Глава 21
А на другом конце города Настя тоже была занята перевариванием удивительных открытий. Парой часов ранее, только вернувшись с работы, запыхавшаяся учительница поставила на кухонный стол сумки с продуктами и громко объявила попивающему чай аспиранту:
– В этом доме, как я посмотрю, вся власть принадлежит совятам! Тем, кто встает с первыми тружениками, ползущими домой с работы. Некоторые уже в три смены на заводе отпахали, а люди науки, конечно, только изволили позавтракать.
– Я не завтракал! – бурно запротестовал Костик. – Холодильник пустой. Я только присел, а вообще в институт собираюсь, у нас сегодня кафедра.
Молодая женщина страшно округлила глаза и ехидно переспросила:
– Любопытно, почему у вас кафедра созывается в ночное время? Вы ее приравниваете к шабашу или не хотите возмущать нормальных людей таким богатым собранием тунеядцев? Подумайте только, какое безобразие, холодильник у юноши пустой! Там всего-то навсего куриный суп, между прочим, котлеты и пюре, куда уж нашему высочеству разогреть. Правильно, негоже лилиям прясть, Настя-пахарь придет и подаст в королевской сервировке с салфеточкой. Настя ведь – фабрика-кухня, а не женщина.
Костик аккуратно перелил чай из блюдечка обратно в чашку и попытался успокоить выходящую из себя супругу:
– Конечно, женщина. Я уважаю женские права и в дамские владения не лезу, видишь, твои кастрюли для меня священны. Я их даже не касаюсь. Вдруг что-то не то сделаю. Ты же в гараж тоже не заходишь, – Костик достал откуда-то баночку с растворимой лапшой, которую Настя держала за страшный яд, и на глазах у мрачнеющей жены сдернул с нее бумажную крышку. За год счастливого брака физик так и не усвоил технику безопасности семейной жизни и сейчас стоял на пороге реальной катастрофы. Настя прищурилась и угрожающе тихим голосом сказала:
– Ах да, в гараж же зайти – это геройство почище, чем у исследователей дождевых лесов Амазонки! Того и гляди, какая-нибудь гадость в ногу воткнется. Там же в погребе картошка, и огурчики в банках, и лечо, только вот незадача, над погребом бардак архимегафеерический! Ведь машины-то у нас нет, поэтому ни сантиметрика нет свободного. Все Костик замусорил. И это в редких порывах между сном и отдыхом, да еще плюс обед по расписанию четыре раза на дню. Но ничего, Костик у нас человек энергичный, его такая занятость не утомляет. Даже наоборот, он находит силы еще и на полежать! Ну просто горит, как малаец на чайных плантациях. Дорогой, приляг, а то ты, наверное, устал блюдце держать.
Муж с недоверием посмотрел на красную от переизбытка чувств Настю, прикидывая, сделано ли ее отличное предложение от чистого сердца. Будучи оптимистом, он не заметил тонны сарказма, которым девушка щедро приправила и слова, и выражение лица. Костик мысленным взором бегло прощупал свой могучий организм на предмет полежать, нашел все к этому предпосылки, но твердо решил быть джентльменом и не оставлять ужин один на один с почему-то излишне пылкой сегодня учительницей.
– Ну, в принципе я не очень устал. Если хочешь, я тебе тоже чаю налью. Свежий вот заварил. Как ты любишь, с этим крымским сбором. Черный-то закончился, – и в подтверждение молодой человек открыл шкафчик, в котором стояла коробка со слоном в неопрятном гнезде из целлофана. Вокруг валялись чаинки и мелкая пыль от якобы благородного цейлонского, а на поверку и вкус подозрительно смахивающего на ошметки лежалых подстилок сборщиков с плантаций. Костик, правда, вычитал, что особо ценные сорта улуня, которых во всем мире собирается всего-то по два кило в год, как раз таки пахнут потом и слезой корпевших над их добычей тибетских монахов. Так что в этом плане все сходилось, чай отдавал элитой. Молодой муж потряс коробкой над ухом, разочарованно вздохнул и на глазах у изумленной супруги воткнул ее на прежнее место.
Коробка между тем была и в правду совершенно пустая, но мусорное ведро пряталось слишком далеко от Костика – надо было пересечь восьмиметровую кухню и открыть дверцу под мойкой. Еще через полминуты в холодильнике Настя обнаружила миску из-под салата, на дне которой сиротливо засыхал маленький обрезок капусты с кукурузным зернышком, – это физик, избегавший мыть посуду, оставил для супруги. И доесть, и домыть. В магазин Костик тоже не сходил, и теперь заранее размороженную девушкой рыбу было не в чем обжарить. Вечер переставал быть благостным.
