Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…

– Конечно же, сложный танец!.. – согласился Станислав. – Более ста фигур отрабатывал с нами в котильоне «Плёха».

– Зато не безуспешно, правда, Станек?! Теперь котильон у нас с тобой прекрасно получается.

– О да, Михаська, по части танцев мы с тобой уж точно – хоть куда!.. Мазурка, котильон, вальс, полонез… О!.. Нам ли всё это не по плечу?! Успех на паркете нам гарантирован! Да только ли по части танцев мы с тобой хоть куда? – с плутовской улыбкой на устах погладил свои усики Станислав. – Мы с тобой и по части женщин – тоже, хоть куда… Не так ли, брат?.. – посмотрел он на Михаила с игривым блеском в глазах.

Михаил скользнул взглядом по лицу Станислава и, смутившись, отвел от него глаза в сторону…

– А помнишь, Михаська, гимназиста Антона Яковлева, однокашника нашего?

– Который вместе с нами уроки танцев посещал?

– Да!

– Помню его, Станек! Хорошо помню. Ох, и увальнем же он был. Страшно вспомнить.

– А помнишь его мокрые руки, как у мокрицы? А круглую его физиономию и широкий нос в веснушках помнишь?..

– Помню, Станек. И что?..

– Вспомни, как он до белого каления доводил нашего «Плёху».

– Ещё бы он не доводил до белого каления эстетичного во всех отношениях «Плёху», – усмехнулся Михаил. – Ведь Антон толстым и неповоротливым, как бегемот, был. Ему только баржи по Волге таскать, а не балетные «па» ногами выписывать да антраша выполнять.

– Да-а-а… Страшно даже вспомнить нашего Антона, пытающегося совершить прыжок и, зависнув в воздухе, несколько раз скрестить вытянутые в струны ноги. У меня всегда было ощущение, что, если ему даже и удастся поднять в воздух свое тело, то, приземлившись, он уж точно под собой пол проломит.

– А вспомни, Станек, как тяжело ему балетные позиции давались. Ведь там требуется сильный выворот ног от бедра, выворот ступней. Освирепевший «Плёха» даже в деревянный станок с выдолбленными в нем подошвами для ног его ступни заковывал. Помнишь, братишка, ноги нашего Антона по часу закованными в деревянный станок?

– Конечно, помню, Михаська… «Плёха» всё этим пытался желаемого выворота его ног и стоп добиться. Но где там… Так и остался наш Антон дубовым…

– Да-а-а… смешная была затея, требовать от Антона гибкости тела, если оно у него дубовое было. А сколько он падал при выполнении «па». И всё потому, что не мог сохранять равновесия тела из-за неумения выворачивать ноги.

– А помнишь, Михаська, как Антон завидовал нам с тобой, что Господь от рождения наделил нас и балетной походкой, и гибкими ступнями ног? Хоть вправо их выворачивай, хоть влево, хоть вовнутрь… Даже плакал от обиды, что не родился таким же гибким. Его отец с завидным постоянством напоминал ему, что если он не добьется умения легко и красиво танцевать на балах, то и карьеры по службе ему хорошей не сделать. Зато мы с тобой, Михаська, в отличие от подобных Антонов, самим Творцом призваны по паркету порхать. Не так ли? – развеселился Станислав.

– Да! Это так, братишка! – не раздумывая, согласился с ним Михаил.

Но тут в дверях комнаты появилась всё та же… горничная Кристина… Собираясь с духом, она робко топталась на месте и, наконец, поймав на себе взгляд своего хозяина, доложила ему о цели своего визита…

– Я, пан Войцеховский, уложила в ваш экипаж шерстяной плед, – сказала она. – Укроетесь, когда будете возвращаться с бала домой. Под утро на улице очень холодно…

Станислав не сразу сообразил, что от него нужно его горничной… Какое-то время он держал ее под прицелом своего недоброжелательного взгляда, потом, с ехидцей усмехнувшись, спросил: «Мадемуазель Кристина!.. Откуда в вас столько трепетного участия к моей судьбе? Я вас об этом просил?..».

Кристина опустила глаза к полу…

– Уж, не влюбились ли вы в меня, мадемуазель Кристина? Или, может…. – перевел он свой взгляд на Михаила, – вы беспокоитесь о моём друге? Может, ваше сердечко к нему воспылало любовью?..

