда тебе знать, что ты не подходишь мне? Откуда такая чертовская уверенность?

Он гладит меня по плечу:

– Если бы любила, то никогда не позволила бы мне уйти. Я ведь сказал, нельзя отказываться от людей, которых любишь.

Я пристально смотрю на него, думая, прав он или это мой изъян – врожденная неспособность прощать или даже любить. Я вспоминаю о маме и моих сложных взаимоотношениях с ней.

– У тебя внутри стальной стержень, Ханна. Ты не согласна согнуться даже чуть-чуть. В основном это идет тебе на пользу.

Я хватаю сумку:

– Мне пора.

– Подожди.

Джек достает несколько купюр и бросает их на стол. Я слышу за спиной его торопливые шаги. Я почти бегу, минуя лифт, не в силах оказаться в небольшом замкнутом пространстве с моим бывшим, задумавшим жениться. Распахнув дверь на лестницу, я бегу вверх по бетонным ступеням. Джек бежит за мной. На середине марша он хватает меня за локоть:

– Ханна, стой! – Он поворачивает меня к себе, в его глазах проскальзывает нежность. – Он существует, Ханна, мужчина-огонь, который растопит сталь. Но это не я. И никогда не был тем мужчиной.