Лем похвастался своим шрамом. Взамен Дилан показал свой, на правом плече – получен в рукопашной.
– Где остальные, не знаешь? – спросил Лем.
– Знаю, а как же? – ответил Дилан. – Оба живы-здоровы, вроде бы. Перекинули в другие дивизии. Джим где-то на западе, а Разорви – на юго-востоке. На передовой вроде.
– Во не повезло стеклянным, – рассмеялся Лем. От известия о том, что с его друзьями все в порядке, у него будто камень с души свалился.
– Это точно! Она им покажет, как орехи жопой давить!
Лем рассмеялся, а потом посерьезнел:
– Наших много выжило?
– Из нашего корпуса – двадцать три человека, – ответил Дилан. – На нас ведь, как потом выяснилось, основной удар пришелся. Нас тогда здорово раскатали. Тебе-то что? Отрубился – и всё! А мы там почти до полудня хрен пойми куда стреляли. Зато вон, смотри! Мне тоже младшего унтера дали! Быстро… Война ведь. Как по головам идем, – Дилан и Лем присели на ящик с чем-то (маркировка стерлась). Лем огляделся по сторонам и достал из рюкзака вывезенную из Виноградного бутылку вина – выбирал по рекомендации Петры. От воспоминаний об этой девушке в его душе снова что-то приятно перевернулось.
Вино было разлито по непрозрачным кружкам, бутылка – спрятана. У Лема было, конечно, еще три штуки (и три он отправил родителям в подарок) и день выходного, но лучше бы никому не видеть того, что они пили вино, а не чай.
– Мммм, шикарная штука! – протянул Дилан – уж в чем в чем, а в вине он разбирался как первостатейный сомелье. – Ле бланшо лье винь! – уважительно причмокнул губами он. Где нашел?
– В Виноградном, – пожал плечами Лем. Вино и правда было шикарным – любимый сорт Петры. – Ты бы видел, кто мне его порекомендовал! Вах! Какая женщина!
– Воу, воу! – рассмеялся Дилан. – Да ты шустер!
– Да ну тебя, – отмахнулся Лем. – Ничего ведь не было.
– Да? Ну ладно, – согласился Дилан. Однако Лем уловил в его глазах лукавый огонек – друг ему явно не поверил.
– Ты лучше скажи, что тут у нас происходит?
– Хммм… – Дилан поджал губы. – Не радостные вещи тут происходят, вот что.
– Это ежу понятно. А конкретнее?
– Городу – кирдык. Не то, что «чуть-чуть поломали» – а кирдык конкретный. Я там раза два всего был, но, черт возьми, наша и их артиллерия разнесла его конкретно…
– У них есть артиллерия? – удивился Лем. На курсах ксенобиологии об этом не было ни слова. – Откуда? Какая?
– Трудно сказать, – пожал плечами Дилан. – Наши говорят, что это что-то вроде каких-то крутых требюшетов. Ну знаешь, камнеметательные орудия. Наши ученые мужи изобрели порох и силу сгорающих газов (или как там это называется?), а их – пошли иначе и изобрели что-то химическое. Они швыряют стеклянные шары, наполненные какой-то гадостью. Гадость двух типов – от первой происходит небольшой взрыв и все вокруг гореть начинает. Вроде там какая-то жидкость хитрая, которая от соприкосновения с воздухом загорается. А второй тип снарядов страшнее: там кислота особо едкая. Ладно если стеклянный шар лопается от удара об землю – этим они наши пушки накрыть постоянно пытаются. Хуже когда они кислоту в какие-то хлипкие бурдюки наливают и швыряют. Тогда кислота, проедая насквозь сосуд, падает на нас, как дождь. Видал я парня одного, под кислоту попавшего – жуть, да и только. Им-то что? Они стеклянные с золотом, не окисляются. А нам вот, человекам, туго приходится.
Помолчали. Дилан продолжил:
– Короче, наша артиллерия разнесла одну половину города в хлам, их артиллерия – подожгла почти все остальное. В итоге, от города одни руины.
– А что местный гарнизон?