Лицо Кристины залилось румянцем… С опущенными в пол глазами она топталась на месте и молчала…

– Stanek! Przestań! Nie złość się na nią!.. Ona tylko chciała pokazać swoją troskę o Тobie! I to wszystko! Uspokój się!.. Отпусти ты ее с Богом! – поморщился Михаил. Он почувствовал себя очень неловко перед горничной…

– Idź do diabła!.. I żebym Сięwięej nie widział.. Иди иди!! – указал Станислав горничной рукой на дверь.

Девушка сорвалась с места и скрылась из виду…

Станислав же стал присматриваться к Михаилу, который прохаживался по комнате в своих новых туфлях, желая к ним привыкнуть…

– Чего ты на меня пялишься? – спросил его Михаил.

– Ты хоть соображаешь, брат, что с пол-оборота лишаешь женщин рассудка?.. Она же влюбилась в тебя…

– Кто?

– Горничная…

– И что?

– Ничего… Просто интересно, как это ловко у тебя получается – отнимать у женщин разум, ничего для этого не делая. Ну, брат, ты, прямо-таки, сладкий Демон девичьих грез…

Михаил никак не отреагировал на слова друга… Ему это было не интересно, поскольку его мысли вновь были заняты разговором, который был прерван по причине неожиданного появлении горничной на пороге его комнаты.

– А помнишь, Станек, как мы с тобой ходили к Герде Карловне на занятия по этикету? – воспламенился он прежними воспоминаниями. – Её твой дедушка для нас нанял.

– Помню, Михаська. Она гувернанткой в соседнем имении была, – улыбнулся Станислав.

– Как сейчас, помню её, эту старую, занудливую немку Герду Карловну. Такая маленькая была, тощенькая, на крыску похожая… Волосенки у нее жиденькие были и зализанные назад, а на затылке в маленькую «дулю» собранные. Фу… Не любил я её, – поморщился Михаил.

– И черепок у неё, как дыня, был, – зловредно добавил Станислав. – Помимо всего прочего, она ведь ещё и старой девой была, в свои-то лет сорок… Наверное, по этой причине и злая вечно ходила…

– Вот-вот! – с ехидством подтвердил его слова Михаил. – Неудовлетворенная женщина – это катастрофа, братишка!

– Да-а-а… страшно подумать, Михаська, что нашу Герду Карловну за всю её жизнь так и не совратил ни один мужчина. Может, потому что она и на женщину-то сроду не была похожа?

– Скорее всего, так и есть, Станек… Нам-то, мужчинам, панночек нежных, ласковых, ухоженных подавай. А что такое – Герда Карловна? Так… чёрствый сухарь, о который только зубы ломать. Да и гонору в ней было много, да вдобавок необоснованного. Ходила-то всегда, как скала, непреступная. Спина прямая, как кол проглотила. Через пенсне на всех сверху вниз смотрела. По крайней мере, так казалось, несмотря на ее маленький рост…

И тут лицо Михаила осветила улыбка. «Вспомнился мне сейчас, Станек, один пикантный момент с тех времен, – сказал он. – Однажды видел я, как с Гердой Карловной твой учитель по фехтованию заигрывал».

– Генрих Оттович? – рассеялся Станислав.

– Да! Он! Не давал ей из дверей дома выйти… Она шаг вправо – он перекрывает ей дорогу… Она шаг влево – он снова перекрывает ей дорогу… На её бы месте, другая расцвела бы от счастья, пококетничала бы с кавалером, но где там… Пенсне у нашей Герды Карловны раскалилось от бешенства, лицо посерело от злости. Как врезала своей любимой указкой, с которой никогда не расставалась, по плечу горе-ухажера, да как возопила: «Schäme Sie sich, Heinrich Ottowitsch!.. Weg, weg von mir!..».

– Ой… вот глупая-то! Нашла, кого к стыду призывать! – сделал глумливую гримасу Станислав. – Это нашего-то Генриха Оттовича! О, cholera!.. Да он, словно любвеобильный пастух Селадон, ни одной юбки не пропускал! Да и собой был неплох!.. Высокий, стройный, симпатичный… На ее бы месте судьбу благодарить, в коем-то веке мужского внимания была удостоена…

– А может, Станек, наша Герда Карловна позиционировала себя вершиной целомудрия… Может, ей попросту хотелось дождаться своего единственного скалолаза, которому она и пожелала бы покориться, – продолжал злорадствовать Михаил.

