Отпевание Альберта проходило в старинной каменной часовне. Повсюду расставили свечи, подожгли ароматические масла, понавешали траурных драпировок… Первосвященник Империи Людей что-то уныло бубнил на кафедре, стоявшей рядом с гробом.
Альберт, лежавший внутри этого ящика, выглядел умиротворенным и красивым: «трупные визажисты» постарались убрать с его лица выражение крайнего удивления – последней эмоции, испытанной им при жизни.
Дыры в груди прикрывала плотная ткань парадного мундира с орденами.
После окончания отпевания, тело Альберта поместили в склеп. Виктория тихо плакала и держала Лема за руку. А Лем смотрел по сторонам, рассеянно гладил жену по голове и думал о том, что в воздухе витает вопрос «А что дальше?». И правда – что дальше? Кто будет всеми править? Как будет существовать империя дальше? Будут ли они бояться еще таких вылазок последних пауков? Что будет дальше?
После погребения, некоторых из гостей, а так же Лема и Викторию, пригласили в просторный, торжественно украшенный зал во дворце. Лем смутно представлял, зачем это было нужно. На длинном деревянном столе не было ничего, кроме черного бархата. Рядом стояли десять стульев – по числу приглашенных людей. Из окна не было видно ничего – отсвечивало из-за солнца. На стенах не было ни картин, ни украшений. «Строгий кабинет» – подумал Лем.
Вошел человек: в деловом костюме, с белым париком на голове и взглядом столь суровым, что сидевшему во главе стола Лему стало неуютно. Он решил, что таким взглядом можно орехи колоть.
–Вас всех собрали здесь для того, чтобы огласить завещание императора, – сказал вошедший. Лем удивленно посмотрел на Викторию. Та ответила ему не менее удивленным взглядом. – Покойный, почти сразу после вступления на престол, выбрал достойнейшего из законников («Ну как тут не польстить самому себе?» – усмехнулся мысленно Лем) и составил завещание. Документ заверен по всем правилам и содержит все необходимые подписи и печати. Завещание держалось в тайне по просьбе самого императора.
Законник обвел суровым взглядом всех присутствующих. Пользуясь случаем, Лем тоже посмотрел на них: кроме Виктории, присутствовали еще близкие друзья Альберта, пара боевых офицеров и нервно ерзающий на своем месте двоюродный брат покойного.
– Это – следующий претендент на престол, – шепнула Виктория. – По идее, не будь у нас сына – он бы унаследовал власть.
– И черт его знает, что там в завещании, верно? – слабо усмехнулся Лем.
– Потому и нервничает, – кивнула Виктория. Лему даже показалось на миг, что скорбь отступила из глаз его жены. Но он тут же понял, что она просто временно заглушила в себе все чувства, чтобы в такой важный момент быть максимально собранной.
– Итак, завещание, – законник откашлялся и махнул рукой. Из боковой двери вышел молодой человек чопорного вида и подал небольшую плоскую шкатулку. Законник извлек из нее документ и принялся читать: «Мои дорогие друзья! Если вы это сейчас слышите, то я, судя по всему, мертв. Да и ладно. Оставим славословия и пустомельство – к делу! Вопрос слишком серьезен, чтобы откладывать его надолго. Итак, перво-наперво, империя. Всю Империю Людей без остатка, я завещаю своему близкому другу Лему и его жене, моей горячо любимой сестре Виктории. Не удивляйтесь, все так и задумано. В том случае, если у них есть совершеннолетний сын – то империя отходит ему. Если нет – то Лему и Виктории. Я – император, слово мое – закон!»…
Законник продолжил читать. Он называл имена и фамилии и то, что Альберт велел им раздать. Кому-то досталась крупная сумма денег, кому-то земельные участки. А кому-то – коллекция книг и холодного оружия.
Лем сидел, как громом пораженный. Он не знал, случались ли подобные прецеденты в истории – чтобы империю передавали по наследству. Но… раз законник не возразил ничего против, значит… Значит Лем теперь – император?