– О, местным тут досталось неслабо! – покачал головой Дилан. Он отхлебнул еще вина и продолжил. – Городок-то маленький. Его основная задача – заметил врага – послал гонца. Всё! Тут никогда больших сил не держали. Сам знаешь, что основные наши опорные пункты находятся в других местах. А этот стоит тут – так, для виду больше. Так вот, местных тут было сотен пять, наверно. Чуток артиллерии, немного конницы, остальное – пехота, стрелки да гренадеры. Вот они и держались тут три дня, пока ближайшие отряды наших не подоспели. От местных тут едва полсотни осталось, они оборонялись, как могли: вплоть до подрыва вместе с собой стратегически важных опорных пунктов. Мосты все, кроме одного, разнесены в щебенку. Думаю, пауки и его бы разломали, да, видать, для переправы артиллерии им нужен. В общем, теперь город разделен тридцать на семьдесят процентов: тридцать – у пауков, а семьдесят – у нас. Проще говоря, сто метров за мостом – и все, вражеская территория начинается.
– И что тут происходит? Не просто так ведь мы прогуливаемся туда-сюда?
– Да нет, конечно! Периодически то мы начинаем наступать, то они. Наши основные силы стоят неподалеку от города – чтобы артиллерия не накрыла, они своих тоже за городской чертой держат. Пока мы наращивали тут огневую мощь, они делали то же самое, вот тут и скопились толпы с обеих сторон. Теперь мы не можем взять их нахрапом или просто оставить в тылу – многовато тварей засело. Все бы ничего, но их стрекоз тут много. У наших, конечно, есть, что им противопоставить – те же модернизированные пулеметы, но этого недостаточно.
– Модернизированные пулеметы? – переспросил Лем.
– Ну да. Инженеры наши надумали: сделали пулеметы больше, дальнобойнее и емкость магазинов увеличили. Установили на вращающийся лафет так, что ствол направлен вверх, назвали «зенитка» и используют против стрекоз. В первый-то раз, как наши стрелять начали, немало этих тварей положили. Сейчас-то они уже осторожнее действуют. Правда, как-то раз одна такая тварь с банкой кислоты спикировала прямо на зенитку – на подлете расстреляли, да что толку? Пулемету крышка и весь расчет – инвалиды. Так что стоим и пытаемся отжать друг у друга город, – неуклюже закончил рассказ Дилан.
– Мда, – протянул Лем. Угодил он не в самое безопасное место, это точно. – Сейчас подкрепление прибыло, – сказал он. – Мы, считай, ветераны, кто из госпиталя прибыл. Не неопытные и необстрелянные, так что завтра жди решительных действий. Кстати: я так полагаю, что у местных уже спросили, где удобнее всего обороняться?
– В первый день, – усмехнулся Дилан. – У нас перестановку в кадрах сделали. Цесаревич лично провел встречи с большинством офицеров – и повыгонял нахрен тех, кто ему не угодил. Что-то типа экзамена устроил. С тех пор имперские войска больше не тупят на поле боя, – невесело усмехнулся Дилан. – К тому же, – добавил он, – цесаревич Альберт нынче тут, с нами – лично командует обороной города. Говорит, что если прорвут линию фронта тут – обороняться повсеместно труднее будет. Городов-бастионов ведь по всей границе не понастроишь, верно?
– Ну да, – кивнул Лем. Он не решил еще: хорошо это или плохо, что цесаревич Альберт тут и командует войском. Впрочем, он был хорошего мнения об этом человеке.
Теплый день самого начала августа: светит солнце, но порой капает «слепой дождик» – теплый, как поцелуй маленькой дочки в щеку, и ласковый, как прикосновение матери. Рассвело всего три часа назад, но Лем и Дилан, вместе со всем своим корпусом уже заступили на пост: в разрушенном городе Нижний Вал дежурили посменно, чтобы часовые не теряли бдительности. Корпус Лема расположили прямо рядом с небольшой площадью, по которой проходила сегодняшняя условная граница «сфер влияния» людей и пауков. Вокруг площади стояли жилые трёхэтажные дома, серьезно порушенные артиллерией и оставшиеся без стекол и дверей, пара небольших, чудом уцелевших, будок, в которых раньше торговали какой-то снедью, и большая церковь. Церковь находилась на территории пауков. Корпус Лема рассредоточен по зданиям. Сам Лем сидел рядом с окном в комнате первого этажа маленького домишки. Сидел он на шикарном мягком стуле, бывшем когда-то предметом гордости владельца дома. На изнанке стула стояло клеймо с витиеватой надписью «Gambs», а под обивкой явственно ощущалось что-то твердое, но Лем не придал этому значения.