– Интересно было бы взглянуть на того скалолаза, Михаська, который возжелал бы взобраться на эту вершину целомудрия и лишить её девственности… Не ошибусь, если скажу, что такого скалолаза и по сей день не нашлось. На мой взгляд, Герда Карловна не та женщина – пардон, девица – которая могла бы пробудить в мужчине страсть. Как думаешь, Михаська, наша Герда Карловна и по сей день первородным грехом не запятнана? Все так же невинна?..

– Фу!.. – брезгливо поморщился Михаил. – В Герде Карловне напрочь отсутствует женское начало, потому-то и в голову не придут рассуждения о ней в контексте невинности – или чего-то того, что её хоть как-то отождествляло с прекрасным полом. Она попросту робот в женском облипни, и не более… А вот невинность, Станек – это понятие, касающееся особ юных… особ, от которых исходят флюиды нежности, женственности, высокой девичьей нравственности… Понимаешь, о чем я?..

– Нет… не понимаю тебя! – с недовольством смотрел на него Станислав. – Ты что, Богдан, с дороги переутомился?! Ты еще на колени встань да вознеси к небесам руки, прославляя чистоту девичьих намерений. О каких флюидах высокой нравственности ты здесь говоришь?! Да в любой панночке греховных зачатков больше, нежели нюхательного табака в табакерке!..

– Тебя послушаешь, Станек, и жить страшно делается! – устало отмахнулся от него Михаил. – Разве, не существует среди женщин тех, которые преданы своему мужчине?.. Только одному ему, только своему единственному!..

– Пан Богдан… или ты окончательно рассудка лишился, или меня разыгрываешь! Куда пропало то единомыслие, которое всегда укрепляло нашу с тобой дружбу?!

– Я, пан Войцеховский, верю в чистоту отношений между мужчиной и женщиной!.. По крайней мере…. очень бы хотелось в это верить…

– Ты веришь в небылицы, пан Богдан! Заруби себе на носу, братишка, любая женщина нравственна только до тех пор, пока не востребована ни одним из мужчин. Не существует в природе нравственных женщин!.. Существуют только не востребованные мужчинами женщины, потому-то и сохранившие свою невинность. Вот и вся теория, переходящая в практику! Ой… тебе ли, Богдан, это втолковывать…

– Не знаю тогда, что и сказать!.. – мрачно вздохнул Михаил. – Но мне бы очень хотелось верить в большое и светлое чувство между мужчиной и женщиной.

– Читай сказки, малыш, – ядовито кинул Станислав. – А что касается Герды Карловны, так это образец того, какой ни в коем случае не должна быть женщина. Ведь в ней сроду ничего женственного не было. Ну, что такое Герда Карловна?.. Так… тщедушное тельце без всяких женских форм… Крысиное личико и маленькая, как дыня, головка, заполненная до отказа всякого рода сентенциями..

– Помню, помню все её нравоучения, Станек, – подхватил его мысль Михаил…

– А я, Михаська, как сейчас помню её, деловито расхаживающую по комнате… Туда-сюда… Туда-сюда… От окна к двери… От двери к окну… – посмеивался Станислав, при этом поглаживая свои усики. – Руки заложены за спину… в руках указка. Она мне всегда птицу-секретаря в такие минуты напоминала или арестанта в камере предварительного заключения. А помнишь, Михаська, как она при этом нудно вдалбливала в наши головы: «На балу важно не только красиво танцевать, но и также грациозно ходить и стоять. Не следует прислоняться к стенам и колонам. Дамам рекомендуется делать комплименты», – продолжал и продолжал изгаляться Станислав над своей учительницей по этикету и цитировать ее нравоучения. – Помнишь, Михаська?..

– Помню, Станек, помню! – улыбался Михаил. – А еще помнишь: «Не вздумайте пригласить одну и ту же барышню на танец более двух или трех раз кряду. Это скомпрометирует ее перед обществом»?

– Ой… я умру сейчас со смеху, – развеселился Станислав. – Да для нас, кавалеров, самое страшное не то, что это скомпрометирует барышню перед обществом, а то, что её родители завтра же заставят тебя на ней жениться!

– Это точно, Станек! – согласился с ним Михаил. – А помнишь, Станек, еще одну неотъемлемую часть этикета: «Кто хочет сделаться любимцем общества, тот должен всей душой предаться удовольствию и танцевать без исключения с каждой дамой».