Виктория в лице не переменилась. Судя по всему, она предполагала такой вариант развития событий.
А вот двоюродный брат ее – побелел от плохо сдерживаемой злобы. Даже руки у него тряслись от гнева.
– «..И последнее, моему уважаемому двоюродному брату Филиппу, следующему после меня в очереди престолонаследия… – продолжал читать законник, – Я дарю то, что поможет ему забыть о том, что я не отдал престол ему. Я не держу (и никогда не держал) на него зла, так пусть он примет от меня в дар эту шкатулку. В ней – то, что я искренне желаю ему. В память о старых добрых временах…»… – законник закончил читать завещание и вновь махнул рукой. В кабинет вошел все тот же чопорный юноша и внес изящную металлическую шкатулку, украшенную драгоценными камнями. – По условиям завещания, вы должны открыть ее здесь и сейчас, – сказал законник.
Филипп выглядел так, будто его молния поразила. Виктория, впрочем, тоже.
– Ты чего? – шепотом спросил Лем.
– Он же… ненавидел Альберта до глубины души… – прошептала Виктория. – И все детство и юношество ему каверзы строил! А тут… такое…
Филипп, казалось, был охвачен теми же самыми мыслями. Он осторожно взял шкатулку, повертел ее в руках, прочел гравировку: «Филиппу от Альберта. От всей души и в память о том, что нас всегда связывало и том, чего я никогда не забуду».
Нахмурившись, Филипп поставил шкатулку на стол. Немного подумал и положил руку на крышку. К ней был прикреплен цепочкой маленький ключик. Все, даже законник, завороженно следили за его движениями. Пожав плечами, Филипп вставил ключ в замочную скважину и резко его повернул. Ничего не произошло – только раздался щелчок открывшегося замка. Филипп поднял крышку, грохнул выстрел и двоюродный брат Альберта упал замертво на пол, конвульсивно дергая ногами и разбрызгивая повсюду капли крови.
В шкатулку был встроен заряженный револьвер. Из дула револьвера вилась струйка дыма.
Первой воцарившуюся тишину нарушила Виктория – она громко засмеялась. Она все смеялась и смеялась, и повторяла бессвязно:
– Он ему обещал… хахаха, обещал… никогда не забыть… до смерти помнить… хахаха….
На том оглашение последней воли покойного и было закончено.
– Бред какой-то, – бормотал Лем. Виктория, надевавшая на него праздничный мундир, ухмыльнулась.
– Ну почему же бред? Ты теперь станешь императором. Не мечтал разве в детстве? – в голосе ее слышалась горечь – всего две недели прошло с момента похорон ее брата.
– Какой из меня император? Я ведь просто… абсолютно простой человек! – ответил Лем. Виктория посмотрела в его остекленевшие глаза.
– А какой у тебя есть выбор? – жестко спросила она. – Следующий претендент на престол был убит моим братом. После него идет – наш сын. Сын еще слишком мал, поэтому… поэтому править придется нам.
– Но я ведь даже не знаю, что делать!
– Да ничего тебе не надо делать! Забыл что ли?! – прокричала Виктория. Ее нервы тоже были на пределе. – Я тоже никогда не хотела быть императрицей! Мое дело было – общественное мнение! Серый кардинал! Голос из-за трона! А теперь меня выставили вперед, на всеобщее обозрение! Мы этого не планировали!
Лем молчал. Он машинально застегивал пуговицы на мундире. Церемония коронации должна была вот-вот начаться. Виктория уже переоделась в роскошное платье, а стилисты навертели ей великолепную прическу.
– Так что б*ть заткнись и получай удовольствие, – подытожила Виктория. – Я все сделаю.
– А народ? Они не будут возмущаться? – спросил Лем.
– Народ? А что народ? Ты теперь император, что скажешь – то и будет исполнено. Народ все съест. Пока не начнешь устраивать беспричинные массовые казни. К тому же ты – герой войны, как-никак. И личный друг Альберта. Люди тебя примут.