Дилан сидел рядом на полу и грелся в лучах утреннего солнца. Оба внимательно смотрели в окно, на площадь с церквушкой. Пока что все было тихо, но командование планировало массовую наступательную операцию ближе к полудню. По плану цесаревича, передовой отряд (в состав которого входил корпус Лема) по сигналу должен был поднять шум, тем самым отвлекая пауков от перемещения основной ударной группы людей.
– Тепло, – сказал Дилан.
– Угу, – согласился Лем. Заявление было бесспорным.
– Лето, – снова выдал умозаключение Дилан.
– Ты наблюдателен, – откликнулся Лем.
– Тишина.
– Верно.
– Дождь периодически капает.
– Есть такое.
– Птицы какие-то летают.
– Угу.
– Лучше б им лететь в другую сторону – там зенитки наши. За стрекоз примут – кранты птичкам.
– Это верно, – снова согласился Лем. Он дремал на ходу и наслаждался минутами покоя.
– Красота, – Дилан потянулся.
– Верно.
– Кричит кто-то.
– Есть такое, – ответил Лем. Через миг он встрепенулся и прислушался: действительно кто-то кричал. – Вроде человек кричит.
– Верно, – сказал Дилан. Он достал бинокль и посмотрел в сторону церкви. – К тому же пауки разговаривать не умеют. Мигают только.
– Ты прав, – Лем посмотрел в ту же сторону, что и Дилан. – Из церкви вроде.
– Там, кажется, в проходе сидит кто-то, – сказал Дилан. – На-ка, глянь, – он передал Лему бинокль. Лем посмотрел и увидел, что в темном дверном проеме действительно виднеются очертания сидящего человека.
– Судя по всему, он ранен, – сказал Лем. – Потому и шумит.
– Кто это? Солдат?
– Ну уж явно не твоя мамочка, – ответил Лем. Он вновь посмотрел в бинокль. – Видно плохо, но штаны – точно камуфляжные. Скорей всего, солдат. Пленный.
– А они и пленников берут? – удивился Дилан. – Первый раз слышу.
– Я тоже. Судя по всему, это ловушка, – сказал Лем.
– Наверно. Хочешь сходить посмотреть? – наивно спросил Дилан. Лем посмотрел на него, как на идиота.
Огромным плюсом войны со стеклянными пауками было полное отсутствие у aranearum speculum vulgaris слуха. Зато они компенсировали это необычайно острым зрением. Поэтому пауки общались на расстоянии цветными вспышками и жестами, а люди могли спокойно орать во всю глотку: одни не могли рассмотреть других без бинокля, а другие – услышать крикунов.
– КА-ПИ-ТАН!!! – во всю глотку заорал Лем.
– Что? – капитан был неподалеку, поэтому он вошел в комнату, где сидели Лем и Дилан.
– Человек у церкви! – доложил Лем. – Сидит и орет. Раненный, видимо.
– Человек? – капитан посмотрел в бинокль. – Верно… У тебя тонкий слух, солдат. Кто это?
– Понятия не имею… – ответил Лем. Как правило, в таких ситуациях офицеры закрывали глаза на некоторые отступления от субординации. – Пленный, наверно.
– Первый раз слышу, чтобы они брали пленников, – пробормотал капитан. – Хочешь сходить и посмотреть? – с наивным видом спросил капитан. Лем кисло посмотрел в ответ, показывая, что шутку он понял и даже вдосталь посмеялся над ней. – Ладно, подождем. Я полагаю, что это ловушка. Сейчас в штаб кого отправлю.
Через двадцать минут гонец вернулся: цесаревич считает, что это – ловушка, и ради одного раненного солдата решено не рисковать жизнями других людей и не демаскировать позиции.
Все уже два часа слушали крики и стоны солдата в церкви: они стали громче. Это сильно давило на нервы и солдаты начинали недовольно ворчать – укреплению боевого духа эти звуки не способствовали никак. Чтобы отвлечься и заглушить стоны, Лем постоянно разговаривал с Диланом. До его слуха порой доносились обрывки песен – кто-то из однополчан пытался петь, чтобы не слушать раненного. Порой слышались звуки гармони или гитары.
