Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…

Станислав не перебивал Михаила, но слушал его с откровенным неприятием, при этом нервно поглаживая свои усики… Когда его друг Михаил начинал напоминать ему, Станиславу Войцеховскому, о своем происхождении, о преследующей его семью нищете, его это унижало… Унижало, что он, особа, принадлежащая к родовитой знати, в приятельских отношениях с человеком из самых низших слоев общества…

Ну что ж…. ничего с этим не поделаешь… Как отвратно смирение для гордого, так и отвратен для богатого бедный… Настроение Станислава ухудшилось, и он снова словно взбесился…

– Не убедишь ты меня, Богдан, в том, что барон Ордоновский не скряга. Скряга! И безответственный человек! – с запалом страстей выкрикнул он.

Михаил в растерянности застыл на месте. Его ввела в замешательство экспрессия друга. В больших его синих глазах застыл знак вопроса.

– Что ты на меня уставился!.. Что тут непонятного?!

Ничего не ответил ему Михаил, только как-то мгновенно сник…

– Не обижайся на меня, братишка! Никогда не обижайся! – видя, что друг его Михаська снова стоит, как потерянный, попытался взять себя в руки Станислав. – Не костюмами и туфлями должен от тебя отделываться барон, а дом обязан тебе купить! Понял меня?! Долг у него перед тобой! Долг!!! Капитал солидный обязан оформить на твое имя в банке, а не отделываться карманными деньгами. И это тоже его долг! Свою фамилию обязан тебе дать. Давно обязан! И это тоже его долг, коль уж он перед лицом общественности тебя за сына своего единородного признал. А раз признал, то должен о твоем престиже позаботиться. Ты уже давно бы мог быть Ясно Вельможным паном Михаилом Ордоновским. А так, кто ты?! Да никто!.. Просто Михаил Богдан. Сын батрака Селивестра Богдана. А почему?.. Да потому, что ты сам по себе непритязательный человек. Дали кроху – спасибо! Не дали – спасибо! Не твой это удел, братишка, довольствоваться тем, что с панского стола упало!.. Ты достоин лучшей доли!.. Да и мне было бы морально комфортнее, если бы ты, мой друг, не просто каким-то там Михаилом Богданом был, а был бы бароном Михаилом Ордоновским. Тогда бы я не без гордости представлял тебя, как своего друга, высшему обществу…

Услышанное ввергло Михаила в безысходность: «Тебе что, Станек, меня снова обидеть захотелось?..».

– Не обидеть мне тебя, пан Богдан, захотелось! А захотелось довести до твоего сведения, что у меня на душе накипело…

– Да я смотрю, Войцеховский, ты не столько обо мне, сколько о себе самом печешься!.. Тебе надо, чтобы твой друг не просто другом был, а был титулованным другом?..

– А почему бы и нет?!! – с возмущением смотрел на него Станислав. – Я что, не достоин того, чтобы мой друг был титулованным?

– Достоин! Конечно, достоин! – отходя к окну, потерянно сказал Михаил. – Но тебе не повезло с другом, Станек! Не барон я! И даже…. если бы барон Ордоновский захотел записать меня на свое имя, ему бы все равно не позволили этого сделать. Сам прекрасно знаешь, что он с моей матушкой, Ганкой Богдан, не венчан. А раз родители не венчаны, то я, сын своего титулованного отца, по закону не имею права носить его фамилию, не имею права претендовать на его дворянский титул и на все привилегии, предоставляемые по закону дворянству. Вот и останусь я теперь на всю свою жизнь просто Михаилом Богданом… Вследствие чего принимай меня таким, какой я есть, или пошли меня ко всем чертям… А себе в друзья подыщи друга-барона. Тебе это труда не составит. Только пожелай…

– Ach, cholera! Опять ты своему папаше оправдания находишь!.. – вскипел Станислав. – Сам прекрасно знаешь, что при желании любые препоны можно обойти, и уж тем более ему, твоему отцу! С его-то деньжищами, связями и авторитетом ему ничего не стоит выбить для тебя дворянство «по Высочайшему соизволению». Было бы только его желание на это…

– Значит, у него нет такого желания! – болезненно поморщился Михаил. -

Нет и никогда не было! Что тут непонятного?