Она немного помолчала.
– По крайней мере, примут с большей охотой, чем Филиппа, уж поверь.
Лем снова промолчал.
– Я позабочусь о мнении людей, как всегда, – уже спокойнее проворчала Виктория. – Доверь это мне. Я этим уже лет десять занимаюсь. Готов?
– Готов, – кивнул Лем. Они проследовали к двери, ведущей в самый большой зал дворца – именно там и будет проходить коронация. Из-за двери слышался шум толпы.
В небольшой комнатке, где стояли Лем и Виктория, не было никого, кроме них.
– Странно это, – сказал Лем.
– Что именно?
– Вообще все, – ответил будущий император. – Вы с братом так все распланировали четко, даже нашли простого человека – меня – для страховки. И все шло по плану! Войну развязали, и мы даже победили! Потом старый император… скоропостижно скончался. И концы в воду. И все было великолепно, пока… пока не вмешалась случайность. И теперь все идет не по плану. Импровизация на ходу.
– Причем основной генератор идей мертв, – сухо дополнила Виктория.
– Именно, – кивнул Лем. – Тебе не кажется… Не кажется, что все это было зря? Особенно – война? Ведь, в конечном итоге, вы добились не совсем того, чего хотели.
– Не зря, конечно, – ответила Виктория. – Все ведь получилось. Только вот… Альберт это почти не увидел. Так что…
– Все равно считаю, что это было зря, – сказал Лем. Помолчали. – Впрочем, если бы вы знали, что случится дальше – вы бы все обставили иначе, верно? А будущее – никто видеть не может. Вот даже сейчас: что там, за дверью? Будет ли коронация успешной и беспроблемной? Или нас разорвет озверевшая толпа? А после коронации? Что дальше? Править мы будем долго и счастливо, или нас убьют? Что если завтра вспыхнет бунт? Что, если…
– Вот сейчас и узнаем, – прервала его Виктория.
Двери зала раскрылись и церемония коронации началась.
Так Лем, парень из семьи инженера и кухарки, возведенный в разряд «человека благородной крови», сам того не желая, стал императором Человечества.
Шанс – один на миллион.
…С самого начала все пошло не по плану – мать императрицы, София, не пришла на церемонию. Собственно, Лем ее в последнее время не видел вообще.
И у некоторых окружавших его людей во взглядах читалась какая-то напряженность. Все выжидали и присматривались к новой правящей чете. Вроде бы их принимали и жаловали – все-таки герой войны и сестра императора! Но что-то было…
Хотя, в целом, все шло гладко: народ, застывший в напряжении, в первые месяцы настороженно присматривался и прислушивался – а ну как новому императору взбредет в голову что-то сумасшедшее? Публичные казни без повода, или запрет на ношение теплой одежды зимой? Но все шло, на удивление, тихо и гладко. Виктория, через Лема, уверенной рукой продвигала политическую линию своего брата и вела Империю Людей к светлому будущему, а Лем, чтобы не путаться под ногами, все больше выполнял декоративную функцию – посещал приемы и балы, общался с людьми и участвовал в совещаниях.
Кое-кто начинал пошучивать, что император-де подкаблучник.
Впрочем, те, у кого были мозги в голове, находили поведение Лема разумным: он, в отличие от Виктории и Альберта не учился с детства править страной. Он учился инженерному делу, что довольно далеко от политики. Поэтому люди находили его поведение разумным: жена знала, что делать и к чему это может привести, а Лем просто ее поддерживал, а не лез с глупыми идеями, типа «снизим все налоги на 90%! А потом будем удивляться, чего это в казне денег нет!».
Люди начинали привыкать.
На первый взгляд.
А летом все пошло совсем уж плохо: на востоке империи начались беспорядки.
Нет, пауки там были стопроцентно ни при чем. Не были виноваты и разбойники. Не было и волнений в массе рабочих или угнетенных крестьян.