Слыша музыку, раненный начинал стонать громче и жалостливее.
– Бедный городишко, – сказал Лем.
– Перепахали его знатно, – согласился Дилан. – Вроде и не скажешь, что был «Большой, да красивый!», а вот так посмотришь вокруг – кошмар. Руины и окопы.
– И баррикады всякие. Город просто в полосу препятствий превратили: где нет баррикады – там ямы да окопы.
– А что самое смешное – нас ведь заставили выучить все эти ямы да окопы, – вздохнул Дилан. – Чтобы в темноте не свалились, как те двое, – две ночи назад, пара патрульных посреди ночи упала в один из окопов. Один сломал руку, второй – ногу. Ходили слухи, что их отдадут под трибунал – никто не верил в то, что солдаты упали случайно. Самострелы…
– Ну, это дело нужное, – пожал плечами Лем. – А то не хватало тоже свалиться в темноте, – он снял с плеч рюкзак и развязал тесемку. – Не пора ли нам перекусить?
– Пора! – оживился Дилан. – Время к полудню, а мы все без крошки во рту. Непорядок! Жарко – кошмар! Пить хочется.
– Ему это скажи, – угрюмо сказал Лем. Он имел в виду солдата, который начал стонать еще громче, еще призывнее. – Если бы у меня хватало меткости – я бы попытался его прикончить. Правда, капитан голову отвернуть за такое может. «Стрельба без приказа – демаскирует позицию!» – передразнил Лем и услышал звук выстрела. Он удивленно посмотрел в окно. – Неужели кто из наших решил?..
Раздался ужасный грохот.
– Какого?! – выругался Лем. Он мигом накинул рюкзак обратно на плечи.
– Артобстрел! – крикнул Дилан.
Пауки, очевидно, решили, что никто на их вопящую приманку не купится, поэтому перешли в наступление, о чем стонами и пытался предупредить людей раненный солдат.
Первый снаряд, который услышал Лем, угодил в крышу соседнего дома и та мгновенно загорелась. В небо начал подниматься едкий черный дым…
Внезапно центр мощеной булыжником площади просел и из дыры полезли aranearum speculum vulgaris – пауки стеклянные обыкновенные. Лем и Дилан открыли по ним огонь. Повсюду вокруг начали слышаться крики и грохот выстрелов. Через минуту, с гудением пролетел первый артиллерийский снаряд людей, угодивший прямиком в двери церкви – стонущего солдата разорвало в клочья и его мучения закончились.
Боясь попасть по своим, артиллерия била чуть дальше, чем было нужно. Малочисленные пушки, расставленные вокруг площади, начали лупить по паукам прямой наводкой, стараясь загнать их обратно в вырытый подземный ход.
– Почему они дальше не прокопались?! – крикнул Дилан.
– Потому что дальше начинаются трубы водопроводные – сеть густая. Сломать их не трудно, но если сломаешь – вода ход затопит и он рухнет.
– Повезло нам! – кисло ответил Дилан.
– Корпус! Передислокация! Позиция четыре! – прокричали откуда-то сзади.
Лем шустро поднялся, швырнул в окно гранату и покинул свою позицию через пролом в стене. Дилан следовал за ним.
Отступали к длинному трехэтажному зданию, стоявшему перпендикулярно дороге с площади, откуда теперь атаковали пауки. Здание раньше было городской больницей, а теперь, фактически, стало крепостной стеной с бойницами: длинное, с множеством окон – идеальное укрытие. В противоположной площади стене зияли дыры: когда люди отбивали это здание, они изрядно порушили его пушками.
Оживилась и артиллерия пауков: очевидно, ее доставили на площадь через подземный ход. Сверху на отступавших имперцев лился кислотный дождь: солдаты падали и начинали корчиться в страшных муках – их кожа пузырилась и сползала, словно тающее масло с перевернутой сковороды.
Пара минут – и вместо человека изуродованный труп.
Лем, когда увидел такое, остановился и торопливо выблевал то скудное количество пищи, которое успел в себя запихнуть пятнадцать минут назад.
– Гадость какая! – прохрипел он и утер рукавом губы.