– Вот-вот, Михаська!.. Предлагаю тебе сегодня обратить внимание на этот важный аспект в этикете… Непременно воспользуйся сегодня им на балу у господ Медведских и сделайся любимцем общества, приглашая танцевать всех барышень кряду, а особенно тех, которые давным-давно засиделись в девках. А их-то та-а-ам… премно-о-го… Вот уж родители этих старых дев боготворить тебя на протяжении всего бала будут!.. Да пригласи какую-нибудь из них раза три или четыре кряду, вот тут-то её маменька с папенькой и захомутают тебя… Скомпрометировал?! Женись!!!

– Ну уж нет, братишка! Зачем нам барышни, засидевшиеся в девках!.. Боже упаси!!! – перекрестился Михаил. – Нам молоденьких куколок подавай… свеженьких, как утренняя роса на цветочке… звенящих, как апрельская капель… сладеньких, как мёд, только что собранный пчелками с полевых трав…

– Это точно, Михаська! – лениво потянулся в кресле Станислав. – Девки должны быть под стать нам!.. Будем сегодня с тобой всю ночь напролёт с цветка на цветок перелетать, как этаких… два шмеля… Вот уж где цветочной пыльцой носы припудрим!.. От души в меду накупаемся!.. А потом… оставим в сердцах покинутых нами барышень приятные о себе воспоминания, и были таковы… А завтра, Михаська, введу я тебя в круг моих новых приятелей. Военных!.. Из Ставки!.. Очень, скажу я тебе, небезынтересное общество! Вот где блаженства вкусим! И девицы будут, и цыгане будут… А как офицеры на гитарах играют! А уж какие романсы исполняют!.. О!.. Заслушаешься!..

– Там-то и будем с тобой дуэты под гитару петь?.. – улыбнулся Михаил…

– Не только дуэты будем петь… а и ещё кое-что будем делать! Хорошо развлечёмся, братишка! Уедешь ты в свою Варшаву сексуально подкованным и без иллюзий о женской нравственности в голове…

– Ну и отлично!.. – довольно улыбнулся Михаил, продолжая прохаживаться по комнате в своих новых туфлях. – Я как раз три новых костюма с собой прихватил… Один из них с паней Стахой в Варшаве покупал, а два других, вместе с этим фрачным костюмом, что на мне, портному отдавал шить, – одёрнул он полы своего нового фрака и направился к зеркалу, где снова принялся рассматривать себя в его отражении.

– Судя по твоему фрачному костюму, у тебя хороший портной, – подметил Станислав…

– Да! У нас в Варшаве есть очень знаменитый портной, старый еврей. Берёт дорого, но шьёт безупречно. А еще, братишка, видел бы ты, какие я себе красивые туфли к новому костюму купил! – вдруг разулыбался Михаил, вспомнив о своих новых туфлях. – Сейчас покажу, – устремился он к своему багажу…

– Сорок шестого размера? – лениво кинул ему вдогонку Станислав.

– Даже не сомневайся, братишка, именно сорок шестого размера! – подтвердил Михаил, доставая из чемодана туфли. – Вот посмотри, какая прелесть, – подошёл он к креслу, где сидел Станислав, и показал ему свои новые, коричневого цвета туфли. – Обрати внимание, Станек, какая выделка кожи. Туфли мягкие, удобные на ноге. В них километров сто можно пройти без устали. А посмотри, какой высокий каблук… По последней моде… Посмотри, какие тонкие деликатные шнурки.

Станислав взял туфли Михаила в руки и внимательно осмотрел их со всех сторон: «Да!.. Знатные туфли, братишка! – постучав пальцем по кожаной их подошве, со знанием дела подтвердил он. – Добротные и очень элегантные».

– Так вот, Станек, я это всё к тому клоню, что напрасно ты моего Ясно Вельможного папеньку скопидомом называешь.

– Ты снова принялся защищать своего отца? – состряпал скептическую мину на лице Станислав.

– Почему нет?.. Ведь всё, буквально всё, что у меня есть в жизни, получил я благодаря ему, своему отцу. О!.. Кстати!.. – неожиданно осенила его какая-то новая мысль, и он метнулся к шифоньеру, в котором на плечиках висела его дорожная одежда – полосатые брюки, визитка и жилет. Из верхнего, прорезного кармашка жилета он достал карманные часы с прикрепленной к ним длинной цепочкой: «Вот, посмотри, Станек, какие мне часы подарил мой папенька», – не без гордости протянул он Станиславу часы…

Станислав с большой заинтересованностью принял из рук Михаила его карманные часы и тут же с восторгом воскликнул: «О, Михаська! Мне уже доводилось видеть такие часы, но в руках я их держу впервые. Это прекрасные часы!.. В золотом корпусе, трехкрышечные! Просто прекрасные! – одобрительно покачал он головой. – За этой створкой, очевидно, находится их механизм?..» – предположил он, открывая одну из створок часов… И взору его открылись какие-то маятники, шестеренки, пружинки, с полной ответственностью выполняющие возложенные на них задачи.