Просто произошло именно то, чего опасались социологи: человечество, потерявшее основной объединяющий фактор в виде общего врага, и не нашедшее на его место кого-либо другого, обрела объект для ненависти в себе.
Империя Людей начала трещать по швам.
На востоке Империи находились рудные кряжи – горные массивы, в которых добывали и перерабатывали большую часть всех металлов. Там же, на неприступных горных пиках, построили авиабазы и летные школы.
Именно обитатели авиабаз и начали мутить воду: они почувствовали свою безнаказанность. Во время последнего боя с пауками, была уничтожена последняя реальная угроза – стеклянная стрекоза. Наземные установки противовоздушной обороны были хороши для медлительных стрекоз и практически бесполезны против шустрых истребителей и высоколетающих бомбардировщиков.
Почувствовав в своих руках реальную силу, «летуны» начали вести пропагандистскую работу в близлежащих землях и с удивлением обнаружили, что семена их мыслей упали в благодатную почву! Люди, жившие близ гор, принимали императора, но все же считали, что короновать человека, фактически безродного, фиктивного князя – не очень-то правильно. И что, что он – герой войны? Он ведь не благородных кровей!
Люди были закоренелыми монархистами. Ими всегда правил император и это всех устраивало. Император всегда знал, что делать и всегда вел войско в бой. Императоров люди любили и считали, что голубая кровь – это не просто так! Это ого-го!
Все равно что быть причастным к богу.
Безусловно, в истории империи бывали ситуации, когда титулы дарились кому-то. Собственно, половина «древних княжеских родов» – на самом деле такие же простые ребята, как землепашцы. Просто их предки в нужный момент сделали нужное дело и получили титул.
Но вот чтобы в наше время императором стал простой парень из народа… Нонсенс!
Социализм был для этих людей неведом.
Впрочем, император делал свое дело хорошо, и пока что его принимали. Хотя шуток про его бесхребетность ходило все больше.
А Лем ведь и правда просто старался не лезть в то, в чем не разбирался, чтобы не наломать дров.
Все бы ничего, но умы человечьих масс отравляли еще и старые шутки о том, что Виктория-де «по девочкам больше, чем по мальчикам».
Императрица-лесбиянка устраивала куда как меньшее число людей, чем парень-из-народа-император.
Поэтому homo sapiens aeroplanus – человек разумный летающий, пришедший на земли простых людей с пропагандой, был встречен если и не приветливо, то уж явно без всякого негатива.
Летчики, понявшие свою безнаказанность и неприступность своих жилищ, возгордились. Они решили повлиять на ситуацию в стране. Но как ни сильна была их гордыня, у них ничего не вышло бы без некоего знамени, какого-то символа, который люди готовы были бы принять.
Символом, внезапно для всех, стала София – престарелая жена покойного Вильгельма II. Однажды ночью она явилась на главный аэродром империи и имела длинную душевную беседу с уже не молодым командующим воздушными силами империи.
После бурной ночи, проведенной за… обсуждением деталей, homo sapiens aeroplanus стали действовать куда как активнее.
И в июле они уже четко делили земли Империи на «свои» и «пока что не наши».
К середине июля стали совершаться первые авианалеты на «сепаратистов-консерваторов» – на деревни и города тех, кто не желал признавать власть нового порядка – человека летающего и старой монархии.
София распространяла слухи о том, что она, после смерти Вильгельма, в тайне родила от него сына (ребенок, невесть откуда взявшийся, с готовностью демонстрировался всем желающим на официальных приемах) и сокрыла его от глаз, опасаясь расправы. И люди… поверили в это.
И всем было наплевать на то, что на момент зачатия и родов императрице было уже «чуть-чуть за пятьдесят».
Главное, был наследник. Прямой потомок Вильгельма, а не невесть кто из народа.
Символ революции был – старушка с ребенком, поддержка – боевая авиация – тоже была. Революция плавно началась.