– Пошли, пошли! – кричал Дилан. Он обернулся, вскинул винтовку и выстрелил куда-то в направлении площади. В тот же момент с площади вылетела стеклянная сфера, заполненная мутной жижей и угодила точно в двери того дома, куда хотели забежать Лем и Дилан. – Ну братец, нас только что, похоже, спасла твоя блевотина!
– Иди на хрен! – огрызнулся Лем и продолжил бежать.
Городская больница полыхала – зажигательная сфера пауков угодила точно в центральный вход – оставалось только поражаться их меткости. Лем и Дилан, как и остальные, убегавшие с площади солдаты, старались держаться ближе к домам – чтобы не закрывать сектор обстрела своим однополчанам, все еще удерживающим здание больницы.
Центральная часть здания уже начала оседать. Из чрева огня слышались крики сгорающих заживо людей, отрезанных от спасительного выхода пламенем.
Подобравшись к окнам больницы, Лем и Дилан забрались внутрь и тут же побежали дальше – к противоположной стене, чтобы покинуть здание и занять позицию в окопах за забором больницы.
Кое-как миновав задымленное помещение, отступающие с площади егеря и гренадеры миновали больничный парк (все деревья в нем давно вырубили, а монументы и скамьи демонтировали – чтобы он весь простреливался), забор, построенный из бетонных решетчатых плит, и укрылись в окопах. От артиллерийского обстрела окопы не спасали, зато от метательных ножей – еще как.
Наступило временное затишье: имперские войска перегруппировывались, пауки занимали позиции на только что завоеванной территории и подтягивали ближе к линии фронта свою артиллерию.
Лем и Дилан наконец-то спокойно поели, глядя на здание догорающей больницы. В два часа дня (по наручным часам Лема) рухнула ее крыша. В четыре часа дня рухнуло и само здание, взметнув облако пепла и дыма. Видимость резко ухудшилась, все снова приготовились к бою: дым и пепел отличное прикрытие для наступающих.
Перед продолжением наступления пауки усилили артобстрел – воздух наполнился смертоносными стеклянными сферами: они с грохотом лопались, заполняя все вокруг едкой жижей или огнем. Солдаты пытались в ужасе бежать… хоть куда-нибудь! Лишь бы скрыться от этой напасти! Но командиры заставляли их держать позиции, оставаться в окопах – на открытом месте, без хоть какого-то укрытия, шансов на спасение не было.
Лему не было страшно, нет. Он был в неописуемом ужасе: заслышав низкий гул летящего над головой снаряда, Лем скулил, закрывал голову руками и в исступлении скреб руками землю, стараясь вжаться в стенку окопа, спрятаться от летучей смерти. Дилан, сидевший рядом с ним, каской в исступлении рыл землю – выкопав небольшую ямку в стене, он вжался в нее, и попытался сделаться как можно меньше и незаметнее. Лем, увидев это, тоже каской (о складной лопатке в рюкзаке он позабыл напрочь) вырыл маленькую нишу в стенке окопа и залег в нее. Солдаты, находившиеся рядом (и сохранившие хоть какую-то видимость боевого духа), оценили идею по достоинству и стали рыть боковые ответвления, сохраняя над головой небольшую «крышу» из земли. Чисто теоретически, это уменьшало вероятность попадания на голову кислоты с неба. Практически же – не имело почти никакого полезного эффекта.
Лем держал в руках винтовку, трясся от ужаса, заслышав гудение вражеского снаряда и принимался то молиться, то обещать неведомо кому осуществить миллион дел, если он уцелеет: и никогда не спорить ни с кем, и вести здоровый образ жизни, и начать отжиматься по утрам… Лишь бы миновало, лишь бы пролетело мимо!
Никто не знал, сколько прошло времени перед тем, как пауки прекратили обстрел и перешли в лобовую атаку: просто в какой-то миг Лем осознал, что над головой больше не летают смертоносные сферы, а вокруг слышны крики и выстрелы. Он высунулся из укрытия и схлопотал кинжалом в каску – бог весть, как паук умудрился швырнуть кинжал точно в дыру в заборе, но все же он смог.
Поправив каску, Лем тщательно прицелился, используя небольшую брешь в заборе и, со словами «Моя очередь, суки!» выстрелил в ближайшего паука.