Увидев печаль в глазах своего друга, Станислав забеспокоился… Почувствовал, что саданул Михаську по больному его месту.

Неожиданно…. он припомнил неприятный инцидент из детства, когда в гимназии его дружка Михаську один из однокашников обозвал быдлом. А парнишка-то оказался сыночком очень влиятельного чиновника. Вспомнил, как отчаянно бил тогда Михаська бедолагу до первой крови, пока педагоги с трудом не растянули их в разные стороны. Вспомнил так же, что, несмотря на то, что Михаська всего-навсего защищал свою честь, виновным все равно сделали его. Скандал был великим… Еще бы!.. В образцовой гимназии мальчик из низших слоев общества обидел барчонка. И только вмешательство в ситуацию барона Ордоновского утрясло тогда непростое дело. Оставили гимназиста Богдана в учебном заведении…

– «Вот когда барон должен был сделать все от него зависящее, чтобы официально усыновить Михаську и даровать ему соответствующий статус в обществе», – подумал Станислав, направляясь к другу, уныло стоящему у окна…

– Да не обидеть мне тебя захотелось, братишка! – погладил он по плечу раненного в самое сердце своего друга Михаську, да не просто друга, а друга с большой буквы!.. – Просто обидно за тебя! Обидно, что ты – человек со скромными запросами в жизни, – все гладил он его по плечу, желая хоть как-то успокоить. – И виной тому… твой Ясно Вельможный папаша, который не пожелал приподнять планку твоей самооценки на достойную тебя высоту. Принудил тебя довольствоваться малым и быть этому чрезмерно благодарным. А ведь у тебя есть право требовать от него лучшей для себя доли!.. Потому что ты его сын! Его часть! Его продолжение! Я помню, как непросто тебе было выживать в нашей гимназии. Помню, как приходилось бороться за свое место под солнцем, убеждая всех, что ты человек не десятого сорта. А дал бы тебе отец вовремя свою фамилию, твой бы статус уже в гимназии поменялся. Поменялось бы и твое мировоззрение… Тебе бы это облегчило жизнь. Да и денег он дает тебе мало. А ведь это долг его, поставить тебя на ноги и сделать все, чтобы ты в этой жизни ни в чем не нуждался. Поверь, Михаська, не стоит этот скряга твоих благодарностей!..

– Не надо так, Станек, – осторожно отстранив его от себя, отошел от окна Михаил.

– Чего там, не надо!.. – принялся дальше распаляться Станислав. – Я считаю так: призвал человека к жизни – будь ласков позаботиться о нём! Сделай всё, чтобы твой отпрыск был счастливым. Тем более, – окинул он оценивающим взглядом Михаила, – поразительную копию самого себя, барона Ордоновского, которая сейчас стоит передо мной!!! Глаз не оторвать от тебя, братишка! Днем и ночью твоей красотой любоваться хочется!

– Ладно, Станек, – прервал его Михаил, – могло бы быть и хуже. Слава Богу, хоть так…

– О чем ты?..

– О том, что барон мог бы и вовсе не признать во мне своего сына. И никто бы его ни принудил меня опекать. А он не стал отрицать, что я его сын, и помогать мне взялся. Гимназию мне оплатил… Теперь вот, благодаря ему, я в университете учусь. Так что, Станек, уж лучше без статуса, да в дорогостоящем учебном заведении, нежели без того же статуса и всю жизнь по колено в навозе.

– У-у-ужас! – подавленно покачал головой Станислав. – С такой-то неземной красотой, с явно выраженной породистостью, да всю жизнь по колено в навозе?!! – и…….голова его окончательно упала на грудь.

– Может, Станек, сменим тему разговора? Устал я…

– Ну, что ж… давай сменим, – покорно согласился Станислав и снова направился к своему креслу.

– Давай наконец-то отвлечёмся с тобой от барона Ордоновского и поговорим о чем-нибудь другом… Например… сидит у меня в голове занозой разговор твоей матушки с твоим отцом, о котором ты мне поведал. Да ведь из рассказанного тобой явствует, что отец твой напрямую уличил твою матушку в измене, а та, как ни странно, сильно-то и отпираться не стала. Удивительно просто…

– Поверь мне на слово, братишка, даже и не потрудилась отпираться! – расправляя фалды фрака, снова усаживался в кресло Станислав.