Человечество, не нашедшее для себя цели, на которую можно было выплеснуть агрессию, принялось с удовольствием пожирать само себя.
Поначалу Лем считал, что это – мелочи. Все эти отчеты и донесения о том, что восток его родины охвачен огнем. Что одни люди бомбят других людей. Это ведь… дикость! Такого просто не может быть! Они ведь и те, и те – люди.
Ан-нет! С каждым днем сообщений о нападениях было все больше и поэтому Лем отдал приказ о подготовке ответного удара и только тут он осознал одну простую истину… Вернее, вспомнил слова того пилота, чье имя он уже забыл – авиабазы почти неприступны. На случай нападения пауков и вообще кого бы то ни было.
И, что еще более интересно, почти вся авиация сейчас находилась у мятежников.
Соответственно, штурм укрепленных высот представлялся весьма… проблематичным.
Но делать было нечего – просто так спустить все «на тормозах» не представлялось возможным. В Империи Людей начиналась первая за очень долгое время гражданская война.
И на противоположной от Лема стороне реял флаг с многорукой фигурой, сжимавшей в каждой конечности трупы стрекоз, эмблема авиакорпуса «Мухоловок».
Случилась страшная битва. Во главе Империи Людей был Лем. Во главе homo sapiens aeroplanus – командующий военно-воздушными силами старой империи. Бой шел за небольшой приграничный городок и единственное, что мог делать Лем – это горячо и истово молиться. Молиться о том, чтобы летуны не увидели подземные укрытия главной части армии. Молиться о том, чтобы проклятые лётчики не сбросили фугас прямо на штаб командования, в котором сейчас находился император и вся верхушка армии.
Молиться о том, чтобы это все скорее кончилось.
Одними авианалетами противник не обходился – после усиленной бомбардировки в ход пошла пехота.
Нападавших было меньше, но их задача упрощалась тем, что обороняющиеся – подданные Лема и Виктории – все еще прятались по подвалам и тряслись от страха, ожидая продолжения бомбардировки.
Так что сопротивление в этом маленьком городке уничтожалось целыми пачками попросту удачно брошенной гранатой.
Как и предполагал Лем, оружие, предназначенное для уничтожения огромных твердых пауков, не просто идеально подходило для войны против мягкотелых людей – оно косило ряды обеих армий со страшной силой.
На поверку, люди оказались куда как более слабыми врагами, чем неумирающие, не боящиеся боли стеклянные монстры. Поэтому в первых же боях обе стороны понесли чудовищные потери – просто не рассчитали ударную мощь.
Людям на ходу приходилось перестраивать свою систему ведения боя: поколениями они воевали против абсолютно глухих тварей, идеально видящих практически в любых условиях. Теперь homo sapiens воевали против равных себе, а это означало, что с наступлением ночи и приходом тьмы приходила и смерть. Атаки начинались обычно в предрассветных сумерках и все, кто в них участвовал, молчали до последнего. Приказы теперь стало отдавать труднее, так как противник мог услышать крик вражеского офицера и мгновенно принять нужное решение.
А еще добавилась проблема знаков различия: раньше врагами были стеклянные пауки, а теперь – точно такие же люди, одетые в точно такую же форму.
Пока что единственным отличием двух армий был символ, вышитый на рукаве у мятежников – многорукая фигура с трупами стрекоз. Этот нелепый гротескный силуэт теперь прочно ассоциировался у всех жителей запада Империи со словом «враг».
Поначалу казалось, что от атак летунов не будет спасения – быстрые, внезапные, они незаметно подбирались к укрытиям людей и обрушивали на них смерть с высоты птичьего полета, но… Но потом подконтрольные им территории достигли их зоны максимальной дальности полета и дело экспансии несколько застопорилось. Можно было, конечно, в оккупированных городах построить «перевалочные пункты» – этакие аэродромы, служащие для дозаправки истребителей и бомбардировщиков, но первый же опыт по возведению такой конструкции провалился: город вместе с недостроенным аэродромом (и несколькими самолетами) захватила армия Лема.