Попадание в aranearum speculum vulgaris вызвало фееричный фонтан стеклянных осколков во все стороны. Паук пошатнулся, но все же устоял: лишившись половины головы, он все равно пер в атаку. Вторая пуля Лема утихомирила его навсегда.
– Эй, Лем! – крикнул Дилан. – Лем!
– А? – откликнулся тот.
– Обещай мне одну вещь, – Дилан тщательно прицелился и выстрелил – пауки пока что тоже не спешили идти врукопашную – швырялись кинжалами издалека.
– Какую?
– Когда всё это дерьмо закончится, – снова выстрел, – обещай мне: ты найдешь ту девушку.
– Которую? – спросил Лем. Удачным выстрелом он разбил на куски паука, забравшегося на вершину руин больницы.
– Которая тебе вино порекомендовала, – ответил Дилан. – Найди ее! Женись на ней. Обещаешь?
Лем удивленно посмотрел на него и ответил:
– Ладно, хорошо. Я обещаю.
Дилан рассмеялся:
– Это была половина просьбы!
– А вторая? – насторожился Лем. Снова выстрел – еще один паук упал. Где-то слева от него вскрикнул человек – очевидно, поймал кинжал. Периодически кинжалы пауков врезались в остатки бетонного забора и бесславно падали на землю. Пули из винтовок, попав в забор, злобно взвизгивали и рикошетили в случайную сторону. Порой – в имперских егерей.
– Вторая – назовите первенца в мою честь!
– А если родится девочка? – пошутил Лем.
– Тем более! – ответил Дилан и рассмеялся. – И еще кое-что!
– Чего тебе?
– Если тебя будут убивать – постарайся не разбить оставшиеся бутылки с вином! Я заберу их себе!
Лем рассмеялся.
На землю опустился вечер. Пауки перешли в наступление, люди снова отступили – на этот раз за последний целый мост. Цесаревич медлил с вводом в бой резерва. Очевидно, у него был какой-то план.
Дилан и Лем снова оказались в одном окопе, вырытом внутри руин маленького разрушенного домика. Окоп был хорошо укреплен – сразу за ним была небольшая стенка, дававшая дополнительную защиту, а сзади нависали остатки пола – защита от кислоты. Очень хлипкая, но хоть какая-то.
– Чего это Альберт медлит? – спросил Лем. Правое бедро его было туго забинтовано, а левое предплечье ему сейчас бинтовал Дилан. Сам Дилан периодически промакивал бинтом свежий порез на шее – пару сантиметров левее – и он был бы уже мертв.
– Я полагаю, у него какой-то сокрушительный план для нас уготовлен.
– Темно ведь уже, хоть глаз выколи!
– А горящие дома тебе – плохое освещение уже, да? – съехидничал Дилан. – О! смотри: жабль летит! Куда это он?
– Дирижабль? Точно… – Лем взял бинокль и посмотрел на бортовые опознавательные знаки. – Ты не поверишь! Это же «Вильгельм I Освободитель»! Куда это его понесло?
Над полем боя, сверкая бортовыми огнями, быстро плыл огромный дирижабль. С земли было слышно, что команда на борту отчаянно от кого-то отстреливается, но во тьме Лем все никак не мог разглядеть, куда они все-таки стреляют – то ли по наземным целям, то ли – по воздушным.
– Как там капитана зовут? – спросил Дилан.
– Амелия Эрхарт, – ответил Лем тихо. – Она мне рекомендации в университет написала…
Дирижабль, тем временем, влетел на территорию пауков. Очевидно, капитан решила, что теперь терять уже нечего и с борта посыпались сигнальные ракеты – по общевойсковой терминологии они означали: «Обнаружен враг! Требую артиллерийский удар!» – но пока что артиллерия молчала. Внезапно на дирижабле вспыхнули бортовые огни и прожекторы и Дилан с Лемом увидели, что все страховочные и погрузочные тросы держат стеклянные стрекозы, а двигатель дирижабля не работает. Судя по всему, это была диверсионная вылазка в тыл имперских войск: стрекозы, воспользовавшись темнотой, атаковали причаливающий дирижабль, повредили двигатели и теперь буксировали его на свою территорию.