– Нет!.. Для меня это просто загадка! – воскликнул Михаил. – Как мужьям наших матерей удалось сродниться с изменами своих жен?! Парадокс какой-то! Не представляю себе, как можно жить с мыслью, что твоя женщина, твоя любимая жена тебе изменила! Мало того, что изменила, так еще и родила от другого. О, Jezus Maria!.. Не дай Боже испытать такое в жизни!

– Ой, загадку нашел!.. А куда мужьям наших матерей деваться-то было! Да благодаря моей матушке так называемый мой отец, Адам Войцеховский, еще тот кутила и бабник, поднял свое благосостояние. Ой, как поднял!.. Его-то род был на грани разорения, а моя матушка была завидной невестой. Приданое, которое приготовил для неё её отец, барон Ландсбергис, простило бы ей любую ее безнравственность. Да и Селивестр Богдан, твой приемный отец, тоже не в накладе остался. Ну? Кем он был, так называемый твой отец Селивестр Богдан?! Усадебным мебельщиком? А кем еще? Все! Никем и ничем он не был! А что за душой у него было, помимо троих детей и нищеты? Ничего!.. А Ясно Вельможный пан Ордоновский за любовную историю с его женой щедро отблагодарил его… За понимание, так сказать… Нарезал ему в дар удел земли… выделил ему делянку в своем лесу для заготовки бревен на строительство дома… мерина подарил… несколько коров даровал… стадо гусей с панского двора в его двор пригнали… И стал дядька Селивестр не просто крестьянином, а зажиточным крестьянином!.. Стал себе на работу батраков нанимать. А значит… из класса эксплуатируемых в класс эксплуататоров перешел…

– Ой…. ну, уж ты и сказанул!.. – от души рассмеялся Михаил. – Эксплуататора он в лице Селивестра Богдана нашел! Ну-у-у, нанимал отец себе в помощь батраков из числа своих же деревенских жителей, когда лес на выделенной ему паном делянке пилил, когда хату новую ставил, когда траву косили… Бывали такие моменты. Но эксплуататором его с большой натяжкой можно назвать! Видел бы ты, как этот эксплуататор сам работал. Да он работал больше, нежели те нанятые им батраки! А уж как потом угощал их всех, помимо того, что заплатил им за их труд!.. Нет, братишка, ты не прав! С Селивестра Богдана эксплуататор – все равно, что с меня белошвейка, – всё смеялся Михаил, направляясь в сторону зеркала…

В отражении зеркала он снова с великим интересом принялся изучать свой образ… Очень внимательно присмотрелся к тому, уж не присела ли на его черный фрак либо брюки с лампасами какая-либо пылинка… Ещё раз осмотрел со всех сторон свои черные, лаковые туфли. В десятый раз поправил белоснежную бабочку. Провел рукою по кудрям своих длинных черных волос. Надел на голову черный атласный цилиндр. Неспешно натянул на руки белые перчатки и перекинул через шею белый шелковый шарф. Потом отошёл подальше от зеркала и еще раз осмотрел себя со всех сторон. Подошёл к шкафу, снял с плечиков своё тщательно отутюженное горничной Кристиной черное элегантное пальто, перекинул его через левую руку, взял под мышку трость и снова отошёл подальше от зеркала, и снова стал изучать свой образ со стороны…

Утомлённый его ожиданием Станислав достал из кармана жилета часы, взглянул на них и решительно встал с кресла: «Ну, всё, брат!.. Нет уже никакой мочи тебя дожидаться! Перед нами дальняя дорога, а опаздывать на бал – правило плохого тона! Сам этикеты изучал. Поехали, наконец! – направился он к выходу из комнаты. – Ach, cholera!.. Опаздываем! Не иначе, опаздываем! Через полтора часа начало бала!.. Хоть бы к концу поспеть! – продолжал он ворчать, быстро идя рядом со своим другом Михаськой по длинному коридору дома. – А ведь я перед поездкой на сегодняшний бал хотел еще на пару часиков в банк заскочить. Одно важное дельце меня там дожидается. Потому-то и из дома пораньше выехать намеревался. Но теперь-то уж куда деваться…. подождут дела! Иначе совсем опоздаем. А у Медведских приглашение с пометкой – «S.t.»! Без опоздания!.. А мы с тобой уже на грани этого опоздания. Ох… и любишь ты себя, пан Богдан, вылизывать, как тот кот кое-что на завалинке!» – посмотрел он на него с негодованием.