От идеи портативных аэродромов пришлось отказаться. К тому же, для их возведения требовались специальные материалы, производимые… в западной части Империи Людей. Например, высококачественный бетон, деревянные строительные принадлежности и асфальт.
Интервенция заглохла сама собой. Даже стала вырисовываться какая-то граница. Смутная, выстроенная на предположениях и наблюдениях, но строго соблюдаемая сепаратистами – они просто физически не могли летать дальше этой линии.
А со стороны западной части Империи вдоль границы устанавливались новейшие, более подвижные и дальнобойные зенитные установки.
Все противостояние теперь застопорилось на этом рубеже. Если солдаты Лема пересекали линию – их уничтожали с самолетов. Если самолеты мятежников пересекали границу – их сбивали зенитные установки, или они просто падали посреди поля, когда заканчивался запас горючего.
А производить новые самолеты было делом затратным.
– Чем же мы занимаемся? – говорил Лем. Он стоял возле одной из зенитных установок и смотрел через бинокль в небо. Там виднелся треугольник летевших к ним бомбардировщиков. – Из-за какой-то ерунды… Это ведь… бессмысленно! Никто не хочет войны. У многих семьи на той стороне. И что теперь? Они теперь – кровные враги? Брат на брата?.. А я ведь так хотел найти Петру и жить тихой, спокойной жизнью… И ведь почти успел. Почти смог. Не хватило самой малости.
– Император! Они вошли в зону поражения! – внезапно прервал размышления Лема командир зенитного расчета. – Прикажете открыть огонь?
Лем мгновение помедлил и сказал:
– Да.
Ни один из бомбардировщиков до цели не дошел.
Почти шесть месяцев империю трясло и расшатывало со страшной силой: человечество изливало всю агрессию друг на друга. Увеличился уровень преступлений, вновь появился полицейский произвол, откуда ни возьмись нарисовались мародеры. А кроме того, появились шпионы и террористы. Люди потеряли покой и стали повышать бдительность до абсурдных пределов: подозревали всех и вся. Даже на кухнях, по вечерам, стали говорить шепотом.
Раз в неделю в каком-нибудь городишке происходил взрыв. Обычно террористы атаковали что-то связанное с военной индустрией.
Начались облавы: хватали всех, на кого падало подозрение в шпионаже. Началось наушничество. Люди стали бежать через границу – спасались от политических репрессий. Бежали с обеих сторон.
Агентурная сеть императрицы Виктории рассыпалась сама собой. Обе новоявленные страны медленно, но верно двигались к упадку. Ни одному из правителей это не нравилось. Сложилась патовая ситуация: одни не могли напасть на других потому что не хватало бензина в баках и они не успевали построить нормальные, укрепленные аэродромы ближе к границе (в Империи Людей как раз на этих аэродромах армия Лема опробовала новейшую дальнобойную артиллерию), а другие не могли забраться далеко вглубь территории сепаратистов из-за постоянных бомбардировок.
Патовая ситуация начала затягиваться. Простые люди, никоим образом не желавшие ввязываться в войну, начинали роптать: в бессмысленных боях гибли их родные и близкие, а скуднеющая казна пополнялась за счет роста цен и налогов на все.
Логичным этапом развития событий стала встреча дипломатов обеих сторон. От Империи Людей присутствовал император собственной персоной, а от сепаратистов – один близко знакомый Лему человек. Правда, увидеть здесь именно его было крайне неожиданно.
– Редж?! – изумился Лем.
– Привет, императорское величество! – расхохотался посол сепаратистов. – Что, не думал, что я выбьюсь в замминистры, а?
– Замминистры? – переспросил Лем.
– Ну да, у нас ведь главный – премьер-министр. А главнее него – только императрица София, храни господь ее морщинистую задницу! А я – замминистра! Так-то.