Звуки выстрелов с борта стали раздаваться все чаще: очевидно, подключились пассажиры. Судя по всему, на борту были люди и груз оружия и боеприпасов.
«Вильгельм I Освободитель» вспыхнул. Стрекозы порскнули в разные стороны. Лем и Дилан молча встали, в ужасе глядя на быстро разгорающийся в небесах шар огня. Вот уже стал виден каркас, дирижабль стремительно падает.
Стремительно и, в то же время, величественно, освещая собой ночное небо подобно восходящему солнцу.
– Нет… – прошептал Лем.
«Вильгельм I Освободитель» рухнул где-то на том берегу, породив мощный взрыв – то сдетонировали запасы газа и боеприпасы на борту.
– Нет… – повторил Лем. Капитан Амелия Эрхарт, такая строгая, но такая добрая, с такими шикарными бедрами, и мужем, тоже служащим где-то в имперской армии, погибла, доставляя жизненно важный груз в маленький приграничный городок Нижний Вал.
Лем и Дилан молча стояли и смотрели на пылающее вдалеке зарево – судя по всему, «Вильгельм I» рухнул на какое-то уцелевшее здание, и теперь постройка горела вместе с тем, что осталось от воздухоплавательного судна.
– Земля трясется… – Сказал Дилан. – Будто что-то еще раз упало. Вот, снова! Чувствуешь?
Лем прислушался к ощущениям – действительно, будто что-то ритмично падало на землю, приближаясь с каждым ударом.
– Если бы я был в Столице, – медленно сказал Лем, – я бы решил, что это снова слоны на параде маршируют в ногу.
– Только вот мы не на параде, увы, – сказал Дилан. – Смотри, что это такое?
Лем пригляделся и увидел на противоположном берегу очертания чего-то очень большого, постепенно приближающегося к мосту.
Внезапно на другом берегу что-то ярко вспыхнуло (очевидно, сдетонировала часть груза сбитого дирижабля) и егеря увидели, что это за громадина. А увидев, мелко задрожали от страха: то неторопливо шагал к ним огромный паук из стекла. Не менее пятнадцати метров в высоту, о восьми ногах, с мощной головой и какой-то платформой на спине.
Пользуясь тем, что позади паука что-то сильно загорелось и стало светлее, Лем взял бинокль и посмотрел на платформу.
– Мать твою! – выругался Лем. – У него на спине… хрень какая-то! И другие пауки на ней. Что-то типа… не знаю, баллисты! И пауки с кинжалами. Черт!
Мимо них пробежал отряд саперов – парни бежали к мосту, не помня себя от страха. У всех в руках были небольшие ящики со взрывчаткой и подрывным шнуром.
– Вы чего, мужики? – крикнул им вдогонку Лем. – Мост подрывать?
– Да! – крикнул на ходу поручик, командовавший отрядом. – Задержите эту тварь! Если он перейдет на наш берег – нам всем крышка! Понятно?!
– Так точно! – откликнулся Лем. – И как мы должны это сделать? – осведомился он у Дилана. Тот в ответ пожал плечами. Лем вновь поразился тому, как же нелепо выглядит его друг в каске.
Собственно, Дилан в любой одежде выглядел довольно нелепо.
Со всех сторон в паука начали стрелять притаившиеся в окопах егеря. Откуда-то послышались звуки пулеметных очередей. Артиллерию пускать в ход опасались: не хотели зацепить пехоту. А если отозвать от моста пехоту – огромный паук быстро может миновать мост, до того как переправу уничтожат саперы людей.
Гигант споро приближался к засевшим в окопах егерям. Пауки, сидевшие на его спине, начали швырять кинжалы в людей. Из-за того, что передние лапы (руки) пауков были устроены иначе, чем у людей, радиус замаха и сила броска стеклянных пауков просто потрясали. Ходили слухи, что пауки спокойно могли швырнуть кинжал на расстояние до сотни метров, без потери ударной мощности. Черт их знает, как они это делали, но факт оставался фактом.
Примерно раз в три минуты стреляла и «баллиста» огромного паука: она выпускала длинные тяжелые копья, пробивавшие останки кирпичных стен и убивавшие всех, кто за ними прятался. Заряжали и наводили орудие все те же пауки, сидевшие на спине.