– Ой!.. Ты-то у нас не любишь себя вылизывать!.. – ткнул его локтем в бок Михаил…

– Люблю!.. Но не так долго!.. – рассмеялся Станислав.

Со смехом и шутками друзья наконец-то спустились по ступенькам лестницы в холл, где Станислав тут же направился к зеркалу…

– Одеваться! – кинул он своему дворецкому Семену. – О, Matkо Boska i wszyscy Święci! Вот так провозились мы с тобой, Михаська! – всё возмущался Станислав, надевая на голову цилиндр и натягивая на руки белоснежные лайковые перчатки, поданные ему Семеном. – Точно опоздаем! Вне всякого сомнения, опоздаем, – всё причитал он, накидывая на шею свой белый шарф и беря из рук дворецкого пальто и трость.

Наконец, друзья вышли из дома и направились к экипажу – двухместной, лакированной коляске на мягких рессорах, с поднимающимся верхом и на «шинах-дутиках». Экипаж уже около двух часов дожидался их около крыльца, обок с большой красочной клумбой, засаженной всевозможными цветами и пышными кустами роз.

Станислав приостановился у клумбы с цветами и, взглянув на розы, всплеснул руками: «Братишка! Ты случайно не забыл в лацкан фрака бутоньерку вколоть?!»

Михаил инстинктивно провел рукой по лацкану фрака и тут же растерянно воскликнул: «Ой, забыл!!! Забыл!!! Но у меня есть бутоньерка! Есть! Там… В чемодане!.. В маленькой коробочке лежит!» – метнулся он обратно в сторону дома…

– Стой!.. Не суетись!.. – удержал его за руку Станислав. – У меня для тебя сюрприз есть. Вот он!.. – достал он из кармана пальто маленькую, бархатную коробочку бордового цвета, тайно припасённую им для Михаила, и извлёк из нее бутоньерку.

Это была миниатюрная композиция, выполненная в виде цветка белоснежной розы. Лепестки этой розы, а так же зеленые ажурные веточки рипсалиса, составляющие деликатную композицию этой бутоньерки, были настолько подлинно выполнены из тончайшего шелка, что едва отличались от живых роз, украшающих цветочную клумбу Станислава.

– Эту бутоньерку, впрочем, как и ту, что в лацкане моего фрака, привез мой дед, барон Ландсбергис, в конце прошлого столетия из Лондона. Удивительно тонкая работа. Согласись, Михаська, – протянул он ему бутоньерку…

Михаил взял в руки бутоньерку и, залюбовавшись ею, произнес: «Невообразимая работа, братишка! Не отличишь от цветов живых роз, что тут, у тебя на клумбе, растут…».

– Дарю ее тебе, – улыбнулся Станислав. – Будет тебе память о моем деде. Я уверен, что он был бы рад этому…

– Спасибо, Станек, за такой царский подарок! – засмущался Михаил.

– Ладно, давай ее сюда… Сам приколю её к лацкану твоего фрака…

Когда Станислав укреплял бутоньерку к лацкану фрака Михаила, тот его с усмешкой спросил: «Ты хоть помнишь, Станек, каков символ белой розы?»

– Известно, каков… Символ невинности…

– Вот, вот, Станек, невинности! Мы-то с тобой как раз и являемся яркими представителями той самой невинности… Не так ли?!

– Именно так!.. – без смеха в глазах улыбнулся Станислав. – А еще… эти бутоньерки сыграют сегодня роль оберегов для нас с тобой, – со знанием дела добавил он.

– Надеешься, отгонят от нас злых духов?

– Надеюсь, да! Не глупцами же были греки, коль уж спасались этим способом от их происков.

– Думаешь, могут повстречаться на нашем пути?

– Несомненно, братишка, повстречаются, несомненно…

– Даже не могу себе представить, где… Уж не в лесу ли?.. – сделал испуганные глаза Михаил… – Или, может… на балу? – хитро усмехнулся он.