Не физик и не молодожен знает, что таких вещей делать рядом с работающей полный рабочий день женщиной категорически нельзя. Лучше даже вообще ничего не говорить, а, если уж тебя застали за сибаритством и приятным ничегонеделанием, сделать вид, что это была лишь секундная передышка в неустанной заботе о семейном гнезде и счастье благоверной. Достаточно просто метаться вокруг пришедшей хозяйки, подхватывая сумочку, пододвигая ей тапки и сюсюкая, как припозднившаяся зайка и рыбка осветила дом своим появлением. Хорошо также не включать верхний свет, чтобы не заострить внимание на непрополесошенных коврах и следах от ботинок на полу, зато интимная атмосфера настроит супругу на нужный лад. Прекрасно, если муж умеет готовить или хотя бы внятно рассказывать о своих кулинарных планах, тогда дезориентированная бурной встречей прекрасная половина ради спасения порядка на кухне с удовольствием займется ужином сама. А пока она чистит картошку и краем глаза смотрит в школьные дневники, супруг может в деталях рассказать, как прямо с утра протер всю пыль на люстрах и карнизах и даже обмахнул библиотеку, потом трудился на благо родного ООО, хлебного ларька или университета, отражая происки завистников и давая начальству дельные советы, думал о будущем их с женой оболтусов и даже решил пойти к их учительнице, чтобы рассказать, как надо обращаться с такими уникальными детками – в общем, можно смело докладывать обо всем, что трудно проверить, но легко засчитать в репутацию идеального супруга.
Но Костик жил в собственной биосфере, состоящей из полных энтузиазма коллег-ядерщиков, исключительно мужчин с горящими глазами и тощими телами потомственных холостяков, и неких бесполых существ в растянутых свитерах, очках и с двумя-тремя диссертациями за плечами. Тонкости семейных взаимоотношений в том мире были не более понятны, чем теория сжатия времени в этом, нормальном. Благодаря информационному вакууму по части сожительства полов, особенно в браке и других чрезвычайных обстоятельствах, молодые ученые были совершенные дети, когда дело доходило до общения с редкими в из кругу женами, детьми и совсем уж диковинными мужьями.
Вот и Костик сейчас балансировал на краю пропасти, на дне которой торчали смертоносные пики развода, недостатка мест в общежитии и несопоставимости стипендии с прожиточным минимумом хомяка, не то что подающего надежды ученого. За двадцать минут беседы он получил столько красных карточек, сигналов тревоги и последних предупреждений, что его будущее внушало серьезные опасения, хотя и не было туманным: Костика ожидали тяжелые и, скорее всего, голодные времена. Настя стояла посреди кухни мрачнее тучи и взвешивала в руке большой холодный пакет с молочкой.
– Значит, я, встав в пять утра, размялась в переполненном автобусе, в одиночку вышла на двадцать пять неприрученных детей, крюк сделала, чтобы на рынок попасть, и все это, заметь, на шпильках, а теперь должна бросить неподъёмные сумки и метнуться обратно в магазин? – девушка пронзительно посмотрела на мужа, стоявшего у стола и сосредоточенно накалывающего крошки на палец. К молодому человеку вплотную подобралось раскаяние и смутное ощущение того, что вместо ужина будет беда. Настино недовольство росло со скоростью свободного падения парашютиста, оторвавшего колечко откуда не надо. Налив себе отборного молока повышенной жирности – это нужно для работы мозга – жена ехидно прищурилась на физика и продолжила: – Потому что бедненький Костичек совсем запыхался, пока трескал последний бутерброд? Ах, нет, потому, что он слишком залежался на диване, и проснулся раненько, и трех по полудни не было! Знаешь, что, милый, ты обнаглел. Пороть тебя следует по субботам, как юнгу на корабле.
Молодой ученый теленком ткнулся Насте в плечо:
– Зачем ты так про субботы, дорогая! Ну, давай я в магазин лучше?