– Мать твою! – выругался Дилан – один из кинжалов попал тому точно в каску и оставил вмятину. Дилан, с очень недоумевающим лицом снял каску и посмотрел на вмятину. – Не, ну ты видал? Что это? Монстр!..
И рухнул, как подкошенный. Лем непонимающе посмотрел на своего друга: тот лежал на спине, вращал глазами и сучил ногами – из головы, ровно из того же места, куда до этого попадал паучий снаряд, торчал стеклянный кинжал, ушедший в череп молодого егеря по рукоять.
– Эй… – позвал Лем и в этот миг его оглушило взрывом – то сапёры наконец-то взорвали последний мост через реку. При этом они потеряли большую часть личного состава: стеклянные пауки вели огонь со спины гиганта точно по отряду подрывников.
Огромный стеклянный паук с лафетом на спине потоптался у руин моста пару минут, да и отправился восвояси. Пули егерей не наносили ему почти никакого вреда, а сидевшие на его спине твари были укрыты за прозрачными щитами, без проблем выдерживающими попадание пуль.
Лем похоронил Дилана отдельно от других солдат, в небольшом загородном парке. В руки ему он положил предпоследнюю бутылку вина из Виноградного города, фотографию четверых еще не обстрелянных друзей: его самого, Лема, Розмари и Джима и письмо, которое пришло ему в тот же вечер из дома, но так и не успело попасть в руки адресату.
Закончив погребение, Лем молча постоял над свежей могилой. Надгробием служила металлическая доска, на которой один из сослуживцев Лема, имевший опыт в работе с металлом, высек имя и фамилию, а так же годы жизни погребенного. Начальство относилось безразлично к погребению своих солдат: хочешь – хоронишь друзей сам, отдельно. А нет – погребут в общей почетной братской могиле с общим надгробием.
После окончания боевых действий планировалось массовое перезахоронение.
– Ну что же, друг мой, – Лем не знал, что говорить. К горлу подступил комок. Вокруг была темнота – после разрушения моста бой прекратился и тем, кто нес караул у моста, дали отдых. На их место поставили свежие силы. Обычно смена длилась сутки, но сегодня сделали исключение. – Вот и закончилось для тебя все…
Он помолчал.
– Вино тебе отдаю… – Лем собрался с силами и сделал глубокий вдох. Слёз сейчас еще не хватало. Дилан бы не понял этого. – Я помню… – голос сорвался. Лем начал заново. – Я помню, что обещал. Я найду ее. Не беспокойся, – Лем подумал о письме Дилана. – О твоих я тоже не забуду – найду и их. Постараюсь помочь, если суждено выжить. Закончилась твоя смена. Спи теперь. И… – Лем помолчал. – Займи мне место там рядом, ладно? А я принесу с собой еще вина. Из Виноградного. Как ты любишь.
Появление на поле боя гигантского паука с лафетом на спине – не стало сюрпризом для цесаревича Альберта: донесение о том, что таких тварей заметили в рядах противника, он получил уже довольно давно. Доселе подобных существ, которых ксенобиологи окрестили «aranearum speculum magna» – «паук стеклянный гигантский», никто вживую не видел. Ходили слухи, сказки и предания, но в действительности подобные особи никогда не встречались.
Среди прочего, люди предполагали, что пауки смогут вывести и новую породу стрекоз – тоже огромную. Этаких летучих стеклянных драконов.
Правда, эти твари противоречили бы законам физики еще больше, чем все остальное их племя. Ксенобиологи вообще давно лелеяли мечту о том, что когда-нибудь получат в свои жадные научные руки стеклянную стрекозу живьем и посмотрят, почему же эта тварь летает и не падает. Увы, но ввиду того, что стрекозы – штуки хрупкие, доставить их ксенобиологам было крайне затруднительно.
Впрочем, большая часть ученых мира сего и так считалась довольно странными ребятами – они умудрились выдумать себе «мёртвый научный язык», на котором подбирали и составляли различные термины. Собственно, те же слова «aranearum speculum magna» и «homo sapiens» -были частью этого языка. Из-за того, что материк с империей людей на нем был невелик, а люди жили в единственном государстве, язык у них у всех был один-единственный. Незначительные отличия имели, разве что, какие-то территориальные диалекты.