– Скорее на балу, братишка, нежели в лесу…

– Занятно… И в чьём же обличии?

– Ну, например, в обличии наших конкурентов в борьбе за женские сердца…

– Издеваешься?! – измерил изумлённым взглядом своего друга Михаил. – Вот уж небывалый случай, чтобы у нас с тобой, да конкуренты!..

– Ну, хорошо… пусть не конкуренты, а желающие показать, что тоже не лыком шиты… Однако там, на сегодняшнем балу, – прищурил глаза Станислав, явно удерживая кого-то в мыслях на точечном прицеле, – я буду преследовать свой определённый интерес…

– Хотелось бы полюбопытствовать, Станек, какой такой свой определённый интерес ты намереваешься преследовать на сегодняшнем балу?

– В первую очередь, конечно же, намереваюсь развлечься… Но!.. Развлечься не с той, которая этим вечером пришлась бы мне по душе, а с той, которая уже давненько пришлась по душе одному важному господину. Есть такой поручик, князь Серж Карелин. Да-а-авненько вьёт против меня интриги. Вот спеси-то я ему и поубавлю…

– Что за особа этот князь? – заинтересовался Михаил.

– Спрашиваешь, что за особа?.. Как бы тебе лучше пояснить?.. – призадумавшись, принялся разглаживать свои усики Станислав… – А знаешь… отвечу тебе на этот вопрос эпиграммой Пушкина, и сразу всё поймешь…

– «Я не видал такой негодной смеси; Составлен он из подлости и спеси… Но подлости побольше спеси в нем… В сраженье трус, в трактире он бурлак, в передней он подлец, в гостиной он дурак…». И этим все о нём сказано, братишка! Как всем известно, Пушкин эту эпиграмму адресовал какому-то князю, имя которого не захотел озвучивать… Но я-то точно знаю, кого он имел в виду… Конечно же, моего злопыхателя, князя Сержа Карелина…

– Помню, помню я эту эпиграмму Пушкина, – рассмеялся Михаил. – Только тот князь, которому Пушкин её адресовал, давным-давно помер.

– Зато двойник его, князь Карелин, до сих пор живёт и здравствует…

– Понятно, – всё смеялся Михаил, – решил поизмываться над бедолагой?..

– Называй это, как хочешь, но я бы для более точного определения своих намерений подобрал бы такое понятие, как месть!

– Вот как?! – навострил уши Михаил. – Игра стоит свеч?!

– Стоит, Михаська, стоит! Поставлю сегодня этого князя на место, чтобы у него никогда больше не появлялось желание самоутверждаться за мой счет в обществе.

– И как ты это себе представляешь?..

– Подставлю сегодня этому Сержу, хаму и великосветскому кутиле, подножку… Сделаю его пешкой в своей игре, а даму его, которой отведу на сегодняшнем балу роль ферзя, уведу прямо из-под его носа. Он-то небезуспешно обхаживает её все последнее время.

– Ах…. вот оно что… Разыгрываешь комбинацию – «Cherchez la femme!»

– Именно так, братишка! Именно так! «Ищите женщину!»

– Да-а-а. Месть вещь нешуточная, – посерьёзнел Михаил.

– Не просто месть, братишка! А очень болезненная месть. Тут прямо по живому… Женщина на кону стоит…

– Премиленькая?.. – сделал слащавенькое лицо Михаил.

– Кто?.. – схватился за сердце Станислав, – барышня та?!! Ну, ей-богу, братишка! Ей до премиленькой, как мне, с моими смертными грехами – до Небесного Иерусалима…

– Что же она собой представляет? – уже с полной ответственностью заинтересовался Михаил, видя, сколько негативной окраски в мимику своего лица вложил Станислав, давая оценку незнакомой ему барышне.

– Ой… О чем тут говорить!.. – скривил лицо Станислав. – Внешне – самая что ни на есть беспородная деваха, с лицом в полнолуние! Маленького росточка, тощенькая. Вздернутый носик на этой её круглой мордашке. Да еще два огромных, распахнутых миру глаза, в которых ни на что, кроме как на пустоту, не наткнёшься. Мало того, добродушна и доверчива до самозабвения. Да еще ухитряется всех любить, – хмыкнул Станислав. – Как говорится, с этакими дурехами что ни делай, они всё ласкаются… Как ни старайся, ни духа вражды, ни мщения в них не возбудишь… Скука… Словом, глупа эта панночка! Глупа, как и её матушка, с которой они на одно лицо и неразлучны вовек… Им бы родиться маленькими собачонками – например, болонками – да провести всю свою жизнь на коленях престарелой барыни. Погладили по шерстке – лижутся. Пнули в бок – лижутся. Большего толку от них не сыщешь!..

– Ох….. несчастная панночка, – посочувствовал Михаил.

– Что-о-о?!! – подернулся негодованием взор Станислава. – Она – несчастная?.. Напротив!.. Самая что ни на есть счастливая! Счастливая оттого, что по природной своей глупости даже и не подозревает, насколько несчастна…

– Что же в ней их сиятельство князь Карелин нашёл?! Или он и в самом деле – дурак во всю спину?

– Ну, уж нет!.. Тут он нос по ветру держит. Барышня-то с очень достойным приданым. Дед генерал, отец генерал. А род Сержа, хотя и знатный, но почти разорился. Из поколения в поколение кутят и развлекаются, а несметные богатства, они-то ведь не бездонны… Вот он и ищет выгоду в этой пустышке. Материальные ресурсы семьи за её счет выправлять надумал…

– Ах… вот оно, в чём тут дело!.. Князь Карелин беден!.. Ну что ж… мне ли этого не понять! – уныло вздохнул Михаил…

– О, нет….. Решительно, бедным его не назовешь… Однако лишь только потому, что знаю того, кто победнее его будет, – поглаживая усики, с ехидцей ухмыльнулся Станислав.

– Ты сейчас кого-то конкретного имел в виду? – созерцая на злорадное выражение лица своего друга, насторожился Михаил.

– Да нет!.. Это я так… Объективности ради… – расплылось лицо Станислава в благодушной улыбке…

– А что, князь Карелин один на приданое этой барышни покушается? Или есть еще претенденты? – спросил Михаил…

– На хорошее приданое всегда желающих много! Только вот барышню эту, даже ради денег, не каждый в состоянии вытерпеть. Ему-то, Сержу, в терпении не откажешь. Ты только представь себе, Михаська, что это за мука, всё время смотреть в глаза глупой женщине… Женщине, которая всё время смотрит на тебя с открытым ртом, принимая за истину каждое произнесённое тобой слово. Шуток эта барышня не понимает вообще… Прежде, чем надумаешь пошутить с ней, стоит её предупредить об этом, иначе всё сказанное тобой за чистую монету примет. Да ладно, если бы только это… А что за ужас прижимать к себе в танце её в три щепочки сложенное тельце, причем без всяких признаков женского начала?! О-о-о… На это, скажу я вам, не каждый отважится! А еще… Фу-у-у-у, братишка… Эти её мокрые, холодные руки, словно у лягушки. Даже перчатки от них не спасают. А ведь мне её сегодня обхаживать придется…

– Ну и барышня!.. – сокрушённо покачал головой Михаил. – Вот уж не позавидуешь князю. А тут еще ты со своим гамбитом надумал подпортить ему настроение…

– Так уж случается, Михаська, что я на каждом балу кому-нибудь настроение порчу. Потому-то моё появление на балах и раздражает потенциальных женихов, особенно тех, с которыми у меня конфронтация. Они-то знают моё несерьезное отношение к серьезным чувствам женщин и знают, что я мастер сбивать барышень с пути истинного, отвлекая их от поклонников с серьезными намерениями. А те, дурёхи, и рады… Летят в мои объятия, как мотыльки на луч света, не соображая, что нужны мне только в качестве орудия мести против их же кавалеров. А ведь потому-то и летят, негодницы, что знают, где можно сладеньким поживиться! Рады, каждая из них, хоть и ненадолго, но в полной мере заполучить все то, что никогда не сможет принадлежать им всегда и по праву…

– Например, тебя?.. – улыбнулся Михаил.

– Например, меня!.. – расправил плечи самовлюблённый Станислав и, горделиво откинув голову назад, одернул полы своего фрака…

Михаил задержал взгляд на друге и снова им залюбовался. Высокий, красиво сложенный элегантный парень. Взгляд больших карих глаз из-под черного цилиндра – немного насмешливый, немного циничный. Белизна белья, перчаток подчёркивает чистоту его происхождения, вызывает страх даже прикоснуться к нему, холеному и изысканному во всех отношениях господину.