– Лучше ты уже не станешь, не обольщайся, – отрезала еще более посуровевшая девушка. – Один японец так и пишет: "После трех уже поздно". В смысле, с мужчинами после того, как им исполняется три года, уже каши не сваришь. Они в этом возрасте, сказано, консервируются, и так навсегда и остаются несмышленышами. И если их до этого времени не научить убирать за собой посуду, ходить на работу и дарить цветы на восьмое марта, все! Дальше переучиваются только посмертно.
– Неужели настолько безнадежно? – Костик прикидывал, радоваться или огорчаться. С одной стороны, любимая вроде бы сердится, а с другой выходит он не виноват. Все дело в воспитателях и недоглядках японца.
– По моим наблюдениям совершенно! – Настя сдула челку со лба и привычным жестом заложила руки за спину. – Итак, Костик, что ты можешь сказать в свое оправдание? Хотя, конечно, слова лишние, когда надо просто молча подарить гарнитур с бриллиантами. Еще в приличных домах преподносят норковые манто.
– Какие манто? – видно было, что аспирантура еще не до конца наладила в Костике логическое мышление. О прямой корреляции семейного счастья и успехов пушного промысла он пока не догадывался.
– Стриженные. Коричневое можно, или вот черное. Белый мех – это красиво, но не практично. Он через сезон желтеет и накидку придется отдать горничной. У нас заведется к тому времени горничная, милый?
На Костика жалко было смотреть. Внутренне он готовился к тому, что, убегая на кафедру, может получить пару напутствий от жены за не вынесенный мусор и невыносимую в принципе маму, но так, чтобы ему угрожали непонятными словами, такого раньше не случалось. Физику казалось невероятным, чтобы их идеальный союз пал из-за какого-то потрошеного грызуна, которым он вовремя не заарканил свою благоверную за хрупкие плечи. В старом американском кино он видел, с какими гордыми лицами платиновые блондинки пятидесятых несли на крепких бюстах беспомощно раскиданные лапки всяких ондатр и горностаев, и еще в этом правдивом кино показывали, что лучшие друзья девушек – бриллианты и завтраки у Тиффани, а не диссертация по квантовым проблемам все равно невидимых частиц.
Настя, любившая Костика, свою работу и квартиру, все-таки и в этом оазисе умудрилась созреть для реальной жизни раньше, чем ее сильная половина. Ста рублей, остающихся от мужниной стипендии на следующий после ее получения день, категорически не хватало на чувство собственного достоинства у девушки, но почему-то было довольно для того, чтобы Костик не ощущал никакого стеснения. Еда появлялась на столе согласно расписанию, чистые рубашки как-то сами собой заводились в шкафу, а жена была просто лютой скромницей и ненавидела красивую одежду, золотые украшения и курорты, автомобили с кнопкой зажигания и коктейль "Куба Либра" в заказных лучах тропического солнца. И вдруг посередине этого блаженства правила бац! и поменялись, и что было всем, стало абсолютным нулем, а Настя больше не собирается затыкать своим женским трудом прорехи в научном бюджете. Ей, понимаешь, дороже настоящий кусок окорока, чем далекое будущее, где с помощью Костиковых открытий на братской планете Марс можно будет эффективно перерабатывать отходы тамошних роботов. Физик было запечалился по поводу безразличия своей супруги к прогрессу, но быстро понял, что к нему Настя в настоящий момент расположена весьма жаркой, даже огненной стороной. Безразличием там и не пахло, зато отдавало выселением.
– Нечего не делается! – бушевала учительница. – И ладно, что денег вечно нет, уже приходится прикидывать, как завести курицу на балконе и как сделать целую пару из двух порванных колготок. Так ты даже натурпродуктом не можешь поучаствовать! И самое интересное, что твоя толщина растет пропорционально уменьшению нашего бюджета. Теперь понятно, куда все девается!
– Куда? – Костик оживился.
– В эту прорву ненасытную! – тонким пальчиком Настя указала куда-то в район мужниной селезенки. – И потом там прямо по Энштейну энергия сохраняется. Ни грамма не выплескивается, потому что ты ни малипусечки не делаешь. Ни-че-го.
– Я делаю! – запротестовал ученый. – Делаю я. Вот как раз на днях собирался кран починить, и линолеум на кухне подклеить. Но ты ведь сама знаешь, инструменты пропали. Ящик стоял в прихожей, а теперь нет его.