Осмотрев с интересом механизм часов, Станислав открыл следующую их створку, где было выгравировано название этих часов и их описание. «REINHILDE 16 RUBINSTEINE», – прочитал он вслух выгравированную на створке надпись… – Бесподобные часы, Михаська! – снова восхитился он, – 16 рубинов, сделаны мастером в 1896 году… Здорово! Просто здорово!.. – воскликнул он, открывая третью створку часов, прикрывающую их циферблат. – Прекрасные часы! – все продолжал хвалить часы Станислав. – Корпус из прекрасного червонного золота… Белый эмалевый циферблат в оригинальном исполнении… Просто великолепный подарок сделал тебе барон Ордоновский! Поздравляю тебя, братишка!.. Стоящая вещь!.. – вернул он обратно часы Михаилу.

Михаил с трепетом принял часы из рук Станислава и вложил их в прорезной кармашек надетого на нём белого жилета.

Между тем, Станислав уже доставал из прорезного кармашка белого жилета свои карманные часы. Достав, не без гордости протянул их Михаилу, стоящему рядом с ним. – Вот….. взгляни и ты на мои часы, Михаська. Это «GUSTAV BECKER!» с клеймом в виде якоря и двумя буквами-инициалами «GB». «Видишь? – торжествующе глядел он на него. – Это клеймо является залогом настоящего качества и безупречности хода! Подарок моего деда!» – продолжал он важно смотреть на Михаила, который, приняв из его рук часы, внимательно их рассматривал со всех сторон…

– Станек, а я знаю эти твои часы, – без всякого восхищения вернул Михаил обратно Станиславу его часы. – «GUSTAV BECKER» у тебя уже давно… Ведь ты еще с ними в Варшаву ко мне приезжал…

– Разве?.. – принял уязвлённый Станислав из рук Михаила свои часы.

– Неужели забыл?! – усмехнулся Михаил. – Полтора года назад ты приезжал ко мне в Варшаву с этими часами. Вспоминай…

Весь в сомнениях, Станислав нахмурился: «А ведь ты прав!.. – без особого энтузиазма согласился он с Михаилом. – Совершенно забыл о том, что они у меня уже давно. С тех пор, как не стало моего деда», – вложил он свои часы обратно в карман жилета.

– Вот-вот!.. – добродушно похлопал его по плечу Михаил и стал вновь прохаживаться по комнате. Он всё пытался привыкнуть к своим новым туфлям.

«Вот это да-а-а… Словно собаку за ухо потрепал, – пронеслось в голове заносчивого Станислава. – Не-е-ет…. прав был старина Шекспир, вложив в уста Гамлета святые слова: «С людьми будь прост, но не запанибрата», – метнул он в сторону Михаила недоброжелательный взгляд.

– Что-то не так, Станек? – заметив на лице друга произошедшие метаморфозы и далеко не в лучшую сторону, обеспокоился Михаил…

– Да вот, пан Богдан… смотрю я на тебя и диву даюсь…

– Не понял тебя, – насторожился Михаил.

– Да я все об отце твоем… о бароне Ордоновском…

– Хм-м… Опять о нём?.. Вот он тебе сегодня дался, этот барон Ордоновский, – пожал плечами Михаил и опять стал мерить шагами комнату.

– По правде сказать, пан Богдан, не столько в нём сейчас дело, сколько в тебе самом…

– Во мне?..

– В тебе, брат, в тебе…

– В чём же, если не секрет?! – устало вздохнул Михаил.

– Какой тут, к чёрту, секрет… Не нравится мне в тебе одна черта, пан Богдан! Неприхотливый ты человек…

Сконфуженный Михаил снова пожал плечами…

– Не понимаешь, о чём я? – злорадно усмехнулся Станислав…

– Нет!.. Не понимаю…

– Тогда поясню! – принялся Станислав раскуривать очередную сигару. – Так сказать…. на пальцах донесу суть дела в доступной для твоего разумения форме. Так вот…. папенька твой, барон Ордоновский, человек богатый… Не так ли?..