Лем изумленно смотрел на этого невысокого, кряжистого человека. На рукаве Реджа был все тот же символ – многорукая фигура. Все верно, корпус «Мухоловок».
Редж перехватил взгляд императора:
– Наш корпус встал во главе. С самого начала, – в голосе пилота слышалась неподдельная гордость. Лем понял – эти ребята умрут все до последнего, но не сдадутся. Разговор проходил в большой, красиво обставленной комнате внутри какого-то роскошного особняка. Этот дом находился в одном из приграничных городов. На улице была зима, и от этого окна почти полностью покрывали морозные узоры. Вся охрана находилась снаружи и зорко следила за силуэтами двух дипломатов. Морозные узоры еще и затрудняли чтение по губам для находившихся вне здания людей. – Когда закончилась война, – говорил Редж, – Мы оказались как бы не у дел, понимаешь? Мы ведь кто? Мы – воины неба, истребители и бомбардировщики! А раз враг повержен – что же это получается? Не нужны мы больше, что ли? Или водить только гражданские суда? Нет уж, скучно было, – Редж окончательно запутался в словах и некоторое время молчал. Лем не мешал ему собираться с мыслями. – А тут как раз толки пошли всякие, да слухи. Ты уж прости, но и я тоже считаю, что из тебя император – как из дерьма пуля. В общем, уговорили нас присоединиться. Я, конечно, все понимаю, законным путем пришел к власти, но… Я считаю, что так быть не должно. Нельзя просто дать власть какому-то парню из толпы. Да, ты герой, но все же! Нет уж, братец, я так не согласен.
Лем молчал. Он не понимал, зачем Редж это сейчас сказал. Потом посмотрел в глаза пилоту и понял – тот просто оправдывался. Где-то в глубине его пропитанной маслом и соляркой души была совесть и ему было стыдно. Стыдно за то, что он бомбил мирное население.
– Знаешь, я ведь тоже не хотел быть императором, – чуть помедлив, ответил Лем. Он решил не говорить Реджу много, но часть правды все же выдать можно. Так же, как это сделали глаза Реджа. – Меня просто поставили перед фактом. Вообще получилось все так, что я – просто мальчик для битья. Меня использовали в этих дурацких политических играх вместо пешки, и не раз. Для собственной страховки, или еще для чего – я не знаю. И если бы я хоть один раз сказал «нет» – я был бы уже мертв. Так что… Я выбрал сторону того, кого считал своим другом, вместо того, чтобы умереть. Тем более, что план его казался… хорошим. А потом Альберта убили. И я снова оказался крайним. Неприятно, что еще сказать?
Снова помолчали.
Лем вздохнул.
Редж побарабанил пальцами по столу.
– Ладно, чего кота за хвост тянуть? – наконец сказал Лем и разложил на столе огромную карту Империи Людей.
Переговоры длились почти четыре часа. Периодически дипломаты вызывали к себе различных сановников (обе стороны привезли с собой нужных людей, потому что надеялись все решить за одну встречу), осведомленных в той или иной области. Обе стороны торговались и спорили, стучали себя пяткой в грудь и рвали на себе волосы. Они рисовали на карте и стирали начертанное ранее. За время встречи было безвозвратно испорчено три экземпляра карты.
Закончилось все тем, что Империя Людей была разделена на две части: западную, которую предстояло переименовать в «Старую Империю» и восточную – «Новую Империю».
Придумали бы названия получше, но у обоих дипломатов было с этим туго. Поэтому они решили переименовывание временно отложить, как маловажный фактор.
Оба понимали, что населению Старой Империи это не понравится. Да вообще мало кому понравится. Но главное – остановить войну прямо сейчас. Пока не стало слишком поздно и пока Империя не развалилась на большее, нежели два, число кусков.
Договорились о торговле. Западу нужна была руда востока, а востоку – строительные материалы запада. Помимо всего прочего, обе стороны производили разные продукты питания и ими тоже договорились торговать (тут пригодилась помощь министров торговли – они договорились между собой о пошлинах и таможенном досмотре). Договорились о дипломатических миссиях и обмене пленными.