– Ты хорошо смотрел, дорогой? – Настя с сожалением поморщилась. – На этом ящике уже можно было цветы разводить, он там стоял вечность. Ах, нет его, ты все обыскал? Конечно, у нас же здесь хоромы, как у короля Ашурбанапала, бесконечные анфилады мрамора и ляпис-лазури. И Костик посередине, царь царей, потомственный белоручка. В общем, в то, что ты ящик не сам задевал – верю, он же тяжелый, а тебе нельзя перенапрягаться. А что, жена придет и подвинет. Нам, кстати, не надо пианино на тринадцатый этаж занести? Я что-то сегодня еще не умерла от усталости.
Тут зазвонил телефон и хозяйка квартиры, побросав сумки, ринулась к аппарату, на ходу едко прокомментировав нерасторопность Костика.
– Слушаю, – Настя бросила в трубку и надолго погрузилась в журчащий поток женского голоса с другой стороны. – Какой шпунтик? Вы что, с ума сошли, женщина? Я не занимаюсь строительством мостов. Ах, зубы! Ну да, это по моей части. Да-да, припоминаю. Нет, что вы, такую драгоценность уже кто-то, наверное, давно нашел и присвоил, даже внукам завещал или Эрмитажу, но найти попробуем. Принесем обоих: и шпунтик, и мамулю. Ждите. Честь труду! – наконец, девушка звякнула трубкой и повернулась к Костику.
– Вот видишь, я же говорю. Вокруг тебя все разваливается на части, в том числе и твоя мамаша. Но тебе некогда чинить, куда уж там без уникальных инструментов. Их аналогов, безусловно, во всем мире не сыскать, поэтому ящик с гнутыми отвертками вероломно украли. Везде теперь наступит разруха. Все плакали! Иди, ищи шпунтик, сказали.
Костик в сегодняшнем скандале играл роль статиста, что-то вроде дуба, с которым заговаривалась в не менее драматичных обстоятельствах Наташа Ростова. Ему надлежало молча стоять и не отсвечивать, в крайнем случае, подавать короткие реплики, эхом повторяющие основные Настины мысли, а вот разворачивать во всей красе собственное мнение сейчас было небезопасно. Поэтому молодой муж послушно ухватился за вроде бы мирный поворот в теме и переспросил:
– Шпунтик? Искать?
Настя театрально развела руками.
– Нет, с маслом съесть! Искать, конечно, Костик. Очень важная деталь мамулиной зубной конструкции в виде лилипуточной скобочки. Утрачена где-то в черте города. Найди ее и принеси зубному технику. Времени у тебя до полуночи, иначе Нина Васильевна превратится в то, чем кажется без зубов. В какого инвалида, я тебя умоляю! В ведьму скорее. А я пока, так уж и быть, полежу вместо тебя на диване, – и, с большим достоинством вздернув подбородок, девушка проследовала в комнату. Через минуту оттуда тревожным аккордом отозвалась заставка любимой Костиной передачи и тут же сменилась ласковыми увещеваниями канала "Культура" учить испанский вместе. Физик понял, что положение довольно серьезное. Он достал из пакетов на полу брикет замороженного теста, колбаску с сыром, пару помидоров и удивился, что же так обозлило супругу, если буквально все для счастья в доме имеется. Соваться в комнату с этим открытием пока не хотелось, и Костик решил использовать оставшееся до выхода из дома время на изготовление коронного блюда для покорения строптивого женского сердца.
Он умело разделил пласты слоеного теста на несколько тоненьких листочков и разложил их по всей кухне размораживаться. Быстро пожарил лук, сладкий перец и всевозможные остатки сосисок, колбасок и прочего мясного, что нашлись в холодильнике. Затем растопил немного сливочного масла, вооружился Настиной кисточкой, которой девушка накладывала маски на лицо, и занялся художественным творчеством. Каждую пластинку теста он смазывал маслом и укладывал в форму. Дойдя до ее середины, Костик вывалил на эту глянцевую от переизбытка калорий основу свою зажарку, накрыл оставшимися слоями, так же щедро разукрашенными сливочным блеском, залил смесью из яиц с молоком и тертым сыром. Затем поставил в духовку и, постаравшись придать своему открытому лицу самое меланхолическое выражение, встал у окна в позе страдающего Вертера. Костик знал, чем это кончится.
Настя пришла на запах через пятнадцать минут, поводила носом и куда-то в сторону сказала:
– Коварный сердцеед! Берет меня за живое.