– Ну и?.. – всё еще не понимал его Михаил…

– Мало сказать о бароне, что он богатый, – выпустил Станислав в потолок клуб сигарного дыма, – баснословно богатый!.. Условно скажем, всё его богатство – это огромный каравай хлеба. Во-о-от такой, – широко развёл он в разные стороны руки. – Барон отрезает для себя от этого каравая бо-о-ольшущие куски, большущие-пребольшущие, и живёт, ни в чём себе не отказывая… Тебе же, сыну его единокровному, достаются крохи от этого каравая, словно….. какому-то нищему с панского стола. Я не прав? – с долей презрения окинул он взглядом Михаила, приостановившегося около него. – И ведь это ужасно, брат! А все потому ужасно, что ты этому обстоятельству несказанно рад. Да, да! Несказанно рад… Словно тот голубь, на венецианской площади Сан-Марко, клюющий из ладони человека крошки хлеба. Купили ему башмаки сорок седьмого размера, рад…

– Сорок шестого!.. – хмуро поправил его Михаил…

– Ладно… Пусть сорок шестого, – зыркнул на него недобро Станислав. – Тут самое ужасное заключается в том, что ты всякой мелочёвке, получаемой от своего отца, несказанно рад. Дали ему на хлеб – рад!.. Оплатили угол в доме пани Стахи – рад!.. Дали грош на карманные расходы – рад!.. Всему рад…

– Подожди, подожди, – встрепенулся Михаил, пожелав ему возразить, но тот пресек его побуждение вступить с ним в полемику и продолжил: «Вот я и хочу, пан Богдан, задать вам вопрос следующего порядка… Вы уважать себя когда-нибудь научитесь? Где ваше чувство собственного достоинства, которое никогда бы не позволило вам довольствоваться крошками с панского стола? Или вам, пан Богдан, это чувство не знакомо в силу плебейских примесей в ваших генах, доставшихся вам в наследство по материнской линии?..»

Михаил вдруг почувствовал себя невыразимо усталым… Сказывались не только долгие часы, проведенные им в дороге, но и почувствовал он вдруг, что общение со Станиславом вытянуло из него много жизненных ресурсов. Он неосмысленно метнулся в один угол комнаты….. потом в другой….. потом шлепнулся на стул и, закинув руки за голову, о чем-то нервозно принялся размышлять. Глаза его наполнились влагой…

Станислав же, полулежащий в кресле, продолжал курить сигару и только украдкой поглядывал в его сторону. В комнате снова повисла зловещая тишина… Тишину первым прервал Станислав…

– Обиделся?.. – ухмыльнулся он. – Напрасно!.. Обидчивость – удел слабых!..

– О, да!.. Ты-то у нас никогда и ни на кого не обижаешься…

– Что касается меня, пан Богдан, тут дело не в обиде… Просто хочу напомнить тебе, что в общении со мной не стоит выходить за рамки дозволенного! Не стоит!!! Не стоит!!! И старайся всегда об этом помнить!!! Всегда!!! Понял меня?.. – смотрел он на него недобро из-под своих сильно нахмуренных бровей…

– Не знаю, какого чёрта тебе от меня надо!!! – подпрыгнул со стула Михаил и снова принялся бессмысленно ходить из угла в угол по комнате. – Честно сказать, я уже жалею, что к тебе приехал… Ох, как жалею!!! Пожалуй… сейчас же и уеду!!! – метнулся он в сторону своих раскрытых чемоданов.

Но Станислав, резко встав с кресла, преградил ему дорогу корпусом своего тела: «Успокойся!!! Быстро собирайся на бал и не рыпайся!..» – прошипел он ему в лицо…

– Уйди от меня прочь!!! – попытался оттолкнуть его Михаил. Но у него из этого ничего не получилось – Станислав, как скала, стоял на его пути.

– Не пойму, Войцеховский, что тебе от меня надо? Не пойму!!! – совсем уже поник Михаил. – Не пойму, за какие такие рамки дозволенного я выхожу? Не пойму, какого чёрта ты к моему отцу прицепился? Что не так? Может, тебе не понравилось, что я хотел переубедить тебя в том, что не такой уж он, мой отец, конченый скряга, как ты изволил заявить перед этим?..

– Переубедил?.. – наконец-то отошёл от него Станислав и направился в сторону покинутого им кресла. – Ну?.. Что молчишь? – коротко взглянул он на него, усаживаясь обратно на свое место…

– До тебя, Войцеховский, достучаться сложно…

– А ты попробуй. Попробуй до меня достучаться…

– Хорошо, попробую… И скажу тебе следующее. Дело тут вовсе не в хлебе насущном, который барон Ордоновский мне, как венецианскому голубю, крошит в ладони, и не в туфлях сорок шестого размера, которые я купил себе за его деньги. Дело тут в более глобальных вещах. Ответь мне, учился бы я в престижной гимназии, если бы не материальная поддержка моего отца, барона Ордоновского?!!

Станислав на это только криво усмехнулся и выпустил в потолок большой клуб сигарного дыма.

– Ну?.. Чего молчишь?!

– Задаюсь вопросом…

– И каковы успехи?..

– Склоняюсь к тому, пан Богдан, что если бы не барон Ордоновский… крутил бы ты свиньям хвосты в своей деревне Каленевцы, нежели бы учился в престижной гимназии…

– Вот именно!.. Можешь даже и не сомневаться в этом! А уж об университете… О!.. Тут и мечтать глупо!.. Столярное и плотницкое ремесло стало бы моим уделом по жизни. Или работа по найму… В деревне Каленевцы, откуда я родом, все мужики всю свою жизнь только тем и занимаются, что батрачат. Батрачили, батрачат и будут батрачить. Другой-то работы там нет. Одним словом, и я бы батрачил. От зари до зари… От зари до зари… Серо, уныло, убого…

– Да-а-а… Мрак и ужас!.. – вымолвил всё так же полулежащий в кресле Станислав. – Не дай Бог родиться батраком, – лениво затянулся он сигарой. – Хотя… что тут поделаешь… На все воля Божья! Только Господь решает, кому батраком родиться, а кому шляхтичем… Все это Его, Господа нашего, промысел!..

– О, да… ты-то, шляхтич голубых кровей, грязью бытия своих рук и подошв не осквернял!.. – наблюдая за развалившимся в кресле своим другом, с горечью констатировал Михаил. – Тебе ли понять тех, на чью судьбу выпал жребий батраками родиться…

– Ну, что ж… с тобой не поспоришь, пан Богдан, – смерив его оценивающим взглядом, вдруг тихо рассмеялся Станислав. – А знаешь, Богдан, я сейчас попытался представить тебя в одежде батрака. Так вот, спешу тебя заверить……неплохо ты в рубище смотришься… Неплохо…

– Ты находишь?..

– Поверь на слово!.. Ничуть не хуже, чем в этом фра-а-а-ке… Ничуть не хуже!.. Нет…

– Ну, что ж…. красоту ничем не испортишь. Даже одеждой батрака!.. Золото, оно ведь и в дерьме блестит!.. Не так ли, пан Войцеховский?..

– Подожди, подожди, Богдан, что-то я не понял… Мы сейчас о ком говорим?.. О тебе?.. Или о золоте?..

– Обо мне, Войцеховский! Обо мне! Но подразумевая золото!!!

– Ну хорошо, хорошо!.. Ты золото, пусть будет так… Только не обижайся на меня! Я-то уже понял, правду в глаза ты не уважаешь…

– Правда в глаза, братишка, не страшна, когда у неё, у правды, цензура присутствует. И это не что иное, как корректность! Да, да! Именно корректность! Как раз то, чем ты меня сегодня обделил. Да ладно! Чёрт с тобой Войцеховский! – отмахнулся от него Михаил и стал снова прохаживаться по комнате в своих новых, оказавшихся ему тесноватых туфлях. – Знаю я тебя, братишка… Знаю, как облупленного… Знаю твой нрав… Знаю все твои заморочки в характере… Знаю, что тебя не надо трогать в момент, когда тебе необходимо побеситься… Krótko mówiąc, idź do diabła!

– Вот за что и люблю тебя!!! – ухмыльнулся Станислав. – Легко мне с тобой, Михаська!..

– Потому-то и легко, что в наших с тобой отношениях я всегда терпим, в отличие от тебя самого. Ладно!.. Черт с тобой!.. Зато, пока ты меня распекал, я уже и туфли успел разносить. Правый сначала немного поджимал, теперь все отлично… Будто бы лет сто в этих туфлях проходил.

– А ты покупай себе правый туфель сорок седьмого размера, а левый сорок шестого, – съязвил Станислав.