– Да-а-а…. перед таким парнем, как ты, мало кто устоит!..

– Знаю!.. – самодовольно улыбнулся Станислав и, приобняв Михаила за плечи, увлёк его за собой в сторону дожидающегося их экипажа.

– Однако, братишка, это еще не все перипетии, которые поджидают нас с тобой на сегодняшнем балу. Будем просить помощи у наших с тобой бутоньерок, которые прикреплены к лацканам наших фраков, чтобы защитили нас от происков духов иного рода.

– В лице кого?..

– В лице бдительных матушек и тетушек, приставленных охранять нравственность своих ветреных и жадных до приключений дочерей и подопечных. О, Matkо Boska i wszyscy Święci! – простер он к небесам руки, – вот где ярые борцы с чужой безнравственностью! Вот уж, кто может испортить радость бытия, так эти старые, уже не востребованные мужчинами дамы!..

– Да уж…. о своих-то приключениях давным-давно позабывали, – охотно согласился с ним Михаил.

– В том-то и дело, что о своих приключениях эти старухи уже успешно позабывали… Зато успели уверовать в то, что всегда были целомудренными девочками, в отличие от современной молодежи. Вот и направили все свои жизненные ресурсы на порицание чужой порочности. Непонятно только одно, откуда в них столько кокетства и жеманства берётся, когда осыпаешь их комплиментами?! Откуда такая готовность пуститься во все тяжкие, лишь только с деланой страстью посмотришь в их помутневшие от старости глаза?..

– Вот это да!.. – изумился Михаил. – На мой взгляд, господин Войцеховский, вы используете запрещённые приемы с престарелыми дамами? Вам так не кажется?

– Хмм… Почему нет?

– Но ведь это не совсем честный прием…

– Ты так считаешь?..

– Да!.. Я склоняюсь к тому, что не стоит обещать женщинам того, чего не сможешь им дать. Ты их тем самым обманываешь…

– Сам-то не обманываешь женщин?..

– Со мной, Станек, они обманываются сами…

– А со мной, по-всякому… Но в любом случае – обманываются…

– Нет, Станек, и все-таки я склоняюсь к тому, что так играть с пожилыми дамами не следует, – гнул свою линию Михаил. – Неучтиво это с твоей стороны, братишка…

– Это им неучтиво, в их возрасте строить иллюзии на мой счет…

– Но ведь ты сам подталкиваешь их к этому, когда смотришь призывно в их глаза, когда смотришь на них с обожанием. Вот они и теряют бдительность и самообладание…

– А раз теряют самообладание, значит, не так уж морально устойчивы… Следовательно…. нет у них права порицать чужую порочность. А с другой стороны, ещё и благодарны должны быть мне!..

– Это за что же им тебя благодарить, Станек?..

– Я даю им то, о чем они и мечтать-то давным-давно позабыли… Напоминаю, что они женщины и ими еще могут заинтересоваться даже молодые мужчины… Не в этом ли счастье, Михаська, когда понимаешь, что не всё еще в твоей жизни потеряно?..

– Станек…. и всё-таки это нечестно с твоей стороны, – улыбнулся Михаил. – Одумайся, брат!.. Будут старушки тайно мечтать о тебе, а значит, жить иллюзиями. Ты склоняешь их к греху мысленного блуда. Не жалко тебе их?

– Вот и пусть живут мысленным блудом! Это лучше, нежели бесконечно опекать чужую нравственность. Когда же поймут, что тоже небезгрешны, глядишь, и пересмотрят этические нормы относительно своих дочерей. Станут более лояльными к ним. Неужели нам это не на руку? Как думаешь, братишка?..

– Кто знает, Станек, кто знает… – рассмеялся Михаил.

– Вот и отлично! Рад, что между нами снова единомыслие. А теперь, Михаська, достаточно всех этих разговоров! Впереди нас ждут другие, более интересные дела.

Друзья, один за другим, запрыгнули в коляску ожидающего их экипажа и удобно уселись на кожаном диване, вдоль спинки которого были разложены мягкие подушки и валики, облаченные в кожаные наволочки.

– Вперед, Аркашка, да с ветерком!.. – бодрым голосом отдал Станислав распоряжение своему кучеру, рослому, крепко сложенному парню, который, словно на боевом посту рекрут, стоял по стойке смирно рядом с их коляской. – Едем на бал! На бал по случаю помолвки панны Эллены! Гони скорее, Аркашка, своих лошадей! Ведь в доме господ Медведских «…полна уже народу зала, музыка уж греметь устала…» – принялся он ликующе цитировать стихи Пушкина…

– «Толпа мазуркой занята. Кругом и шум и теснота», – подхватил стихи Михаил, подключившийся к разудалой волне друга…

– «Бренчат кавалергарда шпоры. Мелькают ножки милых дам,» – продолжил Станислав и в порыве душевного подъема обнял Михаила за плечи…

– «По их пленительным следам летают пламенные взоры», – закончил цитировать стихи Михаил и, поцеловав сложенные в щепотку пальцы обеих своих рук, пустил воздушные поцелуи во все стороны света…

– Трогай, Аркашка! Трогай!.. – снова отдал Станислав приказ своему кучеру. – Не то опоздаем! – поудобней уселся Станислав на диванчике коляски и настроился получать удовольствие в мягких его подушках.

Однако Аркашка не спешил выполнять команду своего хозяина. Вместо этого он принялся топтаться на месте и нещадно тереть рукой свою мощную, покрытую от волнения багровыми пятнами шею. Может… собирался с мыслями и решимостью о чём-то спросить своего барина?.. Кто ж его знает…

Станислав неплохо знал своего кучера Аркашку, знал его, как исполнительного работника и добросовестного конюха. Ухаживая за лошадьми, он с полной отдачей предавался своему любимому делу, к которому призван был не иначе как самим Господом. Аркашка никогда не был замечен в пьянстве… Прекрасно знал географию города Могилева и его окрестностей… Был опрятен… Для выезда с барином у него имелась специальная форма – серая косоворотка из льна, серый жилет, добротный чёрный пиджак, широкие чёрного цвета портки и почти новые, всегда начищенные до блеска сапоги. Рыжую густую шевелюру Аркашки непременно прикрывал картуз с чёрным лакированным козырьком. Одежду Аркашка держал в идеальной чистоте, строго выполняя наказ своего хозяина. Хранил он свой костюм у себя в комнатушке, выделенной ему, как и всей остальной прислуге, в цокольном этаже дома.

Аркашка несказанно гордился тем, что находится в услужении самому банкиру, господину Войцеховскому, которого очень уважали все господа и дамы Могилева. Когда он вез своего хозяина по улицам города, его до предела распирали эмоции значимости от причастности к важному делу. На большой скорости, а только так любил Аркашка управлять экипажем, окрикивал он своим мощным басом всех кряду зазевавшихся на пути его следования прохожих.

Несомненно, в умелом управлении экипажем и добросовестном отношении к лошадям, всегда накормленным, намытым и начищенным, отказать Аркашке было бы несправедливо. В этом ему не было равных. Но по части красноречия… да что там, красноречия… в элементарном умении вступать в разговор с людьми – тут уж Господь, несомненно, обделил парня. Словарный запас Аркашки был небольшой… Скажем…. совсем маленький. А если из него, из этого словарного запаса Аркашки, выкинуть ещё и все матерные слова, на которые он не скупился – скорее всего, для пущей важности – то от сказанного им осталась бы пара-тройка неказистых слов, несколько междометий и множество долгих пауз, используемых им для вдумчивого раздумья. Но люди, вступающие в контакт с кучером Аркашкой, понимали его и без слов, настолько многоговорящими были его мимика, эмоции и жесты.

Между тем… Аркадий по-прежнему безмолвно топтался на месте…

– Итак, дружище, как я понял, ты желаешь меня ознакомить с какими-то своими глубокомысленными размышлениями? Пожалуйста! Я готов тебя выслушать! – доставая из прорезного кармашка своего белоснежного жилета часы, великодушно позволил ему Станислав. – Да побыстрей, прошу тебя! Видишь же, опаздываем мы!.. Боже! Как стремительно летит время! – сокрушённо покачал он головой, взглянув на циферблат часов…