А потом, подойдя поближе к мужу, пока еще строгим голосом заметила:
– Пожар хотите устроить, Константин? Чтобы замести следы семейной ссоры? Ну-ну, вы на правильном пути. Пока вы здесь пародируете Гамлета, все сгорит, а мы потравимся продуктами распада. Доставайте, что там приготовилось.
Физик ловко извлек из духовки дымящийся противень с чудесной запеканкой, отложил сверху кусочек зарумянившегося сыра и довольно почмокал. Откуда-то на столе появился пузатый фарфоровый заварник с золотой каемочкой, и супруги на некоторое время полностью отдались поглощению ужина. Настино непримиримое лицо понемногу смягчалось, пока с последним кусочком выпечки не стало кротким и спокойным, как у пумы, наигравшейся с отрядом первых колористов и даже сделавшей из него заготовки на зиму. Костик был тих, предупредителен и прямо-таки изнемогал от жажды деятельности, что делало ему честь после сытного приема пищи.
– А кстати, – вдруг вспомнил ученый. – Что там с этой бумажкой, которая осталась от родственничков? Ты аж побледнела от их последнего привета. Как будто чистую девицу оставил вероломный граф с соседнего именья, а она на днях должна сделаться мать.
– Не шути на святую тему любви, – Настя положила себе добавки и критически посмотрела на супруга. – Вам, сухарям от науки, не понять. Вообще, ты тоже тогда скис, но высокие чувства здесь не при чем, так ведь? Но с запиской выходит все очень странно. Не могла же она ко мне прицепиться.
– Ну, раз к тебе цепляются бездомные коты, бабки, переходящие дорогу, все детские болезни и охранник в магазине, значит, такая ерунда, как бредовая записка, нашла бы тебя запросто.
Муж протянул руку к подоконнику и достал оттуда листочек с птичкой. Супруги склонились над прыгающими по бумаге каракулями
– Ни бельмеса не понятно! – Костик в который раз посмотрел записку на свет, потер пальцем и даже послюнявил уголок. – Похоже на иллюстрацию к механизму броуновского движения или теории большого взрыва. Но я и так это знаю, а тебе…– физик глянул на жену и воздержался от комментариев, ибо знакомиться со взрывами он предпочитал лабораторно. – Может, это тайный шифр? – наконец, додумался аспирант.
– Это какой-то тайный грибок, который поражает слишком много думающий мозг! – фыркнула Настя и отняла записку у мужа. – Ты с ней полегче, возможно, это улика! Надо позвонить этому следователю, рассказать, заодно и спрошу, не нужен ли им добровольный помощник в твоем лице. А то ты такой стал плодовитый на идеи, что даже посуду помыть времени нет.
– Да чем я им помогу, Настюшкин? Я уже не помню, при каких обстоятельствах мы с запиской впервые увиделись. Но я ею тогда чашку снизу промокал, отпечатки пальцев, видимо, расплавились или того, вообще стерлись. – Костик еще раз просмотрел записку, приложил ее к оконному стеклу. Кроме масляных пятен, других изменений в ней не обнаружилось. Настя покачала головой и зашуршала бумагами у телефона в поисках номера Катанина.
– Милый, не надо отчаиваться. Там найдут, как тебя применить, может, ловля на живца или внедрение в опасную среду подпольных физиков. Мало ли, в милиции так все запутанно, похлеще, чем на нашей записке. – Девушка, наконец, отыскала телефон опера и отобрала у Костика записку, чтобы цитировать с листа. Немного повертев ее в руках, она прищурила глаза и вдруг подскочила на стуле:
– Костик, я вижу! – визг жены заставил молодого человека заглотить всю кружку чая в один присест. Он метнулся к ее стулу и склонился над бумажкой. – Смотри! – Настя ткнула в какую-то загогулину. – Здесь написано: "мультимудроокий директор Поленко". Просто в завитушках все и безграмотно, это точно наш Квазимодыш писал. Смотри, я еще сомневалась, из его ли тетрадки или нет, потому как почерк вроде бы его, но и на электрокардиограмму тоже похоже. А теперь как-то повернула и видно:
"в кабинете стук", "кто-то внутри", "послание на столе"…Да здесь много!
Настя задумчиво расправила листочек в вытянутых руках и решительно заявила:
– Да, Костик, это улика. Определенно. Видимо, вопль о помощи. Наверное, наш безумец Гаврилыч пришил директора или даже нечаянно уморил его в скафандре собственного изготовления. Я что-то слышала, он из обретал композитный материал из горбыля с плиточным клеем и черноземом, для космических технологий.
– А чернозем-то зачем? – удивился Костик.
Настя усмехнулась:
– Темный ты. Это же уникальная питательная среда, мать жизни, как Тихон говорит. А скафандр должен представлять собой самодостаточную систему, все для космонавта производить, а отходы пускать в дело, поэтому чернозем необходим. Короче, Поленко мог пасть от изобретатель ной руки Тихона, а это, – девушка ткнула в записку, – чистосердечное признание. Мне подбросил, чтобы успеть скрыться.
– Тогда и признаваться незачем, – сразу подметил толковый Костик. Все-таки российское высшее образование учит людей думать, а не апельсины на конвейере сортировать, как толерантные университеты за океаном.
– Вот тут не скажи. Он же хочет прославиться! А сбежать решил, потому что не собирается останавливаться на достигнутом. Надо срочно звонить этому милиционеру, трудовик – серийный убийца и очень опасен. Я всегда это знала, недаром он такой убогий. Вот подобные и оказываются на поверку безжалостными преступниками со стальной волей и ветвистой фантазией! – пришла к финальному заключению Настя и в подтверждение своему слову с присвистом чихнула. Потом глубокомысленно погрозила пальцем воображаемому злодею, собрала посуду со стола и бросила мужу: – Ладно, дорогой, иди вниз, там под лестницей в подъезде должна лежать мамулина деталька. Как выглядит, не знаю. Ищи, что почище, – учительница включила кран и задумалась, – хотя нет, Нина Васильевна чистит протезы какой-то жижей из знахарского пепла с добрым напутствием от Заратустры, так что ищи что-то подозрительное. Там люк есть, на нем. Или в нем. А я пока приберусь.
Костик ретировался, а Настя присела на пару секунд передохнуть в тишине и покое.
В эту минуту пронзительно-тревожной трелью зазвонил телефон. Взволнованная девушка уставилась на аппарат, боясь пошевелиться, ведь в свете последних открытий выходило, что страшный и трудолюбивый к тому же маньяк имеет на нее виды. Она, не дыша, подошла к столику, сняла трубку и молча поднесла ее к уху. Тот конец линии отозвался скрипучим голосом Костиной мамули:
– Настасьюшка, – девушка поежилась. Кажется, плохие предчувствия ее не обманули. Как известно, если рядом шепелявит старуха в черном и ласково зовет тебя не пойми, куда – это не к добру. – Настюшулечка моя, – продолжала заливаться Нина Васильевна, – поздравляю тебя, голубушка!
"И как она всегда разнюхивает про премию?" –подумала Настя, а вслух сказала:
– И вам того же. А в чем, собственно, дело?
– Горлица моя златокудрая, – слышно было, что старушка никак не может нарадоваться. – Поздравляю тебя! В твоих жилах течет директорская кровь! Сейчас милиция установила. Немедленно приезжай, в милицию, здесь наше наследство оттяпать хочут. Да прибудет с тобой Кострубонька! Отсоединяюсь. Пока!
Настя удивленно подула в зудящую отбоем трубку и положила ее на место. В этот момент в квартиру ворвался страшно возбужденный физик. Не обращая внимания на экзальтированное состояние всегда спокойного мужа, молодая женщина сразу накинулась на него с шокирующим известием.
– Костик, маманя с ума сошла. Бредит царством теней и проблемами доноров. Ты нашел эту зубную скобку, а то санитары могут не взять ее в некомплекте?
Ученый уже несколько раз открывал рот, пытаясь вставить что-то важное в бесконечный монолог Настиной тревоги, и, наконец, смог улучить момент и озадачить жену еще более странной задачей:
– Да нету там мелких деталей! Самая маленькая обеспечит мамуле бивень, как у мамонта, она им будет пол царапать. Ты у нас по зубам спец, пойдем смотреть вместе. Я нашел только что-то большое и лакированное, с цифрами. Это, наверное, номер детали, как в мебельных конструкторах Икея, но вот инструкцию забыли подложить.
Пара по-быстрому сбежала вниз, и заинтригованная Настя нырнула под лестницу в парадном. Зубных шпунтиков там не наблюдалось.
Зато крышку люка она нашла надежно закрытой и основательно закрепленной на своем месте. Правда, отворить ее казалось невозможным только изнутри.
Потому что снаружи за ручку была заправлена новенькая, гладкая, блестящая бита с вырезанными цифрами "55".