– Купил бы! Но кто же мне продаст один туфель сорок шестого размера, а второй сорок седьмого?!

– В таком случае, покупай сразу две пары туфель – одну пару сорок шестого размера, вторую – сорок седьмого. По одному не нужному туфлю из каждой пары выкинешь к чертовой матери, вот и будет тебе пара подходящей обуви.

– Вот видишь, Станек, одна голова хорошо, а с мозгами лучше. Спасибо! Воспользуюсь твоим советом…

– Только учти, в этом есть свой неприятный нюанс, – ехидно ухмыляясь, погладил свои усики Станислав. – Придется тебе у своего папеньки-скряги просить денег не на одну пару туфель, а уже на две. О, cholera!.. Вот тут-то старый хрыч и удавится!.. А вот скажи, какое ежемесячное содержание определил тебе твой Ясно Вельможный папочка?

– Ну-у-у, как тебе сказать… Одним словом… на плаву держусь…

– Вот видишь, прав я оказался! Скряга наш Ясно Вельможный пан! Скряга во всю спину!

– Не знаю, что уже и сказать-то, чтобы оправдать отца, – призадумался Михаил. – Хорошо!.. Вот тебе ещё один пример, Станек. Перед поездкой в Каленевцы встречался я со своим отцом в его роскошном варшавском доме. О, Станек…. до сих пор не перестаю удивляться, в какой же роскоши живут люди!..

– Да, особняк барона Ордоновского прекрасен! – согласился с ним Станислав. – Но и дом моих родителей, что недалеко от дома барона, тоже ничуть не хуже…

– С тобой не поспоришь, Станек, – улыбнулся Михаил. – Ваш варшавский дом действительно восхитителен… Так вот, возвращаясь к разговору о деньгах, получаемых от Ясно Вельможного пана… После встречи с ним в его варшавском доме смотрю, а на мой банковский счет деньги поступили. Вот я и пошел к портному, где заказал этот фрачный костюм, в котором сейчас перед тобой стою. Заранее знал, что ты меня на какой-нибудь светский раут с собой возьмешь или на бал.

– Знатный костюм! – резюмировал Станислав, не найдя к идеально сшитому фрачному костюму Михаила нареканий. – Захочешь придраться, не получится… Жаль только, что эпоха этих костюмов заканчивается… Я ведь, братишка, вырос среди изящных фраков и смокингов. Это моя стихия!.. А теперь, Михаська… Ах… Теперь их надевают крайне редко… Только по торжественным случаям. А скоро они и вовсе канут в Лету, вместе с балами и привычной для нас жизнью… А ведь я ретроград, Михаська. Люблю старый, привычный для меня уклад жизни. Все новое меня страшит…

– Да… Это так, Станек!.. – с той же печалью в голосе согласился с ним Михаил. – Жаль, очень жаль расставаться с фраками!.. Но что же нам остается делать, кроме того, как привыкать к новому укладу жизни, к новой моде… Вот и я, помимо этого фрачного костюма, заказал портному еще два костюма по последней, сегодняшней моде. К каждому из них подобрал разноцветные жилеты. Все мои костюмы из самого дорогого сукна пошиты.

– Все костюмы у того же портного шил? – вяло уточнил Станислав.

– Да, Станек!.. Только у него теперь и шью, у старого еврея – пана Зильбера. До невозможности старательный человек… Маленький такой, пузатенький. Со мной у него проблема, – улыбнулся Михаил, – на скамеечку вынужден вставать, когда примерку мне делает. Смешной такой… Седые волосы в разные стороны дыбом торчат. Похоже, ему и причесаться-то нет время, всегда заказов у него много. Уставшие глаза из-под пенсне на тебя глядят. Жена его, пани Роза, ему помогает. И еще две его дочери, Бася и Зося. Шьет пан Зильбер безукоризненно! Но и берет этот портной-еврей, что обшивает всю варшавскую знать, баснословно дорого. Сам барон Ордоновский у него шьет. Кстати сказать, он меня с ним и свел. А теперь ответь мне, Станек, если бы не мой Ясно Вельможный папенька, смог бы я шить себе дорогие костюмы у дорого портного? Конечно, нет! Да и деньги на дорогу у меня появились благодаря ему. Родителям немного подкинул. Они-то у меня, как всегда, еле-еле концы с концами сводят. Как видишь, не забывает меня мой папочка.