Так же, решено было временно открыть границу для беженцев: кто-то хотел вернуться домой, а кто-то – попасть в родной город или просто к своей семье.
Основные положения были обговорены и подписаны обеими сторонами. Перемирие в этой бессмысленной войне – установлено. Оба дипломата возвращались домой. Один – с чувством удовлетворения, а другой – с тяжким грузом на плечах.
Лем понимал, что этот груз – это вина. Он и года не пробыл в роли императора, а уже потерял половину империи. Не смог удержать. Подвел своего друга. Подвел покойного Альберта.
Настроение в Старой Империи было подавленное. Безусловно, прекращение войны радовало всех, но получалось, что Старая Империя проиграла эту схватку. Но люди… смирились. Сейчас у всех были заботы поважнее: надо было поднимать на ноги сразу две страны. Повсюду были следы боев: то разрушенные артиллерией или бомбардировками города, а то и просто следы от деятельности террористов. Общество медленно, со страшным скрипом пыталось вернуться к тому, что с натяжкой можно было назвать «мирная жизнь».
А ведь предстояло еще поднять экономику, торговлю и вообще попытаться хоть как-то спрогнозировать дальнейшее развитие событий.
Такого расклада, чего уж душой кривить, ни один человек из правящей верхушки не ожидал.
– …Очень простая вещь, дамы и господа, очень простая вещь: мы все разные и нам всем интересны абсолютно разные вещи, – пожилой человек в мешковатой одежде и собранными в хвост седыми волосами шустро перемещался по сцене большого концертного зала. Периодически из зала слышались одобрительные выкрики и аплодисменты. – И это проявляется во всем: кто-то любит очень стройных дамочек (крики и свист из зала), а кто-то – предпочитает (резкое изменение голоса – он стал глубже) «качаться на волнах, а не биться об скалы» (смех из зала). Кто-то любит бобовый суп… Ну да, это тот, от которого вы пердите потом так, что ваши соседи начинают подозревать вашу задницу в совершении террористической атаки (смех из зала), а кто-то ест исключительно пиццу. И это потому, что мы все – разные. Вы не можете прийти к соседу и сказать: эй, Джонни, дай-ка мне зеленый острый перец, маринованный в слезах девственницы! Я знаю, что он у тебя есть, потому что я его тоже люблю (смех из зала)!
– И, поскольку мы все разные, – продолжал человек, – Нами не так-то легко управлять. (Говорит смешным голосом): Эй, Мардж! Что там эти ребята еще придумали? Тебе нравится? Да?! А мне – нихера! Ну и п*дуй отсюда, консерваторша хренова! (свист и крики из зала) Давай! (тише) Давай!.. вали!..
Подождав, пока зал успокоится, человек продолжил:
– Так вот, раз уж мы все такие разные, нужно придумать какую-то вещь, которая бы нас всех объединяла. На первый взгляд, самым простым решением было бы дать нам всем деньги. И – посмотрите-ка! – нам дали деньги! (человек протянул руку в зал, смешно выпучил глаза и покивал) И что? Объединило это нас? Черт побери, нет! А что случилось – это б*ть сделало все только хуже: люди познали значение слова «зависть». (Снова смешным голосом) Эй, Грэг! Глянь, у Тома целый мешок баблища! А у тебя сколько? Полтос?! Ну тебя нафиг, Грэг! Я пошла к Тому! (нормальным голосом) И Грэг, этот бедолага, берет старое ружье своего отца – старое, потому что у него нет денег на новое (смех из зала) – и идет к Тому. И убивает его нахер! Вот к чему привело создание денег – люди разделились, стали разными еще больше.
Зал засвистел и зааплодировал. Человек подошел к стоявшему на сцене столику, взял с него высокий стеклянный стакан, отхлебнул, поставил на место и продолжил монолог: